| |
“…Я думаю, что огня и гения…
больше всего у Бабеля и Всеволода Иванова”.
Борис Пастернак
(Из письма В.С.Познеру.
1 мая 1929 г.)
Творческая судьба Всеволода Иванова трагична дважды. Названный еще в молодые
годы классиком, родоначальником советской литературы, он не мог опубликовать
позднее многие свои произведения, так как от него ждали вещей, подобных знаменитому
“Бронепоезду 14-69” или партизанским рассказам, а он не хотел повторяться, писал
своеобразно и всегда по-новому…
Трагическая участь постигла его произведения и в конце 20-го века, уже после
смерти писателя. Как это часто у нас бывает, “вместе с водой выплеснули и ребенка”.
Ниспровергая советскую власть, выбрасывали “с корабля современности” и советскую
литературу. В том числе, разумеется, и творчество Всеволода Иванова – одного
из ее родоначальников.
“Я полагаю, что Всеволода Иванова еще не прочли и не оценили по-настоящему,
и такая оценка будет ему еще дана если не в конце нашего, то в начале будущего
века”, – писал замечательный русский поэт Леонид Мартынов.
И вот он, “будущий век”, – уже наступил. Давайте же вспомним нашего талантливого
земляка, перечтем его лучшие книги. Жизнь и творчество Вс. Иванова неразрывно
связаны с Казахстаном. Многие произведения писателя были впервые опубликованы
в “Просторе”: роман “Мы идем в Индию” (тогда журнал “Советский Казахстан”, 1956,
№№ 8–12), сценарий “Бронепоезда 14-69” (1963) и другие.
“Мне приятно было думать, что мой роман впервые набирают и печатают в тех самых
местах, где 40 лет назад я шел пешком и не находил себе работы. Я вдыхал одновременно
воздух прошлого и воздух настоящего”, – писал по поводу публикации романа “Мы
идем в Индию” Вс. Иванов.
Я предлагаю читателям “Простора” совершить вместе со мной своеобразную литературную
экскурсию – “По следам факира Сиволота”. Основными пунктами в ней будут село
Акку (Лебяжье) Павлодарской области, Павлодар, Омск, Москва и Переделкино.
Родители
“Судьба писателя – тоже художественное произведение, не менее важное в истории,
чем тексты, уходящие, отмирающие, рассыпающиеся в прах, удачные и не очень,
застилаемые мглой забвения”, – писала литературовед Наталья Иванова.
Судьба Всеволода Иванова – произведение удивительное. Его биографию читаешь
как детектив. Пожалуй, ни у одного советского писателя такой не было. В ней
столько фантастического, необычного, такое переплетение правды и вымысла, столько
событий и встреч, что хватило бы на десять судеб.
– Сумятица моей жизни началась уже при рождении, – с юмором говорил Иванов.
– Ведь мне так и не удалось выяснить точно, когда я родился.
“Дату его рождения никто не запоминает, – пишет его внук Антон в книге “Всеволод
Иванов”. – А метрическое свидетельство? Оно сгорело вместе с церковью, в которой
хранилось”.
Дата была установлена потом, крайне приблизительно: 24 февраля 1895 года. Позже,
по уверению матери, он родиться не мог, ибо вскоре появился на свет его младший
брат.
“Когда Всеволод Вячеславович писал автобиографии, каждый раз он писал их по-новому,
– вспоминала его жена Т.В.Иванова. – На вопросы, почему он так поступает, сбивая
с толку настоящих и будущих исследователей, он отвечал: “Я же писатель. Мне
скучно повторять одно и то же”.
Итак, в начале 1895 года в семье Вячеслава Алексеевича Иванова, учителя Лебяжинской
сельской школы, родился мальчик, которого назвали Всеволодом. Учитель был уважаемым
человеком в селе, знал несколько языков (арабский и французский выучил по самоучителям),
прекрасно говорил по-казахски. Кстати, сегодняшние старожилы села (чьи бабушки
и дедушки общались с Ивановыми) утверждают, что дед знаменитого писателя был
казахом. Может быть, отличное знание казахского языка Вячеславом Алексеевичем
служило этому убеждению, может быть, внешний вид учителя. “Странно и фантастично
было… его лицо, – писал об отце Вс. Иванов, – необыкновенно смуглое, с черными
пылающими глазами и тонкими, словно из проволоки, бровями…” Так что, кто знает.…
Но сам Вячеслав Алексеевич, большой выдумщик и фантазер, рассказывал друзьям-станичникам,
что он “незаконный сын” туркестанского генерал-губернатора Кауфмана.
Учитель Иванов был прекрасным рассказчиком, пробовал писать (в архиве сына сохранились
его исписанные тетради). Яркость воображения и тягу к путешествиям Всеволод
Вячеславович, несомненно, унаследовал от отца.
“Рассказы моего отца делали наш черный вязкий хлеб мягким и съедобным. Он возмущался:
только дураки могут говорить об унылости пейзажа! Какая унылость, когда скоро
вокруг Лебяжьего вырастут эвкалипты, хлопок, кедры, тюльпаны, виноградники!
Там, где теперь перекати-поле и горькая полынь, протянутся разбитые гряды и
лозняк, годный пока для порки и для плетения “морд”, перерастет в приятную виноградную
лозу…” (“Похождения факира”).
В первой части романа “Похождения факира” Вс. Иванов дает яркий портрет своей
бабушки по матери – Феклы Ивановны Савицкой. В реальности она была очень нужным
в селе человеком – умелой повивальной бабкой. У нее было четверо дочерей. “Анфиса
вышла замуж за павлодарского подрядчика Петрова, Акулина – за своего, станичного
– Николая Пестова, Фелицата – за пожарника Ивана Васильевича Заливина (павлодарца.
– О.Г.), а Ирина – за сельского учителя Вячеслава Иванова” (П.Косенко, “Факир
Сиволот”). Происходили Савицкие из ссыльных польских конфедератов.
Мать будущего писателя была женщиной неграмотной, но вполне уважаемой, из тех,
что называли тогда “мещанками”, вкладывая в это слово качества скорее положительные:
добропорядочность, основательность, надежность… Наверное, жизнь с таким неугомонным
человеком, как Вячеслав Алексеевич, доставляла ей немало хлопот, и когда старший
сын унаследовал от отца тягу к “бродяжничеству” и писательству, она была не
очень довольна. Ирина Семеновна, по свидетельствам очевидцев, больше любила
младшего, Палладия, – мальчика тихого, послушного и болезненного…
Жизнь отца закончилась трагически. Этот случай описал Вс. Иванов и в своем автобиографическом
очерке “История моих книг”, и в рассказе “Отец и мать” (1921). В 1919 году Всеволод
был в Омске, в рядах красногвардейцев защищал город от белочехов (еще один сюжет
для рассказа: его в суматохе забыли снять с поста – охраны пороховых складов).
Вдвоем с другим красногвардейцем им удалось убежать из осажденного города, и
Всеволод добрался до станицы Талицкой, где в это время жили его родители и младший
брат Палладий. Родителей приход сына обрадовал – они уже не надеялись увидеть
его живым. Всеволод попросил их не рассказывать в селе о том, что он служил
в Красной Армии – казаки не очень любили красных. Но деревня есть деревня…
Как-то днем он охотился на уток. Вернувшись с охоты, Всеволод зашел в дом и
оставил ружье, не вытащив из него один патрон. Отец сидел в этой комнате спиной
к двери, он давал урок французского языка гимназисту, сыну станичного атамана.
Палладий взял ружье и, решив пошутить, направил его на отца и нажал курок… Весь
заряд попал в шею отцу. Спасти его было невозможно. Хотя у этого несчастного
случая был и свидетель, но по селу поползли слухи, мол, это сын-красногвардеец
убил отца… Всеволод, Палладий и Ирина Семеновна срочно уехали в Омск.
В Омске тогда свирепствовали эпидемии. К Палладию, который страдал приступами
малярии, вызвали врача. Брата увезли в холерный барак, где он умер. Мать в отчаянии
от потери любимого сына уехала к родственникам в Павлодар…
Когда Всеволод Вячеславович станет известным писателем и состоятельным по тем
временам человеком, он заберет мать в Москву. Но взаимопонимания у них так и
не было. “Образ жизни сына Ирине Семеновне решительно не понравился – деньги
бросает черт-те на что, а своего дома купить не может”, – пишет П.Косенко.
Однажды ее сводили во МХАТ на “Бронепоезд 14-69”. Спектакль ей не понравился,
и она отчаянно ругала сына: “Порядочных людей в самом начале осрамил, а дальше
одна серость людская осталась, ее и показывали. А чего таких смотреть, я их
в жизни насмотрелась”.
Но до всех этих событий и переживаний еще далеко… Пока же маленький Всеволод
бегает по густой и горячей пыли Лебяжьего, легко говорит по-казахски со своими
друзьями и… впитывает в себя, как губка, все, что его окружает.
– Севолодка! Сиволот! Айда на Иртыш! – кричали друзья, переиначивая трудное
для них в произношении имя “Всеволод”.
“Одним из лучших воспоминаний моего детства навсегда останутся песни под домбру,
услышанные где-нибудь в “джатаке”, на окраине казахского поселка. Мы, казачата,
с раннего детства знали два языка: русский и казахский – так нас тесно жизнь
сталкивала с казахами. Помню темную закоптелую мазанку, окно, затянутое промасленной
кожей. Зима. Сидим на черной кошме, пахнет дымом и куртом – сыром, а за окном
такое сверкание снегов, что оно прорывается сквозь тусклую кожу “брюшины”. Пастух
берет домбру, и голос певца вдруг поднимает весну, разлив Иртыша, колыхание
трав и выход в степь – всю неистребимую тоску надежды.
Прошло много лет. Но какой сладкой тоской наполняется сердце, когда слышишь
казахский язык певца…”
Через много лет, в Петрограде, будучи членом литературной группы “Серапионовы
братья”, Вс. Иванов иногда демонстрировал свои знания казахского. Константин
Федин вспоминал: “…Напоследок уговаривали Всеволода Иванова прочитать стихи
по-казахски, и непонятный язык наделял происходящее такой загадочной важностью,
что мы расходились по домам, точно приподнятые парадом”.
“О, Лебяжье…”
Есть такие места, названия которых неизбежно ассоциируются в нашей памяти с
именами писателей или поэтов, в них живших. Карауыл – это Абай, Баянаул – Султанмахмут
Торайгыров, станица Вешенская – непременно Шолохов, Сростки – Шукшин, деревня
Овсянка – Виктор Астафьев и много, много других примеров. Этих сел, аулов, станиц
чаще всего нет даже на большой географической карте, но они – столицы карты
литературной…
Так и Лебяжье навсегда вошло в контекст мировой литературы благодаря нашему
земляку Всеволоду Иванову. Он уехал отсюда в 14 лет, но родные места вновь и
вновь “всплывают” в его рассказах, повестях и романах, описываются с юмором,
теплой усмешкой и всегда – с любовью.
“…Лебяжье, так же, как и вся страна, наполнено жарой, но Лебяжье тем хорошо,
что рядом колышется Иртыш с его широкой влагой и с его неистребимой красотой,
которая постепенно переходит на людей…” Эти строки из третьей части романа “Похождения
факира” как нельзя подходили к тому палящему июльскому дню, когда я ехала по
Лебяжинскому району. Все те же бескрайние степи – как и сто лет назад, все тот
же Иртыш, правда, изменивший свое русло и снесший в 50-х годах часть старого
Лебяжьего. Ушел под воду и дом, где жила семья учителя Иванова. Сейчас на этом
месте – широкая протока с обрывистым правым берегом и пологим песчаным – левым.
А Иртыш-батюшка, пошалив, вернулся в старое русло…
Центральная, самая длинная улица с. Акку носит имя Всеволода Иванова. Она идет
параллельно Иртышу, на ней – и клуб, и школа, и акимат – вполне современные
здания, лишь часть домов сохранилась одноэтажных, старой постройки.
В клубе готовится к открытию новый краеведческий музей, один из стендов которого
будет посвящен земляку-писателю. Здесь разместятся десять фотографий Всеволода
Иванова, в основном это снимки его многочисленных путешествий: писатель у пирамиды
Хеопса в Каире; встреча в Японии; в путешествии по Сибири – в районе строительства
БАМа; на берегу Иртыша (поездка в Семипалатинск в 1948 г.)… “Гаванью отдохновения”
стали для Всеволода поездки в самые дикие, нехоженые места, – вспоминала Т.В.Иванова,
– предпочтительно в горы, где он “долбил”, то есть долотом и зубилом добывая
понравившуюся ему породу. У Всеволода была страсть к камням, возраставшая с
каждым годом…” Именно такой момент запечатлен на одной из фотографий: писатель
держит в руках очередной “камешек” и внимательно его рассматривает (на фоне
огромного валуна).
Приготовлена для нового музея с. Акку и папка “Всеволод Вячеславович Иванов”,
в которой собраны вырезки о писателе и его произведения из районной газеты “Ленинский
путь” и областной “Звезды Прииртышья”. Многие рассказы Вс. Иванова впервые были
напечатаны на страницах именно этих газет. “Звезда Прииртышья” попала несколько
раз в комментарии полного собрания сочинений писателя. Так, в пятом томе указано:
рассказ “Агасфер” – впервые, посмертно, в газете “Звезда Прииртышья” (Павлодар),
1965 г. “Опаловая лента” – там же.
В восьмом томе: очерк “Кондратий Худяков” – впервые, посмертно, в газете “Звезда
Прииртышья” (Павлодар), 1964 г.
Очерк “Антон Сорокин” – там же.
В средней казахской школе с. Акку недавно оформлен новый стенд о писателе-земляке.
В школьной библиотеке библиотекари Жанар Сагнаева и Жанар Бисекеева показали
многочисленные книги Вс. Иванова, хранящиеся в фонде. Две из них особенно дороги
– их подарила дочь писателя Татьяна со своим автографом в 1972 году, когда приезжала
в Лебяжье на Ивановскую конференцию.
И еще от одной цитаты не могу удержаться. Это просто стихотворение в прозе,
песнь родным местам!
“…О, это Лебяжье! О, этот Павлодар! Я и посейчас вижу, как во сне, эти бесконечно
пыльные улицы, по которым не спеша шагают люди, каждый из которых непременно
самородок. Павлодар, в сущности, есть расширенное Лебяжье, с прогимназией, казачьим
управлением, городской думой, с полицейскими участками. В Лебяжьем вместо полицейского
– поселковый атаман, вместо прогимназии, городского училища и сельскохозяйственной
школы – Вячеслав Иванов с его тремя десятками учеников. Но возле высокого песчаного
берега в Лебяжьем такая же пристань, как и в Павлодаре, а за поселком несколько
мельниц, курганы, степь. Вдоль улицы ни одного дерева, и всегда, когда бы и
сколько бы там я ни бывал, вдоль улицы идет теленок. Будь лебяжинцы грамотными,
они написали бы о своем поселке, о своих чувствах, о своем теленке великое множество
книг…”
Президент Байдарской республики
С небольшим преувеличением можно сказать, что с Лебяжьего началась переписка
и долгая дружба Вс. Иванова с Горьким. Хотя первое свое письмо начинающий писатель
отправил ему из Кургана, где пять лет (с 1912 года) работал в типографии, но
известно, что к письму Иванов приложил рассказ “На Иртыше” (в других редакциях
“По Иртышу”). А действие его начинается именно в Лебяжьем! Герой рассказа Буран
“пришел к нам в Лебяжье месяца два тому назад, отрекомендовался мне каким-то
техником и живет…”
Так что Алексей Максимович из первого же письма Вс. Иванова узнал о существовании
этого села. В своем ответе молодому писателю Горький написал, что “На Иртыше”
– “славная вещица”, что она будет напечатана в сборнике писателей-пролетариев,
что у автора есть литературное дарование и ему нужно серьезно учиться.
Можно было представить себе восторг наборщика типографии и начинающего сотрудника
газеты при получении письма от самого Горького, чья слава гремела по всей России!
Такое событие нужно было отметить! Но денег нет… И новоявленный писатель отрезает
голенища у только что купленных новых сапог, продает их, накупает угощения и
устраивает пирушку для типографских товарищей…
Переписка Горького и Иванова охватывает двадцать лет, сохранилось более шестидесяти
писем. А.М.Горький ввел нашего земляка в большую литературу и внимательно следил
за его творчеством.
Алексей Максимович восторженно приветствовал первую часть “Похождений факира”.
Вот что он писал Вс. Иванову: “Дорогой и замечательный “сяволот”! “Похождения
факира” прочитал жадно, точно ласкал любимую после долгой разлуки. Вот, – не
преувеличиваю! Какая прекрасная, глубокая искренность горит и звучит на каждой
странице, и какая душевная бодрость, ясность…”
Вс. Иванов неоднократно в своих произведениях обращается к образу отца и картинам
Лебяжьего, неизменно с ним связанным. Горький очень ценил эти зарисовки. В письме
от 10 января 1936 года он писал автору по поводу третьей части “Похождений факира”:
“…Очень хороши страницы, где Вы пишете отца, и, если б Вы отнеслись к этой фигуре
более внимательно, – наша литература получила бы своего Тиля, Тартарена, Кола
Брюньона”.
Алексей Максимович говорил жене Иванова: “Всеволода я люблю как сына и не перестаю
жалеть, что он не осознает меры своего таланта”.
“Обо мне Горький всегда думал неправильно, – запишет в дневнике 29 марта 1943
года Вс. Иванов. – Он ждал от меня того реализма, которым был сам наполнен до
последнего волоска. Но мой “реализм” был совсем другой, и это его, – не то,
чтобы злило, – а приводило в недоумение, и он всячески направлял меня в русло
своего реализма. Я понимал, что в нем, этом русле, мне удобней и тише плыть,
я и пытался даже, но, к сожалению, мой корабль был или слишком грузен, или слишком
мелок, короче говоря, я до сих пор все еще другой, и, дай бог, остаться этим
другим – противоречивым, шальным, тщеславным, скромным…”
В год смерти Горького (1936) несколько писателей, в том числе Иванов с женой,
гостили у него в Тессели. Чтобы развлечь Алексея Максимовича, Маршак придумал
игру: Тессели – столица Байдарской республики (Байдарские ворота видны там отовсюду),
Горький – президент этой республики, Маршак – министр просвещения, А.Д.Сперанский
– министр здравоохранения, Иванов – главный жрец (в республике были восстановлены
древние жреческие культы). Был придуман “байдарский язык” и “байдарский церемониал”.
Правда, Горькому эта игра не очень понравилась. Может быть, испугался “инакомыслия”…
Еще одна запись из “Дневников” Вс. Иванова о своем учителе (18 мая 1944 года):
“…Сидим, закрыв окна, читаем Горького: превосходный писатель, широко размахивается,
по-богатырски, а валит кустарник, ибо воюет не с дремучим лесом, – куда заглянуть
боится – как бы не заблудиться! – а с парком. И затем, странное отношение к
России – будто он знает больше, чем она. И вообще гордыня неимоверная. Раньше
мне нравились воспоминания его, а теперь они кажутся лапшой. Рассказы куда лучше,
хотя система образов очень однообразна, а сентенции невыносимы. И все же человек
великий – и дай нам бог побольше таких! Я не встречал другого, кто бы с такой
верой верил в невозможное: возможность перестроить мир и человека. Впрочем,
вера тем и вера, чтоб верить в невероятное”.
После смерти Горького семьи Пешковых и Ивановых продолжали дружить. Когда Всеволод
Иванов праздновал 60-летний юбилей, от семьи Пешковых был привезен в Переделкино
огромный торт, изображавший арену цирка, с факиром посередине и амфитеатром
сидящими зрителями. Торт был шоколадно-марципанный, вспоминала Т.В.Иванова,
и таких размеров, что гостям никак было его не съесть. Потом его долго доедали
дети – свои, соседские и всех служащих городка писателей… “Факир” был символом
творчества Иванова.
А впервые он увидел цирк и влюбился в него в маленьком заштатном городе Павлодаре.
Город, где родилась мечта
“…О, эта внезапность мышления! О, эта внезапность тщеславия… Ведь если пристальней
приглядеться, то почти вся Сибирь ездит в Павлодар учиться тщеславию и внезапности
мышления. В Лебяжье – настоящую родину тщеславия, в жалкий поселок – кто поедет,
а Павлодар как-никак город. Мимо него тянутся плоты, буксирные пароходы тащат
баржи, а пассажирские останавливаются ежедневно…”
Это лишь один отрывок из “Похождений факира”, посвященных нашему славному городу.
Тщеславие, то есть стремление к славе, к почитанию, Всеволод Иванов определяет
как основное качество павлодарцев и лебяжинцев. Ну что ж. Может быть, благодаря
именно этому, по определению словарей, “негативному качеству”, столько земляков
наших добились того, к чему стремились – поселковой, городской, казахстанской,
а кое-кто и всемирной славы?
“…Прав ли мой отец, который вместе с мудрецом говорил, что “тщеславие есть начало
всякой славы и добродетели”, – размышляет Вс. Иванов.
Повесть “Чудесные похождения портного Фокина” начинается так: “О городе Павлодаре
я упоминал, наверное, тысячу раз. Мне не стыдно еще раз напомнить. Там главное
– пески…”
И в лучшем произведении писателя – первой части романа “Похождения факира” (“Факир
подходит к цирку”) – описание Павлодара начала 20-го века, его людей, его быта,
его улиц и Иртыша…
В Павлодаре с именем Вс. Иванова связано три памятных места. Это Низшее Сельскохозяйственное
училище (именно так писал его название Всеволод Вячеславович и пояснял: “Я нарочно
пишу название его с заглавных букв: мне хочется отдать дань почтения этому учебному
заведению, которое ознакомило меня в течение года с физикой, агрономией, географией,
катехизисом и другими науками”). Здание сохранилось, оно стоит по улице Володарского
(дом 129), рядом с горсадом.
В свободные часы он уходил на застекленную террасу первого этажа, читал и мечтал
о далекой загадочной Индии. На террасе, в своем излюбленном месте, похожем в
его воображении на огромный пароход, он напишет письмо: “Вот здесь сидел мальчик
Всеволод Иванов, читал Жюль Верна и думал о том, что когда-нибудь он будет капитаном
и поплывет в море. А пройдет много лет, это письмо найдет другой мальчик, прочтет
и тоже будет мечтать о капитанстве”.
В училище Иванов проучился лишь год. Жизнь была не голодная, но скучная, а душа
подростка рвалась к неизведанному – в дальние страны, необычайные приключения…
Потом Всеволод работает помощником приказчика в магазине. В его обязанности
входили и дальние поездки в степь с товарами. Благодаря этим “экспедициям” он
увидел и хорошо изучил степной казахский быт. Потом плавает матросом по Иртышу.
И, наконец, поступает в типографию – сначала вертит колесо ручной печатной машины,
а вскоре осваивает и наборное ремесло. Эта профессия становится его основной
работой в течение десяти с лишним лет. “Я... сам правил корректуры и сочинял
афиши для павлодарского синематографа “Заря” и для цирка Коромыслова. Слава
моя росла, благосостояние увеличивалось”, – с юмором вспоминал писатель.
Здание типографии, где работал Вс. Иванов, стоит в Павлодаре на ул. Фрунзе,
89. На нем барельеф писателя и памятная доска с надписью: “В этом доме находилась
типография, в которой работал с 1910 по 1912 год советский писатель Всеволод
Вячеславович Иванов”.
В честь 80-летия писателя его именем была названа улица в Павлодаре и областная
типография.
Кроме сельскохозяйственного училища и здания бывшей типографии третье памятное
“ивановское” место – это улица Карла Маркса, на которой в то время стояла пожарная
каланча (родственник Ивановых И.В.Заливин, муж тетки Фелицаты, как вы помните,
работал пожарником). Но самое главное – здесь был построен цирк Коромыслова,
цирк, который перевернул всю жизнь подростка, стал его мечтой! Здесь Всеволод
увлекся факирством, здесь окрепла его мечта непременно дойти до Индии – сказочной
страны, которая для многих романтиков была тогда олицетворением “духа”. На всю
жизнь слово “Индия” стало для писателя символом мечты, воображения, фантазии…
И юный Всеволод каждое лето отправлялся в путешествие.
В своей автобиографии много лет спустя он напишет: “С 14 лет начал шляться.
Был пять лет типографским наборщиком, матросом, клоуном и факиром – “дервиш
Бен-Али-Бей” (глотал шпаги, прокалывал себя булавками, прыгал через ножи и факелы,
фокусы показывал), ходил по Томску с шарманкой; актерствовал в ярмарочных балаганах,
был куплетистом в цирке, даже борцом”. Тема игры и “факирства” станет одним
из лейтмотивов его творчества.
На арене балагана его впервые увидит будущий друг Мухтар Ауэзов.
28 декабря 1946 года писатель запишет в своем дневнике: “Сегодня получил телеграмму
из Петропавловска, где 30 лет назад в газете “Приишимье” я напечатал свой первый
рассказ, и печатался там часто. Там же, впервые, в 1914 году, я выступил “факиром”.
Впрочем, “колол” ли я себя, на самом деле, – не помню, но что-то делал… я так
много написал, что и на самом деле кажется, что колол”.
Конечно, довольно быстро “факиру Сиволоту” стала ясна убогость балаганной жизни,
а быт странствующих циркачей вызывал только жалость… Но именно в цирке началась
его литературная деятельность – он стал писать “антрэ”, маленькие сценки для
клоунов, а потом и первые рассказы о цирковой жизни, жестко-реалистичные.
Но пока – Павлодар, и первый восторг от первого посещения цирка:
“…Я вышел из цирка. Чувства мои были разъединены, как разводят мосты для пропуска
судов. Я отрекся от того, что хотел сделать, но что я хотел сделать вновь, я
и сам еще не знал.
Дула метель. Я шел, покачиваясь. Цирк все еще тайно сиял вокруг меня. Я шел,
подняв лицо к небу. У, как высоко мы вознесемся! Высоко, чуть ли не у Млечного
Пути, я протяну свою проволоку и понесусь по ней, одетый в огненное трико. И
весь мир будет смотреть на меня…”
Писательство и стало его “факирством”, благодаря которому в 20-е годы прошедшего
века на Всеволода Иванова “посмотрел весь мир”.
В 1960 году он пишет своему другу, художнику Виктору Уфимцеву: “…Хочется мне
съездить на родину, в город Павлодар (где не был с 1918 года), Омск, Курган.
Не знаю, хватит ли силенок: я быстро устаю, старость, 66-й все-таки”. Увы, так
и не побывал больше Всеволод Вячеславович ни в Павлодаре, ни в Лебяжьем, ни
в Омске.
Но земляки хранят память о нем. В литературном музее им. Бухар жырау более двух
тысяч единиц хранения представляют его жизнь и творчество. Это переданные в
дар павлодарцам вдовой писателя Тамарой Владимировной рукописи, фотографии,
авторские машинописи романов и рассказов, личные вещи писателя, его письма.
По описанию Т.В.Ивановой воссоздана обстановка рабочего кабинета Всеволода Вячеславовича
в Переделкино. В одном из залов музея стоят рабочий стол писателя, книжный шкаф,
кресло, кожаная ширма. Здесь и камни из его знаменитой коллекции, походный стакан,
резная деревянная ваза для карандашей и много других экспонатов.
Павлодарские журналисты Роберт Штарк, Сергей Музалевский, Альберт Павлов, Тамара
Карандашова, сотрудники краеведческого музея А.Сухова, М.Гапон, Э.Соколкин,
филолог, педагог М.Шейнин и другие истинные поклонники творчества нашего земляка
внесли в свое время большой вклад в изучение жизни и творчества Иванова: ездили
в Москву, где встречались с родственниками писателя, привозили оттуда экспонаты
для литературного отдела краеведческого музея (позже – для музея литературы
и искусства им. Бухар жырау), писали статьи и научные исследования. Переписка
журналистов с Т.В.Ивановой также хранится в нашем литературном музее. А его
нынешние сотрудники продолжают изучать и пропагандировать творчество Вс. Иванова.
Два павлодарца
Встречались ли лично два наших известных земляка – Всеволод Иванов и Павел
Васильев? Пытаясь найти ответ на этот вопрос, я пересмотрела немало материалов
в музеях, архивах и библиотеках. Но документального подтверждения таких встреч
нет, хотя они могли состояться.
Первая “встреча” могла быть в Павлодаре в 1911 году. Слово “встреча” беру в
кавычки, потому что тогда 16-летний Всеволод мог видеть двухлетнего Павла. Первый
уже работал в павлодарской типографии и жил у родственников по ул. К.Маркса.
А маленького Павлика привезли из Зайсана, где он родился, в дом деда и бабушки
Ржанниковых, который стоял на соседней улице.
Вторая “встреча”, уже заочная, вполне могла произойти в Петропавловске, куда
семья Васильевых приехала в 1916 году. В 1917 году Павел начинает учебу в Петропавловском
высшем начальном училище. И именно в петропавловской газете “Приишимье” в эти
годы публиковались первые рассказы Всеволода Иванова, молодого наборщика типографии
из Кургана, а потом и многочисленные корреспонденции и заметки, большей частью
“обличительного” характера о “курганской жизни”. Юный Паша эти заметки вряд
ли читал, но его отец Николай Корнилович, учитель, – несомненно. (Кстати, Всеволод
Иванов к тому времени настолько стал мастером в наборном деле, что свои рассказы
он не записывал, а сразу набирал “из головы”.)
Судьба словно водит их друг за другом… В 1920 году Васильевы живут в Омске,
отец будущего поэта работает в школе. В июле 1920 года приезжает в Омск (после
многочисленных злоключений) и Всеволод Иванов. В это время он писал своих “Партизан”,
рассказы из будущего сборника “Седьмой берег” и уничтоженную им позже “Фарфоровую
избушку”. Общался с Антоном Сорокиным, Леонидом Мартыновым, Николаем Ановым
и многими другими известными омичами, с которыми через несколько лет будет общаться
и Павел Васильев!
И, наконец, Москва. Ну тут уж земляки не могли не встретиться! В 30-е годы Вс.
Иванов заведует отделом прозы в журнале “Красная новь”. В этом журнале в 1934
году печатаются “Стихи в честь Натальи” Павла Васильева, принесшие ему оглушительную
популярность. Их цитировала тогда вся столица. Посвящались они дочери известного
русского художника Петра Кончаловского, которого, по свидетельствам современников,
Павел хорошо знал. И в то же время П.П.Кончаловский был очень дружен с Ивановыми!
Наиболее известные портреты Вс. Иванова сделаны именно им (1940, 1941 гг.) и
хранятся в Третьяковской галерее.
Роман Натальи Кончаловской и Павла Васильева подробно описан многими исследователями
его жизни и творчества. Потом она вышла замуж за Сергея Михалкова и родила ему
двух талантливых сыновей – Андрона и Никиту. Так вот, в примечаниях к “Дневникам”
Вс. Иванова читаем: “С.Михалков, женившись на Н.П.Кончаловской, стал бывать
у Ивановых…” Вот такой зигзаг судеб!
Известное стихотворение Павла Васильева “Верблюд”, впервые опубликованное в
альманахе “Земля и фабрика” (1931, № 1), посвящено Виктору Уфимцеву. В.И.Уфимцев
(1899–1964) – художник и поэт. Народный художник Узбекской ССР, в начале 20-х
годов жил и работал в Омске. Он же – один из лучших друзей Всеволода Иванова.
Писатель не раз гостил у него в Узбекистане. В.Уфимцев оставил воспоминания
о друге, которые вошли в книгу “Всеволод Иванов – писатель и человек”.
Фамилии Вс. Иванова и П.Васильева появляются рядом в последнем номере журнала
“Новый мир” за 1934 год. Здесь печатается обращение советских писателей в связи
с убийством С.М.Кирова: “…Наши ряды не дрогнут от гнусного выстрела убийцы.
Диктатура пролетариата стальным ударом сокрушит агентуру контрреволюции”. Подписи:
Гронский, Гладков, Леонов, Вс. Иванов, Малышкин, Сейфуллина, Лидин, Пастернак,
П.Васильев, Шагинян…
Много общего было в творческой манере писателя и поэта: это необычайная яркость,
образность, и в то же время – неповторимая индивидуальность. Лучше всего сказал
об этом Павел Косенко: “…Первая черта, что объединяет двух замечательных советских
художников, рожденных этим краем, – Павла Васильева и Всеволода Иванова, – это
потрясающая яркость их слова.
И от необъятности степного простора, от богатырского Иртыша вторая роднящая
их черта – эпическая мощь таланта.
…Именно эти двое людей с простыми русскими фамилиями ввели Казахстан в великую
русскую литературу”.
У того же Павла Косенко нашла я косвенное подтверждение встреч наших земляков.
Он описывает свою личную встречу со Вс. Ивановым при защите диплома в Литинституте.
Говоря о достоинствах статей П.Косенко о целине и о поэзии П.Васильева, писатель
сказал: “…Мой земляк и друг, замечательный поэт Павел Васильев был человеком
очень яркого таланта”.
“…Я хорошо помню, – утверждает П.Косенко, – Иванов сказал: “Мой друг”.
Да, очень близко шли их судьбы, но… разными путями. Как сказал один из литераторов,
вспоминая те годы: “Все мы были в одной реке”. Кто-то пытался грести против
течения, кто-то послушно плыл по течению, но все это было “в одной реке”. П.Васильев
был из тех, кто плыл “против”: “По указке петь не буду сроду…” Трагическая его
судьба хорошо известна.
Вс. Иванов, наоборот, десятки раз переделывал свои произведения (несомненно,
ухудшая их), стараясь угодить цензорам и быть напечатанным. “Я боюсь, что из
уважения к Советской власти и из желания ей быть полезным я испортил весь свой
аппарат художника”, – напишет он в дневнике 16 ноября 1942 года (Вс. Иванов.
“Дневники”. ИМЛИ РАН, “Наследие”, 2001)
|
