Дополнительные материалы

Интервью «Русскому Журналу»
Страница на сайте «Поэзия Московского Университета»

ЭЛЕГИЯ НА СМЕРТЬ ШОТЛАНДСКОЙ МУЗЫКИ

А, ты пришел! Порадуй нас, дружище,
Вчерашней песней, старой, заунывной.
Ее мурлычут пряхи за работой,
Вязальщицы на солнышке поют...*

В Шотландии, когда-то встарь,
Тек непоспешный календарь
И мелодично пели ярь
          И повилика.
Застыло время, как янтарь, –
          Мертва музыка.

Звенел с небес пернатый хор,
Ручей журчал, сбегая с гор,
Вступали струны в разговор
          Многоязыко.
А нынче молчалив простор, –
          Мертва музыка.

Не прянуть лесу из тенёт
Гортанных лебединых нот.
Наяда вод не всколыхнет,
          Румянолика.
Лишь эхо горестно вздохнет:
          Мертва музыка!..

В долину спустится апрель,
Туманную разгонит прель.
Вотще вздыхает менестрель –
          В ответ – ни всклика.
Замолк рожок, молчит свирель, –
          Мертва музыка.

И девы боле не поют,
Когда белье вальками бьют.
Мычат коровы у запруд
          Угрюмо, дико.
Унылым стал пастуший труд, –
          Мертва музыка.

Стада брели с полей назад,
И на закате, хрипловат,
Дрожал волынки древний лад, –
          Легенд владыка.
Но не услышать тех баллад, –
          Мертва музыка.

Мак-Гиббон! Тяжек наш удел!
Ты сердцем музыки владел,
Но руки скорбные воздел
          Мир-горемыка.
Ты мертв – и звуки не у дел –
          Мертва музыка.

Печально шелестит листва
И льнет к земле плакун-трава,
Рыдают дева и вдова,
          И слёз – елико!
Ты мертв, и музыка мертва.
          Мертва музыка.

Теперь хоть со стыда сгори
От итальянских попурри.
Пусть в моде эти штукари, –
          Не вяжут лыка!
Как бочка полая внутри,
          Мертва музыка.


Трель жаворонка ветр донёс,
Ручей поёт, звонкоголос.
В гармонии родных «Берез...»
          Их звук – толика.
Зачем я имя произнёс?!
          Мертва музыка.

Шотландия! Твои сыны
Не будут прятать меч в ножны,
Что древних римлян в дни войны
          Довел до крика.
Стенать мы боле не должны:
          «Мертва музыка!..»

* У. Шекспир. «Двенадцатая ночь», II акт, сцена 4.
(Перевод Э. Линецкой)

ПЕСНЯ ЛЕДИ МЮРИЭЛ

Три Барсука на камне однажды
          Беседу вели близ тайной тропы,
Средь них королем себя видел каждый,
                    Но звери были глупы.
Отец к ним взывал не трижды, не дважды,
                    Но звери были глупы.

Три Сельди решили поплыть для забавы,
          Укромное место обшарить втроем.
Во имя поживы, а может быть, славы,
                    Оставили свой водоем,
Наверное, Сельди были не правы,
                    Покинув родимый дом.

Матушка-Сельдь в соленой пучине
          Напрасно искала своих дочерей.
Папаша-Барсук по той же причине
                    Звал сыновей поскорей.
Гостинцами их, пребывая в кручине,
                    Домой зазывал, ей-же ей!

«Послушай, – Сельдь Барсуку говорила,–
          Ужель сыновья твои сбились с пути?
И я со своими перемудрила.
                    Как детям дорогу найти»?
И тут разрыдались два старожила:
                    «Должно же и нам повезти!»

Что было трем Барсукам до Селедок!
          Рыба, и всё тут, значит – еда.
Им на зубок бы этих молодок! –
                    Вкус ощутили б тогда.
Хвост бы, плавник или просто оглодок, –
                    Рыбки на вкус хоть куда.

Только заметил Старший тревожно:
          «Матушка их рядом живет!
Это же наши соседи, возможно,
                    Кто-то их дома ждёт!»
Младший добавил немногосложно:
                    «Будет на них укорот!»

Три Барсука, ухватив непокорных –
          Каждую Сельдь – в защечный мешок, –
К берегу плыли в волнах проворных,
                    К бухте, в прибрежный песок.
Тройное «УРА» на согласных опорных
                    Сей завершило стишок.

РИМ ВОЖДЕЛЕННЫЙ

1

Прозябнув, налилось зерно -
Свершился дней круговорот.
Вдали от северных широт
Дышу Италией давно.

Пора в далекий Альбион,
Пора в туманные края.
Но солнце, небосвод кроя,
Семи холмам несет поклон.

О Дева Светлая! Велик
И властен легких дланей взмах.
Горит в широких куполах
Твой трижды освященный лик.

Рим, я твой вечный паладин, -
Позволь к стопам твоим прильнуть!
Но как же крут и долог путь, -
Тот, что ведет на Палатин.

2

О, если бы я только мог
Предстать паломником смиренным
Пред фьезоланцем несравненным
На юге, там, где Тибр широк.

Иль пробираться вдоль ложбин
Над золотым изгибом Арно,
Зарю встречая благодарно
Под ясным небом Аппенин.

Через Кампанью - до ворот
По Via Appia упругой, -
Где семь холмов, тесня друг друга,
Несут величественный свод.

3

Скитальца душу излечи,
Твой храм дарует упованье.
Здесь камень, легший в основанье,
Хранит небесные ключи.

Коленопреклонен народ
Пред освященными Дарами,
И гостия над головами
В резной монстранции плывет.

Дай лицезреть, пока живу,
Богопомазанника славу
И серебристых труб октаву
Позволь услышать наяву!

Мистическое торжество
Горит под куполом собора,
Явив для трепетного взора
И плоть Его, и кровь Его.

4

Извилиста река времен.
Как знать - чреда бегущих лет
Иной в душе затеплит свет,
Окрепнет голос, обновлен.

Покуда стебли зелены
И не пришел для жатвы срок,
Покуда осени венок
Не лег в изножье тишины, -

Быть может, светоч мой горит,
Быть может, суждена мне честь
Не всуе имя произнесть
Того, Чей лик пока сокрыт.

КРЕЙСЕРА

Пусть нас называют морской шпаной –
В нас кровь бригантины, бабки шальной.
Чтоб сбить с панталыку чужие суда,
Мы за нос их водим туда и сюда.

Ей-ей, ремесло отборного сорта –
От борта до борта, от порта до порта
Шныряем, девчонкам портовым сродни,
Когда на работу выходят они.

Линкору покорна наша дружина.
Чужак на рейде – попался, вражина,
Хана тебе, братец, бросай якоря,
А наша забота – удрать втихаря.

Сияя огнями, торговец-пройдоха
Вальяжно плывет, не чуя подвоха.
Мы, словно акулы, встаем пред купцом.
Выверни трюм – и дело с концом.

Обштопанный аспид, млея от страсти,
К хозяину чешет, развесив снасти.
Но, дыму глотнув, подставляет корму.
А мы затеваем опять кутерьму.

О планах болвана пронюхав заране,
Его стережем, хоронясь в тумане.
Тут же на берег шлем донос,
Чтоб ветер попутный мальца не унес.

И вновь на протравленном солью просторе
Под тусклым небом, на сером море
Несем себе кругосветный дозор,
Сбивая пену в грязный узор.

То брызги дождя, то слепящие блики,
То лунной дорожки след многоликий.
Мы стеньговым флагом знак подаем
Судам, что служить подрядились внаем.

Бывает, пред выходом новобрачных
Отпустят друзья пару шуточек смачных, –
Так и мы, ничего не имея в виду,
Двусмысленную несем ерунду.

– Там вспышки зарниц иль сигналы тревоги?
– Гром или пушки ревут о подмоге?
– Дымок орудийный иль облака след?
– Закатное солнце иль знак новых бед?

От миражей шалеют мозги.
Мы сами надуем, а нас не моги, –
На пушку возьмем, охмурим, обдурим
И в пекло полезем. Прочее – дым.

Нынче народы вдохновлены,
Поскольку мир – на грани войны.
Наша работа – весьма в чести.
Попутного ветра! Боже, прости.

ПЕСНЬ ДЕРЕВЬЕВ
A.D. 1200

Средь дерев, чей напев с далеких времен
          Старой Англии дорог сугубо,
Не сыщешь прекрасней зеленых крон,
          Чем у Терна, Ясеня, Дуба.
В солнцеворот, на летней заре,
          Сэр, прошу вас покорно,
Весь день напролет петь о славной поре
          Дуба, Ясеня, Терна!

Королевский Дуб не один лесоруб
          Знавал еще в дни Энея.
Ломширский Ясень, высок и прекрасен,
          Над Брутом шумел, зеленея.
Видел Терн, как Лондон был возведен, –
          Новой Трои наследник, бесспорно.
Своим чередом узнаешь о том
          У Дуба, Ясеня, Терна!

Старый Тис на погосте, где прах да кости,
          Годится для доброго лука.
Из Ольхи сработай себе башмаки,
          А кубок хорош – из Бука.
Но коль ты добит, и твой кубок допит,
          И подошвам – швах, скажем грубо, –
Последний приют обретешь лишь тут –
          Подле Терна, Ясеня, Дуба!

Несговорчивый Вяз норовит врезать в глаз,
          С ним не очень-то запанибрата.
Если вдруг в холодок лег усталый ходок,
          Для него это дело чревато.
Но будь трезв ты, иль пьян, иль тоской обуян –
          На подушке из свежего дерна
Дуй из рога свой эль, ибо легок хмель
          Возле Дуба, Ясеня, Терна!

О том, что в лесу провели мы ночь,
          Святому отцу – ни гу-гу.
Нынче любой оказаться не прочь
          На том волшебном лугу.
Ветер с юга поет, что тучен скот,
          Что в полях наливаются зерна.
Это добрая весть, и таких не счесть
          У Дуба, Ясеня, Терна!

Англия песне старой верна,
          Что звучит под небом просторным.
Во все времена да пребудет страна
          С Дубом, с Ясенем, с Терном!

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ОСТРОВА СВЯТОЙ ЕЛЕНЫ

– Где остров Святой Елены? – Не надо, старина.
Дались тебе, ей-Богу, чужие острова.
Страна, держи своих сынов, иначе им хана.
(Разве страшны морозы, пока зелена трава!)

– Где остров Святой Елены? – Не скажет Париж, не жди.
Те, кто стоял за короля, отведали свинца.
Артиллерийским залпом повержены вожди.
(Если вступил на этот путь, следуй до конца!)

– Остров Святой Елены от Аустерлица далек?
– Мне пушек не перекричать, что толку отвечать.
Весь мир пред баловнем судьбы, – ты понял мой намек?
(На роковой победе – роковая печать!)

– Где остров Святой Елены? Где императорский трон?
– Величьем венценосца Франция горда.
Но объясненья не проси, всё застит блеск корон.
(Небосклон затягивает облачная гряда!)

– Где остров Святой Елены? Скажи, где Трафальгар?
– Меж ними добрых десять лет, и не на мили счет.
Звезда срывается с небес в пороховой угар.
(Бросай игру, коль нечет подводит, как и чет!)

– На остров Святой Елены долго ль от Березины?
– Взгляни, чернеют полыньи средь заснежённых льдин.
В обход пойдешь иль напрямик – всё не избыть вины.
(Раз оступившись – отступи, закон для всех один!)

– Остров Святой Елены далеко ли от Ватерлоо?
– Рукой подать, доставят, и глазом не моргнешь.
Сиди, уставясь на закат, да знай суши весло.
(Славное было утро, а вечер непогож!)

– Остров Святой Елены далече от Райских Врат?
– Никто не ведает о том, не суесловь и ты.
Дождись, молчанием объят, последней прямоты.
И – да хранит тебя Господь! – спокойно спи, солдат.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ АЛИСЫ

Ленива и грузна, но не тучна,
Следит Алиса ход бездумных лет.
Кота в листву ухмылка вплетена,
От века изрекающего бред.

Какой бы свет ни падал на порог,
От века он; упругая трава
Не прянет, коль придет для мира срок
В зеркальной глуби утвердить права.

Алиса, лестью силишься облечь
Двусмыслицу жестокосердных фраз.
Ты с важностью свою заводишь речь,
Не мысля ни о чем за часом час.

Безмерностью пространства сражена,
Недвижна, если не удвоен жест;
Всебытия Алисина страна
Любовью злой разрушена в отмест, –

Влюбленностью в земного близнеца, –
От злой обиды, что не слить в одно
Ни глаз, ни губ разбитых, ни лица,
Что в зазеркалье кануло давно.

Давно, – сиротства непосилен груз,
Кровосмешенья в духе беден лик,
Волны с утесом обречен союз,
Пуст и бесплотен пламени язык.

Пространство, где царит бездневный мрак,
Кромешный свет, что похотью влеком
К той бездне, где глядит постылый зрак
На сонный прах на скопище людском.

– В тот мир нам не сыскать пути назад.
Сквозь рухнувший проем, толпе немой.
Абстракция безликая, фасад
Безличностный – на заданной прямой.

На пустоту наброшенный покров,
Не согрешивши, благословлены?
Во гневе, Боже плоти, будь суров.
Дай преткновенье на стезях вины.

ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ

Сумеречный свет
Гаснущего дня
Свой изгладил след
В сердце у меня.
Сны легко качнут
Ночи колыбель –
Звать меня начнут
В темную купель.

Там, в сырой глуши,
Тихо спит вода,
В кладезной тиши
Плещется звезда.
Звездный небосвод
Видел я не раз.
Лишь в зерцале вод
Ярок он сейчас.

Мир шумел в цвету.
Молод был я сам.
Глядя в высоту,
Влекся к небесам.
Веки сжал, вобрав
Солнца свет прямой, –
Я лежал средь трав,
Ослепленный тьмой.

Время утекло
С тех далеких пор.
Солнце льет тепло,
Вставши из-за гор.
Ярок свет и яр,
И светло вокруг, –
Солнца черный шар
Мой надежный друг.

В ТУМАНЕ

Вороны, исчадия тумана,
Души, отороченные тьмой.
В мир пустой вы рветесь неустанно
И бесцелен лет ваш по прямой.

Мир пустой стоит, как в лихорадке,
Черным сновидением объят.
Солнце вдаль стремится без оглядки
И не возвращается назад.

Дождь шумит и рушится в ложбину.
Словно море, пенится туман.
Сто дорог уводят на чужбину, –
Нет пути домой из дальних стран.

Мир в тумане, кладбищу подобный.
Я все глубже ухожу в него.
Слышу крик голодный, крик загробный, –
Вороны, – и больше никого.

ОДИНОКОЕ ДЕРЕВО

Горизонт и ты
в безоглядных долах.
Время реет в полых
безднах немоты.

Если весть услышишь
О приходе срока,
веруя глубоко,
лишь листвой колышешь.

Память скрыта в кроне:
развернет она
листьев письмена,
мягких, как ладони.

ЧИСТОТЕЛ

У земли один удел:
в лозах – вспенится вино,
хочешь хлеба – брось зерно.
Лишь упрямый чистотел

волен сам в своем цветенье.
Знает – непреложен рост.
Пригляись – закон не прост,
разгадай, противясь лени.

Древность киснет в старых винах,
сирая земля скудеет.
Лишь седые ветры реют
над стерней времен пустынных.

СЛЕПОЙ ОТ СОЛНЦА

Тень руки, прохладная повязка.
Сквозь нее пылает красный шар.
Глаз моих не опаляет жар,
только кровь течет по жилам вязко.

Тяжелы от солнца, словно соты,
веки жадно впитывают свет.
Снова тяжесть сведена на нет
обаяньем яви и дремоты.

Слепота подобна тонкой коже –
мир сокрыт под веки на века.
Эта участь для меня легка:
прозреваю глубь свою – до дрожи.

ФРАКИЙСКАЯ СКАЛА

Цветущий крин по краю грубых чаш, –
так эллинов белеют города,
там, где лишь скал отвесных череда,
где зноем разморен пустынный пляж.

Здесь лозы вызревали на холмах,
был славен труд ремесленников спорых,
и форму обретал огонь – в амфорах
и толстостенных жертвенных котлах.

Но затерялись в глубине времен
поляны, вытоптанные стадами,
и позабыты тропы со следами
бродивших тут пастушеских племен.

Нес ночью скиф на скалах караул,
настороженно озирал границы.
Пылал костер, скрещенные десницы
связали клятвой тех, кто присягнул.

Но тайны не постигнуть никому.
Корням – самим прокладывать дорогу,
питаясь влагой, пробираться к логу.
Фракийская скала пронзает тьму.