Предыдущая глава   Содержание    Следующая глава


    Возвратимся, однако, к Микеланджело. Ему после этого необходимо было найти еще какой-нибудь кусок мрамора, чтобы ежедневно проводить время, занимаясь ваянием: и вот поставили другую глыбу, в которой было уже начато другое Оплакивание, отличное от предыдущего и значительно меньшее по размерам(80).

    На службу к Павлу IV поступил архитектор Пирро Лигорио(81), который был поставлен во главе строительства Сан Пьетро и который в свою очередь начал мучить Микеланджело, и поговаривали о том, что Микеланджело впал в детство. Поэтому, рассерженный этим, он чуть было не вернулся во Флоренцию, но, пока он все тянул с отъездом, Вазари снова стал донимать его письмами: однако, понимая, насколько он постарел, он, дожив до восемьдесят первого года и переписываясь по-прежнему с Вазари, которому послал много разных сонетов духовного содержания, писал ему, что близко его конец, что нужно понять, куда направлены его мысли, и что, читая его письма, Вазари увидит, что приближается его двадцать четвертый час и что нет в нем мысли, в которой не была бы изваяна его смерть. В одном из своих посланий он писал так: "Да рассудит нас Бог, Вазари, за то, что столько лет Вам докучаю: знаю, что Вы справедливо мне скажете, что стал я стар и выжил из ума, решив сочинять сонеты. Но так как многие говорят, что я впал в детство, я и решил делать то, что мне полагается. По письму Вашему я вижу, как Вы меня любите, и будьте уверены в том, что и мне хотелось бы сложить свои кости рядом с прахом отца моего, как Вы меня о том просите. Но если я отсюда уеду, то это было бы причиной великого бедствия для постройки Сан Пьетро, великим стыдом и величайшим грехом. Когда же постройка будет возведена настолько, что изменить ее будет уже невозможно, тогда, надеюсь, исполню и все то, о чем Вы мне пишете, хотя не грех было бы досаждать иным хапугам, которые ждут не дождутся моего отъезда"(82).

    В этом же письме был и следующий, написанный им собственноручно сонет(83):

Уж дни мои теченье донесло

В худой ладье, сквозь непогоды моря,

В ту гавань, где свой груз добра и горя
Сдает к подсчету каждое весло.
 
В тираны, в боги, вымысел дало
Искусство мне, - и я внимал, не споря;

А ныне познаю, что он, позоря

Мои дела, лишь сеет в людях зло.
 
И жалки мне любовных дум волненья:
Две смерти, близясь, леденят мне кровь, -
Одна уж тут, другую должен ждать я;
 
Ни кисти, ни резцу не дать забвенья
Душе, молящей за себя Любовь
Нам со креста простертую объятья.

    Из него видно, что он уже готов был отойти к Богу и готов был оставить заботы об искусстве из-за происков враждебных к нему художников и по вине иных начальников этого строительства, которые, по его словам, охотно погрели бы на нем руки. По приказанию герцога Козимо Вазари ответил Микеланджело кратким письмом с уговорами возвратиться на родину и сонетом на те же рифмы(84).

    Микеланджело не прочь был уехать из Рима, но он настолько переутомился и постарел, что хотя он и решил воротиться, как об этом будет сказано ниже, однако желание было сильнее немощной плоти, державшей его в Риме. И случилось так, что в июне 1557 года, после того как он сделал модель травертинового свода, которым перекрывали нишу королевской капеллы, возникла из-за невозможности пользоваться обычным путем ошибка, так как производитель работ вымерил все тело свода одним кружалом, а их нужно было бесчисленное множество. А так как Микеланджело считал Вазари своим другом и доверял ему, он отослал ему собственноручные рисунки со следующими подписями под двумя из них.

    "Кружало, помеченное красным, производитель работ счел пригодным для всего тела свода, и только когда он начал переходить к вершине, где свод полукруглый, он заметил ошибку, обусловленную этим кружалом, как это видно здесь на рисунке, по черным пометкам. С этой ошибкой свод настолько продвинут, что придется разбирать много камней, так как в этом своде совсем нет кирпича, но все из травертина, диаметр же кругов имеет двадцать две пальмы без опоясывающего их карниза. Эта ошибка, хотя я и сделал модель, как это я делаю всегда, произошла от моей старости, из-за которой я не мог часто ходить на стройку; и я-то думал, что названный свод уже выведен, а он не будет закончен и за всю эту зиму, и если бы мог я умереть от стыда и горя, уже не было бы меня в живых. Уведомьте, прошу Вас, и герцога, почему я до сих пор не приехал во Флоренцию".

    И далее, под другим рисунком, где он нарисовал планы, он написал следующее:

    "Мессер Джорджо. Чтобы лучше понять трудность этого свода и проследить его зарождение от самой земли, пришлось разделить его на три свода по высоте нижних окон, которые разделены пилястрами и которые, как Вы видите, наполовину пирамидальны в пределах вершины свода, как и плоскость и стороны остальных сводов. Их пришлось выводить при помощи бесчисленного множества кружал, ибо они так часто меняются со всех сторон и от точки, что твердого правила установить невозможно, а круги и квадраты, которые образуются в их толще, должны уменьшать и увеличивать в стольких направлениях и должны сходиться в стольких точках, что правильный способ определить трудно. Тем не менее при наличии модели, которую, как всегда, делаю, никак нельзя было допускать такой ошибки, вздумав вывести с одним кружалом все эти три оболочки; вот почему и получилось, что приходится со стыдом и убытками столько разбирать и что до сих пор еще разбирают множество камней. Свод, ниши, проемы, как и все нижние части, все - из травертина, что до сих пор в Риме не делалось"(85).

    Видя эти неприятности, герцог Козимо разрешил Микеланджело не приезжать во Флоренцию, заявив, что его душевное спокойствие ему дороже и чтобы он во что бы то ни стало продолжал работы в Сан Пьетро и успокоился бы. Поэтому Микеланджело на том же листе написал Вазари, что благодарит герцога как только умеет и может за такую доброту его, добавив: "Пусть Господь надо мной смилостивится, чтобы я мог служить ему своей немощной особой, ибо память и ум мои уже ушли, дожидаясь его в иных краях". Письмо это написано в августе 1557 года. Так Микеланджело узнал, что герцог уважал его жизнь и честь больше, чем он сам, ему поклонявшийся. Все эти письма, и многие другие, менее важные, мы храним у себя, написанные его рукой.

    Микеланджело дошел до той точки, когда он видел, что в Сан Пьетро мало что делалось, сам же он уже протянул большую часть фриза над внутренними окнами и над наружными парными колоннами, расставленными по круглому карнизу там, где позднее, как будет сказано дальше, должен быть утвержден купол, так что поддерживавшие его близкие друзья, такие, как кардинал Карпи, мессер Донато Джаннотти, Франческо Бандини, Томмазо де'Кавальери и Лоттино, настаивали на том, чтобы он, видя, что возведение купола задерживается, сделал хотя бы его модель. Колебался он много месяцев; в конце концов он приступил к делу и мало-помалу вылепил небольшую глиняную модель, чтобы он смог потом, руководствуясь ею как образцом и пользуясь планами и разрезами, им нарисованными, заказать деревянную модель больших размеров.

    Однажды приступив к ней, он закончил ее в течение немногим больше одного года, поручив ее мастеру Джованни Францезе и вложив в нее немало стараний и трудов. Величину же он придал ей такую, что ее размеры и пропорции в малом в точности отвечали древним римским пальмам в большой постройке, осуществленной в полном своем совершенстве; в модели же он тщательно выполнил все членения колонн, без капителей, дверей, окон, карнизов и выступов, а также все прочие мелочи, понимая, что в таком произведении меньшего не сделаешь, поскольку у христиан, да и во всем, пожалуй, мире, не найти и не увидеть постройки более украшенной и большей по размерам(86).

    И если мы теряли время на запись вещей и менее значительных, то кажется мне необходимым, гораздо более полезным и нашим долгом описать, каков же был проект, согласно которому Микеланджело собирался придать зданию и куполу задуманные им форму, порядок и общий вид, и потому с наивозможнейшей краткостью мы приведем его простое описание, ибо, если, как это было в наши дни, когда при жизни Микеланджело строительство это претерпело столько мучений, то же самое случится, упаси Боже, и после его кончины по зависти и злобе дерзостных людей, то пусть писания мои, каковыми бы они ни были, окажут помощь тем верным людям, на кого будет возложено осуществление замыслов сего редкостного человека, а также пусть они обуздают злую волю тех, что вздумал бы их исказить, а в то же время пусть они пойдут на пользу, доставят удовольствие и просветят умы тем талантам, друзьям нашего дела, которые им занимаются.

    И для начал сообщу о том, что, в соответствии с моделью этой, сделанной по указаниям Микеланджело, весь скромный внутренний пролет купола окажется равным ста восьмидесяти шести пальмам и речь идет при этом о его ширине от стенки до стенки. Он покоится на большом, идущем кругом внутреннем травертиновом карнизе, утвержденном на четырех поднимающихся от земли больших парных столбах, с резными капителями коринфского ордера и с собственными архитравом, фризом и карнизом, также из травертина, и этот карниз, огибающий кругом все большие ниши, опирается и лежит на четырех больших арках трех ниш и входной части, образующих крест в этой постройке; там же, где начинает вырастать самое начало купола, начало это отмечено основанием из травертина с площадкой шириной в шесть пальм, по которой ходят, и это основание круглое, наподобие колодца, и толщина его составляет тридцать три пальмы и одиннадцать унций, а высота до его карниза - одиннадцать пальм и десять унций, верхний же карниз равен примерно восьми пальмам, а его выступ - шести с половиной пальмам. В это круглое основание входят, чтобы подняться в купол, через четыре входа над арками ниш, вся же толщина этого основания разделена на три части: внутреннюю, равную пятнадцати пальмам, наружную в одиннадцать пальм и среднюю в восемь пальм одиннадцать унций, что и составляет вместе толщину, равную тридцати трем пальмам, одиннадцати унциям. Средний проем полый и служит проходом, высота которого равна двум квадратам; он идет кругом и объединяется полуциркульным сводом, а в каждом из четырех входов в восемь дверей с четырьмя лестницами, из которых одна поднимается к уровню карниза первого основания и ширина ее равна шести пальмам с половиной, вторая поднимается к внутреннему карнизу, опоясывающему купол, и ширина ее равна восьми пальмам и трем четвертям; по каждой из них легко можно пройти внутри и снаружи этой постройки; от одного же входа до другого по кругу двести одна пальма, а так как таких расстояний четыре, то всего кругом будет восемьсот шесть пальм. Далее можно подняться с площадки этого основания, на котором стоят колонны и пилястры и которое служит далее фризом, обходящим изнутри окна, и имеет высотой четырнадцать пальм с одной унцией. Снаружи по верху и низу этого основания проходят узкие карнизы, выступающие всего на десять унций, и все это из травертина. В толще третьей части, над той, что внутри, которая, как сказано, должна иметь толщину, равную пятнадцати пальмам, в каждой четвертой части сделана лестница, одна половина которой выходит на одну сторону и вторая половина на другую, ширина которой - четыре с четвертью пальм, а ведет она к основанию колонн. На этом уровне, по отвесу над толщей основания, вздымаются восемнадцать весьма мощных травертиновых столбов, каждый из которых украшен снаружи парой колонн, а внутри парой пилястров, о чем будет сказано ниже, всю же ширину между столбами занимают окна, через которые в абсиды проникает свет. Столбы обращены боками к средней точке купола, и длина их равна тридцати шести пальмам, а спереди - девятнадцати с половиной. Снаружи к каждому примыкают по две колонны с цоколем их основания в восемь пальм и три четверти и высотой в полторы пальмы; ширина основания равна пяти пальмам и восьми унциям, высота его...<Пропуск в печатных изданиях.> пальмам и одиннадцати унциям; ствол колонны равен сорока трем с половиной пальмам, у основания - пяти пальмам и шести унциям, наверху же - четырем пальмам девяти унциям; высота коринфской капители - шесть с половиной пальм, а с киматием - девять пальм. Колонны эти видны только на три четверти, ибо четвертая их четверть сливается с углами, состоящими из половинок столба, которые своими углами выходят вовнутрь; посреди же внутренней стороны находится вход в виде двери с арочным завершением шириной в пять пальм и высотой в тринадцать пальм и пять унций; вход этот был затем заложен вплоть до капителей пилястров и колонн и слился с двумя другими пилястрами, подобными тем, которые выступают, отвечая наружным колоннам, чередующимся, как украшение, с шестнадцатью окнами, расположенными вокруг названного купола и имеющими в свету ширину в двенадцать с половиной пальм и высоту около двадцати двух пальм. Снаружи они украшены архитравами разной формы, шириной в две и три четверти пальмы, а внутри они украшены также разными ордерами с их фронтонами, прямыми и в четверть круга; снаружи они шире, а изнутри уже, дабы пропускать больше света, и потому же внутри они снизу скошены, чтобы свет падал на фриз и на карниз, проходящие между каждой парой плоских пилястров, соответствующих по высоте наружным колоннам. Итак, всего там тридцать шесть наружных колонн и тридцать шесть внутренних пилястров(87), а на внутренних этих пилястрах архитрав высотой в четыре пальмы и пять четвертей, фриз - в четыре с половиной пальмы и карниз в четыре и две трети и с выносом в пять пальм. Над карнизом проходит балюстрада, чтобы можно было ходить кругом безопасно, а чтобы удобно было подниматься туда же с площадки, на которой стоят колонны, в толще проема на пятнадцать пальм поднимается еще одна лестница такого же рода и таких же размеров с двумя ветвями, то есть подъемами, до верха колонн, капителей, архитрава, фриза и карниза, и, не мешая свету проникать в окна, лестница эта наверху становится витой той же ширины и доходит в конце концов до площадки, от которой начинается изгиб купола. Весь этот порядок, все распределение и все украшения настолько разнообразны, удобны и крепки, прочны и богаты и так хорошо принимают распор обоих сводов купола, закругляющегося над ними, все это так хитроумно и так хорошо продумано, а позднее настолько отлично было сложено, что глазам тех, кто это дело знает и в нем понимает, никогда не могло представиться ничего более изящного, более прекрасного и более искусного: таковы стыки и связи отдельных камней; такова прочность и вечность каждой части, такова предусмотрительность, с какой отведена дождевая вода по многочисленным скрытым желобам, и в конце концов таково совершенство, до которого все доведено так, что все другие постройки, виданные и возведенные до сего дня, ничто по сравнению с величием этой, и величайший ущерб принесен был ей теми, кого это касалось и кто не приложил к этому всех своих усилий, ибо следовало возвести это столь прекрасное и потрясающее сооружение до того, как смерть отняла у нас мужа столь редкостного.

    Микеланджело довел работы до описанной высоты, и остается только приступить к своду купола, о котором, поскольку сохранилась модель, мы продолжим наш рассказ, следуя тому порядку, который он завещал для его возведения. Вычерчивая свод, он провел циркуль через три точки, расположенные треугольником в таком порядке А В С.

    Нижнюю точку С он принял за главную и через нее вычертил первый полукруг купола, задающий форму, высоту и ширину свода, который по его распоряжению должен был быть целиком выложен рыбьей чешуей из хорошо прокаленных и обожженных кирпичей. Толщина свода четыре с половиной пальмы, одинаковая снизу доверху, в середине же оставляется просвет в четыре с половиной пальмы внизу, служащий для подъема по лестницам, ведущим к фонарю от площадки карниза с балюстрадой. Очертания внутренней части второго свода, широкого внизу и суживающегося кверху, проводятся через точку В, и толщина свода равна четырем с половиной пальмам. Последняя же дуга, образующая наружную часть, широкую внизу и узкую наверху, проводится из точки А. Когда эта дуга вычерчена, наверху увеличивается весь средний проем внутренней полости, к которой поднимаются лестницы высотой в восемь пальм, чтобы можно было идти выпрямившись; толщина же свода постепенно уменьшается так, что внизу он, как говорилось, равен четырем с половиной пальмам, кверху же сужается постепенно до трех с половиной пальм, причем наружный свод соединяется с внутренним при помощи связей и лестниц так, что оба свода держат друг друга, а из восьми частей, на которые разделен план купола, четыре части, приходящиеся на арки, оставлены пустыми для уменьшения их веса, другие же четыре, опирающиеся на столбы, сопряжены и связаны так, чтобы прочность их была вечной.

    Лестницы, расположенные между обоими сводами, имеют следующую форму. Они поднимаются от площадки, где пята свода, в четырех его частях через два входа и пересекаются в форме буквы X, доходя на наружной стороне свода до половины дуги, проведенной из точки С. Поднявшись прямо до половины этой дуги, в остальной части затем с удобством поднимаются постепенно от витка к витку одной, а потом другой лестницы вплоть до самого глазка, где начинается основание фонаря, окруженного, как об этом будет сказано ниже, и в зависимости от более узкого шага, по сравнению с шагом нижних пилястров, малым, подобным внутреннему, ордером сдвоенных пилястров и окнами. Возвращаясь к первому большому внутреннему карнизу купола, Микеланджело начинает членить от его основания свод купола на находящиеся на нем изнутри кессоны, разделенные шестнадцатью выступающими ребрами, равными внизу по ширине двум пилястрам, которые с нижней стороны чередуются с окнами под сводами купола; ребра эти сужаются пирамидально до глазка фонаря и опираются внизу на пьедестал той же ширины в десять пальм высотой; пьедестал этот утвержден на площадке карниза, загибающегося и обходящего вокруг купола, на котором в середине распалубков между ребрами помещены восемь больших овалов высотой по двадцать девять пальм каждый, а над ними - четырехугольники, более широкие внизу и сужающиеся кверху, высота которых - по двадцать четыре пальмы; а там, где ребра сходятся, над четырехугольниками расположены круги высотой в четырнадцать пальм. Всего же там должно быть восемь овалов, восемь четырехугольников и восемь кругов, и каждый из них образует более плоское углубление; поверхность же их обнаруживает исключительное богатство, ибо Микеланджело задумал выполнить ребра и украшения названных овалов, четырехугольников и кругов целиком из травертина.

    Остается упомянуть о поверхности и украшениях свода с той стороны, где крыша, которая начинает закругляться на основании высотой в двадцать пять с половиной пальм, с пьедесталом, имеющим вынос в две пальмы внизу и таким же киматием наверху. Покрыть его он предполагал крышей из того же свинца, из какого ныне крыша старого Сан Пьетро, что составляет между массивными частями шестнадцать пролетов, которые начинаются там, где кончаются парные колонны, стоящие между ними; в середине каждого пролета будет по два окна, освещающих промежуточную полость, где находятся подъемы с лестницами между двумя сводами, и окон этих всего тридцать два. Окна же эти, при помощи сандриков в четверть круга и выступающих из крыши, он сделал такими, что они от дождевых вод защищали необычный вид с птичьего полета; а во всех направлениях, начиная от середины массива парных колонн, и там, где кончается карниз, поднимались соответствующие каждой паре колонн шестнадцать ребер шириной в пять пальм каждое и расширяющиеся книзу, кверху же суживающиеся; в середине же каждого из этих ребер предполагался прямоугольный канал шириной в полторы пальмы, через который проходит и лестница со ступенями около одной пальмы, по которой можно сходить и подниматься от нижней площадки до самого верха, где начинается фонарь. Ребра из травертина, и в них заделаны все отверстия для защиты стыков от воды и льда на случай обилия дождей. Проект фонаря имеет те же сокращения, как и вся постройка в целом, так что, если провести нити от вершины до нижнего периметра, все сокращается равномерно и увеличивается храмиком тех же пропорций, опоясанным с парными круглыми колоннами, соответствующими нижним колоннам, в массивах выступающими пилястрами, позволяющими обойти фонарь кругом и видеть через окна между пилястрами внутренность купола и церкви. Архитрав же, фриз и карниз, обходящие кругом, над парными колоннами выступают, а над раскреповками расположены завитки с нишами между ними; все вместе завершается табернаклем, который имеет.кривизну свода и суживается на одну треть своей высоты, как пирамида, закругляющаяся вплоть до самого яблока, на котором установлен крест в качестве последнего завершения.

    Можно было бы назвать много других мелочей и подробностей, как, например, отдушины от землетрясений(88), водопроводы, различные световые проемы и другие приспособления, но их описание я опускаю, поскольку строительство еще не закончено; достаточно было коснуться главных частей, что я и сделал наилучшим образом в меру своих возможностей. И так как стройка продолжается и всякий может ее увидеть, то, дабы просветить того, кто в этом не разбирается, достаточно и краткого наброска.

    Модель эта, завершенная к величайшему удовлетворению не только друзей Микеланджело, но и всего Рима, стала твердыней и основой всего строительства. Вслед за этим скончался Павел IV, и после него был избран Пий IV, который, перепоручив строительство дворца в Бельведерской роще Пирро Лигорио, оставленному дворцовым архитектором, много наобещал Микеланджело и весьма его обласкал. Он подтвердил полномочия по строительству Сан Пьетро, дарованные ему сначала именным приказом Павла III, а затем Юлия III и Павла IV, и возвратил ему частично поступления и доходы, отнятые Павлом IV, пользуясь им во многом, касающемся его строек; работы же по Сан Пьетро он за время своего правления сильно продвинул. В частности, он воспользовался его услугами при составлении проекта гробницы своего брата, маркиза Мариньяно, которая должна была стоять в Миланском соборе и была заказана Его Святейшеством кавалеру Лионе Лиони, превосходнейшему аретинскому скульптору и большому другу Микеланджело; о том же, как должна была выглядеть эта гробница, будет рассказано на своем месте. Тогда же кавалер Лионе очень живо изобразил Микеланджело на медали, на обороте которой, по желанию последнего, был изображен слепец, ведомый собакой, в окружении такой надписи: "Docebo iniquos vias tuas, et impii ad te convertentur", а так как она очень понравилась Микеланджело, последний подарил ему вылепленную собственноручно из воска модель Геркулеса, душащего Антея, а также несколько своих рисунков(89).

    Не существует других портретов Микеланджело, кроме двух живописных его изображений: одно работы Буджардино и другое Якопо дель Конте; есть еще бронзовый рельеф, сделанный Даниэлло Риччарелли, да эта медаль кавалера Лионе. Со всех них сделано столько копий, что я видел большое их количество во многих местах Италии и за ее пределами(90).

    В том же году кардинал Джованни деи Медичи, сын герцога Козимо, отправился в Рим к Пию IV за кардинальской шляпой, и Вазари, как человеку близкому и состоявшему у него на службе, пришлось ехать вместе с ним; поехал же он туда охотно и пробыл там около месяца, чтобы наслаждаться обществом Микеланджело, который его очень любил и постоянно держал при себе. По приказанию Его Превосходительства Вазари привез с собой деревянную модель всего герцогского дворца во Флоренции, а также и рисунки новых помещений, им выстроенных и расписанных, которые Микеланджело пожелал увидеть в модели и рисунках, не будучи в состоянии по старости увидеть самих работ, многочисленных, разнообразных, различных по замыслу и выдумке, начиная от оскопления Урана, от Сатурна, Опы, Цереры, Юпитера, Юноны, Геркулеса, и каждому из них было посвящено отдельное помещение с их историями в разных изображениях, а также другие комнаты и залы под ними, получившие название по именам героев из рода Медичи, начиная с Козимо Старшего, Лоренцо, Льва X, Климента VII, а также синьора Джованни, герцога Алессандро и герцога Козимо; и в каждой из них были не только история их деяний, но и написанные в естественную величину изображения их самих, их детей и всяческих лиц старого времени - придворных, военных и ученых. Об этом Вазари написал диалог, в котором разъяснял все истории и цель своего замысла и то, как мифы наверху соответствуют историям внизу, и когда Аннибал Каро прочел их Микеланджело, он доставил ему этим величайшее удовольствие. Диалог этот Вазари выдаст в свет, когда найдет для этого время(91).

    Все это началось с того, что Вазари захотел перестроить большую залу, ибо, как об этом уже говорилось в другом месте, из-за низкого потолка она была приземистой и темной. Ему хотелось поднять потолок, но герцог Козимо все никак не мог решиться дать ему разрешение на поднятие потолка, и не потому, что герцога страшили расходы, но, как это выяснилось позднее, ему казалось опасным приподнять стропила крыши на тринадцать локтей. Однако Его Превосходительство, как человек рассудительный, пошел на то, чтобы выслушать мнение Микеланджело, который по модели увидел, какой была зала раньше и какой должна была стать потом, после того как все деревянные части будут убраны и заменены другими, с заново продуманными потолком и стенами и когда будут нарисованы задуманные истории. Микеланджело все это понравилось, и он тотчас же стал не судьей, а сообщником, убедившим, что таким образом легче поднять стропила и крышу и в кратчайшее время закончить всю работу. Когда же Вазари возвращался обратно, он послал с ним герцогу письмо, в котором советовал продолжать это дело, достойное его величия. В том же году в Рим отправился сам герцог Козимо с синьорой герцогиней Элеонорой, своей супругой, и Микеланджело посетил герцога тотчас же по его прибытии. Тот обласкал его чрезвычайно, в знак уважения к великим его достоинствам усадил его с собою рядом, и совсем запросто вступили они в беседу обо всем, что было сделано Его Превосходительством во Флоренции в отношении живописи и скульптуры, и о том, что он предполагал сделать, а в частности, и о зале. Микеланджело снова подтвердил свое мнение и укрепил герцога в его намерениях, а также высказал сожаление, что, любя герцога, не может пойти к нему на службу, ибо прошли его молодые годы. Его Превосходительство рассказал ему, что нашел способ работать по порфиру, когда же тот в этом усомнился, он послал ему, как об этом говорилось в первой главе теоретического Вступления, голову Христа, изваянную скульптором Франческо дель Тадда, которая привела его в изумление. Во время пребывания герцога в Риме он посещал его неоднократно, к величайшему его удовлетворению. Точно так же поступил он, когда некоторое время спустя прибыл светлейший дон Франческо деи Медичи, сын герцога, обрадовавший Микеланджело, которому Его Светлейшее Превосходительство оказал любезный прием и всяческие милости и всегда разговаривал с ним, держа шляпу в руках, так как испытывал к человеку, столь редкостному, почтение бесконечное. Он писал Вазари, что его огорчают болезни и старость, что он охотно сделает что-либо для такого государя и что он старается купить в Риме какие-нибудь красивые древности, чтобы переслать их во Флоренцию(92).

    В это же время папа упросил Микеланджело дать ему рисунок для Порта Пио, и тот сделал три, один другого необычайнее и прекраснее, папа же выбрал для осуществления тот, который требовал наименьших расходов и который и был выстроен к великой его славе таким, каким мы это видим и ныне. А Микеланджело, увидев, что папа разохотился перестроить и другие ворота Рима, дал ему много рисунков и для них; он же по просьбе того же папы сделал проект для новой церкви Санта Мариа дельи Анджели в термах Диоклетиана, чтобы приспособить их под христианский храм: среди же многочисленных проектов, составленных превосходными архитекторами, предпочтение было отдано одному из его рисунков, где были настолько прекрасно предусмотрены все удобства братьев картезианцев, что они в настоящее время почти завершили строительство. Его Святейшество и все прелаты и придворные были изумлены, с какой прекрасной предусмотрительностью и как рассудительно использован был весь костяк названных терм; они увидели, что из этого получился прекраснейший храм с вестибюлем, превосходящим замыслы всех архитекторов, за что и заслужил честь и славу бесконечную. Для этого же храма он по заказу Его Святейшества составил рисунок бронзовой дарохранительницы, вылитой в большей ее части мастером Якопо Сицилийцем, превосходным бронзолитейщиком, изготовляющим вещи весьма тонко, без накипи, которые отчищаются без затруднений. Мастер он в этом роде редкостный, и работы его Микеланджело весьма одобрял(93).

    Флорентийская нация на своих собраниях рассуждала неоднократно о хорошем начале, какое следовало бы положить церкви Сан Джованни, что на Страда Джулиа; и вот, собравшись вместе, все главы наиболее богатых семей обещали вносить по своим возможностям взносы для поддержания названного строительства, и таким образом они добились того, что было собрано денег порядочно. Говорили и о том, следовать ли старому проекту или же придумать что-либо новое получше; было решено воздвигнуть нечто новое на старых фундаментах, и в конце концов выбрали троих для попечения над этим строительством, а именно Франческо Бандини, Уберто Убальдини и Томмазо де Барди, которые обратились к Микеланджело за проектом, напоминая ему, что стыдно было флорентийцам, выбросив столько денег на ветер, не сделать до сих пор ничего, и если он будет не в силах довести ее до конца, то им уже не к кому обратиться. Он обещал это сделать с любезностью, какой он раньше не проявлял, ибо в преклонном возрасте он охотно брался за дела, связанные с религией и угодные Богу, а также из-за любви к своей нации, которую любил всегда(94).

    Для обсуждения этого дела Микеланджело имел при себе флорентийского скульптора Тиберио Кальканьи, молодого человека, горевшего желанием обучиться искусству и обратившегося по приезде в Рим к занятиям архитектурой. Так как Микеланджело любил его, он передал ему для завершения, о чем уже говорилось, мраморное Оплакивание, которое он разбил, а кроме того, мраморный бюст Брута, размерами значительно больше натуры, чтобы он его закончил; в нем тончайшими резцами была отделана одна лишь голова. Он заимствовал ее с изображения Брута, вырезанного на весьма древней корниоле, принадлежавшей синьору Джулиано Чезарино, и голова эта, вещь редкостная, была высечена Микеланджело по просьбе его большого друга мессера Донато Джаннотти для кардинала Ридольфи(95).

    Итак, при архитектурных заказах Микеланджело, не будучи в состоянии по старости ни вычертить проекта, ни провести чисто линии, пользовался услугами Тиберио, человека весьма любезного и скромного. А потому, пожелав, чтобы тот помог ему и в этом деле, он приказал ему снять план участка названной церкви; тот снял его и отнес тотчас же к Микеланджело, который в то время, как никто и не думал, что он уже что-нибудь сделал, уведомил через Тиберио, что заказчиков он обслужил в конце концов и показал им пять проектов прекраснейших храмов. Увидев их, все были поражены, он же предложил им выбрать один из них по собственному усмотрению. Ему ответили, что делать этого не хотят, ибо полагаются на его суждение, он же тем не менее пожелал, чтобы они решали, как им заблагорассудится, и тогда единодушно они отобрали проект самый богатый. Когда было вынесено такое решение, Микеланджело заявил, что, если проект этот будет осуществлен, будет создано произведение, какого никогда в свое время не создавали ни римляне, ни греки, - слова, никогда не исходившие из уст Микеланджело ни до того, ни позднее, ибо был он человеком скромнейшим. В конце концов было постановлено, что все распоряжения будут исходить от Микеланджело, а труды по выполнению будут возложены на Тиберио; все были этим удовлетворены, так как Микеланджело им обещал, что Тиберио обслужит их наилучшим образом. Итак, передав Тиберио план, дабы тот перерисовал его чисто и вычертил точно, он заказал ему наружную и внутреннюю профилировку, а также глиняную модель, научив, как ее сделать, чтобы она была прочной. Тиберио через десять дней закончил модель размерами в восемь пальм, она очень понравилась всем флорентийцам, и было приказано сделать по ней деревянную модель, ту, что ныне в консульстве нации; вещь эта так редкостна, что другого такого столь прекрасного, богатого и разнообразного храма не увидишь никогда. Его только начали строить, и когда на строительство было истрачено пять тысяч скудо, средств больше не оказалось. В таком виде оно и осталось, к величайшему для Микеланджело огорчению(96).

    Он передал Тиберио заказ на выполнение по всему проекту капеллы в Санта Мариа Маджоре, начатой для кардинала Санта Фьоре, но не законченной из-за смерти и самого кардинала, и Микеланджело, и Тиберио, что было для этого юноши ущербом величайшим(97).

    На строительстве Сан Пьетро Микеланджело проработал семнадцать лет, и уполномоченные неоднократно пытались отстранить его от этой должности. А так как это им не удавалось, они ломали себе голову, как бы при помощи то одной, то другой нелепой выдумки ему во всем противоречить, надеясь, что он, утомившись, уйдет, будучи уже настолько старым, что работать уже не может. Так, когда умер производитель работ Чезаре из Кастель Дуранте, Микеланджело поставил на его место по собственному усмотрению, дабы строительство не пострадало, Луиджи Гаэту, человека слишком молодого, но вполне пригодного. Тогда уполномоченные, часть которых неоднократно пыталась выдвинуть на это место Нанни да Баччо Биджо, надоедавшего им и насулившего с три короба, уволили Луиджи Гаэту, чтобы получить возможность распоряжаться на строительстве по собственному усмотрению. Когда Микеланджело узнал об этом, он пришел прямо-таки в ярость и отказался впредь появляться на строительстве. А те начали распространять слухи, что он уже к этому неспособен, что следует найти ему заместителя и что он будто бы заявил, что не хочет больше возиться с Сан Пьетро. Все это дошло до ушей Микеланджело, и он послал Даниэлло Риччарелли из Вольтерры к епископу Ферратино, тому из начальников, который рассказал кардиналу Карпи, будто бы Микеланджело заявил одному из своих слуг, что не хочет больше возиться со строительством. Даниэлло сообщил, что Микеланджело всего этого вовсе не хочет, и Ферратино выразил сожаление, что Микеланджело не сообщает о своих намерениях, что все же хорошо было бы заменить его кем-нибудь другим и что он охотно взял бы на его место Даниэлло, на которого, видимо, согласился бы и сам Микеланджело. После этого Ферратино, объявив уполномоченным от имени Микеланджело, что ему найден заместитель, представил им не Даниэлло, а вместо него Нанни Биджо, который, вступив в должность по утверждении начальством и начав с того, что распорядился перебросить деревянные мостки от холма, где папские конюшни, чтобы подняться к большой нише, обращенной в ту сторону, велел нарубить несколько толстых еловых бревен, заявив, что, поднимая материал, изводят слишком много канатов и что доставлять его таким путем будет легче. Микеланджело, прослышав об этом, немедленно отправился искать папу и, встретив его на площади Капитолия, поднял такой шум, что тут же заставил его вернуться во дворец, где и сказал ему: "В качестве моего заместителя, святой отец, послали Вам человека, совершенно мне неизвестного: поэтому, если им и Вам, Ваше Святейшество, стало известным, что я уже ни при чем, я поеду на отдых во Флоренцию, где буду пользоваться милостями великого герцога, который так меня домогался, и закончу жизнь у себя дома, а потому отпустите меня с миром". Папа огорчился и, утешив его добрыми словами, приказал ему явиться в тот же день в Арачели, чтобы с ним поговорить. Там, собрав уполномоченных строительства, он захотел узнать от них причины происходившего, и они ему ответили, что постройка рушится и что в ней были сделаны ошибки. Папа, знавший, что это неправда, предписал синьору Габрио Шербеллоне пойти и осмотреть строительство, которое должен был ему показать Нанни, предложивший эти мероприятия; так и поступили. Когда же синьор Габрио установил, что все это было клеветой и ложью, Нанни был выпровожен со словами отнюдь не лестными в присутствии многочисленных господ, причем в вину ему было поставлено и то, что рухнул мост Санта Мариа и что в Анконе, взявшись по дешевке сотворить невесть что для очистки гавани, он в один день засорил ее так, как море не засорило ее и в десять лет. Таков был конец деятельности Нанни на постройке Сан Пьетро, где Микеланджело в течение семнадцати лет стремился постоянно лишь к тому, чтобы закрепить ее во что бы то ни стало, несмотря на все противодействия, не будучи уверен в том, что эти завистливые преследования не изменят ее после его смерти, в то время как ныне она стоит так прочно, что можно с уверенностью возводить ее свод. Поэтому стало очевидно, что Господь, покровитель людей добрых, защищал его в течение всей его жизни, действуя всегда на пользу сей постройки и в защиту сего человека до самой его смерти. Ибо и переживший его Пий IV приказал начальникам строительства не менять никаких распоряжений Микеланджело, а с еще большей решительностью подтвердил то же его преемник Пий V; во избежание возникновения непорядков он приказал выполнять нерушимо все проекты Микеланджело, их же исполнителями были назначены архитекторы Пирро Лигорио и Якопо Виньола. Когда же Пирро захотел самонадеянно нарушить и изменить прежний порядок, он был с позором устранен от этого строительства, на котором был оставлен один Виньола, и наконец, в то время как сей ревностнейший первосвященник заботился столько же о строительстве Сан Пьетро, сколько и о христианской вере, и когда Вазари в 1565 году был допущен припасть к стопам Его Святейшества и вызван вновь в 1566 году, беседа шла лишь о том, как добиться соблюдения замыслов, оставленных Микеланджело, а дабы избежать каких бы то ни было непорядков. Его Святейшество поручил Вазари отправиться вместе с тайным казначеем Его Святейшества, мессером Гульельмо Сангалатти, к епископу Ферратино, начальнику строителей Сан Пьетро, и от имени папы приказать ему выполнение всех существенных распоряжений и замечаний Вазари, дабы никогда по наветам кого-либо из людей злонамеренных и зазнающихся не пришлось изменить хотя бы единой черты или распоряжения, завещанных превосходным талантом и памятью Микеланджело; при сем присутствовал и мессер Джовамбаттиста Альтовити, большой друг Вазари и поклонник таланта Микеланджело. Вследствие чего, выслушав обращенную к нему речь Вазари, Ферратино охотно принял все замечания и обещал беспрекословно соблюдать и заставить других соблюдать на этом строительстве все распорядки и замыслы, оставленные на этот предмет Микеланджело, а также быть защитником и охранителем трудов столь великого мужа(98).

    Возвращаясь же к Микеланджело, я скажу, что приблизительно за год до его смерти Вазари тайным образом добился того, чтобы герцог Козимо деи Медичи договорился с папой через посредство своего посланника Аверардо Сарристори о том, дабы ввиду большой дряхлости Микеланджело было установлено внимательное наблюдение за теми, кто ведет его домашнее хозяйство и кто у него бывает, дабы, если что-либо внезапно с ним случится, как это часто бывает со стариками, было предусмотрено, чтобы его вещи, рисунки, картоны, модели и деньги и все его имущество были на случай его смерти переписаны и поставлены под охрану для передачи строительству Сан Пьетро, на случай, если бы там оказалось что-либо относящееся к нему и к сакристии, библиотеке и фасаду Сан Лоренцо, и чтобы это не было расхищено, как это часто случается. Подобная предусмотрительность способствовала тому, чтобы все это в конце концов было осуществлено.

    Лионардо, племянник Микеланджело, собирался приехать наступающим великим постом в Рим, ибо предчувствовал, что близок конец жизни Микеланджело, и тот одобрил это намерение, а когда же он заболел затяжной лихорадкой, приказал Даниэлло тотчас же написать Лионардо, чтобы тот приехал. Однако, так как болезнь усиливалась, несмотря на то, что он находился в окружении и мессера Федериго Донати, своего врача, и своих близких, он в полнейшем сознании составил завещание, состоявшее из трех слов: душу свою он отдавал в руки Господа, тело земле, а имущество ближайшим родственникам, наказав своим близким напомнить ему о страстях господних, когда будет он отходить от сей жизни. И так в двадцать три часа 17 февраля 1563 года, по флорентийскому исчислению (что по римскому было бы в 1564 году), он испустил дух, дабы отойти к лучшей жизни(99).

    Был Микеланджело весьма склонен к работе в области искусства, видя, что ему удается любое дело, каким бы трудным оно ни было, ибо от природы обладал он гением весьма способным и приверженным к этому своему отменнейшему умению рисовать; и чтобы достичь в нем полного совершенства, он постоянно занимался анатомией, вскрывая трупы, дабы усмотреть начала и связи костяка, мышц, нервов и жил, а также различные движения и всяческие положения человеческого тела, и не только людей, но и животных, и в особенности лошадей, держать которых было для него большим удовольствием; и во всем он стремился усмотреть начало и порядок, имеющие связь с искусством, и настолько проявлял он это во всех вещах, которыми ему приходилось заниматься, что большего не сделает тот, кто занимается только одним. Поэтому-то он и создавал как кистью, так и резцом вещи почти что неподражаемые и придавал, как об этом уже говорилось, своим творениям столько искусства, грации и некоей живости, что (и не в обиду пусть будет это сказано всем остальным) он превзошел и победил древних, с такой легкостью сумев преодолеть трудности во всех вещах, что и не кажется, будто они сделаны с трудом; хотя каждый, кто потом срисовывает его произведения, подражая им, трудности в них обнаруживает.


Предыдущая глава   Содержание   Следующая глава

В начало