ИЗ ДНЕВНИКОВ И ПИСЕМ А. И. ТУРГЕНЕВА

(Уточнения к публикациям1)

1

Деятельность А. И. Тургенева как посредника между русской и западно-европейской культурами в 20—40-е гг. XIX в. чрезвычайно важна и для понимания того, как проникало в Россию имя Гейне. До настоящего времени исследователи темы «Гейне в России», к сожалению, не обращались к богатейшим материалам тургеневского архива. Между тем упоминания о Гейне не раз встречаются в дневниках и письмах русского путешественника.2 Некоторые из них приближают нас к проблеме «Пушкин и Гейне», где многое до сих пор еще остается неясным.3

27 июля 1832 г. А. И. Тургенев писал Вяземскому из Франкфурта-на-Майне: «Сей час прочел книжонку одного немецкого якобинца: Briefe aus Berlin 1832,4 послание к Пушкину: An Russlands Apologethen, Erwiderung an Puschkin,5 — он называет стих его ein Produkt wahrer Dichterbegeisterung;6 но книга и стихи его — богомерзкие».7 Автором этого анонимного сочинения, включавшего, в частности, полемическое послание Пушкину (ответ на стихотворение «Клеветникам России»), был немецкий литератор Арнольд Штейнман (1801—1875).8 Основываясь на факте знакомства Тургенева с «Письмами из Берлина», М. П. Алексеев предположил, что «до Пушкина, вероятно, дошли эти обращенные к нему стихи».9 В свете очень правдоподобной гипотезы М. П. Алексеева небезынтересным представляется то обстоятельство, что в дневниковой записи, сделанной Тургеневым

136

25 июля (в день его приезда во Франкфурт), анонимные «Письма из Берлина» определены как «новая книжка Гейне».10 О том же письмом из Мюнхена от 3—4 августа 1832 г. известил Тургенев и Жуковского, находившегося тогда в Германии: «Гейне (автор der Reisebilder)11 написал в Briefe aus Berlin ответ Пушкину в стихах, называя однако ж стих его ein Produkt wahrer Dichterbegeisterung».12

Происхождение этой ложной версии легко объяснимо. В 1822 г. Гейне уже выпустил собственные «Письма из Берлина», а новое сочинение под аналогичным названием тем естественнее ассоциировалось с его именем, поскольку имело в качестве эпиграфа его строку: «... ich höre schon, wie die Meute losbellt gegen dieses Buch.»13 (Возможно, этот эффект и входил в расчет А. Штейнмана, снискавшего впоследствии известность фальсификацией наследия Гейне).14 Следует также заметить, что политические взгляды самого Гейне, отразившиеся в его корреспонденциях из Парижа («Французские дела»15), которые с января по сентябрь 1832 г. печатались анонимно (или же — подписанные инициалами автора) в «Аугсбургской всеобщей газете», вполне соотносились с «якобинской» и антирусской направленностью новых «Писем из Берлина».

Обращает на себя внимание следующая деталь: в письме от 27 июня 1832 г., отправленном на родину, осторожный Тургенев предпочел не называть имени Гейне. Есть, однако, основания думать, что употребленный им оборот («один немецкий якобинец») должен был навести Вяземского, скорее всего, на мысль о Гейне, о котором в русской литературной среде уже сложилось к тому времени определенное мнение. Так, в первом номере близкого к пушкинскому кругу журнала «Европеец» была помещена рецензия анонимного автора на «Парижские письма» Л. Берне, где утверждалось, что и сам Берне, и его «друг» Гейне «принадлежат к левой стороне и в политике, и в словесности».16 Кроме того в первых двух номерах «Европейца» печатались «Отрывки из письма Гейне о парижской картинной выставке 1831 года». Это было первое публицистическое произведение Гейне, появившееся в России, в котором между прочим содержались весьма откровенные восхваления вождя французских якобинцев Робеспьера.17

Мы не располагаем точными сведениями о том, насколько имя Гейне было известно Пушкину до 1835 г., тем более — в связи с его стихотворением «Клеветникам России».18 Однако цитированные выше фразы из писем

137

Тургенева к Вяземскому и Жуковскому позволяют с большой долей уверенности предположить, что Пушкин действительно знал о стихотворении «Апологетам России» (либо от Вяземского, либо от Жуковского, вернувшегося в Россию в ноябре 1833 г.) и считал его — вслед за Тургеневым — принадлежащим перу Гейне. Если это так, то неудивительно, что несколько позднее, в 1835 г., у Пушкина обнаруживаются и стойкие негативные ассоциации, связанные с именем Гейне, и явный интерес к нему.19

2

31 марта 1842 г., будучи в Париже, Тургенев кратко записал в дневник свой разговор с И. С. Гагариным. М. И. Гиллельсон прочел эту запись следующим образом: «О В<яземском>. „Камергер Пушкин теперь в отставке“. Я объяснил ему и В<яземского> о Пушкине и их отношения. В<яземский> не поддавался ему; не во всем с ним соглашался, а спорил часто; напр<имер> за Польшу в Москве против Пушк<ина> и Ден<иса> Дав<ыдова> — соглашаясь со мною».20 Заново обратившись к автографу, М. И. Яшин внес частное исправление («Я объяснил ему и В<яземского> и Пушкина <...>») и одновременно попытался истолковать фразу, взятую Тургеневым в кавычки («Камергер Пушкин теперь в отставке»), как «недобрую шутку» Гагарина, издевательски присвоившего Пушкину более высокий придворный чин.21 Эта интерпретация, как и вся гипотеза М. И. Яшина о причастности Гагарина к гибели Пушкина, не находит опоры в материале. Данная реплика Гагарина читается: «Камергер Пушкина, теперь в отставке».22 Гагарин, таким образом, «пошутил» не над Пушкиным, а над Вяземским, что и побудило Тургенева дать собеседнику необходимые разъяснения.

К. М. Азадовский, А. Л. Осповат

———