![]() Кам камлает (совр. этнограф. фото) |
В. Я. ШишковПо чуйскому трактуПутевые очерки |
IV. Страшный камОт Муюты до Шебалиной 19 верст. Мой ямщик, сам хозяин, лет 40, рожден от смешанного брака -- русской и теленгита.Задняя тройка все отстает. Хозяин, придерживая первую тройку, кричит работнику: -- У тебя пристяжка не везет, ты ее дери! Ишь, коренник упарился... Тот ухмыляется. Его скуластое лицо очень добродушное. Он крещеный калмык. Имя ему -- Тит. Опять трогаемся. Тит вновь отстает. Хозяин кричит! -- Дери! -- Деру... Не лезет... -- откликается Тит. Мы с ямщиком улыбаемся. Да как и не улыбаться; вдруг Тит, -- а лицо медно-красное, нос плющаткой, глаза раскосые, щелочками и по-русски говорит плохо. Какой же это Тит? Ямщик мой говорит. Толкует о том о сем. Колокольчики звенят, шаркунцы брякают. Останавливаем лошадей, подвязываем колокольчики, чтоб не мешали. -- Камы теперь в щели убрались, по речкам живут, боятся, -- говорит ямщик. -- Вот недалеко отсюда живут два кама. Одного Мамыром звать, его в Томск возили для показу, а вот другой... О! Тот страшный кам: все узнать может или человека съесть... -- То есть как съесть? Разве он людоед? -- Пошто? Он так изведет, просто человек чахнуть начнет и пропадет, подохнет. -- И часто он съедает? -- Пошто? Никогда не съедает. Он старик справедливый. Вот только раз с ним и было... Тогда, действительно... -- Ну-ка, расскажи, брат. -- Лет с 30 тому назад это было. Я мальчонкой тогда был. И кам этот молодой был еще. Вот, значит, окрестили его. -- Зачем же он крестился? -- А видишь ли, его батька-то с кем-то подрался пьяный, да в драке-то голову прошиб другому, вот его и засудили в тюрьму. А орда тюрьмы знаешь как боится? Ужасти. Ему и говорят, ежели окрестишься с семьей, тогда простим. Ну, он и решил, значит. Вот, значит, так кам и окрестился. Потом слух пошел, что он камлать продолжает. А в-то время священник строгий был в Муюте. Надо, говорит, его проучить. Заманили его, значит, кама, в деревню, силом притащили. А как вытащили на обрыв, на горку, он им и говорит: "Мне только вас жалко, а то обернулся бы медведем и улетел бы". Ну, ладно. Привели его в Муюту, а уж вечер. Он и говорит попу: "Батюшка, ты меня бить не вели. Это же верно. Ну, только что я камлаю, не могу бросить, а то меня шайтан давит, мне тяжело. Я грешный, ну, я за это сам и отвечу. А бить меня не приказывай". Однако его стали бить. -- Кто? Русские? -- Русские. А инородцы жалели. Русский злой, зверь. Инородец жалостливый. Повели его по улице. Велели в бубен бить. Потом опять лупить начали... "За что меня бьете? Кому я худо какое сделал?" Заплакал. Мы тоже, которые инородцы, заплакали. Помолчал ямщик Лошади шли в гору шагом. -- Потом как загрозился. Говорит мужикам: "Вот и году не пройдет, У одного из вас отелится корова, а теленок,. пестренький, пропадет. Тогда вспомните меня". Ушел кам. И верно. Как сказал, так все и случилось. Родился теленок, пропал. А кам две семьи съел, которые били. Так один за другим и стали валиться. Обе семьи вымерли, с детьми и стариками. Начисто. А третий мужик, из третьей семьи, был догадливый, хитрый. Купил четверть водки и пошел к каму с повинной. Просил его. На земской-то, может, видел мужика? Ну так это он самый. -- Что ж, он и теперь камлает? -- Камлает. Ему нельзя без этого. Его тогда шайтаны задушат. Их много. Они работы себе требуют. Этот кам самый настоящий, страшный. Его весь Алтай боится. А зла он никому не делает. Все узнает. Болезнь прогоняет. Ямщик вытащил из-за голенища длинную монгольскую трубку, закурил. -- И вот с тех пор, уж сколько лет прошло, как кому умереть в Муюте, ночью по улице одной, по переулку бубен стучит. Так и идет, сам собой трякает, бубенцы звенят, а бубен: ту-ту-ту! Ту-ту-ту! Грохочет, а никого нет. Просто страх. Потом тише, тише, так в горы и уйдет. Опять крикнул Титу: -- Дери пристяжку-то! - Деру, не лезет. -- Ну, выпряги ее да привяжи сзади. |
Назад к домашней странице В. Я. Шишкова
Русская литература Алтая | Алтайские страницы | Издательская деятельность АГУ