Якоб Хирдваль
Невидимое: Театр - как противостояние
(Якоб Хирдваль - драматург; заведующий литературной частью
Королевского драматического театра в Стокгольме)
Несколько лет назад по шведскому телевидению (SVT) показывали
"Последнее интервью с Денисом Поттером", - умирающий
драматург рассказал журналисту Мелвину Браггу, что свою неизлечимую
раковую опухоль именует Рупертом, - настолько велика была
ненависть писателя к медиамагнату Руперту Мердоку, стоявшему
у истоков индустриализации массовой культуры в Великобритании.
Денис Поттер, автор известной книги "Поющий детектив",
изобразил Мердока в своем последнем телесериале "Холодный
Лазарь", действие которого происходит в циничном обществе
будущего, где все медиа, в том числе новостные каналы, являются
частью индустрии развлечений.
Через несколько недель Денис Поттер умер.
"Индустрия развлечений" - вдумайтесь
в эти слова! Как много они говорят о нашем нынешнем обществе.
Только что же это, на самом деле, значит - жить в эпоху индустрии
развлечений и медиакультуры? Пожалуй, вот что: испытывать
на себе, как культура манипулирует потоками. Если у вас есть
инструмент, компания для манипулирования потоками, то вы можете
направить эти потоки в каждый дом, установить счетчики, фиксировать,
сколько в каждый дом по каналам связи проходит вашей продукции
и взымать соответствующую плату. Этими потоками могут быть
телефонная связь, телевидение, интернет. Если ваша культура
позволяет манипулировать потоками, то это "медиакультура".
Медиакультура на сегодняшний день - не что иное, как содержание,
посылаемое по каналам связи. И именно сейчас владельцы каналов
заняты скупкой собственно содержания, причем это общемировая
тенденция. Коммерческое ноухау Руперта Мердока строится на
владении как каналами связи, так и их содержанием. Цель -
контролировать процесс на каждом этапе для установления тотального
контроля. Деннис Поттер говорит в интервью, что "Мердок
разрушил Англию. Он оскверняет СМИ, а осквернение СМИ влечет
за собой осквернение политики, цинизм и непонимание реальности,
которые так сильно разрушают политический дискурс".
Поттер говорит также о тесной связи СМИ и
политики: "Коммерциализация означает, что на все можно
приклеить ценник, а люди становятся не более чем покупателями.
Мы - потребители, а политика - навязываемая нам услуга. Посмотрите
Би-Би-Си, посмотрите телевидение вообще. Посмотрите на медиамагнатов.
Аргументы либералов о преимуществах крупного предприятия -
чистой воды нонсенс. Телепередача стоит ровно столько, сколько
стоит ее производство. Ее может сделать как крупная компания,
так и небольшая. Все "либеральные" устремления на
деле сводятся к владению средствами коммуникации, массмедиа,
к политическому контролю. О какой зрелой демократии может
вообще идти речь, если газеты, центральное телевидение, кабельное
телевидение настолько скованы в вопросах собственности? Где
гарантии нашей свободы?"
В театральном искусстве индустриальные тенденции
выражаются, в частности, в том, что театры начинают руководствоваться
рыночными принципами. Коммерциализация несет в себе большую
угрозу театру как художественной форме. Театр для потребителей
- это уже не театр, а компания. Такая же компания, как любая
другая. Компания, производящая товар. Тогда как традиционное
представление о театре зиждется на том, что театр производит
именно содержание. И содержание - это самое главное. А в обществе
потребления содержание не продают. Продают телезрителей, радиослушателей
и подписчиков рекламным агентам. Как только подобный коммерческий
подход переносится на театральную культуру, театр сразу проигрывает
идеологически.
Общество потребления продает рекламным агентам
клиентов, и проблема в том, что рекламные агенты не заинтересованы
в продаже содержания. Содержание, напротив того, прилагается
бесплатно: газеты, услуги в интернете, подписка на глянцевые
журналы - это медиа, единственная цель которых направить покупателя/пользователя
в нужное русло. И чем дешевле услуги, тем больше клиентов
получает компания. А чем больше клиентов - тем выше доходы
от рекламы. Но для компании, ориентированной на продажу содержания,
подобный механизм губителен. И все же, даже в театральных
кругах, многие руководствуются соображением, что главный критерий
успеха - количество потребителей. А если этот критерий ставится
во главу угла, то содержание теряет всю свою прежнюю ценность.
Игнасио Рамоне - издатель радикальной газеты
"Монд дипломатик" - в интервью с Юханом Эренбергом
в журнале ETC (2/2001) утверждал, что в мире медиа существуют
три главных сферы: информация, реклама и массовая культура.
Раньше эти сферы никак не были связаны между собой, и профессиональные
обязанности людей, работавших в каждой сфере сильно различались.
Журналист, к примеру, занимался совсем иным делом, нежели
рекламный агент, работа которого в свою очередь не имела ничего
общего, скажем, с работой автора сценария мыльной оперы.
Сегодня же все эти три сферы сливаются в
одну, в которой способ производства - будь то информация,
реклама или массовая культура - имеет несколько характреных
черт: использование примитивной, понятной всем лексики; лаконичные,
насыщенные сообщения; сильный эмоциональный заряд. Все это
типичные черты инфантильного способа производства - примитивный,
краткий и эмоциональный. Подобная риторика, как вирус, заразила
все СМИ: медиа разговаривают с нами, как с детьми.
Как это ни парадоксально, современное общество
больше насыщено культурой, чем когда-либо. Никогда раньше
число людей с высшим образованием не было так велико. Таким
образом, уровень образования повышается, а уровень культуры
СМИ снижается. В нашем обществе появляется все больше людей,
культурные и интеллектуальные запросы которых СМИ уже не в
состоянии удовлетворить. Эти люди ищут другие, новые источники
информации. Это небольшая часть общества, но в каждой стране
очень важная.
Примитивная информация, которой нас постоянно
пичкают, порождает у многих уверенность в том, что мы живем
в демократическом обществе со свободной циркуляцией больших
потоков информации. Эти СМИ являются носителями самых разнообразных
идей одновременно. Сейчас почти не существует медиапродукции,
которую можно было бы идентифицировать с какой-то одной определенной
идеей. Свободу выражения имеют все - от ультралевых до ультраправых.
Потребителю предлагается своего рода "шведский стол",
потому что главная задача СМИ - это привлечь как можно более
широкую аудиторию.
Разве не то же самое мы наблюдаем в театре?
Однако, поскольку все меньше медиапродукции
можно идентифицировать с какой-либо определенной идеей, никакой
серьезной дискуссии возникнуть не может. Мы живем в примитивном
мире, несмотря на то, что все имеют право открыто выражать
свои взгляды! Мы думаем, что этот плюрализм - доказательство
зрелости демократии, но если присмотреться, как функционирует
эта информация, становится ясно, что никакой демократии нет
и в помине.
Другими словами, создается видимость того,
что мы живем в коммуникационной демократии. Но на самом деле,
руководители, люди с высшим образованием - то есть, те, кто
собственно управляет обществом, - формируют свое представление
о мире не при помощи информации "фаст-фуд", карикатурных
новостей. Они читают серьезную прессу и подписываются на дорогие
новостные рассылки, содержащие стратегическую, научную и прочую
эксклюзивную информацию. Обыватель же потребляет то, что ему
предлагают, то, что доступно, то, что показывают по телевидению,
иначе говоря - примитивную информацию, не требующую интеллектуального
напряжения.
СМИ принято относить к политической оппозиции.
Конечно, так оно и было, когда политика была сильной. Но сегодня
политика слаба. Мы живем в паневропейском пространстве поверх
государственных границ, "власть народа" - это только
слова. Однако в большинстве стран СМИ выступают против политической
власти. Почему это происходит сейчас, а не десять лет назад?
Потому что сегодня власть СМИ сильна. Раньше это было невозможно,
так как политическая власть была сильнее. Сегодня мы наблюдаем,
как в разных странах пресса атакует политическую власть, требуя
смещения руководства. Казалось бы, что в этом плохого? Однако,
нельзя забывать, что предприятия, владеющие СМИ, все чаще
управляют как каналами связи, передачи содержания, так и самим
содержанием. Именно этот альянс экономической власти и власти
СМИ является сегодня истинной властью.
Эта раковая опухоль, "Руперт",
поразила всех нас.
К примеру, спор о том, кто должен назначать
редактора отдела культуры в крупной ежедневной газете - правление
или редакция - теряет всякий смысл, так как и правление, и
редакция принадлежат одному магнату. Мы занимаемся частностями,
не замечая нависшей над нами громады - "Невидимого".
А может, все так и задумано?
Если мы будем тратить все наше время на раздумья
о том, как использовать свободу выбора, дарованную нам обществом
потребления, то ни на что другое времени не останется.
В супермаркете есть тридцать видов зубных
щеток. Выбирай любую! Постоянно проводятся маркетинговые исследования
- вам звонят домой, полагая, что у вас не может быть других
дел, кроме как отвечать на вопросы маркетинговых агентств.
Вашему вниманию предлагается десяток предприятий по энергоснабжению
и десяток телекомпаний с самыми различными тарифами. Прочесть
условия и описания всех этих тарифов заняло бы не меньше недели.
Включив телевизор, вы натыкаетесь на какую-нибудь мыльную
оперу: кто-то, стоя на кухне, намазывает себе бутерброд, и
бросает грязные носки в корзину для белья. У вас крадут ваше
время.
Сегодня СМИ говорят главным образом о национальных
и локальных проблемах. Информация вообще стала в высшей степени
локальной - и это при том, что мы так много говорим о глобализации
и интернационализации. По экономическим соображениям пресса
исходит из того, что информация о близких событиях приносит
больший доход, нежели информация о событиях отдаленных. Каналов
коммуникации становится все больше, а мир - все уменьшается.
Людям рассказывают то, что они и так знают. Ярчайший пример
такой "информации-подтверждения" - это прогноз погоды:
"Сегодня идет дождь". Вы выглядываете в окно: и
действительно, идет дождь! Следовательно, информация верна.
А следовательно, вся остальная информация - тоже.
Такой прием используется постоянно - во всем.
Одновременно с тем, как строится паневропейская структура,
такая, что ли, нация ЕС, не существует СМИ, которые предлагали
бы гражданам демократические средства обсуждения самого ЕС.
Вместо этого вам на дом присылают специальный код, с помощью
которого можно зайти на домашнюю страницу пенсионного фонда
и посмотреть, как уменьшается ваша пенсия. Симптом ясен: уверенности
в завтрашнем дне нет. Каждый должен позаботиться о себе сам.
Это как в одной телевизионной рекламе: на лавочке в парке
сидят два пенсионера. Один кормит голубей крошками, другой
- батонами. Кем из них будешь ты? Люди чувствуют свое бессилие.
Отсюда антиглобалистские выступления в Гётеборге и в Генуе.
Таким образом, складывается следующая ситуация:
сегодня нет такой силы, которая могла бы открыто обсуждать
экономику и СМИ. Однако, люди, занятые в медиаиндустрии, убеждены,
что именно этим они и занимаются - защищают демократию и возможность
открытой дискуссии. На самом же деле в потоке примитивной
информации Невидимое закрывает собой любую настоящую дискуссию.
И нет силы, способной этому противостоять.
Именно здесь заложено будущее театра. И поэтому
надо остановить примитивизацию и коммерциализацию театра,
чтобы театр не превратился в эдакий МакДональдс, где можно
легко и быстро утолить свою потребность в человеческих чувствах.
Бытие или небытие новой драматургии - по
сути, очень политический вопрос. Новая драматургия ставит
перед собой важную задачу: стать частью противоборствующей
силы. Чуть ли не каждый драматург и режиссер хочет делать
"политический театр".
Но, похоже, никто толком не знает, как -
ведь, кажется, сегодня нет очевидных врагов. И чтобы стать
противоборствующей силой, новая драматургия должна для начала
идентифицировать своего врага. Новая драматургия должна критически
разобрать и описать наше общество, время, в котором мы живем.
В этом отношении неодокументализм - очень любопытное явление
в шведском театре последних лет. Назовем для примера "Приговор"
Маттиаса Андерсона, Kode Бенгта Ульсона и "7:3"
Ларса Нурена. Это направление современной драматургии позволяет
театру приблизиться к действительности - порой даже слишком
сильно. Театр ищет способы более непосредственного обсуждения
и комментирования современности.
В пьесе Стефана Линдберга "Пальме умрет
до антракта", которая идет в Гётеборгском театре "Бупа",
маленький мальчик разговаривает с каким-то бородатым человеком.
Бородач говорит ему: "Что это у тебя?" Мальчик отвечает:
"Это мяч, мяч ненависти". Человек говорит: "Отдай
мне свой мяч ненависти, а я тебе взамен дам мяч любви".
Мальчик задумывается и отдает свой мяч. Потом спрашивает:
"Ну, и где же мой мяч любви?" Мужчина прокалывает
мяч, который ему отдал мальчик, и отвечает: "Если у тебя
нет мяча ненависти, ты не можешь получить мяч любви".
Чувство, что тебя чего-то лишили - вот о чем, по-моему, рассказывает
эта сцена. Осталась только какая-то злость из-за того, что
тебя обокрали. Но кто обокрал, и чего ты лишился - ты не знаешь.
И не знаешь, на что направить свою злобу. Это не человек,
не учреждение, это нечто не поддается определению. Это нечто
- Невидимое.
Театр по своей природе политичен: ему надо
вернуть его мяч ненависти. Иначе он никогда не обретет свой
мяч любви.
Перевод А. Поливановой и М. Людковской
|