Каждое утро Бенгт Гаке, сидя на галерейке,
разучивал марши и танцы, нередко прерывая игру,
чтобы откинуть с лица прядь белокурых волос.
Часто раздавался и голос Метты. Когда ей нужно
было позвать кого-нибудь из слуг, она никогда не
утруждала себя поисками, а сразу принималась
кричать во весь голос с того места, где была. И
даже стоя перед мастером Андреасом, как образец
для фигуры царевны – коленопреклоненная, с
мантией на плечах, с молитвенно сложенными
руками – она нет-нет да громко окликала
кого-нибудь из своей челяди. Это очень забавляло
зрителей, которые всегда толпились в дверях
сарая, интересуясь работой, а может быть, просто
пользуясь случаем полюбоваться на хозяюшку
Метту. Приходили подчас и очень знатные господа,
и всем им мастер Андреас говорил, что сам никогда
не устает любоваться Меттой, каждый день
открывает в ней новые прелести. Она была и в самом
деле вечно новая. То вдруг увлечется каким-нибудь
новым блюдом, и целую неделю в доме не подается
ничего другого, пока блюдо вдруг, так же
неожиданно, не исчезнет из обихода навсегда. То
по целым дням не расстается с мужем и распевает
под его игру или вместе с ним слагает песни о
любви, отрадном приюте сердец. А то никакие
мольбы не могут заставить ее издать хоть единый
звук. То она готова часами стоять на коленях,
изображая царевну и утверждая, что ничего не
может быть веселее, то вдруг примется прыгать и
плясать, как расшалившееся дитя, для которого
несноснее всего стоять или сидеть смирно. И за
что бы она ни принималсь, всему отдавалась с
одинаковым жаром и с пылающими щеками. Но бывало
и так, что она бросалась ничком на траву и
заявляла, что ей жизнь немила.
Такова уж я есть, - говорила она, - и хочу, чтобы
все знали, какова я без всяких прикрас.
У мастера Андреаса всегда находилось извинение
и оправдание всем ее причудам, и Бенгт Гаке
слушал его с сияющим взором. Когда же мастер
Андреас измерял Метту своим циркулем и объявлял,
что все художники – негодные ученики перед
небесным творцом, Бенгт Гаке чувствовал себя
счастливейшим человеком, достойным всеобщей
зависти, уходил и играл так, что звуки
разносились далеко-далеко.
Но по-настоящему работал мастер Андреас
собственно только по ночам, при свете висевшего
под потолком фонаря; тогда он с особым рвением
брался за резец и нож и работал над драконом и
грозным витязем, а на фигуру девы набрасывал
темный покров.
Понемногу он пристрастился работать по ночам и
днем принимался за работу ненадолго. А то и вовсе
не брался.
И Бенгт Гаке стал холоден и неприветлив с женой,
и часто во время трапез, которые раньше проходили
весело, супруги затевали спор из-за пустяков, и
оба уходили из-за стола, оставляя мастера
Андреаса одного. В комнате все было по-прежнему:
по полу были разбросаны цветы и ветки
можжевельника, очаг увит зеленью, на деревянных
тарелках лежали крендели и пряники, но веселье
отлетело прочь. И к мастеру Андреасу Бенгт Гаке
переменился – стал необходителен и вспыльчив.
Метта, - сказал он однажды ночью, когда ему не
спалось. – ты только красивая кукла, которая
вскоре надоедает мужчинам. Ты все еще веришь в
лбюовь, Метта? Знаешь ли ты, что такое любовь? Это
– круг… круг… Я не могу тебе объяснить этого, но
ты бы послушала мастера. Он ненавидит любовь,
потому что боится ее; только несчастные, подобные
мне, поклоняются тому, что их покорило.
Я бы с удовольствием слушала твои речи, Бенгт
Гаке, если бы ты не так шепелявил.
Он сбросил меховое одеяло, сердито накинул на
себя одежду и направился в сарай. Войдя туда, он
смутился и стал теребить свой пояс. Потом, чтобы
заняться чем-нибудь, спустил с потолка фонарь и
поправил фитиль.
Ответь мне на один вопрос, мастер, - начал он. –
Почему ты прикрыл деву темной пеленой?
Мастер Андреас словно не слышал, продолжая так
усердно работать над драконом, что только щепки
летели во все стороны, но, когда Бенгт повторил
свой вопрос, он ответил:
Для меня борьба между рыцарем и драконом самое
главное.
В золотых доспехах, с поднятым мечом, святой
Георгий вонзает в дракона копье, а позади стоит
на коленях спасенная дева. Благородно
произведение твое, мастер, и чудовище,
поверженное в прах среди черепов и костей,
становится, благодаря твоему искусству, день ото
дня все ужаснее и страшнее.
Но тебе доставляло больше удовольствия
смотреть, как я работаю над девой?
Ее образ был для меня понятнее, да и ты сам был
мне понятнее тогда. Почему тебе наскучила Метта?
В твоих глазах горит теперь адский пламень, искры
его летят на меня, и я не могу больше чувствовать
себя счастливым и радостным.
Мастер Андреас отложил нож и взялся за долото и
молоток, но едва успел подержать их в руках, как
тоже отложил в сторону.
Бенгт, ты большое дитя. Поменьше вимай моим
словам и живи своей любовью, пока она еще жива.
Как же она кончится?
Как началась. Во лжи и страхе. Не началась ли
она, подобно недугу, бессонницей и стеснением в
горле?
Да. приблизительно так. А потом Метта вдруг
стала такой богомольной…
Она и раньше была искусной лицемеркой?
Кто? Метта? Она была воплощенной искренностью.
Но ради того, чтобы видеться со мной…
…ей пришлось научиться лгать?
Да, и она достигла в этом совершенства.
И обманывала мать?
Матери у нее не было в живых. Но у нее был отец,
были братья и подруги… И, кроме того, она была
почти помолвлена с другим… одним словом, ты
понимаешь…
И он был честный человек, не правда ли? Видишь
ли, любовная история состоит в большинстве
случаев из трех участников: одного честного
человека и двух воров. Помнишь ты песню о
королеве и оруженосце?
Бенгт Гаке поднял фонарь на прежнее место и
запел вполголоса:
Старик был король, был стар он и сед,
Зато королева была в цвете лет!
Так поется всегда, Бенгт, но можно спеть и
по-другому. Только конец всегда одинаково
печален:
Стара королева, стара и седа,
Король с молодыми сам молод всегда!
И подобные вещи воспеваются и дурачат нас,
заставляя проливать слезы.
Тут и есть над чем плакать, мастер. Но я еще
верю в любовь, и если эта вера когда-нибудь
обманет меня, то, я уверен, не пройдет после того и
году, как голова моя поседеет и темная пелена
застелет мой взор, который уже не в состоянии
будет отличать зиму от лета.
Мастер Андреас стоял, отвернувшись, бессильно
опустив руки, а Бенгт Гаке, продолжал говорить:
Когда я, бывало, по вечерам играл у господина
Стуре и потом шел домой и видел свет в окнах моего
дома, я чувствовал себя богаче всех в мире, так
как обладал всем, чего жаждала моя душа. Придя
домой, я подбрасывал в очаг дров, садился и
смотрел на пустые стулья вокруг стола, в
особенности на твой стул и на стул Метты, и
представлял себе, что мы все сидим тут, как
всегда, за трапезой. И я начинал говорить с вами о
нашем счастье, о любви, о дружбе, плавно и красиво,
как никогда. Я не смел играть, боясь разбудить
Метту и помешать тебе работать, но, когда избыток
счастья теснил мне грудь, я выходил на галерею и
пел так тихо, чтобы никто-никто не слыхал, даже
столяр Гориус. Летнею порою, как теперь, звезд на
небе так мало, что их можно перечесть, и, одиноко
гуляя взад и вперед, я давал им имена в честь
каждого из нас троих.
Он запахнул одежду.
Спокойной ночи. Мастер. Я вижу, что мешаю тебе
своей болтовней и что тебе не терпится
спровадить меня. Не так бывало прежде.
По его уходе мастер Андреас схватил с полки
кувшин с водкой и лихорадочно припал к нему.
Затем он осторожно накинул пелену и на рыцаря,
присел на пол и задумался… Так он и заснул,
прислонясь спиной к цоколю группы.
Все следующие дни Бенгт Гаке почти не
показывался дома. И однажды, когда он после
вечеринки у господина Стуре засел в погребке
ратуши, мастер Андреас обратился к Метте,
сидевшей с ним за ужином.
Метта, нам уже невесело живется вместе. Словно
черная тень встала между тобой и Бенгтом. И ко мне
относится он не по-прежнему. Что случилось?
Видно, плохо знаешь ты мужчин, хоть и считаешь
себя умнее всех, мастер, - ответила она,
облокотившись на стол и подперев подбородок
сложенными ладонями. – Я устала, устала, устала.
Горе тому, кто пренебрегает мной!
Ты говоришь о Бенгте?
Да.
Мастер Андреас почти с отеческою лаской
погладил ее по волосам.
Ну, ну, Метта. Будь откровенна со мной. Разве я
обидел тебя чем-нибудь или злоупотребил когда
твоей дружбой? Докажи, что считаешь меня
достойным твоего доверия.
Не знаешь ты мужчин, повторяю я. С тех пор, как
ты перестал восхвалять меня на весь мир, Бенгт не
видит во мне ничего, кроме недостатков.
Или он хочет, чтобы мы, в утеху его тщеславию,
все трое ринулись прямо в пропасть? Я решил, что
лучше обратиться вспять, раз земля начала гореть
под ногами.
Пока другие восхваляли мою красу, он не в силах
был глаз отвести от меня, и я часто по ночам
слышала, как он пел о счастье любви. А теперь он
сравнивает меня с куклой, которая скоро
надоедает и которую бросают. Я не могу питать
добрые чувства к тому, кто разлюбил меня. Я слова
молвить не успею, как сердце мое леденеет от
одного холодного взгляда. Такая уж я уродилась.
Он растоптал мое сердце, и я растопчу его.
Понимаю, беда пришла.
Но ты не понимаешь мужчин, в последний раз
говорю тебе. Он хочет видеть, как ты изнываешь от
любви к его жене и в поте лица бьешься из-за нее с
драконом.
Странное желание женатого человека и друга.
Скорее надо сказать: простое и естественное.
Многого ли стоит добыча, за которой никто не
гонится? Вот камень, о который разобьется его и
моя жизнь.
И наша с ним дружба. Клянусь Богом, она
искренна. И ей суждено разлететься вздребезги
только потому, что чувство чести вовремя
остановило меня, не дало мне заглядеться до
слепоты на твое юное лицо!
Молчи, молчи, не говори так, если не хочешь мне
зла, мастер. Мне почудилось, кто-то крадется во
дворе.
Вероятно, столяр Гориус.
Берегись этого человека! Многим пришлось по
милости его языка таскать камни для городской
мостовой или угодить на виселицу.
Что за странная луковица в лунном саду любви
этот столяр Гориус! Но, видно, и среди апостолов и
рыцарей любви должен найтись свой Иуда. Радуйся,
если не найдется тринадцати… Каков он с виду,
этот всезнайка?
Говорят, у него карие глазки… но еще никто не
признался, что видел его.
Бойся я его хоть напловину так, как боюсь
собственной совести… Бенгт – мой друг.
Однажды он слышал, как ты в задумчивости
сказал про себя, что красота преходяща, а чистое
сердце вечно. С того часа он презирает тебя и
сомневается в твоем вкусе и дарованиях.
Так вот награда за добродетель! А если бы мы
обманули его?
Он нас убил бы.
Мастер Андреас отошел от нее и присел на чурбан
перед очагом, словно там пылал огонь, хотя на
очаге лежали только свежесрезанные зеленые
ветви.
Так вот она старая излюбленная песня о муже,
жене и вздыхателе! Метта, кто раз попал в эту
песню, тот запутался в лабиринте, откуда нет
выхода. Нет. один выход ест – вспять. То есть
собрать свои пожитки и уйти.
А твоя работа?
Да… из этого лабиринта нет выхода… если ты не
рожден вором и не приспособился лазить в окна.
Нередко во время своих странствий я замечал, что
карманные воры и шулера особенно искусны в
любовных делах. Только тот, для кого обмануть все
равно что выпить стакан воды, сумеет выпутаться
из таких затруднений. Кто такие, по-твоему, все
эти молодые господа, которые подпирают стены
сарая, когда я работаю, и подмигивают тебе за
спиною бенгта Гаке? Кто они, как не воры, слишком
богатые, чтобы красть деньги?.. Итак, меня и тут
преследует моя вечная судьба!
Вечная? Так ты уже не раз запутывался в этом
лабиринте, наш великий мастер Адреас, так усердно
громящий чувственную любовь и грех
сладострастия?
Я таков же, как и все, как и все.
Может статься, и ты умеешь лазать в чужеи окна?
Лицемерно втерся ты к нам. Теперь маска спала.
Не потому ли я лицемер, что открыто ненавижу
силу, которая вдохновляет мой взор и наделяет его
способностью отличать прекрасное, но в то же
время отрывает меня от задач моей жизни и толкает
в ряды обманщиков? Но не слушай меня. Я говорю, как
человек, много раз любивший на своем веку. Такой
человек подобен нищему страннику. Однажды ему
посчастливилось припасть к источнику с более
чистой и свежей водой, чем где бы то ни было, и он
вкусил около этого источника недолгий, но
истинный отдых. С тех пор его все и тянет опять на
то место, он все ходит и ищет его. “Вот оно”, -
думает он каждый раз, нагибаясь к новому
источнику, но с каждым разом вода оказывается все
более темной и мутной, и мало-помалу он
убеждается, что к первому источнику ему уже нет
возврата.
Мастер, ты говоришь как человек в горшей
крайности, доведенный до отчаяния.
Скажи лучше коротко и ясно: как мужчина.
Так сердце знает любовь, полную и счастливую,
только раз в жизни, один-единственный раз, и
быстро минует для него этот короткий летний
месяц любви?
И когда этот летний месяц минует, закрой свое
сердце наглухо и живи для чего угодно, только не
для любви.
Вот до чего дошел ты?
Я? Растопчи меня подобно сорной траве!
Мастер, довольно ты работал над драконом и
грозным витязем. Иди со мной и докончи деву.
На дворе уже смеркается, Метта. Надо взять с
собой фонарь.
Темные дела боятся света.
Набрось хоть плащ, Метта: с моря дует свежий
ветер.
Я закутаюсь в плащ с головою на случай встречи
с кем-нибудь. А ты сними сапоги. Застигнутым
врасплох приходится убегать неслышно.
Прокляты мы – и ты, и я.
Они вышли в полумраке, но рука об руку. Между
ними оставалось широкое пустое пространство, а с
моря дул свежий ветер.
Бенгт Гаке вернулся домой на следующее утро и
привел с собой всех музыкантов Стуре с их женами
и дочерьми. Он не спал всю ночь, и глаза его
слипались, но, когда он подвел гостей к сараю и
увидел, что мастер Андреас снова принялся за
скульптуру девы, сняв с нее темную пелену,
которая и покрывала теперь дракона и витязя,
глаза его заблистали. Он медленно обошел вокруг
изображения, пытаясь сохранить равнодушный вид,
и собирался было обойти вторично, но вдруг круто
повернулся и прошептал:
Мир тебе, дорогой мастер! Хорошо, что мы с тобой
недавно ночью поговорили по душам, как добрые
друзья, - я вижу, к тебе вновь вернулась настоящая
радость творчества.
Мастер Андреас уже накладывал краски на лик
девы и покрывал золотом корону. А в толпе
зрителей слышалася восторженный шепот. Никто в
Швеции еще не видывал изображения краше!
Бенгт Гаке пошел в дом за Меттой, но она
заспалась до позднего утра и сидела теперь на
галерейке, бледная и нечесаная. Не глядя на него,
она ковыряла ногтем прогнившее дерево перил. Он
привстал на цыпочки и погладил ее по руке.
Не сердись на меня, сердце мое, за то, что я
последнее время, сам не знаю с чего, был не в духе.
Позабудь обо всем и сойди вниз постоять для
мастера. Лик девы и твой схожи, как две капли воды,
и я горд и счастлив. Но еще больше я рад тому, что
это работа честных рук мастера Андреаса,
которого я люблю, словно отца и брата.