Аверченко Аркадий

ИСТОРИЯ - ОДНА ИЗ ТЫСЯЧИ

 

 

 

     К  петербургскому  гражданину   свободной  Советской  России   явился

человечек из комиссариата и сказал:

     - Вы - Григорий Недорезов?

     - Я - Григорий Недорезов.

     - Вы назначены быть на митинге завтра около цирка Модерн.

     - В качестве чего?

     - Что значит в качестве чего? В качестве публики.

     - Слушаю-с. А когда аплодировать?

     - Там впереди  будет такой чернявенький,  в прыщах, -  как захлопает,

так вы все за ним. Только всего и дела. И с тем счастливо оставаться.

     - Как? Как вы сказали?!

     - Я говорю "счастливо оставаться". Хе-хе.

     - Хе-хе.

     Оба рассмеялись друг  другу в лицо  скрежещущим, лязгающим смехом  и,

отскочив друг от друга, разошлись.

 

 

                                  * * *

 

     Чтоб не пропустить телеграфических  знаков чернявенького с прыщами  -

Григорий Недорезов пробрался в самые  первые ряды в двух шагах  от оратора

и погрузился с головой в волшебный мир сладких звуков ораторского голоса.

     -  Товарищи!  -   ревел  оратор,  почти   переламываясь  пополам.   -

Завоеванной  нами  свободе  грозит  опасность!  С  одной  стороны,  на нас

наступают   польские   империалисты,   с    другой   -   южная    крымская

белогвардейщина. Только последним гигантским усилием мы можем спасти  нашу

дорогую матушку-свободу, а для этого - все на красный фронт!! Правильно  я

говорю?

     Слушатели вздохнули, переступили с ноги на ногу и кротко промолчали.

     - Правильно я говорю?!

     Вздох и молчание.

     - Чего же вы молчите? Может, я неправильно говорю, так вы  скажите...

Ну? Что же? Правильно я говорю?

     Пытливый  взор  оратора  померк,  нахмурился  и  уперся прямо в грудь

Григория Недорезова, в ту грудь, откуда, по предположению оратора,  должен

быть исторгнут могучий вопль:

     - Пр-равильно!

     - Ну, что же?..  Вы вот там... товарищ  в женской безрукавке и  одном

башмаке! Чего же вы молчите? Я спрашиваю: правильно или неправильно?

     Григорий Недорезов тоскливо вздохнул и потупился.

     - Вы что? Может быть, вы глухонемой?

     - Нет, я ничего... Спасибо.

     - Так чего же вы молчите и только рот открываете и захлопываете,  как

рыба, вынутая из  воды?.. Вот вы  нам и скажите:  правильно я говорил  или

неправильно.

     Григорий  Недорезов  был  молчалив,  как  его  старый  башмак.  Даже,

пожалуй,  еще  молчаливее;  башмак  хоть  разевал  рот и настойчиво просил

каши, сверкая  белыми деревянными  зубами, а  рот Недорезова  Григория был

закрыт, как чемодан, от которого потеряли ключ.

     Оратор сокрушенно покачал головой и вздохнул:

     - Ну, что ж...  Товарищ Упокойников! Отведите этого,  который молчит,

я с ним после поговорю.

     - Пожалуйте!

     - Куда вы меня ведете?

     - Там  вас какая-то  барышня спрашивает.  Очень хорошенькая.  Ждет на

углу. Пойдешь ты или приклада между лопаток захотел, сволочь!

     Как и  предполагал Недорезов,  изящное галантное  сообщение о  ждущей

его   хорошенькой    барышне   оказалось    сильно   преувеличенным    или

преуменьшенным - как угодно: это было не на углу, а в совершенно  закрытом

помещении, и не барышня его ждала, а ему пришлось подождать.

     Вместо барышни через  полчаса пришел давешний  оратор, сел верхом  на

стул, покачался перед  стоящим с понуренной  головой Недорезовым и  сказал

потягиваясь:

     - Ну-с... значит, там, на людях, вы со мной разговаривать не  хотели.

Посмотрим теперь... Правильно я говорил или неправильно?..

     Башмак,  разевая  рот  до  ушей,  вопил  на весь крещеный мир, требуя

законной порции каши... Владелец его, наоборот, молчал как убитый.

     - Так-с, -  вздохнул бывший оратор.  - Очень хорошо.  Товарищ Гробов!

Отведите  этого  молчаливого  товарища  в  тюрьму.  А если будет попытка к

побегу - стреляйте.

     -  Даю  вам  честное  слово,  -  торопливо заговорил Недорезов, - что

попытки к побегу не будет! Ей-Богу, честное слово!..

     -  Ну  да...  Вы  можете  и  не  бежать, а им вдруг покажется, что вы

побежали. Народ у нас  все усталый, замотавшийся: где  ж тут тихий шаг  от

рыси отличить.

     Недорезов  вдруг  решительно  тряхнул  тем  местом, где у него должны

были бы находиться кудри, если бы не - и так далее.

     - Хорошо!  - воскликнул  он. -  Раз все  равно пропадать  - я  скажу,

почему я молчал!!  Извольте! Я молчал  потому, что не  знал, что ответить:

"правильно" или "неправильно".

     - Да что ж, у вас нет головы на плечах, что ли?

     -  Э,  господ-интоварищ!  Нет  дождя  перед  дождем,  нет денег перед

деньгами, есть голова перед тем, как  ее не будет. Были у меня  два брата:

Сережа Недорезов  и Алеша  Недорезов; и  за пять  минут до  того, как  они

потеряли голову, они ее имели, казалось, приделанную к плечам наглухо...

     - Ну-с?

     -  Начну  с  Сережи.  Парень  был  голова - министр! Огонь! Орел! Все

понимал,  что  к  чему.  Думал  он,  думал  да приходит к одному такому...

главному вроде вас... И говорит: "неправильно все это у вас! Обещали  хлеб

народу - все  с голоду пухнут;  обещали мир -  с одного фронта  на другой,

как соленых зайцев, гоняете; обещали  свободу - а для того,  чтобы ребенка

похоронить или с одной квартиры  на другую переехать, - десять  разрешений

и мандатов требовается!.. Неправильно! Нехорошо!"

     Пожевал губами нарком, выслушал все до конца и спрашивает:

     - Значит, неправильно?

     - Очень даже неправильно.

     -  Хорошо.  Отведите  его  туда-растуда,  и  при  попытке  бежать   -

распорядитесь.

     - Да я, говорит, не буду бежать!

     - Все равно распорядиться нужно.

     Повели  его  и  распорядились.  Узнали  мы с Алешей, поплакали, потом

Алеша  и  говорит:   "Я,  говорит,  буду   теперь  совсем  иначе   с  ними

разговаривать...  Я  уж  знаю  как!"...  Пошел  к  наркому и говорит: "Ах,

говорит,  до  чего  у  нас  все  хорошо,  до  чего все правильно! Обещали,

скажем, хлеб  - сделайте  ваше такое  одолжение -  есть и  хлеб, и жиры, и

азотистые - хоть залейся. Мир народу обещали - извольте! Царит мир,  тишь,

гладь  да  Божья  благодать...  Свободу  сулили?  Боже  ты  мой! Это ли не

свобода! Только теперь солнышко  и увидели, только теперь  свежего воздуха

и глотнули. Очень все правильно сделано!"

     Пожевал нарком губами.

     - Правильно, значит?

     - Оч-чень правильно.

     -  Ну-с,  отведите  его  куда   следует,  а  при  попытке  бежать   -

распорядитесь.

     - За что же, помилуйте?

     - За  то самое.  За издевательство  и насмешку.  Потому -  то, что вы

говорили,   можно   только   в   издевку   сказать!   Товарищ    Скелетов!

Распорядитесь.

     Распорядились.

     Так теперь посудите вы сами, товарищ  оратор, как и что мне вам  было

ответить?! Ответить "правильно!", скажут: распорядись, Скелетов!  Ответить

"неправильно" все  равно: Скелетов,  распорядись! Так  уж лучше  я молчать

буду!

     Бывший оратор сокрушенно покачал головой.

     -  Да,  и  молчать  нехорошо.  Молчание на категорически поставленный

вопрос суть  саботаж, бойкот  правительства, наказуемый  по нашим  законам

тюрьмой,  а   при  попытке   бежать...  Одним   словом,  товарищ   Гробов,

распорядитесь.

 

 

                                  * * *

 

     Редкие  прохожие  видели  на  пустынной мостовой Недорезова Григория,

который,  несмотря  на  честное   слово  и  настойчивые  свои   заверения,

очевидно, все-таки пытался бежать...

     Он  лежал  на  мостовой,  с  поджатыми  ногами,  и  казалось, что он,

действительно, пытается убежать.

     И  казалось  тоже,  что  у  него  два  отверстых рта на обоих полюсах

застывшего тела; один рот - полный белых деревянных зубов - на  башмаке...

Этот рот  вопил, он  был разинут  в бешеном  требовании каши, обращенном к

пыльному небу.

     Другой  рот  -  обыкновенный  человеческий, без передних, вышибленных

прикладом зубов - был тоже открыт, но молчал. Молчал.

     До Страшного Суда.