В. Я. Шишков

Алчность (продолжение)

Страничка прошлого

И вот...

Поют полозья легких санок-беговуш, весело работает резвыми ногами гнедой, в яблоках, жеребец; из села в село мчит Григорий Иваныч купеческую прибыль собирать.

Не в потайных полозьях теперь прячет он деньги, а за рубаху, в кожаный кисет, разбойные места проезжает засветло, всегда держит наготове о пяти зарядах револьвер.

И случилось ему пересечь низовье все той же памятной реки Прибоя, смертельной купели своей. А тут с полден буран поднялся, метелица. Надо переждать -- чего доброго дорогу потеряешь, средь поля поморозишься.

Вот и деревенька Легостаева к Григорию Иванычу задом повернулась. Через огороды, гумна, огуменники стал в улицу прогоном пробираться. Глядит -- у прясла, подле риги, кошевочка аккуратненькая стоит в снегу, и по размерам точь-в-точь его, тогдашняя. Однако никакого внимания Григорий Иваныч не обратил -- кошевка и кошевка, они все на одну стать, как галки в поле. Так, мелькнуло в мыслях и пропало.

Попросился в избу обогреться.

-- Милости просим... Залазь, добрый человек, -- сказал мужик Никита, суетившийся, сухопарый, с острыми неприятными глазами. -- Вы кто такие будете?

-- А по лесной части я, из города, -- соврал Григорий Иваныч.

-- Так, так... Это ничего...

Сели чаевать, железную печку баба затопила, быстрое тепло туго набило избу, а за окнами буран крутил. Григорий Иваныч пьет чай, а сердце стукочет, надрывается, и леший в уши червонцами звенит, -- ну, неудержимо хочется Григорию Иванычу осмотреть кошевку.

"Ерунда какая... Вот ерунда..." -- возражает сам себе. А ноги встали и к двери понесли его.

-- Куда?

-- Я на минутку... Коня проведать...

Да бегом, через буран, через вьюжную воющую непогодь -- к овинам.

Глядь: его кошевка. Ей-богу же его... Его! Надолба, винтики, планка потайная.

"Она!"

Вернулся в избу, дрожмя дрожит, губы прихватил зубами, не держат зубы, чакают.

-- Ты что?

-- Замерз очень.

-- Грейся.

А в избе как в бане. Разморились все, сон стал одолевать: наскоро поужинали, почивать легли. Ветер бил с налету в стены, избяное высасывал тепло. Тетка Матрена завернулась в шубу, захрапела. Хозяин же и гость, попыхивая трубками, мигали во тьму.

-- Спишь?

-- Нет.

И путаной околицей Григорий Иваныч хитрую речь повел:

-- Слушай-ка, дядя Никита, -- начал он, приказав голосу быть твердым, сердцу тихим. -- Это твоя рига-то на задах?

-- Моя... А что?

-- Добрая рига схлопана. Бревнища-то семивершковые, кондач.

-- Рига добрая.

-- Видать, хозяин ты справный. Корова, кажись, ярославка. И коняга круторебрый, бабка в ноге широкая...

-- Мерин добрый... Только ленив, лешева ноздря... Помолчали.

-- Хозяин ты хороший, а вот кошевку возле риги без призора бросил... В снегу валяется.

Никита повернул к гостю голову и, ухмыльнувшись тьме, вяло ответил:

-- Кошевка эта приблудная. Сказывали, быдто нонешней весной, в Кринкине-селе, сто верст отсюда, раскатиловский приказчик в воду умырнул вместе с конем. Все думаю -- его. После половодья, как вода ушла, у меня на покосе оказалась эта кошевка-то.

Сердце Григория Иваныча остановилось и вдруг с такой силой заработало, что на висках напряглись жилы и где-то позади глаз стали постукивать тугие огоньки.

-- Нет, -- сказал он, и голос его поскользнулся, дал нырка. -- Нет, я раскатиловскую кошевку знаю... У той задок белой жестью обит. Давай сменяемся...

-- Нет, паря, не стану. Самому нужна. А тебе пошто занадобилось меняться? Твоя лучше.

-- Ну, вот и давай. Твоя легче.

-- Нет, -- уперся Никита.

-- Я придачу дам.

-- Сколько же?

-- Три рубля дам. И бутылку спирту на магарыч. Проснулась Матрена, сквозь позевки закричала:

-- И не думай меняться! Что ты!.. Да нешто можно? Находкой меняться -- счастье свое из дому гнать...

-- Спи знай! Сча-а-стье... -- передразнил Никита жену свою. -- Бабьи глупости... стану я тебя слушать... Как же, А вот что, гостюшка желанный: давай пятерку и две бутылки. Идет?

-- Идет, -- мысленно перекрестился Григорий Иваныч.

-- Бери... Пользуйся моей простотой, -- алчно прищурился Никита и поскреб когтем лопату-бороду.

-- Эт ты, чурбан, чурбан! Башка телячья, -- заверезжала с печи баба.

Гость и хозяин, как по уговору, гулко захихикали в ответ.

К началу страницы

Предыдущая | Следующая

Назад к домашней странице В. Я. Шишкова


Русская литература Алтая | Алтайские страницы | Издательская деятельность АГУ