Герман Гессе. Маульброннский семинарист


       В маульброннском монастыре, куда швабских мальчиков вот уже полтора столетия помещают в качестве стипендиатов, изучающих, дабы стать впоследствии протестантскими теологами, латынь, древнееврейский, классический и новозаветный греческий, комнаты, где занимаются эти мальчики, носят красивые, по большей части античные названия; что ни класс, то "Форум", "Афины", "Спарта", а то и вовсе "Эллада". У двух стен этой самой "Эллады" на небольшом расстоянии друг от друга помещается с дюжину конторок, за которыми семинаристы готовят свои уроки, пишут сочинения, на которых держат словари и учебники, а также фотографии родителей или сестер, а в ящике вместе с тетрадками хранят письма от друзей и родителей, любимые книги, коллекции минералов и материнские гостинцы, всегда присовокупляемые к свертку с бельем, чтобы несколько скрасить скудную монастырскую трапезу какой-нибудь баночкой конфитюра или сухой колбасой, склянкой меда или куском ветчины.
       Примерно посредине стены, под взятым в рамку и застекленным рисунком, дающим классически-аллегорическое изображение идеальной женской фигуры, которая и призвана символизировать Элладу, стоял или сидел за своей конторкой году эдак в 1910 мальчик по имени Альфред, пятнадцатилетний сын учителя из Шварцвальда, тайком пописывавший стишки и публично превозносившийся на уроках немецкого языка за свои блестящие сочинения; наставник класса нередко зачитывал их вслух как образцовые. Во всем прочем Альфред, как это нередко бывает с поэтами, из-за чудаковатых привычек слыл малым странным и не был в классе любим; вставал он по утрам почти всегда последним в своей спальне и с превеликим трудом; единственным видом спорта, которым он занимался, было чтение, на поддразнивания он отвечал то язвительными выпадами, то обиженным молчанием и отрешенным уходом в себя.
       Среди книг, которые он особенно любил и знал почти наизусть, была и повесть "Под колесами", не то чтобы запрещенная, но не одобряемая начальством. Альфред знал, что автор этой книги когда-то, лет двадцать назад, тоже был семинаристом в Маульбронне и обитателем "Эллады". Он знал и стихи этого автора и втайне мечтал пойти по его стопам, стать известным писателем и поэтом, вызывающим раздраженные нападки мещан. Впрочем, означенный автор повести "Под колесами" пробыл в монастыре и тем самым в "Элладе" совсем недолго, он сбежал и несколько лет потом мыкался по свету, пока не выбился в люди и не стал свободным художником. Что ж, пусть Альфред не совершил пока такого прыжка в неизвестность - то ли из робости, то ли из жалости к родителям, так пусть он останется семинаристом и даже, может статься, будет во имя господа постигать теологию, все равно когда-нибудь придет день, когда он одарит мир своими романами и стихами и воздаст благородное мщенье тем, кто сегодня его притесняет.
       И вот однажды после обеда, в так называемый тихий час, юноша открыл крышку своей конторки, словно заветный ларец, хранивший рядом с баночкой родительского меда его стихи и прочие манускрипты. Погруженный в свои мечты, он принялся изучать многочисленные имена прежних пользователей конторки, нанесенные чернилами, карандашом или нацарапанные перочинным ножиком; все имена начинались на букву "Г", потому что конторки во всех комнатах распределялись по алфавиту и выходило так, что на протяжении десятилетий эта конторка служила семинаристам, чьи фамилии начинались на букву "Г". Был среди них и почтенный Отто Гартман, и тот самый Вильгельм Геккер, что преподавал теперь им греческий и историю. Как вдруг, бессознательно разглядывая запутанную вязь старых надписей, он вздрогнул: среди других на светлой доске красовалось написанное чернилами и не устоявшимся еще почерком имя, которое он так хорошо знал и чтил, - с буквы "Г" начинающееся имя того самого поэта, которого он избрал своим образцом и кумиром. Стало быть, именно здесь, за конторкой Альфреда, этот удивительный человек читал когда-то своих любимых поэтов и писал лирические опусы, в этом ящике лежали его латинский и греческий словари, его Гомер и Ливии, здесь он сиживал, строя планы на будущее, отсюда он отправился однажды на прогулку, чтобы, согласно преданию, вернуться на следующий день пленником местного егеря! Не чудо ли? И не знак ли ему, не перст ли судьбы, указующий: и ты поэт, то есть нечто особенное, тяжкое, но редкостное, и ты избранник, и ты станешь когда-нибудь путеводной звездой юных последователей и их кумиром!
       Альфред едва мог дождаться конца тихого часа. Наконец ударили в колокол, и сразу кругом зашумели, закричали, засмеялись, задвигали крышками конторок. Нетерпеливым жестом юноша стал подзывать к себе ближайшего соседа, с которым до этого не очень-то и общался, а когда тот не поспешил на его зов, вскричал в волнении: "Да иди же скорее - что покажу!" Тот не торопясь приблизился, и Альфред, сияя от радости, предъявил ему свою находку - автограф человека, обитавшего здесь двадцать лет назад и оставившего по себе в маульброннском монастыре особую, весьма спорную и отчасти скандальную славу.
       Однако товарищ его не был ни мечтателем, ни поэтом, к тому же ему надоели причуды соседа. Он равнодушно глянул на буквы, в которые упирался указательный палец приятеля, отвернулся и сказал с насмешливым сожалением: "Да это ты сам написал". Побледневший Альфред отпрянул, вне себя от досады на такой отпор и на то, что не смог скрыть свою находку, а захотел поделиться ею с этим Теодором. Его не понимали, он жил в другом мире, он был одинок. И долго еще досада и разочарование терзали его душу.
       О маульброннских деяниях и переживаниях Альфреда нам ничего более не известно, сочинения и стихи его также не сохранились. Однако о дальнейшем течении его жизни нам довелось в общих чертах узнать. Он благополучно окончил обе ступени семинарии, однако в тюбингенскую духовную академию не прошел. Теологию изучал без малейшего воодушевления, исключительно ради матери. Добровольцем в первую мировую отправился на фронт, вернулся в чине фельдфебеля. На церковной службе никогда не состоял, занимался коммерческой деятельностью. В 1933 году не разделил великого опьянения, выступил против гитлеровцев, был арестован и в заключении, очевидно, подвергся большим унижениям, потому что после освобождения нервы его совсем сдали и он угодил в психиатрическую лечебницу, откуда родственники не получали о нем никаких известий вплоть до немногословного извещения о смерти в 1939 году. Никто из однокашников по семинарии, никто из тюбингенского братства не поддерживал с ним связь. И все же он не оказался забытым.
       Случайно тот самый Теодор, его товарищ по Маульбронну и сосед по парте, узнал печальную историю его не отмеченной успехами жизни с ее плачевным концом. А поскольку любимый поэт и кумир Альфреда, автор повести "Под колесами", был еще жив и с ним можно было связаться, Теодор, мучимый желанием хоть чем-то облегчить совесть, решил сделать так, чтобы память об этом даровитом несчастливце и его юношеской любви жила в этом поэте. Он сел и написал тому самому "Г. Г.", что в незапамятные времена пользовался той же, что и Альфред, конторкой в аудитории "Эллада", длинное письмо, в котором поведал историю своего бедного маульброннского соученика. Ему удалось настолько заинтересовать старика этой историей, что тот захотел записать ее, чтобы память о семинаристе Альфреде жила еще какое-то время. Ибо спасать, уберегать живое от тлена, бунтовать против бренности и забвения - вот что, наряду с прочим, входит в задачу поэта.

[Назад] [В начало] [Далее]


По всем вопросам обращайтесь
OCR Longsoft 2002
redocr.by.ru
При использовании текста, ссылка на сайт обязательна!