Утром Анисим Федотыч встал рано, отдал приказания и вошел в комнату, где ночевала "угроза".
Пузиков и Алехин сладко храпели. -- Дрыхнут. Управляющий сходил на мельницу, распушил плотников, что чинили плотину, и когда вернулся, -- "угроза" умывалась. -- Чай пить некогда, -- сказал Пузиков, -- а вот на скорую руку молочка. Выпили с Алехиным-- целую крынку, и оба заторопились. -- Кого из рабочих подозреваете, папаша? -- Никого. -- Правильно. А из Рукохватовой? -- Андрея Курочкина. А еще, пожалуй что, Емельян Сергеев. Тоже вроде вора, говорят. -- Ерунда, -- нахмурился Пузиков. -- Не они. Я всю деревню вашу насквозь знаю. Деревня -- тьфу! Все три волости... Как на ладошке. -- Скажите, какие способности неограниченные, -- восторженно сказал завхоз, а под нос пробурчал: -- Хвастун изрядный. Алехин туго набил махоркой кисет и подал Пуэикову портфель. -- Ну, теперь, папаша, за мной в деревню, -- сказал Пузиков. -- Учись, как жуликов ловит Иван Пузиков, деревенский Шерлок Холмс. Он быстро пересекал двор. Широкоплечий, кривоногий, низенький, куртка нараспашку, из-под козырька сдвинутой на затылок кепки лезет огромный лоб. -- Не сюда, товарищ, не сюда, -- кричит едва поспевавший совхоз, -- в обратную сторону! -- За мной, папаша! Он, словно сто лет здесь жил, перелез через изгородь, обогнул беседку и боковой тропинкой подошел к скотному двору, где четверо рабочих накладывали на телеги навоз... -- Здорово, Степан Рябинин! -- крикнул он весело и твердо. -- Бросай вилы, айда за мной! Понятым будешь. Я -- Иван Пузиков, агент "угрозы". Понял? Степан Рябинин -- черный и сухой скуластый парень, в ухе серьга -- удивленно посмотрел на незнакомца, ткнул в навоз вилы и сказал: -- -- Ладно. Повернули назад. "Угроза" передом. Свернули влево. -- Не сюда, товарищ Пузиков, вправо надо, -- опять сказал Анисим Федотыч. -- Не сбивай, папаша. Слушай-ка, Степан! Ты ведь в этой казарме живешь, в номере седьмом, кажется? -- Так точно, -- ответил Степан. Голос у него скрипучий, -- не говорит, а царапает словами уши. -- Зайди и возьми, пожалуйста, наган. А то, сто чертей, опасно... Может быть, дело будет. Ну, живо! -- Это какой такой наган? -- тряхнул серьгой Рябинин. -- Чего-то не понимаю я ваших слов. -- Фу, ты! -- возмутился Пузиков. -- Да револьвер. Револьвер системы "наган". Понял? -- Нет у меня никакого револьвера. -- Нету? А куда ж ты его дел? -- Не было никогда. С чего вы взяли? -- Не было? Это верно говоришь? Не врешь? А из чего ж ты грозил застрелить председателя волисполкома, помнишь? Пьяный, на гулянке, в спасов день. Помнишь? Почему ты его вовремя не сдал? Степан Рябинин чувствовал, как весь дрожит, и напрягал силы, чтоб овладеть собой. -- Нет у меня револьвера! Сказано -- нету! -- Да ты не волнуйся. -- От тенористого резкого голоса Пузиков вдруг перешел на спокойный ласковый басок. -- Чего зубами-то щелкаешь? Ну, нету и нету. Верю вполне, и пойдемте все вперед. Анисим Федотыч ядовито ухмыльнулся. Степан Рябинин то шагал как мертвый, то весь вспыхивал и в мыслях радостно молился: "Слава богу, пронесло". До деревни с версту. Анисим Федотыч был с брюшком, фукал, отдувался: очень емко шли; прорезиненный дождевик его со свистом шоркал о голенищи.
В деревню вошли с дальнего конца. Пузиков бегом к избе, вскочил на завалинку -- и головой в открытое окно: -- Эй, тетя! А Фома Чесноков дома? -- Нету, батюшка. В поле навоз возит. -- А брат его Петр? "Вот леший! Неужто всех поименно знает?" -- подумал совхоз. -- Петруха в кузне. А ты кто сам-то, кормилец, будешь? -- Сахарином торгую. Ну, до свиданья. Увидимся. Кузнец Петр Чесноков ковал какую-то железину. -- Бросай-ка, Петр Константиныч. Идем скорей с нами. Понятым будешь. -- Каким это понятым? -- И Петр грохнул молотом в красное железо. -- А кто ты такой, позволь спросить? Лысая голова его была потна, и все лицо в саже, только белки блестят, как в темных оврагах -- весенний снег. Вдоль деревни шли гурьбой: еще пристали председатель сельсовета и двое милицейских. Иван Пузиков подвигался медленно: остановится, посмотрит на избу, дальше. -- А в этой, кажись, Миша Кутькин живет? -- спросил Пузиков. -- Мой знакомый... Надо навестить. Кутькин, мужичок не старый, возле сарайчика косу на бабке бил. Бороденка у него белая, под усами хитрая улыбка ходит. Взглянешь на усы, на губы -- жулик; взглянешь в глаза -- нет, хороший человек: взор ясный и открытый. -- Здравствуй, Миша, -- ласково сказал Пузиков. -- Нешто не признал? А помнишь, вместе на свадьбе-то у Митрохиных гуляли? Я -- Ванька Пузиков, из Дедовки. -- А-а-а, так-так-так... Чего-то не припомню, -- сказал Кутькин, подымаясь, и стал. растерянно грызть свою бороденку. -- Ну, как живешь, Миша? А это у тебя что? -- И угроза заглянула в сарайчик. -- Мельницу, никак, ладишь? Очень хорошо! А железо-то не купил еще? Ну, ладно. Вот что, Миша! А можно мне в избу к тебе, бумажонку написать? Сухопарая тетка Афимья низко поклонилась навстречу вошедшим и суетливо стала прибирать посуду: чашки, ложки разговаривали в трясущихся ее руках. Пузиков вильнул на ее руки глазом. Все сели, кроме хозяина избы, кузнеца и Степана. -- Ну-ка, милицейский, пиши акт, а я буду говорить тебе. -- Пузиков задымил-запыхал трубкой и достал из портфеля письменные принадлежности. -- Пиши. Милицейский, курносый парень, сбросил пиджак и приготовился писать. Лицо Пузикова было спокойно, простодушно: двадцать лет. Он диктовал вяло, уставшим голосом, словно желая отделаться от этой ненужной проволочки и поскорей уйти. Потом голос его внезапно зазвенел: -- Написал? Пиши. "Постановили: Михаила Кутькина, укравшего в совхозе "Красная звезда" принадлежности молотилки, немедленно арестовать". -- Глаза его зорко бегали от лица к лицу, -- ему сразу стало пятьдесят. Мишку Кутькина, хозяина избы, точно кто бревном по голове. -- Да ты, товарищ, обалдел!.. Какой я вор?! Что ты?! -- Миша, да ты не ерепенься, -- мягко сказал Иван Пузиков и пыхнул густым дымом. -- Раз я Делаю, значит -- делаю правильно. Ведь я знаю, где у тебя вещи... В подполье, под домом. Верно? Кузнец Чесноков, крякнув, моргнул тетке Афимье, та схватила ведро и быстро вон. Мишка Кутькин сгреб себя за опояску, но руки его тряслись, -- видно было, как плещутся рукава розовой рубахи. -- Шутишь, товарищ, -- слезливо сказал он. -- Обижаешь ты меня. -- Ничего, Миша, не обижаю. Писарь, пиши! "Во время составления акта кузнец Петр Чесноков подмигнул Афимье Кутькиной, а та поспешно вышла, чтоб перепрятать краденое". -- Во те на! -- уронил кузнец, как в воду клещи. Мишка Кутькин ерзал взглядом от бельмастых Кузнецовых глаз да к двери, и слышно было, как зубы его стучат. Анисим Федотыч удивленно вздыхал. -- Алехин! Где Алехин? -- И голова Пузикова завертелась во все стороны. -- Тьфу, сто чертей! опять с девками канителится... Степа, будь друг, покличь моего помощника, Степан Рябинин повернулся и на цыпочках вышел вон, -- Да! Вот что, товарищ Петр Чесноков. Скажи ты мне откровенно, как священнику, -- кому ты делал собачку к револьверу? Кузнец поднял брови, отчего лоб собрался в густые складки, и глупо замигал. -- Никому не делал... Совсем даже не упомню. -- Ах, Чесноков, Чесноков, ах, Петр Константиныч, -- застыдил, замотал головой с боку на бок Пузиков, заприщелкивал укорно языком. -- А я-то на тебя надеялся, что все покажешь: борода у тебя большая, человек ты лысый, прямо основательный человек, а вдруг -- запор. Ая-яй!.. А я еще за тебя перед городскими властями заступался. Те, ослы, на тебя воротили, что ты с братом ограбил мельника. Ая-яй! Кузнец попятился, взмахнул локтями. -- Спаси бог, что ты, что ты!.. -- Да ты не запирайся. -- Никакого я мельника не воровал. -- Да я не про мельника. Разве в мельнике вопрос факта? Я про револьвер. Степан Рябинин откровенно сознался мне, что револьвер ему ты чинил, ты! Кузнец засопел, потом прыгающим голосом ответил: -- Извините, запамятовал. Действительно, Степка правильно показал -- его был револьвер... Точь-в-точь... Ну, как он просил не говорить... -- Пиши! -- резко крикнул Пузиков. -- "По показанию Петра Чеснокова, он чинил револьвер, принадлежащий Степану Рябинину, который системы "наган"..." Тут скрипнула дверь, и с воем ввалилась баба, за ней Степан и Алехин с мешком. Баба упала в ноги Пузикову и захлюпала: -- Ой, отец родной... Ой, не загуби... -- Стой, тетка Афимья, не мешай, -- ласково сказал Пузиков и еще ласковей к Степану: -- Степан, голубчик, не в службу, а в дружбу, будь добр, притащи нам револьвер скорей. Вот ты отпирался давеча, а кузнец, спасибо ему, показал, что твой... И, ради бога, не бойся, Степа. Ничего не будет, до самой смерти... Ну, пожалуйста. Степан заметался весь, блеснула в ухе серьга, ожег кузнеца взглядом и, пошатываясь, вышел вон. -- Вставай, Афимьюшка, вставай, родная... -- Ой, батюшка ты мой... Сударик милый цейский... -- Эка беда какая, что хотела перепрятать, -- участливо говорил Пузиков. -- До кого хошь доведись. Всякий дурак бы так сделал... Даже я. Под овин, что ли? -- Под овин, сударик ты мой, под овин... Он, не переставая, пыхал трубкой, тугой кисет пустел, и комната тонула в дыму, как в синем тумане. Не торопясь, вытряхнул все на стол из принесенного Алехиным мешка. -- Э-эх, добра-то что. Все ли, нет ли? Папаша, а? -- Чего-с? -- у Анисима Федотыча рябило в глазах, и кончики ушей горели, в голове чехарда, он ничего не мог понять, только шептал: "Вот так дьявол!" -- Да, -- раздумчиво говорил между тем Пузиков. -- Тут не хватает двух веществ: перекидной ручки -- это той самой, ты над ней пыхтел, Чесноков, в кузнице, когда мы пришли... А кроме того, двух медных болтов и шайб с гайками. Они тоже у тебя, товарищ Чесноков... Ну, пойдемте. -- Ей-богу, нет!.. Рази меня гром! Отсохни борода! Да чтоб утробу мою червь сосал!.. Знать не знаю! |
Назад к домашней странице В. Я. Шишкова
Русская литература Алтая | Алтайские страницы | Издательская деятельность АГУ