Л. ВЕЛИЧКО.
РЕАКЦИЯ И ОППОЗИЦИЯ В ТУРЦИИ.
По
данным политических процессов).
Журнал "Східний Світ". №1.
1927.
В течение 1925 и первой половины 1926 годов в Турции
прошел перед судами независимости—Днгорским и Диарбе-кирским—ряд крупных
политических процессов. Для наблюдателя политической жизни современной
Турции все эти процессы, начиная от процесса мятежных курдских шейхов и
до последних двух процессов смирнских заговорщиков и иттихадистов, дают
богатый материал, позволяющий заглянуть в наиболее скрытые области
политической жизни страны: в подпольные оппозиционные течения.
Проследить по данным, вскрывавшимся на публичных
заседаниях судов независимости, истоки и направление враждебных
кемализму течений турецкой жизни и составляет задачу настоящей краткой
статьи.
Начнем с характеристики материала, иначе говоря, с
характеристики процессов, рассмотренных судами. Наиболее яркими и
важными с точки зрения оценки движущих сил оппозиции были:
1. Процесс шейха Сайда и шестидесяти курдских шейхов
и беков, судившихся вместе с ним в Диарбекире в начале 1925 года и ряд
связанных с ним курдских процессов.
2. Процесс так называемых , агентов Дистоля"—султа-нистской
организации, наладившей свою агентуру в стране, пристроив ряд своих
приверженцев коммивояжерами в швейцарскую фирму „Дистол", торгующую
зубоврачебными препаратами (весною 1925 г.).
3. Процесс константинопольской султанистской и
халифатской организации, носившей характер полусветского,
полурелигиозного тайного общества, тесно связанного с' рядом духовных
орденов: дервишами, накишбенди и др. (летом 1915 года).
— 27 —
4. Процессы, заслушанные частью в Днгоре, большею же
частью на местах, в связи с „фесочным" восстанием в восточных
вилайетах (зима 1925/26 г.).
5. Процесс лидеров оппозиции, обвинявшихся в участии в заговоре на
жизнь Гази-Мустафа-Кемаль-паши (Смирна,
1926 г.).
6. Процесс иттихадистов (младотурок), судившихся в Дн-
горе летом 1-926.
7. Процесс журналистов, особенно первый процесс редактора-издателя
„Танина" Гуссейн-Джахида.
* * *
В сотнях страниц обвинительных актов, показаний на
суде свидетелей и обвиняемых, документов, оглашенных на суде, красней
нитью проходит
иностранное участие во всех
этих вскрытых судом попытках низвержения кемализма. Докажем это по
указанному выше порядку процессов.
Курдскому восстанию конца 1924 года предшествовало
незначительное на первый взгляд событие: нападение вооруженной банды на
конвой, сопровождавший нескольких арестованных по подозрению в
организации заговора офицеров одного из курдских аширетов (нерегулярных
кавалерийских полков). Офицеры были отбиты и бежали в... Ирак. Эти же
офицеры через несколько недель оказались главными военными
организаторами мятежа. С другой стороны, судом была установлена связь
повстанцев с курдскими эмигрантскими комитетами в Ллеппо и Париже и с
известным курдским сенатором султанских времен Дбдул-Кадыром, главой
созданного во время оккупации в Стамбуле курдского комитета,
проводившего англофильские тенденции.
Заговоры, вскрытые процессами иттилафистов (султани-стов)
и мохалифистов (приверженцев халифа), еще с большею наглядностью
проявили связьтурецкой реакции с иностранными влияниями. Так, на суде
была оглашена переписка одного из руководителей „дистольщиков" (как
окрестила молва участников султанистского заговора) с смирнским агентом
группы, где давались подробные инструкции, как наладить „весьма нужную и
полезную" связь с местным консульством одного из государств Днтанты.
Были обнаружены прямые нити
\..
от стамбульских заговорщиков к эмигрантскому турецкому
28
Кобленцу—Сан-Ремо, где проживает низвергнутый и
бежавший при английской помощи бывший султан Вахадэд-дин. Процессы
выяснили отчасти и тайны этого белотурец-кого гнезда, приютившегося под
крылышком итальянского фашизма. При крайне таинственных условиях,
например, был убит на вилле султана его врач Решид, которого бело-турки
заподозрили в „измене". Турецкий Кобленц в
Сан-Ремо во многом уподобляется
русскому монархическому Кобленцу—те же потайные связи с внутренними
контр-револю-ционерами, та же продажа „на корню" родины, якобы чающей
реставрации, то же использование контр· революционной мелкоты для
„работы на местах",
чтобы оправдать более или менее
щедрое покровительство иностранных империалистов.
В несколько иной плоскости, но не менее ясно,
сказалось иностранное влияние и в процессах печати, и в процессах
оформленной „республиканской" оппозиции. Здесь это влияние выявилось,
главным образом, в некоторых красочных и типичных фигурах „идейных"
противников кемализма.
Редактор „Танина" — Гуссейн-Джахид... Блестящий
„европеец", владеющий в совершенстве французским, английским и немецким
языками. Любимец „европейской" колонии Константинополя, вылощенный,
изящный, светский, остроумный и т. д. и т. д. По существу—типичнейший
идеолог портовой буржуазии, хищнических компрадорских верхушек ее,
живших и стремящихся снова бойко и роскошно зажить за счет
посредничества между иностранным капиталом, „возродителем Турции", и
внутренним турецким рынком, подлежащим такого рода „возрождению".
Обвиняемый по смирнскому процессу и по ангорскому
процессу иттихадистов—Лднан-бей. Видный в прошлом младотурок. Видный еще
недавно деятель правого крыла народной партии. Впоследствии ушел в
оппозицию и докатился до... суда независимости. Европейски образованный
врач. Сторонник „западной ориентации". Представитель того течения
общественной мысли, которое грезит английским парламентаризмом, как
формой сдержки революционных факторов. Представитель того довольно
обширного слоя турецкой буржуазии, которая противопоставляет Стамбул
Ангоре. В экономическом разрезе его идеология совпадает с более
—
29 —
выраженной и менее затуманенной „парламентаризмом"
идеологией Гуссейн-Джахида.
Наконец, типичен участник смирнского процесса депутат
оппозиционер Бекир-Сами-бей. Бывший министр иностранных дел. Дипломат. В
прошлом и настоящем „ликвидатор". Яркий представитель отчаивающихся
государственных деятелей, впадающих в панику при виде трудностей и
препятствий, постоянно и неизбежно сопровождающих борьбу кемалистов за
политическую и экономическую независимость Турции. Этот оппозиционер
1925—26 годов, в сущности, определился вполне во время Версальского
конгресса, когда он проявил свое неверие в революционную силу
английского движения, выдвинув проект американского мандата. Этот эпизод
тесно связывает его в исторической перспективе с деятелями типа Лднана,
усиленно проводившими в свое время концессию Честера, по существу также
устанавливавшую „американский мандат" в виде гарантии турецкого
суверенитета заинтересованностью американского капитала.
* * *
Таким образом, политические процессы доказали попытки
просачивания в турецкую политическую жизнь через подземные потоки
реакции иностранного империалистического влияния, стремившегося взорвать
изнутри турецкую независимость.
Было бы грубой ошибкой полагать, что иностранные
интриги, поскольку они вскрыты публичными заседаниями суда, выражались в
подкупе, вообще в использовании личной заинтересованности заговорщиков
разных типов. Бывало и это." У курдских шейхов найдено было иностранное
золото. Но в общем и целом дело велось тоньше и потому представляло
большую опасность.
Империализм стремился использовать не столько личную,
сколько классовую заинтересованность реакционных и оппозиционных кругов.
Во взаимодействии противоправительственных факторов иностранный капитал
не играл роли непосредственного участника, а использовал то
обстоятельство, что политические группировки современной Турции
сложились в значительной степени под влиянием различия в отношении к
иностранному капиталу.
—
зо —
Кемализм в свое время сделал попытку слить воедино в
каком-то идеалистическом „Bürgerfrieden" все противоположные
экономические интересы социальных групп нации. Этой попыткой был
Смирнский экономический конгресс. Предполагалось устроить как-то так,
чтобы и портовая буржуазия, заинтересованная в эксплоатации внутреннего
крестьянского рынка иностранным импортом, и внутренняя буржуазия,
заинтересованная в росте внутреннего товарооборота, и крестьянство, и
рабочие—все „работали на пользу нации", включая в это „священное
единение" даже курдских феодалов.
Конечно, мечта оказалась беспочвенной и кемализм,
сделал из неудачного опыта, как всегда, решительные выводы. Ставку на
„вся и всех" сменила систематическая работа по подведению под народную
партию основной социальной базы—крестьянства и внутренней буржуазии.
Отсюда и возник разрыв между кемализмом и портовой буржуазией. Отсюда
развился целительный процесс в народной партии, отбросившей в оппозицию
свое правое крыло. Отсюда выяснилось и углубилось программное и
фактическое противоположение „анатолийского" кемализма портовому — в
наиболее ярком выражении стамбулийскому—иттихадизму.
Компрадорская природа портовой буржуазии тянула ее к
политическому угодничеству перед иностранным капиталом и сталкивала ее с
„идеологических высот" в заговорщицкое подполье, толкала к союзу с
монархической и клерикальной реакцией, только бы разрушить
препятствие—ангорский правительственный блок, сливший крестьянство и
мелкую и среднюю буржуазию Днатолии для экономической самозащиты и
возрождения страны.
Эту картину и проявили политические процессы
указанных 18 месяцев. Вокруг парламентской, a затем нелегальной
оппозиции—кристализация всех „недовольных" и в общей пестрой массе
заговорщиков общая объединенная вражда к режиму, не дающему ходу
политическим поползновениям иностранного капитала, а потому суживающему
пределы его деятельности и бьющему по карману посредническую буржуазию.
Часть ее представителей в реставрации, часть в „парламентарном" режиме,
но все в низвержении кемализма наметили путь к „восстановлению" своего
классового благополучия.
— 31 —
Общая классовая ненависть связала полудикого фанатика-феодала шейха
Сайда с блестящим баловнем дипломатических и банковских салонов
Гуссейн-Джахидом. И тут и там сыграл роль иностранный империализм.
Разница в оттенках. Но как один фунт стерлингов не отличается от другого
фунта, хотя бы один лежал в раздушенном портмонэ, а другой в засаленном
кармане, так и социальные основы всех указанных заговоров аналогичны.
