В течение долгих лет моего близкого знакомства с Вячеславом Яковлевичем он, однако, редко и скупо говорил о своем детстве. Из его слов можно было заключить, что он с ранних лет был очень восприимчив к красоте природы и отличался большой наблюдательностью. Быт, нравы, язык окружавшей его в те годы провинциальной мещанской среды накрепко запечатлелись в памяти Вячеслава Яковлевича. Одно время он даже подумывал об автобиографической повести, ограниченной годами детства и отрочества. Работа над "Угрюм-рекой" и "Пугачевым" помешала ему осуществить этот замысел. Гораздо чаще вспоминал Вячеслав Яковлевич о Сибири, где в молодости работал техником на строительстве дорог. Величественная тайга, сквозь которую он пробирался с партией рабочих-дорожников, могучие Енисей и Лена, суровая проза и поэзия Севера очаровали его на всю жизнь.
Часами мог он рассказывать о встречах своих с интереснейшими сибирскими людьми (особенно любил и ценил он Г. Н. Потанина), о таежных обитателях и бродягах, чукчах, о тунгусах, быт которых он знал до мелочей. Огромное количество заметок и наблюдений над сибирской жизнью заключено было в двенадцати его записных книжках той поры. Лишь частью их он успел воспользоваться для "Тайги", "Пурги", "Угрюм-реки", "Ватаги", "Страшного кама", "Черного часа" и других повестей и рассказов. К сожалению, эти ценные материалы были оставлены Вячеславом Яковлевичем при эвакуации из города Пушкина во время войны и погибли.
Насколько хорошо знал Шишков быт дальнего Севера, показывает следующий случай.
В 1929 году в Политико-просветительном институте имени Крупской, где я заведовал кафедрой литературы, существовал антирелигиозный факультет. Студенты как-то пожаловались мне, что из лекций не смогли составить себе ясного представления о религиозных верованиях народов Северной Сибири и о характере шаманства. Я посоветовал декану устроить встречу студентов-антирелигиозников с Вячеславом Яковлевичем.
Шишков не без колебания принял приглашение и добрую неделю основательно готовился к своей лекции. В аудиторию он явился с бубном, принес еще какой-то металлический треугольник с палочкой и какие-то другие принадлежности шаманского культа. В течение двух часов он подробно и красочно рассказывал о своих наблюдениях над шаманами и их религиозными обрядами. Этой увлекательной лекцией захвачены были не только студенты, но и преподаватели факультета, с интересом ожидавшие, что выйдет из писательской беседы. А вышло то, что студенты подробно законспектировали ее и так забросали лектора вопросами, что пришлось отменить следующую лекцию, чтобы дать Вячеславу Яковлевичу возможность всем ответить. После лекции студенты с особенным интересом взялись за чтение его сибирских рассказов. Повесть "Страшный кам" фигурировала даже в качестве пособия для экзаменов.
Возвращаясь после лекции домой, Вячеслав Яковлевич с удивлением сказал мне:
-- Как заинтересовались! Вот не думал, что у меня выйдет из этого что-нибудь путное. -- В этих словах сказалась его обычная скромность.
Вряд ли кто из русских писателей так одухотворенно и любовно воспроизвел поэзию сибирской природы, как Шишков в замечательной своей "Угрюм-реке".
Он не порывал связи с Сибирью, и частенько у него в Пушкине бывали заезжие сибиряки: и писатели с именем, и начинающие, и инженеры, и техники, и агрономы.
Вячеслав Яковлевич прекрасно знал литературу о Сибири, очень ценил очерки Наумова и Тана, повести Серошевского и особенно Короленко и Мамина-Сибиряка.
Он называл Сибирь своей второй родиной и предсказывал ей блестящую будущность.
-- Прекрасный народ-сибиряки!-говорил он, улыбаясь. -- Кряжистые, волевые.
В начале Великой Отечественной войны, когда наша Красная Армия была вынуждена отступать под бешеным натиском гитлеровских полчищ, Вячеслав Яковлевич взволнованно сказал:
-- Армия еще не отмобилизована полностью. Вот увидите: придут сибиряки на фронт-другая музыка будет.
Когда я по эвакуации попал в Новосибирск, Вячеслав Яковлевич 26 января 1943 года писал мне:
"Вот и Вы в Сибири живете, жаль, что в такое тяжелое время, пожалуй, превратное составите о ней мнение". Он огорчался при мысли, что я не сумею оценить Сибирь по достоинству.
В словах Вячеслава Яковлевича о Сибири всегда звучала нотка благоговейной благодарности. Он говаривал, что тайга-матушка сделала его писателем, научила его понимать и любить природу и человека.
-- Так и тянуло меня смолоду, -- рассказывал он, -- записывать свои наблюдения и впечатления, и разные случаи и сценки, и портреты людей, а для чего-и сам толком не знал. Первые рассказики для себя писал, для собственного удовольствия. Показалось-выходит что-то. Друзья, которым читал, поддержали. Но только с "Тайги" почувствовал себя писателем. Очень обязан я Горькому. Ему "Тайга" понравилась, расхвалил он ее, но тут же и слабые стороны указал, по-строгому указал, и посоветовал целиком отдаться литературе и переехать в Петербург. Так и расстался я с Сибирью.
Этой "второй родине" Вячеслав Яковлевич отдал обильную дань в своем творчестве.
1954
Русская литература Алтая
| Алтайские страницы | Издательская
деятельность АГУ