В. Я. Шишков

Золотая беда

I II

II (начало)

Вот уж два года прошло, как схоронил Николка отца.

Живет он на краю села, в большом пятистенном, под железом доме. В одной половине -- торговая лавка, в другой -- он с сестрой. Торговлю ведет сестра, а Николка все время ездит по улусам, высматривает себе хорошую бабу и часто запивает горькую.

Жиру в нем прибавилось, походка изменилась, серое лицо посвежело и стало лосниться.

Хорошая пошла у Николки жизнь. Тряхни кошелем -- что захочешь и на тебе!.. Тряхни кошелем, звякни золотом -- любая девка тут как тут.

Николка во вкус вошел. Шуба у него лисья, доха оленья. Пальцы в золотых перстнях, часы с музыкой.

Счастливый якут Николка! Видно, когда он родился -- медведь в берлоге рявкнул. Да как же не счастливый?

Когда кончится у Николки серебро да золото, пойдет он потайным поздним вечером сам-друг с лопатой, разыщет тайную, заповедную сосну кудлатую, колупнет раз-другой -- ему и будет!

Впрочем, не всякий-то раз можно отмыкать заповедный отцовский клад; как бурундук, как белка запасает себе на зиму в дупло орехов, так Николка запасался деньгами с осени, когда густой листопад надежно покрывает землю. А то... О-о-о!.. Людской глаз зорок. Только оплошай, только покажи след -- загребущая человечья лапа живо опорожнит!

Жить бы да жить Николке. АН -- уставать стал, что-то в сердце завелось: червяк не червяк, шайтан его знает что -- так, пакость какая-то, скверность! Скучать Николка начал.

- Швырвяк точает... нутро сосет... -- жаловался он попу Степке, отцу Степану, священнику. -- Скушна!

-- А ты бы, Никола Васильич, господу поусердствовал... Вот домик бы причту новый схлопотал... Да и так... деньжонками... Народ мы многосемейный... Отчего ж это скука на тебя напала? Не перед добром это... Жертвуй!

Жертвовал Николка и деньжонками. Много жертвовал, а не помогло.

Как сказал священник, так и вышло: заглянула в Николкину жизнь беда.

Родили от Николки, одна за другой, две русских женщины: девка да вдова. Может быть, и не от него, как знать? Но поп Степка, отец Степан, священник, сказал, что от него:

-- Жертвуй, Никола Васильич... От тебя!.. Несомненно от тебя... По всей видимости от тебя!

Пожертвовал Николка, много пожертвовал. Вдовица-то ничего себе, живет, ребенка пестует, муку, сахар и все прочее чередом получает... А вот с девкой горе. Задушила она своего ребеночка, а ночью, в потайную полночь, зарыла его тайно в хлеву, под навозом. Зашушукалось село, всполошилось, начальство дознаваться начало.

Это ничего. Золотом всякий грех прикрыть можно. Прикрыл Николка свой грех золотом.

Грех прикрыл, а боль по сердцу разлилась шире. Заскучала пуще Николкина душа, пуще Николка пить стал.

Сестра плачет, ничего с братом поделать не может: и свечки Николе-угоднику ставит, и святой воды брату в вино подливает, и шаманов кличет, а толку нет.

Главный шаман долго шаманил, долго в бубен бил, двух оленей заколол, оленьей горячей кровью помазал пьяного Николку и сказал:

-- Тебя шайтан мучает...

-- Я знаю, что меня мучает, -- ответил Николка. Рассудительно так ответил, ничего что выпивши.

Остепенился было, да опять...

До того допился, что виденица началась.

Едет он как-то верхом на олене в улус, чтобы за поглянувшуюся девку калым заплатить -- выкуп. Трезвый едет, дня три не пил, в полном разуме. Вдруг слышит сверху:

-- Куда ты, дурной, едешь?

Вскинул голову: сидит над ним на лесине ворон, смотрит на него бисерным глазом, говорит:

-- Гляди-ка, дурной, на ком едешь-то! Взглянул Николка, да с седла кубарем: медведь под ним!

-- Шайтан! -- гаркнул Николка и без памяти -- домой.

Деньги сестре ручьем текут, торгует шибко. Надо бы радоваться, а где тут... Сохнуть стала сестра.

А якут Николка все-таки отыскал себе жену: самую молоденькую тунгуску, красавицу Дюльгирик высватал. Большой калым за девку дал; когда тащил -- золото карман оттянуло. Отец богатству вот как рад -- нищий. Но девка... о-о-о!.. Дюльгирик цену себе знает. За старого Николку, у которого ноги как дуга, а под носом всегда висит капелька, не выйдет. Она лучше грудь свою ножом распорет и отдаст сердце любимому.

Но золото -- сила.

Привез Николка свою Дюльгирик богатым поездом: двести оленей в караване было. Украсил ее комнату дорогими мехами.

Плакала Дюльгирик.

Подарил ей соболью в серебре шапку, чеканный браслет золотой, шубу черно-бурых лисиц. Дюльгирик плакала и все смотрела на восток, в ту сторону милую, где остался близкий ее сердцу молодой тунгус.

-- Что же ты плачешь, невеселая?

Дюльгирик молчит, все молчит, не хочет обласкать Николку журчащей своей речью.

Однажды он, пьяный, ввалился в дом и горько спросил:

-- Плачешь?

Дюльгирик плакала.

Николка вынул из кармана кису и вытряс в подол жены много звонкого золота.

-- На, Дюльгирик!.. Вот как я люблю тебя, Дюльгирик.

Дюльгирик, не подымая глаз, чуть улыбнулась и, как угас закат, пошла за водой, накинула на лебединую свою шею веревку из конского волоса и повесилась.

Николка скрылся в лес и пропадал там целую неделю. Потом пришел, избил сестру до полусмерти и шатался по селу весь день словно дикий; все от него прятались.

Пока пропадал в тайге, опять беда стряслась. Не так чтобы большая, а все ж... Взломал какой-то лиходей у Николки амбар и утащил много всякого добра. Очень чисто обделал; не стукнул, не брякнул, злых собак не взбудоражил, -- знать, человек знакомый.

Мало-помалу дознался Николка, кто таков. Оказалось -- сельский староста, Гришка Ложкин.

-- Это моя мука!.. Это моя пушнина!.. Видишь тавро мое, мета, -- сказал Николка, заглянув при свидетелях в амбар старосты.

Пожаловался на него Николка, в суд бумагу подал, -- бумагу ему один политик написал, хорошо написал, складно.

-- Я тебя пристукну!.. Ты что, тварь? -- пригрозил ему Гришка Ложкин. -- Вот донесу на тебя, что мне взятку дал... За что ты мне двести целковых дал?.. А?.. Подучил девку ребенка кончить, да и... А отчего, спрашивается, твоя баба задавилась? А?

И послал на него бумагу встречно.

К началу страницы

Предыдущая | Следующая

Назад к домашней странице В. Я. Шишкова


Русская литература Алтая | Алтайские страницы | Издательская деятельность АГУ