Д. Бовыкин

Ни короля, ни анархии.

Исполнительная власть в Конституции III года республики

Статья опубликована в сборнике
"Исторические этюды о Французской
революции. Памяти В.М.Далина".М.1998.

Когда летом 1795 года Конвент занимался обсуждением проекта новой Конституции, вопрос о структуре будущей исполнительной власти вызывал едва ли не наибольшее количество разногласий, как в стенах Ассамблеи, так и в обществе в целом.

В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что на протяжении почти трех последних лет Конвент фактически сосредотачивал в своих руках и исполнительную, и законодательную власть. Хотя, как известно, по проекту, представленному Национальному собранию «Комиссией одиннадцати»⁽¹⁾, исполнительная власть вручалась Директории из пяти человек: избираемой Советом Старейшин из списка, составленного Советом пятисот, фактически, дебаты о способах ее организации начались задолго до официального обсуждения проекта в Конвенте.

Анализ этих проблем кажется немаловажным сразу в нескольких аспектах. С одной стороны, он позволяет проследить, в какой мере термидорианцы опирались на наследие Просветителей, каким образом их идеи (в частности, по поводу необходимости разделения властей) трансформировались по прошествии шести лет революции. С другой стороны, небезынтересна и иная проблема: синтез идеологических представлений и реального опыта, совмещение теории и практики. Неминуемо встает и третий вопрос, хотя он, по большей части, и выходит за хронологические рамки данной статьи: насколько верно представление о том, что будущие конфликты между исполнительной и законодательной властью, сотрясавшие режим Директории на протяжении всех четырёх лет её правления, были, в известной степени, изначально «заложены» в текст Конституции III года республики.

Прежде всего обратимся к переписке Комиссии одиннадцати, в которую со всей страны стекались предложения по конституционным вопросам. Анализ документов показывает, что до 5 мессидора III года республики (23 июня 1795 года), когда Буасси д’Англа предал гласности проект Комиссии, полученные ей проекты во многом основывались на уже существующем тексте Конституции 1793 года(2). Напомним, что в ней предусматривалось создание Исполнительного совета из 24 человек, избираемого Законодательным корпусом на полгода из списка, составляемого собраниями выборщиков в департаментах.

Однако уже в то время многие корреспонденты Комиссии предлагали меньшее число членов исполнительной власти – в диапазоне от одного(3) до восемнадцати(4). Помимо этого, им нередко казалось разумным продлить срок полномочий Совета – иногда вплоть до пожизненного назначения его членов(5).

После 5 мессидора, когда стало ясно, что проект Комиссии представляет собой не «органические законы» к Конституции 1793 года, как это первоначально планировалось, а совершенно самостоятельный текст, заочная дискуссия в приходящих в Конвент письмах разгорелась с новой силой.

Остановимся на нескольких ключевых вопросах, больше всего волновавших авторов проектов.

Первая проблема, которая вставала перед ними, – как именно следует избирать Директорию. Уже до 5 мессидора идея избрания исполнительной власти Законодательным корпусом практически не вызывала возражений, хотя некоторые предлагали, чтобы ее избирали выборщики(6) или даже первичные собрания(7). После этой даты обсуждение данного вопроса окончательно утихает. По большому счету, основа у всех приходящих в Комиссию проектов, которые касались этой проблемы, становится одна и та же: Директорию избирает Законодательный корпус(8). Все остальные предложения (например, отдающие приоритет первичным собраниям(9)или рассматривающие обе власти как единое целое(10)) можно считать маргинальными.

Вторая характерная черта ряда проектов – взгляд на исполнительную власть как на часть законодательной (здесь могли сказаться как воспоминания о монархии, так и влияние Конвента и его комитетов)(11). При этом авторы, стремящиеся предоставить ей возможность влиять на принятие законов, прежде всего, вспоминали о праве вето(12), хотя, по большей части, это вето мыслилось как временное и ни в коем случае не окончательное.

Целая серия предложений касалась учреждения поста единого главы государства. С одной стороны, в нём видели залог сильной исполнительной власти, поскольку существование пяти (и, тем более, двадцати четырех) её равноправных руководителей неизбежно должно было привести к разногласиям или соперничеству. «Ваша честная душа отвергает эти пагубные предположения, – писал один из корреспондентов Комиссии, обращаясь к Буасси д’Англа, – но опыт прошлого не должен пройти даром»(13).

С другой стороны, многие опасались, что от подобного шага не так уж и далеко до реставрации монархии. О том, что президент легко может получить пожизненные полномочия, а затем и превратиться в короля, писалось в то время даже в газетах(14).

Стоит отметить также, что количество членов Директории во многих проектах было тесно связано с предполагаемыми направлениями работы. Так, например, в одном из них предлагалось назначить двух консулов, один из которых занимался бы внутренними делами, а другой, – внешними(15). Любопытно при этом, что ряд авторов вольно или невольно проецировал в будущее уже существовавшую по Конституции 1791 года систему власти: король и его министры. В этом случае исполнительная власть имела единого главу, а конкретные направления работы распределялись между его подчиненными(16).

Поскольку проект Конституции III года республики предполагал возвращение к цензовой системе выборов, этот круг вопросов не мог не возникнуть и в связи с исполнительной властью. По отношению к членам Директории цензов предлагалось сразу три: имущественный(17), оседлости(18) и возрастной (колеблющийся в пределах от 30(19) до 50(20) лет).

Небезынтересно и то, по каким вопросам разделялись мнения внутри самой Комиссии, хотя сразу оговоримся, что дошедшие до нас архивные материалы содержат в основном варианты окончательного проекта и, по большому счету, не дают возможности судить об этапах его формирования. Однако мы всё же можем увидеть, что, например, поступало предложение сделать так, чтобы Совет старейшин предлагал список кандидатов, а Совет пятисот его утверждал(21). Обнаруживаются разногласия и по возрастному цензу для Директоров: одни считали, что им должно быть не менее 35 лет(22), другие – не менее 40(23).

Был и еще один момент, о котором упомянал Лувэ: члены Комиссии опасались, что если доверить избрание исполнительной власти народу, то тот может вообще избрать Бурбонов(24). Трудно сказать, насколько такая опасность была реальна. Для нас важно иное –упоминание о том, что законодатели заранее пытались ограничить выбор народа-суверена.

Перейдем к дискуссии в Конвенте. Первый вопрос, который там возник, был тот же, что и у авторов проектов: как следует избирать Директорию?

Прежде всего отметим, что разнообразие мнений, прозвучавших с трибуны Конвента, было даже большим, чем в переписке Комиссии. Так, например, Эшассерьо-старший предложил чтобы собрания выборщиков называли 86 человек, из них Совет пятисот оставлял 25, а Совет старейшин - четырех(25). В ответ на это Тибодо привел следующий аргумент: поскольку Законодательный корпус уже будет избран народом, зачем же его лишать одной из принадлежащих ему функций (как будто эти функции не определялись той же самой конституцией). Майль также заявил, что прямое участие народа в избрании Директории нежелательно, поскольку в таком случае Директория будет в большей степени представлять народ, чем Законодательный корпус: ведь каждый депутат избирается только одним департаментом, Директория же – всеми.

Дюбуа-Крансе, скорее всего не ведая об этом, повторил предложение из переписки Комиссии избирать столько членов Директории, сколько будет направлений работы – эта идея не понравилась, нашли аналогию с министрами при Старом порядке, к тому же решили, что не будет коллективной ответственности, которую посчитали необходимой.

Сен-Мартену показалось более логичным обратное движение избирательного списка по сравнению с проектом Эшассерьо-старшего: Совет пятисот называет 40 человек, Совет старейшин – 15, а окончательное решение принимают собрания выборщиков. Женисье предложил, чтобы Советы пятисот и старейшин назначали соответственно двух и трех членов Директории; Ланжюине – чтобы их выбирал Совет пятисот из списка Совета старейшин; Виллетар – на совместном заседании двух Советов, и так до бесконечности, пока Майль не высказал неожиданную мысль: поскольку согласия нет, пусть все останется как в проекте Комиссии одиннадцати – выбирает Совет старейшин из списка, предоставляемого Советом пятисот – это решение и утвердили(26).

В этом хоре голосов обращает на себя внимание выступление депутата Гюйемарде. Но не каким-либо еще более оригинальным способом избрания Директории, а следующей высказанной мыслью: Совет пятисот всегда сможет составить список из пяти человек, которые реально должны быть избраны, разбавив его необходимым количеством ничтожеств(27).

Тогда эта ремарка прошла абсолютно незамеченной, но сегодня ее интересно сопоставить с рассказом, приведенным в одной из статей А.Матьеза, о том, как на самом деле готовились выборы первых пяти директоров. По его словам, узкий круг приглашенных собрался у Виллетара, и они «решили составить список из 45 имен, совершенно неизвестных, земледельцев, мэров, администраторов дистриктов, мировых судей», включив в него 5 депутатов Конвента(28).

Отметим и еще одно предложение, хотя о его существовании мы можем судить только опираясь на мемуары Тибодо. По его словам,  выступали за то, чтобы первый состав Директории был избран самим Дону, Лувэ, Сийес и Камбасерес Конвентомновые органы власти (а Ланжюине, Лесаж, Буасси д'Англа и , не дожидаясь выборов в Ларевельер. Признаться, подобное свидетельство кажется нам -Лепо якобы были против)(29)достаточно сомнительнымкасающейся названных лиц (в частности, маловероятно, чтобы , особенно в части, и Донупойти на столь грубое нарушение еще не принятой конституции). , и Сийес призывали бы изначально Однако полностью сбросить его со счетов мы все же не решились.

Как известно, ввести институт президентской власти Конвент не рискнул, посчитав это слишком опасным и решив, что пусть лучше Директория будет коллегиальным органом(30). Показательно в этом плане адресованное Сийесу письмо Бодена, где тот приглашался на заседание Комиссии 3 термидора III года (21 июля 1795 года). В письме говорится: «Единственная цель сегодняшнего совещания – пересмотреть проект организации исполнительной власти, не отступая от однозначно (invariablement) принятого принципа не доверять ее одному лицу под каким бы то ни было названием»(31). Однако необходимо отметить, что, если верить воспоминаниям Тибодо, в Комиссии с подобным предложением все же выступали Лесаж, Ланжюине и Дюран-Майян(32).

В то же время некоторые депутаты были искренне убежденны, что во Франции между президентом и королем можно поставить знак равенства. Вот как говорил об этом, например, Ларевельер-Лепо еще 24 мессидора (12 июля): «Вам не осмеливаются сказать о короле, но говорят о президенте; они хотят его видеть независимым, иными словами, неприкосновенным...»(33).

Справедливости ради отметим, что поставить одного человека во главе правительства очень часто требовали за пределами Конвента конституционные монархисты. Ж.-Г.Пельтье, роялист, издававший в Лондоне журнал «Париж в 1795 году», вообще считает, что дискуссия по вопросу об организации исполнительной власти длилась так долго «из-за беспокойства, что назовут пять новых королей Франции»(34).

Граф де Воблан, написавший «Размышления об основах Конституции», поддержанные Фрероном и заинтересовавшие Бодена, писал в мемуарах, что он не требовал восстановления монархии: «Я требовал две палаты и единого человека во главе правительства. Это было много для того времени, когда безумные революционеры еще сохраняли свою власть над многими умами, и в особенности над большинством Конвента». Разумеется, аргументы были самые убедительные: «Я доказывал невозможность поддержания согласия между пятью людьми, ответственными за управление огромной страной»(35). А генерал Дюмурье предлагал «переплести в одну книгу пять томов Директории»(36).

Роялисты, которым не удалось добиться своего, сохраняли оптимизм, поскольку «предвидели, что пять человек, составляющих исполнительную власть, уступят вскоре высшую власть одному»(37). Или же, как Ламот-Лангон, принимая желаемое за действительное, считали, что «именно король скрывался под именем пяти Директоров»(38), что это был «несовершенный образ конституционной монархии, но все же лучше анархии 1794 года»(39).

Безусловно, следует отметить тот страх, который испытывали многие депутаты перед излишне сильной Директорией. При чтении материалов дискуссии нас не покидает ощущение, что составлялся не проект организации исполнительной власти в стране, а планы, как обуздать джина, которого сами же авторы проекта собирались выпустить из бутылки. Не случайно, начиная обсуждение той его части, которая касалась Директории, Тибодо говорил: «Начнем с того, чтобы не видеть в исполнительной власти монстра, всегда готового пожрать свободу; я хотел было даже сказать тем, кто так считает, не создавайте ее вовсе, если бы не боялся, что меня поймают на слове»(40).

Вновь и вновь сказывались слишком свежие воспоминания о «Великих комитетах», а, возможно, и о монархии, вступившей в сговор с интервентами. Так, например, депутаты полагали, что предоставлять Директории право вести переговоры и подписывать договоры с другими державами опасно (Эшассерьо-старший), да и вообще опасно предоставлять Директории какие-либо права: а вдруг, без тени иронии предполагает Таво, ее привлекут на свою сторону зарубежные державы, чтобы вторгнуться в пределы Франции - что делать тогда? (Его невозмутимо успокоил Ларевельер-Лепо, сказав, что у Франции слишком большая территория, чтобы это привело к серьезным последствиям)(41).

Споры возникли даже по вопросу о том, имеет ли Директория право сначала объявить войну, а потом поставить об этом в известность Законодательный корпус. И если бы не вмешательство Тибодо, напомнившего, что контроль над армией и налогами все равно остается в руках законодателей, в конституции могло бы быть записано, что война объявляется только после дискуссии в Советах(42).

А когда Эрманн, ссылаясь на опыт США, предложил предоставить Директории право возвращать в Совет пятисот те законы, которые, по её мнению, невозможно исполнять (добавив, что только Директория будет реально представлять себе положение дел в стране), то несмотря на поддержку Ланжюине и Дону, поправка была провалена под крики: «Это вето! Это король!»(43).

Естественно, что в такой атмосфере вопрос Лаканаля, соответствует ли столь немощная исполнительная власть нации в 26 миллионов человек(44), равно как и ремарка Сен-Мартена о том, что она оказывается полностью подчинена законодательной («законодательный корпус ее назначает, законодательный корпус ее разоблачает, законодательный корпус ее обвиняет; и если одному из ее членов необходимо отлучиться на денек от места расположения Директории, надо, чтобы он преклонял колена перед законодательным корпусом, дабы получить его согласие»(45)), остались без ответа.

Еще одна проблема, которая неоднократно обсуждалась депутатами в ходе дискуссии о новой Конституции, была связана с возрастным цензом. Не затрагивая здесь вопросов возрастных ограничений для депутатов палат, отметим, что основными возражениями против необходимости подобных нововведений были два следующих тезиса.

Во-первых, некоторым представлялся достаточно зыбким и необоснованным возрастной рубеж, переступив который человек в течение всего лишь одного дня начинал удовлетворять условиям, которые еще накануне не допускали его до выборной должности(46).

Во-вторых, депутаты боялись, что люди в возрасте могут оказаться мало привязаны к революции(47), а молодежь, напротив, слишком амбициозна, чтобы обеспечить стабильность(48).

Разумеется, играли роль и честолюбивые стремления самих членов Конвента, хотя сразу оговоримся, что средний возраст депутатов, участвовавших в дискуссии по Конституции (42 года) был вполне достаточным для занятия любой должности.

В итоге всё же было решено установить возрастной ценз для членов Директории – 40 лет, а также специально отметить, что они могут избираться только из бывших депутатов Законодательного корпуса или из министров (с отсрочкой до IX года республики), однако не ранее чем через год после окончания легислатуры (с отсрочкой до V года республики).

Однако это положение об отсрочке, прошедшее во время первого чтения практически без обсуждения, во втором вызвало опасения члена самой Комиссии одиннадцати – Тибодо. На заседании 28 термидора (15 августа) он потребовал его отмены, заявив: «Эта статья дает повод для клеветы; говорят, что она принята лишь для того, чтобы в  Директорию могли войти члены Конвента»(49).

В ответ слово взял Камбасерес, подчеркнувший, что предмет дискуссии слишком незначителен, чтобы на нём стоило останавливаться: надо думать только о Республике. Однако он не опроверг обвинений, спросив лишь: «Но на каком основании надо лишать возможности служить народу тех, кто его устраивает? Разве эти коллеги не разделяли наши труды и опасности? Не основывали вместе с нами Республику? (...) Было бы смешно допускать в Директорию только членов Конвента, но не политично и несправедливо вообще исключать их всех». Однако внесенное тогда же и поддержанное Ланжюине предложение Комиссии одиннадцати о назначении министров с 25 лет не прошло, причем аргументом здесь служили чисто формальные причины: по этой же конституции для простого судьи требовалось достичь возраста в 30 лет. Никакие ссылки Ланжюине на то, что чем моложе, тем энергичнее, не помогли, а Камбасерес на сей раз промолчал, видимо, удовлетворившись достигнутым(50).

Вообще, нетрудно заметить, что если современными историками споры об организации будущей государственной власти рассматрива­ются в известной степени абстрактно, то для современников за ними во многом стояли конкретные лица.

В этом плане небезынтересно посмотреть, кто, с их точки зрения, имел наибольшие шансы быть избранным в Директорию. Уже упоминавшийся Ж.-Г.Пелтье называл «Буасси д'Англа, Камбасереса, Дульсе де Понтекулана, Лувэ и Ланжюине»(51). Приведем и еще несколько слухов о том, кто станет директорами – на этот раз из французских газет: Камбасерес, Буасси, Лувэ, Дульсе и Ланжюине(52); Сийес, Камбасерес, Монтескью, Редерер, Буасси, Лесаж (из Эр-и-Луары), Рошамбо, Семонвиль и Бартелеми(53); Сийес, Лувэ, Крезе-Латуш, Камбасерес, Трейард, Мерлен (из Дуэ), Ларевельер-Лепо и Баррас(54).

В этих списках интересными кажутся две вещи. С одной стороны, из многих названных политиков «не угадали» никого, кроме Барраса и Ларевельера-Лепо, с другой – очень часто называются имена членов Комиссии одиннадцати.

Но вернемся к дискуссии. Помимо цензовых проблем, активно дебатировался вопрос о том, где именно необходимо размещать будущие органы государственной власти; стоит ли совмещать в одной коммуне и Законодательный корпус, и Директорию.

Обратим внимание на то, что проблема взаимоотношений Парижа и провинции могла бы сама по себе составить тему для крайне интересного исследования. И если в Комиссии лишь Тибодо, насколько нам известно (да и то с его слов), выступал за то, чтобы убрать Законодательный корпус из Парижа(55), то в переписке и в памфлетах эта тема звучит постоянно.

С определенной осторожностью можно заметить, что для авторов многих писем Париж – нечто загадочное, непредсказуемое, и потому опасное. Большое количество населения порождает анархию, что, в свою очередь, может привести к новым революциям(56). Это город «развращающий и развращенный, где многочисленные негодяи бодрствуют без устали, а честные граждане слишком часто спят»(57).

Соответственно, те, кто выступал за территориальное разделение Директории и Законодательного корпуса, нередко полагали, что, в крайнем случае, Директорию можно и оставить в Париже, но вот депутатов стоило бы из столицы куда-нибудь переместить(58). Хотя идеально было бы, чтобы ни одна из властей не оставалась в столице(59). Однако Конвент не принял во внимание эти соображения: в Конституции было специально сказано, что Советы должны всегда заседать в одной коммуне, не уточняя, в какой именно (ст. 58 Конституции III года), а ст.171 требовала, чтобы в той же коммуне размещалась и Директория.

Как видим, предосторожностей обсуждалось немало. Ну а о том, что получилось в итоге, написал Э.Кинэ: «Тщетна всякая человеческая предусмотрительность подобного рода, если обычаи не утверждают ее. Никто не предчувствовал тогда, что единственно, чего добьются от этих двух собраний, это – что одно из них продаст другое, и что из пяти директоров трое продадут Директорию. И та предосторожность, которую предпринимали для спасения себя, должна была служить им гибелью»(60).

Хотя, в принципе, о том, сильна или слаба была Директория, мнения в историографии отнюдь не едины. Среди современников нередко бытовало мнение о том, что Директория не была обделена полномочиями. «Изготовители этой конституции, - считает Бартелеми, - придали большой объём власти Исполнительной Директории, не сомневаясь, что они и будут избраны, чтобы ей пользоваться»(61). С ним согласны Люсьен Бонапарт, писавший, что «в 1795 году у Исполнительной Директории было больше власти, чем у Людовика XVI»(62), и Тэлландье, с горечью отмечавший, что «в 1789 году на первом месте была нация, в 1795 – правительство»(63).

В то же время необходимо подчеркнуть, что преобладающим мнением, как среди очевидцев событий, так и в позднейшей историографии, было совсем иное: у Директории слишком мало власти(64). Как писал М.Лайонс, «исполнительная власть была фатально и умышленно ослаблена»(65).

Но еще большее число современников мыслили в другой плоскости. Не «много – мало», а «хорошо – плохо». И они считали, что правительство республики по этой Конституции было организовано плохо. Кто ругает дополнительное разделение власти между Директорией и министрами и уверен, что нельзя, чтобы Законодательный корпус обвинял Директоров(66), кто просто считает план организации исполнительной власти «неправильным и противоречащим мудрым взглядам, продиктовавшим остальную часть проекта»(67), кто подчеркивает, что право надзора за чиновниками, по сути дела, принадлежит Совету Старейшин(68). Недочеты видятся едва ли не в каждой статье Конституции.

Одним словом, как восклицал А. Лезэ де Марнезиа в статье с характерным названием «Что такое Конституция 1795 года?»: «Король каждые три месяца(69)! Исполнительная власть из пяти человек или, лучше сказать, две исполнительные власти вместо одной! Ответственные Агенты и их Директор также ответственен! Общая ответственность – и без вето!  Буасси считает, что исполнительная власть должна быть сложной (complex), я же считаю, что она должна быть единой»(70).

Однако понимание и анализ реализации в Конституции IIIгода определенной схемы организации исполнительной власти невозможны без рассмотрения еще одной темы: как понимали современники принцип разделения властей.

Сразу отметим, что по поводу самой необходимости разделения властей разногласий практически не было, хотя многие термидорианцы исходили при этом из разных изначальных посылок. Вот, например, какие доводы приводил один из памфлетистов, Ронзье:

1. Главное – это справедливость: закон един для всех. Следовательно, надо, чтобы те, кто его принимает, были абстрагированы от исполнения, не пытались придумывать выгодные себе же законы.

2. «Исполнение несовместимо с обсуждением». Пока закон будет обсуждаться, уже станет поздно его применять.

3. «Одна из необходимых гарантий прав человека»(71). Как говорил Тибодо, «свободу составляет лишь разделение властей, их независимость»(72).

В Конвенте полнее всего эту теорию развивал Сийес. «Одно единство означает деспотизм, одно разделение – анархию, – говорил он. – Разделение, совмещенное с единством, дает социальные гарантии, без которых всякая свобода непрочна». «Я знаю лишь две системы разделения властей, – продолжал он, – систему равновесия (l'equilibre) и систему состязательную (le concours), или, говоря иными словами, систему противовесов и систему организованного единства».

При этом две палаты, даже если у одной есть право вето – это система «единого действия», это деспотизм (поскольку обе палаты все равно принадлежат к власти Законодательной). Однако именно так работает система противовесов, которая реализована, например, в Англии, хотя, по мнению Сийеса, она и не дает реального равновесия.

Публицисты, отмечает он, часто путают «единство действия» и «единое действие». «Мы хотим первого, они устанавливают второе». У строящих дом рабочих существует единство действия, но отнюдь не единое действие. Соответственно, эти понятия необходимо четко различать.

Вторая система – не давать несколько голов одному телу, а разделить их, придав к тому же одной или обеим право вето. Это состязательная система. «В системе равновесия, – отмечал Сийес, – учреждают постоянную гражданскую войну между народным представительством и исполнительной властью»(73).

Как мы видим, если следовать теории Сийеса, проект Комиссии не учреждал реального разделения властей, поскольку вся власть находилась в руках Законодательного корпуса, а наличие у него «нескольких голов» реально ничего не меняло. Однако для депутатов эти построения были слишком отвлеченными и абстрактными. Они считали, что достаточно не предоставлять Законодательному корпусу впрямую исполнительную власть, и разделение властей будет реализовано.

Безусловно, на эту решимость повлиял и опыт последних лет, когда Конвент не имел реального противовеса(74). Было и подходящее теоретическое обоснование: поскольку нация слишком велика, она делегирует часть своей власти представителям, которые разделены на две части – принимающие законы и исполняющие их(75).

Поскольку теория разделения властей обычно ассоциируется для нас с трудами Монтескье, который не раз упоминался во время дискуссии в Конвенте(76), отметим, он предлагал вручить законодательную власть «и собранию знатных, и собранию представителей народа»(77), от чего было вынуждено отказаться уже Учредительное собрание. К тому же философ не видел ничего страшного в том, чтобы доверить исполнительную власть монарху, что на шестом году революции для многих членов Конвента было неприемлемо. Не предоставили исполнительной власти и права вето, которое Монтескье считал необходимым для того, чтобы она реально могла противостоять законодательной(78).

Таким образом, как писал Б.Манен, революция расходится с Монтескье в том, каким образом должно быть произведено разделение властей(79), однако положение о том, что исполнительную власть ни в коем случае нельзя вручать кому-либо из членов законодательного собрания, все же было проведено в жизнь (не считая небольшой отсрочки до выборов V года). Вводилось и предусматриваемое философом деление на две палаты. Баррас в своих мемуарах прямо пишет, что это было сделано не без влияния Монтескье(80).

Однако при всем при этом можно сказать, что большинство современников было уверено, что принцип разделения властей в Конституции реализован. Как правило, историки (в том числе и историки права)(81) также не отказывают ей в этом; более того, многие из них считают, что он был доведен до своего логического завершения, если не до абсурда.

И в самом деле, Законодательный корпус вроде бы не мог напрямую вмешиваться в работу Директории, требуя от нее лишь ежегодный финансовый отчет, а Директория, в свою очередь, практически не имела возможности вмешаться в составление законов. Все было сделано, чтобы разграничить обязанности двух ветвей власти; помимо этого, они могли сноситься друг с другом только посредством специальных государственных посланников. Отметим, что подобные оценки берут свое начало уже в XVIII веке, в том числе, например, у Неккера(82).

В то же время существует и иная точка зрения, блестяще представленная профессором права Мишелем Тропером. Он отмечает, что в конституционной традиции, известной XVIII веку, существовало два способа взаимодействия властей между собой. Один, – «равновесие властей» – не предусматривал жесткую специализацию, предоставляя исполнительной власти её главное оружие: право вето. Таким образом, исполнительная власть в некотором роде становилась частью законодательной, поскольку приобретала право влиять на составление законов. С его точки зрения, именно эти идеи защищал Монтескье в VI главе XI книги «Духа законов»; по этому принципу были построены конституция Массачуссетса и государственное устройство Англии.

Второй способ, – «абсолютное разделение властей» – исходил из того, что их функции необходимо резко разграничить, установив при этом иерархию, подчинение исполнительной власти законодательной. С того момента, как исполнительная власть оказывалась полностью отстраненной от составления и принятия законов (и, как следствие, лишена права вето), она становилась лишь простым орудием законодательной. За это выступал Руссо, эти идеи восприняли конституции Пенсильвании и Франции в 1793 году.

Помимо того, что эту классификацию любопытно сопоставить с только что приведенными воззрениями Сийеса, нетрудно заметить, что в Конституций III года реализован второй способ организации властей.

Директория не просто избирается Советами, она к тому же полностью зависит от них, поскольку ее члены в любой момент могут быть обвинены с  достаточно расплывчатой формулировкой: за действия, направленные  на свержение конституции. Это подразумевало, что Директория  становится простым исполнителем не только принятых законов, но и политической воли законодателей. Вместе с тем, она оказывается  лишенной права вето, законодательной инициативы, права  ратификации мирных договоров, не может выносить суждение о  легитимности выборов, не назначает высших финансовых должностных  лиц республики.

Что же тогда подразумевалось под разделением властей? М.Тропер отвечает и на этот вопрос. С точки зрения термидорианцев, как и в 1789 году, разделить власти – означало не допустить их сосредоточения в одних руках, не допустить деспотизма. Более того, разговоры о необходимости создания сильной исполнительной власти также укладываются в эту концепцию. Сильной, но не по отношению к законодательной, а по отношению к администрации, отданной под ее начало.

Но итоговый вывод М.Тропера идет еще дальше: термидорианцы и не ставили перед собой задачу заложить в конституцию какой-либо способ разрешения конфликтов между властями, поскольку в иерархической структуре по определению один приказывает, а другой подчиняется(83).

Анализ дискуссии не позволяет ответить на вопрос, в какой мере депутаты, за исключением разве что Сийеса, отдавали себе отчет в том, что такое истинное разделение властей. Скорее, нам кажется обратное: большинство из них искренне хотело его добиться, воспринимая эту формулу как некое магическое словосочетание, должное уберечь от многих бед, но в реальности плохо представляя себе, что же это такое на самом деле. Что и привело в итоге к построению системы, внутреннюю логику которой описывает М.Тропер.

Однако для термидорианцев существовала и иная логика, которую можно выразить в популярном в ту эпоху лозунге: «Ни деспотизма, ни анархии».

Иными словами, с одной стороны, Директория должна быть достаточно эффективной. С другой, – она не должна была стать слишком сильной, не должна была иметь возможность подчинить себе народных представителей. Нетрудно заметить, что последняя идея во многом превалировала над первой: исполнительную власть фактически подчинили законодательной. Но спустя всего лишь четыре года она освободилась от этой опеки.

Примечания

[1] Изначально это комиссия была создана для выработки органических законов (дополнений) к Конституции 1793 года, однако впоследствии ей было принято решение составить новый текст конституции. В окончательный состав комиссии входили депутаты Буасси д'Англа, Берлье, Боден, Дону, Дюран-Майян, Крезе-Латуш, Ланжюине, Ларевельер-Лепо, Лесаж, Лувэ и Тибодо.

[2] См., например: Archives Nationales (далее – A.N.), C 228, d.183 bis * 4/2, doc.45. 12 prairial de l’an III.

[3] A.N., C 228, d.183 bis * 4/2, doc.70. 22 prairial de l’an III.

(4) A.N., C 227, d.183 bis * 3/2, doc.77. 14 floreal de l’an III.

(5) A.N., C 228, d.183 bis * 4/1, doc.14. 6 prairial de l’an III.

(6) A.N., C 228, d.183 bis * 5/1, doc.7. 12 floreal de l’an III.

(7) A.N., C 228, d.183 bis * 4/1, doc.34. 8 prairialde l’an III.

(8) A.N., C 232, d.183 bis * 13, doc.20. 23 thermidorde l’an III.

(9) A.N., C 228, d.183 bis * 5/3, doc.81. S.d.

(10) A.N., C 228, d.183 bis * 5/1, doc.25. 10 messidor de l’an III.

(11) A.N., C 228, d.183 bis * 4/3, doc.89. 20 prairial de l’an III.

(12) См., например: A.N., C 228, d.183 bis * 4/3, doc.94. 23 prairial de l’an III. И республиканцы, и роялисты, писала в это время мадам де Сталь, одинаково заинтересованы в сильной исполнительной власти, как в защите против анархии. Stael, madame de. Reflexions sur la paix interieure. // Oeuvres completes de madame la baronne de Stael-Holstein. Paris, 1838, p.53.

(13) A.N., C 232, d.183 bis * 12, doc.7. 12 messidorde l’an III.

(14) Анонимное письмо. La Sentinelle, N XII, 17 messidor de l’an III (5.07.95), p.47; N XIII, 18 messidor de l’an III (6.07.95.), p.50-51. Более подробно этой темы мы коснемся немного ниже, когда речь зайдет о дискуссии в стенах Конвента.

(15) A.N., C 227, d.183 bis * 3/3, doc.100. S.d.

(16) См., например: A.N., C 227, d.183 bis * 3/1, doc.13. S.d.

(17) См., например: A.N., C 228, d.183 bis * 4/3, doc.90. 18 prairial de l’an III.

(18) См., например: A.N., C 228, d.183 bis * 4/1, doc.14. 6 prairial de l’an III.

(19) A.N., C 227, d.183 bis * 3/3, doc.112. 5 prairialde l’an III.

(20) A.N., C 228, d.183 bis * 4/1, doc.25. 15 prairial de l’an III.

(21) A.N., C 232, d.183 bis * 15A, doc. 24.

(22) A.N., C 232, d.183 bis * 15A, doc. 8; Ibid., d.183 bis * 15B, doc. 37; Ibid., d.183 bis * 15C, doc. 68, 69.

(23) A.N., C 232, d.183 bis * 15B, doc.38.

(24) Madelin L. La Revolution francaise. La dictature jacobine et la fin de la Convention. Paris, 1979, p.226.

(25) Gazette national ou Moniteur universelle (далее –  Moniteur), N 312, p.1258.

(26) Moniteur, N 313, p.1260-1263.

(27) Moniteur, N 313, p.1262.

(28) Mathiez A. Le personnel gouvernemental du Directoire. //AHRF, t.X, 1933, p.386.

(29) Thibaudeau A.-C. Memoires sur la Convention et le Directoire. Paris, 1824, vol.1, p.206.

(30) Moniteur, N 283, p.1140.

(31) A.N., 284 AP 9, doss.5.

(32) В соответствии с тем же источником, сам Боден вместе с Дону был за то, чтобы поставить во главе исполнительной власти двух консулов. Thibaudeau A.-C. Memoires.., p.183.

(33) Moniteur, N 299, p.1204.

(34) Peltier J.-G. Paris pendant l’annee 1795. Londres, 1795, Vol.1, N 7, 18.VII.95., p.440.

(35) Vaublanc. Memoires sur la Revolution de France et recherches sur les causes qui ont amene la revolution de 1789 et celles qui l’ont suivie. Paris, 1833, vol.2, p.365-367.

(36) Dumouriez Ch.-L. De la Republique. Suite du coup d’?il politique sur l'avenir de France. Decembre 1795. Hambourg, 1795, p.65.

(37) Beaulieu C.F. Essais historiques sur les causes et les effets de la Revolutionde France, avec des notes sur quelques evenments et quelques institutions. Vol.6. Paris, 1803, p.207.

(38) Lamothe-Langon. Histoire pittoresque de la Convention Nationale et des ses principaux membres par M.L..., conventionnel. T.4. Paris, 1833, p.354.

(39) Fars Fausselandry vicomtesse de. Memoires de madame la vicomtesse de Fars Fausselandry ou Souvenirs d'une octogenaire. Vol.1. Paris, 1830, p.351.

(40) Moniteur, N 311, p.1253.

(41) Moniteur, N 318, p.1279-1281.

(42) Moniteur, N 317, p.1278.

(43) Moniteur, N 335, p.1348. «Вето для пересмотра законов (le veto reviseur), –писала мадам де Сталь, – произвело в Конвенте тот же эффект, что и предложение об учреждении двух палат, сделанное г-ном де Лалли в Учредительном собрании. Шесть лет бедствий заставили принять последнюю идею. Неужели лишь той же ценой исполнительная власть сможет приобрести необходимую силу для управления и, следовательно, для сохранения республики?». При этом она считала, что абсолютное вето в республике неприменимо, да и в Англии это скорее декорация, чем реальность. Stael, madame de. Op.cit., p.51.

(44) Moniteur, N 312, p.1257.

(45) Moniteur, N 313, p.1261.

(46) Lezay-Marnezia A. de. Des causes de la revolution et de ses resultats. Paris, 1797, p.61.

(47) Moniteur, N 306, p.1232.

(48) Moniteur, N 304, p.1224.

(49) Отметим, что, если верить воспоминаниям Тибодо, хотя Ланжюине и выступал с предложением этой поправки от имени Комиссии одиннадцати, в Комиссии этот вопрос даже не обсуждался. Далее Тибодо ссылается на личный разговор с Ланжюине, в котором тот заявил, что пошел на этот шаг по желанию Камбасереса. Thibaudeau A.-C. Memoires.., p.205.

(50) Moniteur, N 334, p.1344.

(51) Peltier J.-G. Op.cit., Vol.1, N 7, 18.VII.95., p.440.

(52) Annales de la Republique francaise, N 288, 22 messidor (10.07.95.).

(53) Le Censeur des journaux. N 30, 27.09.95. (5 vendemiaire).

(54) Le Censeur des journaux. N 58, 23.10.95 (2 brumaire).

(55) Thibaudeau A.-C. Memoires.., p.184.

(56) A.N., C 231, d.183 bis * 11/2, doc.76. 19 vendemiaire de l’an IV.

(57) Adresse des citoyens de Clermont-Ferrand, departement du Puy-de-Dome a la Convention Nationale. 6 prairial, l'an troisieme. Clermont-Ferrand, s.d., p.3.

(58) Есть здесь и второй план: оставаясь в столице, исполнительная власть легче сможет усмирять восстания. A.N., C 232, d.183 bis * 13, doc. 2. S.d.

(59) A.N., C 229, d.183 bis * 6/3, doc.68. 17 thermidor de l’an III.

(60) Кинэ Э. Революция и критика ее. Москва, 1908, с.183.

(61) Barthelemy. Memoires de Barthelemy. Montpellier, 1914, p.141.

(62) Bonaparte L. Memoires de Lucien Bonaparte, prince de Canio, ecrits par lui-meme. Vol.1. Bruxelles, 1836, p.63.

(63) Taillandier. Lettres a mon fils sur les causes, la marche et les effets de la Revolution francaise. Paris, 1820, p.413.

(64) Larevelliere-Lepeaux L. Memoires de Larevelliere-Lepeaux, membre du Directoire executif de la Republique francaise et de l'Institut national publies par son fils, vol.1. Paris, 1895, p.237; Hyde de Neuville. Memoires et souvenirs du baron Hyde de Neuville. T.1. Paris, 1888, p.128; Dumouriez Ch.-L. Op.cit., p.69; Stael de. Op.cit., p.102; Journal de Paris, 1 thermidor (19.VII.95), Vol.2, p.1216; Sciout L. Le Directoire. Vol.1. Montpellier, 1895, p.308-309.

(65) Lyons M. France under the Directory. Cambridge, 1975, p.19.

(66) Dumouriez Ch.-L. Op.cit., p.111, 113.

(67) Journal de Paris, 19 messidor (7.VII.95), Vol.2, p.1167.

(68) Observations sur le droit de cite, et sur quelques parties du travail de la commission des onze. Paris, l’an III, p.26.

(69) Ср. у Г.Бабефа: «По этой конституции у вас нет одного короля, у вас их пять». //«Второе обращение к инфернальной армии и санкюлотам Арраса», 18 фрюктидора III года (4 сентября 1795 г.). Бабеф Г. Сочинения. Т.3. М., 1977, с.421.

(70) Peltier J.-G. Op.cit. Vol.2., N 16, 19.IX.95., p.508-509.

(71) Ronzier R. Du Gouvernement ou principes naturels pour le rendre aussi bon que solide, avec une garantie suffisante des Droits de l'Homme et du Citoyen. Montpellier, 1795, p.58-62.

(72) Thibaudeau A.-C. Opinion de Thibaudeau, representant du peuple, sur le jury constitutionnel. Paris, l’an III, p.2.

(73) Opinion de Sieyes sur plusieurs articles des titres IV et V du projet de constitution, prononcee а la Convention le 2 thermidor de l'an troisieme de la Republique. Paris, l’an III.

(74) Ср. в приходивших в Комиссию письмах: A.N., C 227, d.183 bis * 3/1, doc.34. 21 floreal de l’an III; Ibid., d.183 bis * 3/2, doc.55. S.d.

(75) A.N., C 227, d.183 bis * 3/1, doc.36. S.d.

(76) А также в памфлетах того времени (см., например: Lenoir-Laroche J.J. De l'esprit de la Constitution qui convient а la France, et examen de celle de 1793. Paris, an III., p.147) и переписке Комиссии (A.N., C 229, d.183 bis * 6/1, doc.6; Ibid., C 232, d.183 bis * 12, doc.1; Ibid., AA 34, doc.1016).

(77) О духе законов, XI, VI.

(78) Там же.

(79) Manin B. Montesquieu. // Furet F. Ozouf M. Dictionnaire critique de la Revolution francaise. Paris, 1988, p.798.

(80) Barras P. Memoires de Barras, membre du Directoire. Vol.1. Paris, 1895, p.240.

(81) Sautel G. Histoire des institutions publiques depuis la Revolution francaise. Paris, 1990, p.249-250; Homan Gerlof D. Jean-Francois Reubell. French revolutionary, patriot, and director (1747-1807). Hague, 1971, p.100; Szramkiewicz R. Bouineau J. Histoire des institutions. Paris, 1992, p.138-141.

(82) Necker. Examen de la constitution de l'an III, extrait du dernier Ouvrage de M.Necker, publie au commencement de l'an V. Paris, VIII, p.5.

(83) Troper M. La separation des pouvoirs et l'histoire constitutionnelle francaise. Paris, 1980, p.192ss.; Idem. La separation des pouvoirs dans la constitution de l'an III. A paraItre.

Возврат на главную страницу