Содержание   

    Случилось так, что в 1546 году умер Антонио да Сангалло, поэтому, ввиду отсутствия руководителя строительством собора св. Петра, у представителей этого строительства перед папой возникли разные предложения, кому бы его поручить. В конце концов Его Святейшество решил, по внушению, как мне кажется, самого Бога, послать за Микеланджело, и когда ему было предложено занять место Сангалло, он отказался, заявив, дабы избежать этой обузы, что архитектура, собственно, не его искусство. Наконец, так как уговоры не помогали, папа приказал ему согласиться. Тогда, к величайшему своему неудовольствию и против своей воли, пришлось ему взяться за это дело. И в один прекрасный день, когда он отправился в собор св. Петра, чтобы взглянуть на деревянную модель, которую сделал Сангалло, и осмотреть строительство, он встретил там всю сангалловскую свору, которая, подступив к нему, ничего лучшего не нашла, как заявить Микеланджело, что они, мол, радуются тому, что руководство строительством поручено ему и что модель это - луг, на котором всегда можно будет пастись. "Правду вы говорите", - ответил им Микеланджело, желая намекнуть (о чем он как-то признался одному из своих друзей), что он имеет в виду баранов и быков, ничего в искусстве не смыслящих. И часто при всех говорил он позднее, что Сангалло сделал свою модель подслеповатой и что в ней снаружи слишком много ордеров колонн, наставленных одни над другими, и что столько выступов, шпилей и мелких членений делают ее скорее похожей на немецкую постройку, чем на добрый древний способ строительства или на изящную и красивую современную манеру; а кроме того, что для завершения ее можно было бы сберечь пятьдесят лет во времени и более триста тысяч скудо расходов и придать ей больше величия, просторности и легкости и большую правильность ордера, большую красоту и большее удобство, что он и показал впоследствии своей моделью, придав ей ту форму, которую мы видим ныне в завершенном произведении, и доказал, таким образом, что то, что он говорил, было истиннейшей правдой. Модель эта стоила ему двадцать пять скудо и была сделана в пятнадцать дней, а модель Сангалло обошлась, как говорилось, в четыре тысячи и создавалась многие годы; а из сопоставления и того, и другого способа выяснилось, что первое строительство было лавочкой и доходным местом и что его затягивали преднамеренно, чтобы не довести до конца. Порядочному человеку, каким был Микеланджело, приемы эти не нравились, и, чтобы покончить с ними, он, в то время как папа заставлял его принять на себя должность архитектора этой постройки(59), заявил им в один прекрасный день открыто, что они по договоренности между дружками прилагали все старания, чтобы не допустить его до этой должности, ведь, если бы ему это все же было поручено, он никого из них на этом строительстве не потерпит. Можно себе представить, как восстановили против него эти слова, сказанные при всех, и явились причиной того, что он возбудил против себя ненависть, возраставшую с каждым днем, когда увидели, что он меняет все и внутри, и снаружи, и не стало ему больше житья, так как каждый день выискивались различные новые способы доставить ему неприятности, о чем будет рассказано на своем месте.

    Папа Павел издал наконец именной указ, в котором назначил его начальником строительства с неограниченными полномочиями, на основании которого он мог строить и разрушать уже построенное, расширять и сокращать и изменять по своему усмотрению все, что только заблагорассудится, и приказал, чтобы все управление строительством подчинялось его распоряжениям. Тогда, убедившись в таком доверии к нему и вере в него со стороны папы, Микеланджело, дабы показать свою добрую волю, пожелал, чтобы в указе было объявлено, что он служит на строительстве из любви к Богу и без какого-либо вознаграждения. Впрочем, папа еще раньше подарил ему переправу через реку в Парме, которая приносила ему до шестисот скудо, но которой он лишился со смертью герцога Пьерлуиджи Фарнезе, получив взамен малодоходную канцелярскую должность в Римини, чем видимо пренебрегал, не говоря уже о том, что папа неоднократно посылал ему на строительство деньги; однако он ни разу их не принял, как о том свидетельствует мессер Алессандро Руффини, который тогда был папским камергером, и мессер Пьер Джованни Алиотти, епископ города Форли.

    Наконец папа одобрил модель, сделанную Микеланджело, по которой собор Петра становился меньше, но в то же время и величественнее, к удовлетворению всех, понимающих толк, несмотря на то, что некоторые, которые считаются знатоками (но в действительности таковыми не являются) ее не одобряют. Он нашел, что четыре главных столба, сооруженных Браманте и оставленных нетронутыми Антонио да Сангалло, несущих тяжесть купола, были слабы, и он их частично расширил, пристроив сбоку две витые или винтовые лестницы с пологими ступеньками, по которым вьючные животные доставляли материалы до самого верха, а также и люди могут подниматься по ним верхом на лошади до верхнего уровня арок. Главный карниз из травертина он обвел кругом над арками и получил нечто чудесное, изящное и весьма отличное от остальных карнизов, так что лучшего в этом роде и не сделать. Он начал выводить две большие ниши средокрестия, а там, где ранее, по планам Браманте, Бальдассаре и Рафаэля, как об этом уже было рассказано, строились восемь табернаклей в сторону кладбища, которые позднее продолжал строить и Сангалло, Микеланджело сократил число их до трех, внутри же устроил три капеллы, перекрыв их травертиновым сводом с рядом свободно пропускающих окон различной формы и потрясающих размеров. Все это строится и издается в гравюрах, и не только все сделанное Микеланджело, но также и Сангалло, и потому за ненадобностью описывать этого не собираюсь. Достаточно будет сказать, что он приказал с величайшей тщательностью приступить ко всем тем частям, где в постройку вносились изменения, с целью придать ей такую в высшей степени незыблемую устойчивость, чтобы никто другой никогда не смог бы что-либо в ней изменить: предусмотрительность, достойная мудрого и осторожного таланта, ибо недостаточно сделать хорошо, пока нет уверенности; ведь самомнение и пылкость тех, кто мнит себя знающими, раз поверили больше их словам, чем их делам, иной раз и покровительство людей непонимающих, все это способно породить большие неприятности(60).

    Римский народ возымел намерение, с соизволения этого папы, придать ту или иную красивую, полезную и удобную форму Капитолию и снабдить его ордерами, подъемами, пандусами и лестницами и обрамив его, для украшения этого места, древними статуями, которые там имелись. По поводу этого обратились за советом к Микеланджело, сделавшего для них красивейший и очень богатый проект: на нем, с той стороны, где заседают сенаторы, а именно выходящей на восток, он поместил травертиновый фасад и подъем с лестницами, которые поднимаются с двух сторон, встречаясь на площадке, откуда ведет вход прямо в залу названного дворца, и которые он снабдил богатыми заворотами, сплошь уставленными разнообразными балюстрадами, служащими перилами и парапетами. А спереди для обогащения этого фасада он поместил две древние лежащие мраморные реки на соответствующих основаниях, одна из них Тибр, другая же Нил, в девять локтей каждая; произведения эти редкостные; а между ними, в большой нише, должен находиться Юпитер. Далее, на южной стороне, той, где дворец Консерваторов, он, чтобы выправить его, задумал богатый и разнообразный фасад с лоджией внизу, заполненный колоннами и нишами для множества древних статуй, а кругом ее украшают разные по формам двери и окна, часть которых уже сделана; насупротив же этого фасада должен быть под Арачели такой же, выходящий на север; а впереди, с западной стороны, подъем в виде бастиона, который будет пандусом с оградой или парапетом с балясинами, там и будет расположен главный вход с ордером и пьедесталами, на которых будут расставлены благородные статуи, которыми ныне так богат Капитолий. Посредине площади на цоколе овальной формы поставлен весьма знаменитый бронзовый конь со статуей Марка Аврелия, перенесенный по приказу того же папы Павла с Латеранской площади, куда его поставил Сикст IV. Все это сооружение получается ныне таким красивым, что достойно быть названным в числе достойных произведений, созданных Микеланджело, а в настоящее время оно завершается под руководством римского дворянина мессера Томмазо де Кавальери, который был и остается одним из лучших друзей Микеланджело, как о том будет сказано ниже(61).

    Папа Павел III, когда еще был жив Сангалло, поручил ему ускорить строительство дворца семейства Фарнезе, и когда пришлось увенчать его главным карнизом, чтобы завершить крышу с наружной стороны, он пожелал, чтобы его сделал Микеланджело по своему рисунку и под собственным руководством. Тот не мог отказать папе, который так его ценил и так осыпал ласками, и потому распорядился сделать деревянную модель части карниза подлинных размеров, то есть в шесть локтей длины, и приказал поместить ее на один из углов дворца, чтобы видно было, каким он должен быть в действительности; а так как он понравился Его Святейшеству и всему Риму, его впоследствии и закончили в той части его, которая теперь видна, и вышел он самым красивым и сложным из всех когда-либо виденных, как древних, так и новых. И по этой причине, когда Сангалло умер, папа пожелал, чтобы названное строительство было равным образом поручено Микеланджело, которым и было сделано там большое мраморное окно с прекраснейшими колоннами из пестрого мрамора над главным входом во дворец, с большим, очень красивым и сложным мраморным гербом основателя дворца - папы Павла III. Внутри же он продолжал строительство двора, надстроив над первым ордером еще два ордера с самыми красивыми, разнообразными и изящными окнами, украшениями и венчающим карнизом, когда-либо виданными; и потому благодаря трудам и гению этого человека двор этот стал ныне красивейшим двором Европы. Он же расширил и увеличил главную залу и украсил ордером передний вестибюль, где, пользуясь сложными и новыми способами применения циркуля, он определил полуовальную форму свода этого вестибюля. В том же году в термах Антонина была найдена древняя мраморная группа в семь локтей длиной и шириной, в которой древними был высечен Геркулес на горе, ухвативший за рога быка, вместе с другой помогающей фигурой, а вокруг этой горы расположены разные фигуры пастухов, нимф и других живых существ (произведение это, красоты поистине исключительной, в котором в одной цельной глыбе, без добавочных кусков, видны фигуры, совершенные настолько, что решено было воспользоваться им для какого-нибудь фонтана); Микеланджело посоветовал перевезти группу во второй двор и там восстановить ее так, чтобы из нее тем самым извергалась вода; все это было одобрено, и она до сих пор тщательно восстанавливается для этой цели синьорами Фарнезе. Тогда же по указаниям Микеланджело должен был в этом направлении быть переброшен мост через реку Тибр, по которому можно было перейти прямо из упоминавшегося палаццо Фарнезе в затибрскую часть, в другой их сад и к другому их дворцу, так чтобы прямо от главного входа, выходящего на Кампо ди Фьоре, одним взглядом можно было окинуть двор, фонтан, улицу Джулиа и мост, а также красоты второго прекрасного сада, вплоть до другого входа с Затибрской улицы: все это достойно и названного первосвященника, и таланта, рассудительности и замысла Микеланджело(62).

    Так как в 1547 году умер фра Бастьяно дель Пьомбо, венецианец, и так как папа Павел собирался восстанавливать для своего дворца упоминавшиеся древние статуи, Микеланджело охотно стал покровительствовать миланскому скульптору Гульельмо делла Порта, юноше, подававшему надежды, которого направил к Микеланджело вышеназванный фра Бастьяно. Так как его работы нравились Микеланджело, он представил его папе для приведения в порядок названных статуй, и дело пошло так хорошо, что по настояниям Микеланджело ему была передана и должность дель Пьомбо. Гульельмо восстановил статуи в таком виде, каковы они и теперь во дворце, но присоединился позднее к врагам Микеланджело, позабыв об его благодеяниях(63).

    В 1549 году приключилась смерть Павла III, и после того как папой был избран Юлий III, кардинал Фарнезе распорядился, чтобы руками фра Гульельмо была создана большая гробница его родича, папы Павла; фра Гульельмо задумал поставить ее в Сан Пьетро под первой аркой нового храма, той, что под куполом, но это нарушало план всей церкви, да и гробница была действительно не на месте; а так как Микеланджело дал разумный отзыв, что она не могла и не должна была там стоять, монах возненавидел его, считая, что он поступает так из зависти. Однако позднее он прекрасно понял, что тот был прав и что сплоховал он и, имея для этого возможности, гробницы не закончил, как будет об этом сказано в другом месте. И я это подтверждаю, так как в 1550 году я приехал по приказу Юлия III в Рим на папскую службу и с удовольствием, чтобы угодить и Микеланджело, принял участие в совещании по этому поводу, на котором Микеланджело советовал поставить гробницу в одну из ниш, туда, где теперь колонна одержимых, ибо там ее место, я же старался склонить Юлия III к решению поставить в соответствии с этой гробницей в другую нишу собственную свою гробницу, в таком же роде, как и у папы Павла; монах против этого возражал, вследствие чего он свою так и не закончил, гробница же другого первосвященника не была начата, и все это предсказал Микеланджело(64).

    В том же году папа Юлий занялся сооружением в церкви Сан Пьетро а Монторио мраморной капеллы с двумя надгробиями для своего дяди Антонио, кардинала де Монти, и для мессера Фабиано, деда папы и первооснователя величия знаменитого этого семейства. После того как рисунки и модели капеллы сделал Вазари, папа Юлий, который всегда высоко ставил талант Микеланджело и любил и Вазари, пожелал, чтобы они друг с другом договорились о цене. Вазари же умолил папу, чтобы Микеланджело возглавил это дело; и в то время как Вазари предлагал поручить резные работы Симону Моске, а статуи Рафаэлю Монтелупо, Микеланджело со своей стороны советовал не делать там резной листвы, тем более на обломках каменной кладки, так как, по его мнению, там, где мраморные фигуры, ничего другого быть не должно. Вазари усомнился в этом, опасаясь, как бы работа не вышла слишком бедной; в действительности же позднее, когда он увидел ее законченной, он признался, что тот был прав, и даже очень. Микеланджело не хотел, чтобы Монтелупо делал статуи, убедившись, насколько он сплоховал, когда делал статуи для гробницы Юлия II, и скорее пошел на то, чтобы заказ был передан Бартоломео Амманати, которого предложил Вазари, хотя Буонарроти и был особенно восстановлен против Амманати и Нанни ди Баччо Биджи по пустяковой, впрочем, причине: действительно, в юности, побуждаемый больше любовью к искусству, чем желанием его обидеть, они, проникнув к нему в дом, очень ловко похитили у Антонио Мини, ученика Микеланджело, немало листов с рисунками, которые позднее через суд при правительственной Восьмерке были ему полностью возвращены, да и сам он через своего друга мессера Джованни Норкьяти, каноника Сан Лоренцо, передал, что другого наказания и не требует(65).

    Когда Микеланджело рассказал об этом Вазари, тот, смеясь, заметил, что, по его мнению, они не заслужили никакого порицания и что и он, если бы смог, не только похитил бы у него кое-какие рисунки, но отнял бы у него все, что сумел бы получить из выполненного им собственноручно, с единственной целью научиться искусству, так как вообще следует поощрять тех, кого тянет к мастерству, и даже вознаградить их; ведь не следует же поступать с ними так же, как с теми, кто ворует деньги, имущество и другие ценные предметы. Так дело было обращено в шутку.

    Вследствие всего этого приступили к работе в Монторио, и в том же году Вазари и Амманати занимались перевозкой из Каррары в Рим мрамора для названных работ. В это время Вазари виделся с Микеланджело ежедневно, и в одно прекрасное утро папа, из любви к ним, распорядился, чтобы оба они, объезжая верхом семь церквей, получили, поскольку год был святым, отпущение грехов вдвойне; и вот, объезжая их, они на пути от одной церкви к другой вели множество полезных и прекрасных, к тому же подробных разговоров об искусстве, так что Вазари изложил их в диалоге, который при лучших обстоятельствах будет выпущен в свет вместе с другими, касающимися до искусства, вещами(66).

    В том же году папа Юлий III подтвердил именной указ папы Павла III касательно строительства Сан Пьетро. И хотя о строительстве Сан Пьетро заправилы сангалловской своры наговорили ему много дурного, папа этот не хотел в то время ничего слышать, так как Вазари доказал ему (и это было справедливо), что Микеланджело вдохнул жизнь в эту постройку, и добился у Его Святейшества, что тот не сделает ничего, относящегося к ее проекту, без совета Микеланджело, с которым папа всегда впредь и считался; да на вилле Юлия ничего он не делал, не посоветовавшись с ним; равным образом и в Бельведере, где была перестроена лестница, существующая и ныне на месте полукруглой, выступавшей вперед, поднимавшейся на восемь ступеней и еще на восемь загибавшейся вовнутрь, той самой, которую в большой нише, что посреди Бельведера, выстроил еще Браманте. По рисунку же Микеланджело там была устроена лестница очень красивая, прямая, с перилами из пелерина(67).

    В том году Вазари закончил печатание сочинения с жизнеописаниями флорентийских живописцев, скульпторов и зодчих, куда из еще живущих, даже самых старых, он включил жизнь одного лишь Микеланджело, которому и поднес свое сочинение, и тот его принял с большой радостью, ибо воспоминания о многих вещах Вазари внес туда с его слов, как художника старшего и более рассудительного; и не прошло много времени, как Микеланджело, прочитав сочинение, прислал ему свой собственный сонет, который мне тут же хочется привести на память об оказанных им мне любезностях:

И карандаш, и краски уравняли

С благой природой ваше мастерство

И так высоко вознесли его,

Что в ней красы еще прекрасней стали.

Ученого рукой теперь нам дали

Вы новый плод усердья своего

И, не презрев из славных никого,

Нам многих жизней повесть начертали.

Напрасно век, с природой в состязанье,

Прекрасное творит, - оно идет

К небытию в урочный час отлива;

Но вы вернули вновь воспоминанье

О поглощенных смертию - и вот,

Ей вопреки, оно навеки живо(68).

    Вазари уехал во Флоренцию, оставив на Микеланджело заботы о начале строительства в Монторио. В то время консулом флорентийской нации был мессер Биндо Альтовити, большой друг Вазари, который на этом основании сказал ему, что хорошо было бы перенести эти работы в церковь Сан Джованни де'Фьорентини и что он об этом уже говорил с Микеланджело, одобрившим это предложение, и что послужило бы поводом закончить строительство названной церкви. Предложение это понравилось мессеру Биндо, и так как он был весьма близок с папой, он начал его горячо уговаривать, доказывая, насколько лучше было бы соорудить в церкви Сан Джованни де'Фьорентини гробницы и капеллу, которые Его Святейшество заказал для Монторио; к этому он добавлял, что это послужило бы причиной, поводом и побуждением для флорентийской нации принять на себя расходы, необходимые для завершения церкви, а если Его Святейшество соорудит главную капеллу, купцы построят еще шесть - капелл, а затем мало-помалу и все остальное. Вследствие чего папа изменил свои намерения и, хотя модель была сделана и цена установлена, отправился в Монторио и послал за Микеланджело, которому Вазари писал каждый день и получал от него ответы по ходу этих дел. Так, об изменении папой решения Микеланджело написал Вазари 1 августа 1550 года, и таковы слова, написанные его рукой:

    "Мессер Джорджо, дорогой мой. Зная, что Вы получаете сообщения от находящегося здесь Вашего человека, я не писал Вам ничего по поводу новых фундаментов в Сан Пьетро а Монторио, о том, что папа не пожелал в это вникать. Теперь же могу рассказать Вам следующее, а именно, что вчера утром, отправляясь в названный Монторио, папа послал за мной. Я встретил его на мосту, когда он уже возвращался, и долго с ним беседовал о заказанных гробницах. В конце концов, он заявил мне, что решил поместить названные гробницы не на этом холме, а в церкви флорентийцев. Он попросил меня подготовить мне об этом мнение и рисунок, и я всячески его в этом поддержал, полагая, что таким путем названная церковь будет достроена. Что касается полученных от Вас трех посланий, у меня нет пера для ответа на такие высокие слова. Но если бы мне было дорого быть хотя бы отчасти таким, каким Вы меня изображаете, то это мне было бы дорого только ради того, чтобы у Вас был слуга, чего-то стоящий. Однако я не удивляюсь, поскольку Вы - воскреситель мертвых, ибо Вы удлиняете жизнь живым и обрекаете живших дурно на смерть бесконечную. Без дальних слов я весь, как есть, Ваш Микеланджело Буонарроти в Риме".

    Пока тянулись все эти хлопоты и флорентийская нация пыталась собрать деньги, возникли и другие затруднения, поэтому окончательного решения не вынесли и дело так и заглохло. А между тем Вазари с Амманати добыли в Карраре весь потребный мрамор, и большая часть его была отправлена в Рим в сопровождении Амманати, с которым Вазари написал Буонарроти, чтобы тот узнал от папы, где он желает поместить гробницу, и, получив приказ, приступил к закладке. Получив письмо, Микеланджело тотчас же переговорил с нашим повелителем и написал собственноручно Вазари о таком решении: "Мессер Джордже, дорогой мой. Тотчас по приезде сюда Бартоломео я отправился для переговоров к папе, и, убедившись в том, что он снова хочет ставить гробницы в Монторио, договорился с одним из каменщиков из Сан Пьетро. Но об этом узнал "мастер на все руки" и пожелал прислать кого-то из своих, и я, чтобы не перечить тому, у кого в голове ветер, уступил ему, ибо человек он легкомысленный, а мне попадать в какую-нибудь беду не хочется. Короче говоря, о церкви флорентийцев, как мне кажется, нечего больше и думать. Приезжайте скорее и будьте здоровы. Другого ничего не случилось. В день 13 октября 1550 года".

    Микеланджело звал "мастером на все руки" епископа города Форли, так как тот брался за любое дело. Будучи папским камерарием, он ведал медалями, драгоценностями, камеями, мелкой бронзовой скульптурой, картинами, рисунками и хотел, чтобы все от него зависело. Микеланджело всячески избегал этого человека, который постоянно действовал вопреки его нуждам, и потому опасался впутаться в какую-нибудь неприятность из-за самомнения этого человека. Достаточно уже того, что флорентийская нация упустила вместе с этой церковью прекраснейшую возможность, которая, бог знает, представится ли ей когда-либо еще; меня же все это огорчило до бесконечности. Мне хотелось вкратце упомянуть об этом, дабы все видели, что человек этот всегда старался оказать поддержку своей нации, друзьям своим и искусству.

    Не успел Вазари возвратиться в Рим, как до начала еще 1551 года сангалловская свора устроила целый заговор против Микеланджело, добиваясь того, чтобы папа созвал в Сан Пьетро совещание и собрал строителей и всех, кто этим ведал, дабы доказать ложью и клеветой Его Святейшеству, что Микеланджело испортил здание при возведении королевской ниши с тремя капеллами, пробив там три окна наверху: не зная, как будет выведен свод и опираясь на весьма шаткие доводы, они разъяснили кардиналу Сальвиати-старшему и Марчелло Червино, который позднее стал папой, что Сан Пьетро будет плохо освещаться. И вот, когда все собрались, папа заявил Микеланджело, что, по утверждению уполномоченных, через эту нишу будет проходить мало света. Тот ответил ему: "Я хотел бы выслушать самих уполномоченных". Кардинал Марчелло ответил: "Мы здесь". Тогда Микеланджело обратился к нему с такими словами: "Монсиньор, над упомянутыми окнами в своде, который выведут из травертина, будут пробиты еще три окна". - "Вы никогда нам об этом не говорили", - возразил кардинал; а Микеланджело сказал на это: "Я не обязан и не желаю говорить никому, и даже Его Святейшеству, о том, что я обязан или хочу делать. Ваше дело - доставать деньги и следить за тем, чтобы их не воровали, о проекте же постройки предоставьте заботиться мне". И, обращаясь к папе, он добавил: "Вы видите, святой отец, каковы мои заработки, если же усилия, какие я положил, не приносят душе утешения, значит, даром я теряю и время, и труды". Папа же, который любил его, возложил руки ему на плечи с такими словами: "Вознаграждены будут и душа ваша, и тело, в том не сомневайтесь". А по тому, как сумел он оправдаться, любовь папы возросла к нему безмерно, и он приказал ему и Вазари быть обоим назавтра на вилле Юлия, где вел с ними длинные разговоры, так что они довели эту постройку почти что до той красоты, какой она теперь отличается, и ничего по части проекта ее он не решал и не делал без мнения и суждения Микеланджело. А так как Его Святейшество часто бывал там вместе с Вазари, однажды, когда он находился с двенадцатью кардиналами около источника Аква Верджине, туда прибыл Микеланджело; папа, говорю я, насильно заставил его сесть рядом с собой, хотя тот самым смиренным образом и отказывался; так постоянно и, насколько это было возможно, почитал он его доблесть.

    Ему была заказана модель фасада дворца, который Его Святейшество собирался выстроить возле Сан Рокко, намереваясь для остальной части постройки использовать мавзолей Августа; что же касается проекта фасада, то нельзя увидеть ничего более разнообразного, нарядного и нового по манере и распорядку, ибо, как мы это видели и во всех других его работах в области архитектуры, он никогда не подчинялся никаким законам, ни старым, ни новым, как художник, обладавший гением, способным всегда находить нечто новое и невиданное, но нисколько от этого не менее прекрасное. Модель эта, принадлежащая теперь герцогу Козимо деи Медичи, была ему подарена папой Пием IV во время пребывания его в Риме, и он хранит ее вместе с вещами, самыми для него дорогими(69).

    Папа сей уважал Микеланджело так, что постоянно становился на его сторону, когда кардиналы и другие люди пытались его оклеветать, и всегда приказывал навещать его на дому всем художникам, какими бы важными и знаменитыми они ни были. И так его уважал и почитал Его Святейшество, что не решался, дабы не причинить ему докуки, просить его о многом, что и при своем преклонном возрасте Микеланджело мог бы еще сделать.

    Еще при папе Павле III Микеланджело начал по распоряжению папы перестройку моста Санта Мариа в Риме, который под действием течения воды и по ветхости своей оседал и разрушался. Микеланджело распорядился переложить и тщательно починить его устои при помощи кессонов; и уже он закончил большую часть работы и израсходовал порядочно денег на лес и травертин, для нее потребовавшиеся. Когда же при Юлии III было создано совещание камеральных клириков для завершения моста и в их среде архитектор Нанни Ди Баччо Биджи предложил закончить работы в короткое время и с малыми расходами, если подряд будет передан ему, его так или иначе поддержали, будто бы желая добра Микеланджело, чтобы снять с него эту тяжесть, ибо он стар и ему все равно, а раз уж дело это стоит, оно никогда до конца доведено не будет. Препираться папе особенно не хотелось, и, не думая о том, что из этого может выйти, он поручил камеральным клирикам, чтобы они позаботились о том, что было их прямой обязанностью, а те передали его без ведома Микеланджело и со всеми материалами на полное усмотрение Нанни, который не занимался укреплением моста, подводя новые фундаменты, а облегчил его вес, чтобы можно было продать большое количество травертина, которым мост был раньше облицован и вымощен и который нагружал его, делая его более прочным, надежным и крепким. Материал этот он заменил гравием и всяким другим мусором, так что внутри и снаружи никаких изъянов заметно не было, а снаружи он устроил перила и всякое другое, и с виду он казался целиком обновленным. Однако все было ослаблено и измельчено настолько, что по прошествии пяти лет, во время половодья 1557 года, мост рухнул, обнаружив недомыслие камеральных клириков и принеся ущерб Риму, последовавший оттого, что не послушались советов Микеланджело, неоднократно предсказывавшего это крушение своим друзьям, а также и мне; я вспоминаю, как мы вместе по этому мосту ехали верхом и он сказал мне: "Джорджо, этот мост под нами дрожит, поскачем скорее, а то он еще обрушится, пока мы по нему едем".

    Возвратимся, однако, к тому, о чем говорилось раньше. Когда работы в Монторио, к полному моему удовлетворению, были закончены, я вернулся во Флоренцию на службу герцога Козимо, и было это в 1554 году. Отъезд Вазари огорчил Микеланджело и в равной степени и самого Джорджо, так как враги его ежедневно, то так, то эдак, ему докучали, они неукоснительно писали друг другу ежедневно. Когда же в апреле того же года Вазари известил Микеланджело о том, что у Лионардо, его племянника, родился младенец мужского пола и что был он крещен в присутствии почетной свиты благороднейших женщин, продолжая род Буонарроти, Микеланджело ответил Вазари в таких словах:

    "Дорогой друг Джорджо! Послание Ваше доставило мне удовольствие величайшее, так как я убедился, что Вы все-таки не забываете бедного старика, а еще больше тем, что Вы присутствовали на торжестве, Вами описанном, увидев рождение еще одного Буонарроти: за это известие благодарю Вас, как умею и как могу; однако вся эта пышность, право же, очень мне не понравилась, ибо не должен человек смеяться, когда весь мир плачет. И, по моему разумению, не нужно было Лионардо устраивать такой праздник по случаю того, что кто-то родился, и веселье такое следовало сберечь до того дня, когда умрет хорошо поживший жизнь. Не дивитесь тому, что не ответил Вам сразу: сделал я это для того, чтобы не быть похожим на купца. Ибо, скажу я Вам, что если бы заслужил хотя бы одну из тех похвал, которыми Вы меня осыпали в Вашем письме, то мне казалось бы, что, отдаваясь Вам душой и телом, я Вам что-то дал и заплатил лишь самую небольшую часть того, что я Вам должен, однако я ежечасно признаю себя Вашим должником намного больше того, сколько я должен Вам заплатить; а так как я уже стар, надеюсь свести с Вами счеты не в этой, а в другой жизни: потому прошу Вас потерпеть и остаюсь Вашим; здешние же дела - без изменения"(70).

    Еще при Павле III герцог Козимо послал Триболо в Рим(71), чтобы увидеть, удастся ли тому уговорить Микеланджело возвратиться во Флоренцию для завершения ризницы Сан Лоренцо. Но Микеланджело отговаривался тем, что он, состарившись, уже не может возложить на себя тяжесть трудов, и, приводя многочисленные доводы, настаивал на том, что уехать из Рима не может. Тогда Триболо начал в конце концов расспрашивать его о лестнице библиотеки Сан Лоренцо, для которой по указаниям Микеланджело было заготовлено много камня, но не было ни модели, ни даже уверенности в том, какой должна быть ее форма, и хотя и сохранились отметки на земле в кирпичной кладке и кое-какие наброски из глины, все же настоящего и окончательного решения найти не могли. Но, как ни умолял Триболо, ссылаясь и на герцога, тот ничего другого не отвечал, кроме того, что ничего об этом не помнит.

    Герцог Козимо приказал Вазари написать Микеланджело с просьбой рассказать, какой же в конце концов должна быть эта лестница; может быть, из дружеского чувства он будет вынужден сообщить что-нибудь такое, благодаря чему она будет закончена, после того, как будет получено его решение.

    Вазари написал Микеланджело о том, чего хочется герцогу, и о том, что все предстоящее строительство будет касаться его как исполнителя, что он выполнит это с тем старанием, которое, как это знал Микеланджело, он прилагал к его вещам, как к своим собственным. В ответ на это Микеланджело распорядился, как следует строить лестницу, в следующем собственноручном письме от 28 сентября 1555 года:

    "Мессер Джорджео, дорогой друг. Что касается лестницы библиотеки, о которой столько мне говорили, поверьте мне, что, если бы я мог вспомнить, как ее задумал, я бы не заставил просить себя. Мне, правда, представляется в уме, как во сне, некая лестница, но я не думаю, чтобы она была именно такой, о какой я тогда думал, ибо представляется мне нечто нескладное. Все же сейчас ее опишу: а именно, будто бы взял я несколько овальных ящиков с днищем в одну пальму каждый, но разной длины и ширины, и самый большой и первый я будто поместил на полу на расстоянии от стены с дверью, зависящим от того, какой вы пожелаете сделать лестницу: отлогой или крутой. На первый ящик я положил бы второй, настолько во всех направлениях меньше первого, чтобы он над ним выступал не более того, сколько требуется для подъема ноги, так, чтобы в направлении двери ящики по отношению друг к другу уменьшались и отступали опять-таки ради подъема и чтобы верхняя, самая маленькая, ступень равнялась проему двери. А к описанной овальной части лестницы должны примыкать как бы два крыла с той и с другой стороны, со столькими же ступенями, но не овальными. Средняя из этих лестниц предназначается для государя - от середины до верха названной лестницы, а повороты названных крыльев должны возвращаться к стене, от середины же вниз до самого пола они должны, как и вся лестница, отстоять от стены приблизительно на три пальмы так, чтобы нижняя часть помещения не была занята ничем и оставалась свободной со всех сторон. Я описываю смешные вещи, но отлично знаю, что вы кое-что полезное в них найдете"(72).

    В те же дни Микеланджело написал Вазари также и о том, что после смерти Юлия III и избрания Марцелла враждебная ему свора снова начала докучать ему из-за избрания нового первосвященника. Узнав об этом, герцог, которому такие приемы очень не нравились, приказал написать Джорджо и передать ему, что тот должен уехать из Рима и переселиться во Флоренцию, где названный герцог не хочет от него ничего, как только время от времени с ним советоваться по поводу выполняющихся по его проектам архитектурных работ, и что от названного государя он будет получать все, чего только пожелает, не делая ничего собственноручно. И снова через мессера Лионардо Мариноцци, тайного советника герцога Козимо, к нему были направлены послания от Егo Превосходительства, а также и от Вазари. И вот, когда умер Марцелл и папой был избран Павел IV(73), который сразу же, когда тот явился приложиться к его туфле, сделал ему много предложений, желая закончить строительство Сан Пьетро, и напомнил ему, что им, по-видимому, были уже приняты на себя обязательства, Микеланджело сдержал свое слово, и, придумав какие-то извинения, он написал герцогу, что в настоящее время перейти к нему на службу не может, а также отправил письмо Вазари в следующих собственных его выражениях:

    "Мессер Джорджо, друг любезный. Призываю Бога в свидетели, что против моей воли с применением величайшего насилия я был вовлечен десять лет тому назад папой Павлом III в строительство Сан Пьетро в Риме и если бы я до сегодняшнего дня продолжал работать в названном строительстве, так как оно велось тогда, я бы добился такого его состояния, что мне и самому захотелось бы отправиться восвояси; но из-за нехватки денег оно сильно затянулось и затягивается именно тогда, когда дело дошло до частей его самых сложных и трудных, так что если я теперь его брошу, это будет значить только то, что я, к величайшему своему стыду погрешив, лишусь награды за труды, которые я переносил в течение названных десяти лет из любви к Господу. Я Вам все это наговорил в ответ на Ваше письмо и так как я получил письмо от герцога. Меня очень удивило, что Его Высочество соизволил написать мне так ласково. Благодарю за это Господа и Его Превосходительство как умею и как могу. Я теряю нить, ибо лишился и памяти, и мозгов, и писать мне очень трудно, ибо не в этом мое искусство. В заключение хочу, чтобы Вы поняли, что выйдет, если я брошу упоминавшееся строительство и уеду отсюда: прежде всего обрадуются кое-какие воры, для строительства же это будет причиной его крушения, а может быть, и его прекращения навсегда"(74).

    Далее, чтобы оправдаться перед герцогом, Микеланджело писал Джорджо о том, что в Риме он имеет в своем распоряжении и дом, и много имущества не на одну тысячу скудо, а кроме того, что ему отравляют жизнь и почки, и бок, и камни, как у всех стариков, как это может засвидетельствовать его врач магистр Эрельда, которому он воздает хвалы на втором месте после Бога за дарованную жизнь, и поэтому он по названным причинам и не мог приехать, и что в конце концов у него хватит духу только на то, чтобы умереть. Он просил Вазари, как и во многих других, сохранившихся у него его письмах, попросить прощения у герцога, а помимо этого (как я уже говорил) он писал и самому герцогу, перед ним оправдываясь: будь Микеланджело в состоянии сесть на лошадь, он прибыл бы во Флоренцию тотчас же. Так его трогала нежность и любовь его к герцогу, что, как я полагаю, он после этого не смог бы покинуть Флоренцию и вернуться обратно в Рим, а между тем ему нужно было работать на многих участках упомянутого строительства и закончить его так, чтобы в нем ничего уже нельзя было изменить.

    В это время кто-то сообщил ему, что папа Павел IV собирается поручить ему привести в порядок стену капеллы со Страшным судом(75), ибо, как он заявил, фигуры, там изображенные, слишком непристойно выставляли свои срамные части.

    Когда же мнение папы довели до сведения Микеланджело, он на это ответил: "Скажите папе, что дело это небольшое и порядок навести там нетрудно. А он пусть наведет порядок во всем мире, навести же порядок в живописи можно быстро".

    У Микеланджело отняли должность управителя канцелярии в Римини (он так и не захотел поговорить с папой, который ничего об этом не знал), должность же эту перехватил у него папский кравчий, которому хотели платить сто скудо в месяц за счет строительства Сан Пьетро; но когда Микеланджело на дом принесли ежемесячную получку, он ее не принял. В том же году приключилась смерть Урбино, его слуги, или же,говоря вернее, его товарища, каковым его можно назвать и как он сам его называл: он поступил к Микеланджело в 1530 году во Флоренции, когда кончилась осада и когда ученик его Антонио Мини уехал во Францию; услуги он оказывал Микеланджело огромнейшие, и за двадцать шесть лет службы и дружбы Микеланджело обогатил его, любил же он его так, что во время его болезни он, несмотря на старость, ходил за ним и спал ночью не раздеваясь, охраняя его. Поэтому после его смерти Вазари прислал письмо, чтобы утешить Микеланджело, на что получил нижеследующий ответ:

    "Мессер Джорджо, дорогой мой. Писать мне трудно, но, в ответ на письмо Ваше, кое-что все же расскажу. Вы знаете, как умер Урбино: было это для меня от Бога величайшей милостью, несмотря на то, что горе мое было тяжким и скорбь бесконечной. Милость же состояла в том, что так же как живя он поддерживал и мою жизнь, так и умирая он научил и меня умирать не с отвращением к смерти, а со стремлением к ней. Был он при мне двадцать шесть лет и показал себя и редкостным, и верным, и вот теперь, когда я обогатил его и уповал на то, что будет он опорой и отдохновением моей старости, он от меня ушел, и не осталось мне другой надежды, как только свидеться с ним в раю. И для меня это было ознаменовано Господом в счастливейшей смерти, ему дарованной, ибо гораздо горше, чем умереть, было ему оставить меня в этом предательском мире со столькими невзгодами, хотя большая моя часть ушла вместе с ним и не осталось мне ничего, кроме бесконечной горести. Остаюсь преданный Вам"(76).

    При Павле IV он был занят по укреплениям Рима в разных частях города; привлекался к этому и Саллустио Перуцци, которому, как говорилось в другом месте, папа этот поручил возвести ворота замка св. Ангела, ныне наполовину разрушенные. Он занимался также расстановкой там статуй, осматривал модели скульпторов и поправлял их. В это время к Риму подходило французское войско, и Микеланджело считал, что городу придется плохо. Тогда, вместе с Антонио Франчезе из Кастель Дуранте, которого, умирая, Урбино оставил ему в доме в качестве слуги, Микеланджело решил бежать из Рима; и тайком отправился в горы Сполето, где он посетил некоторые места, населенные отшельниками(77). В это же время Вазари ему написал и прислал небольшой труд флорентийского гражданина Карло Ленцони, завещанный им перед смертью Козимо Бартоли, с просьбой напечатать его и направить Микеланджело. И как только труд этот был закончен, Вазари и переслал его в эти дни Микеланджело, который, получив его, ответил так:

     "Мессер Джорджо, дорогой друг. Я получил книжечку мессера Козимо, которую Вы мне высылаете, и прилагаю при сем благодарность; прошу Вас передать ему таковую, а также мой привет. В эти дни, наряду со многими неприятностями и расходами, я получил большое удовольствие в горах Сполето от посещения отшельников, так что я вернулся в Рим меньше чем наполовину, ибо поистине мир только в лесах и обретаешь. Сказать Вам мне больше нечего; рад, что Вы здоровы, кланяюсь Вам. Сентября 18 дня 1556 года"(78).

    Для времяпрепровождения Микеланджело работал почти ежедневно над тем Оплакиванием из четырех фигур, о котором уже говорилось и которое он как раз тогда и разбил по следующим причинам: действительно, в камне было много наждаку и был он твердым, и от резца часто сыпались искры, или возможно, что человек этот судил о себе так строго, что не удовлетворялся никогда тем, что делал; ведь, по правде говоря, из его статуй, в зрелые его годы, закончены лишь немногие, отделанные же до конца были выполнены им в молодости: таковы Вакх, Оплакивание Целительницы лихорадки. Флорентийский гигант, Христос из Минервы, и ведь таковые невозможно ни увеличить, ни уменьшить ни на йоту без ущерба для них. Остальные же, такие, как статуи герцогов Джулиано и Лоренцо, Ночь, Аврора и Моисей, не считая двух других, вместе взятые, не достигают одиннадцати; остальные же, говорю я, были не завершены, а таких большинство, ибо и сам он любил говорить, что, если бы его удовлетворяло то, что он делает, он выпускал бы очень мало, а то и вовсе ничего. Отсюда мы видим, насколько он продвинулся вперед в своем искусстве и в своем суждении; достаточно было ему раскрыть статую и обнаружить в ней мельчайшую погрешность, он тотчас же оставлял ее и бросался на другой мрамор, считая, что ему не придется возвращаться к старому; и часто он говаривал, что в этом и была причина, почему он высек так мало статуй и написал так мало картин. Оплакивание это, разбив его, он подарил Франческо Бандини. В то время Тиберио Кальканьи, флорентийский скульптор, очень сдружился с Микеланджело, с которым его познакомили Франческо Бандини и мессер Донато Джаннотти. Навестив однажды Микеланджело в его доме, где находилось и разбитое Оплакивание, он в ходе продолжительной беседы задал ему вопрос, почему он разбил и погубил плод столь дивных трудов, а тот ответил, что виноват в этом несносный Урбино, его слуга, который что ни день понукал его завершить работу, и что, между прочим, отломился там кусок локтя у Мадонны, а он ее и раньше возненавидел, так как очень много пришлось с ней возиться из-за трещины, которая была в камне, и вот, наконец, лопнуло у него терпение, он ее и разбил и хотел совсем все разбить, если бы Антонио, слуга его, не посоветовал подарить ее ему такой, какая она есть. Услышав это, Тиберио рассказал обо всем Бандини, которому хотелось иметь что-нибудь выполненное рукой Микеланджело; тогда Бандини уговорил Тиберио пообещать Антонио двести скудо золотом и сам попросил Микеланджело разрешить Тиберио закончить работу для Бандини по моделям Микеланджело, труды которого даром не пропадут. Микеланджело согласился и сделал им этот подарок. Работу тотчас же оттуда унесли, а Тиберио сложил ее вместе и восстановил не знаю уж сколько ее кусков, но из-за смерти Бандини, Микеланджело и Тиберио она так и осталась незаконченной. В настоящее время ею владеет Пьерантонио Бандини, сын Франческо, на своей вилле в Монтекавалло(79).

В начало