"Вопросы литературы", №1, 2001

ВИКТОР ШКЛОВСКИЙ:

«МЫ ВИДИМ МИР МОНТАЖНО...»

Я приехал на дачу к Виктору Шкловскому в 1975 году, чтобы взять у него интервью для журнала «Декоративное искусство СССР» на тему «Мир вещей и литература». Как только Виктор Борисович понял, чего именно я от него хочу, он сразу же начал длинный, без пауз, монолог на все темы сразу: об остранении у Толстого, об отличии сюжета от фабулы, о монтажном восприятии мира. Похоже было, что Шкловский пытается имитировать знаменитую пародию на него Александра Архангельского: «Я пишу сидя. Для того чтобы сесть, надо согнуть ноги в коленях. Садятся и на извозчика...» Минут через пять я решился перебить его:
— Простите, Виктор Борисович, вы не возражаете, если я включу магнитофон?
— Это надо было сделать давно, — строго ответил Шкловский.
Публикуемый ниже отрывок — это то, что мы с редактором выбрали для публикации из этого замечательного полуторачасового монолога. Сейчас уже не помню почему, но интервью так никогда и не было опубликовано.

— Как-то ко мне пришел человек с лицом плоским, как подушка. Он должен был сдавать мне зачет. Уши у него были на одном уровне с носом, даже немного ближе. Я говорю: «Кто вы?» — «Я первый и последний писатель горной страны», — я уже сейчас забыл, какой именно. «Я уже перевел на свой язык всех классиков и собрал все пословицы. Кроме того, на моем языке говорят только женщины — мужчины уже говорят на другом». Я сказал: «Достаточно. Я вам поставлю зачет». Он сказал: «Нет. Я написал работу». И дает мне крохотную работку «Обои у Достоевского».
Это была блистательная работа! (А я даже не помню его фамилии.) Самое замечательное — описание обоев у Раскольникова. Достоевский подробно описывает рисунок и в скобках пишет: «желтые». Это выглядит, как если бы он говорил: — Отвяжитесь! Некогда!
Поэтому это «желтые» в ваше сознание — ВЛЕЗАЕТ.
Теперь. Античная литература описывает пейзаж как нарисованный. Такой же условный пейзаж у Боккаччо в «Декамероне». У Дарвина в автобиографии есть место, как он молодым человеком поехал собирать окаменелости. Он подробно описывает долину и говорит: «Я мог бы сказать просто — долина ледникового происхождения, но поскольку тогда не знал, что это такое, я ее такой не видел».
Для того чтобы видеть, надо знать. Мы видим мир монтажно, составляя его из известных нам кусков, искусственно обработанных. Это мое предположение.
— Виктор Борисович, а что знает о вещах и видит в них современная советская литература?
— Ничего интересного. Возьмите Катаева. Он любит вещи. Он знает, как надо обращаться с ботинками, чтобы они выглядели как новые. А вещи не должны быть нахально-новыми. Ботинки надо носить и не замечать их.
Сейчас происходит что-то ненормальное. Мы завалены вещами. В Швейцарии давно не были? Там, чтобы выбросить машину, нужно оплатить место на свалке. У нас пока это не в таких масштабах, но суть та же. И долго так продолжаться не сможет. Мир стошнит от вещей!
— Хорошо бы. А если нет?
— Уверяю вас, что стошнит. Я уже вижу судорожные движения его горла.
— Виктор Борисович, вы говорите, что вещей замечать не надо. А замечаете ли вы, что сидите в прекрасном старинном кресле?
— Да это же Чиппендейль! Оно сделано из настоящего корабельного тиса. Когда хороший корабль отживал свой век, его разбирали и резали из него мебель. В хорошем английском обществе всегда знали, из какого корабля сделан стул. Каждый стул имел свою биографию. Поэтому и не ломался.
Вам не приходилось жить в английской квартире? А мне приходилось. Это очень удобно. Алюминий, стекло, бетон — это все они оставляют для офисов. А в квартире только те вещи, которые удобны. И никакого подбора в один стиль.
— А как к вам попало это кресло?
— Я его купил в комиссионном магазине. Эти дураки не понимали его цены. На следующий день ко мне прибежали с «Мосфильма» и умоляли продать им. Я отказался.
— Почему?
— Это же варвары! Посмотрите, какой они сделали интерьер у Пушкина. Все наврано.

Публикация В. ПАПЕРНОГО.

США, г. Лос-Анджелес