АВИАБИБЛИОТЕКА: СОМОВ С.А. В КРЫЛАТОМ СТРОЮ

Издание:
Сомов Сергей Алексеевич.
В крылатом строю. - М.: Гелиос АРВ, 2006.
Тираж: 1000 экз.

Аннотация издательства:
Эта книга - воспоминание о суровых буднях Великой Отечественной войны, о героических свершениях летчиков-штурмовиков, с которыми бок о бок сражался с ненавистным врагом автор Раскрывая их судьбы, рассказывая об их подвигах, автор неоднократно подчеркивает высокую гражданственность своих героев, их патриотизм и преданность Родине. В книге также помещены автобиографические страницы и рассказы о летчиках Военно-транспортной авиации, с которыми в послевоенный период служил Герой России С. А. Сомов.

---

Глава 1. Детство и юность.
Глава 2. Война.
Глава 3. Мирные будни.
Глава 4. Воспоминания.

---

О книге и авторе

Перед вами, читатель, книга "В крылатом строю". Это автобиографический очерк летчика-штурмовика полковника в отставке Сергея Алексеевича Сомова, в котором он последовательно и интересно рассказывает о своем пути в авиацию. За 36 лет, отданных авиации, он прошел путь от летчика до заместителя командира дивизии, возглавлял впервые созданную при Управлении командующего Военно-транспортной авиации ВВС Службу безопасности полетов.

В книге автор приводит много примеров героических подвигов своих товарищей по оружию, рассказывает о нелегкой службе летчиков в мирные дни. Большой интерес вызывает эпизод сражения летчиков эскадрилий Сомова с немецким бронепоездом под Кенигсбергом.

Сергей Алексеевич Сомов родился 15 ноября 1920 г. в селе Зобово Шарлыкского района Оренбургской области в многодетной крестьянской семье. Свое детство и юность провел в Сибири, куда, гонимые голодом, переехали родители.

Он остался без отца, когда ему еще не было десяти лет. После школьной скамьи началась учеба в Кузнецком Металлургическом техникуме, которую Сергей совмещал с занятиями в аэроклубе. А в 1940 г. его зачислили в Новосибирскую Авиационную школу пилотов, где прошел курс обучения на самолетах Р-5 и СБ.

С октября 1944г. Сомов сражается на фронтах Великой Отечественной войны в составе 64-го штурмового авиаполка на самолете Ил-2, равного которому не было в армиях других стран. О том, что он успешно воевал и умело использовал против врага грозное оружие штурмовика свидетельствует тот факт, что в звании лейтенанта ему доверили эскадрилью. "И если я справился с этой должностью, - говорит он, - то лишь только потому, что рядом были верные друзья, которые помогали мне советом на земле и делом в воздухе..."

В крылатом строю он совершил 118 боевых вылетов, за что награжден пятью орденами, в том числе тремя орденами Красного Знамени и орденом Александра Невского. За уничтоженный бронепоезд в районе Кенигсберга был представлен к званию Героя Советского Союза, а получил эту награду только через 50 лет. Сомов - участник Парада Победы в Москве 24 июня 1945 г.

В 1954г., закончив академию ВВС, он продолжил службу в Военно-транспортной авиации ВВС. К его фронтовым наградам прибавилось еще пять за обучение летчиков на новой авиационной технике и выполнение интернационального долга в ряде стран мира. Ему присвоено почетное звание "Заслуженный военный летчик СССР".

Уйдя в 1976 г. на заслуженный отдых, он не теряет связь с ветеранами, постоянно общается с молодежью, является членом Правления Московского Клуба Героев, лауреатом конкурса славянских журналистов.

И в жизни и в труде он верен своему призванию - замечательной профессии летчика.

Генерал-полковник Н. Т. Антошкин,
Герой Советского Союза
Заслуженный военный летчик России

---

OCR и правка: Сергей Каргапольцев

Глава 1 ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
К. Симонов

Село Зобово

Родословная ветвь нашей семьи сложилась в далекие времена из двух корней в селе Зобово, расположенном в Оренбургской области в 30 километрах от райцентра Шарлыка. Первым жителем этого села был Нестор Зобов. Отсюда и получило свое название село в 1809 г.

Нестора Зобова Очаровало раздолье оренбургских степей, светящихся серебристыми лучами весною и золотыми осенью. Место для жизнедеятельности было удачным: обширные поля были окружены нетронутыми смешанными лесами с холодными хрустальными ключами, впадающими в живописную речку Тягер. Это привлекало трудолюбивых крестьян, и уже к началу XX в. в селе было свыше 400 дворов. Здесь в 1877 г. в семье потомственных крестьян и родился мой отец Алексей Иванович. Род его был из оренбургских казаков. Деды мои были мастеровые люди. Дед Иван имел в Зобово свою кузнецу, и слава его кузнечных дел была известна на всю округу.

Дед Семен, по линии матери, был непревзойденным мастером по катке традиционных русских валенок. Он катал валенки не только для мужчин и женщин, но и особые - свадебные для невест, которые отличались своим изяществом и красивым орнаментом из цветных ниток. И нередко на селе, напоминая родителям об этих валенках, будущие невесты пели:

Валенки, валенки,
Ох, да не подшиты, стареньки...

А какие родители захотят, чтобы их чадо "... по морозу босиком к милому ходило". Поэтому спешили приобрести такие валенки. И молодой парень, имевший новые валенки, слыл завидным женихом.

Отец с раннего детства познал нелегкий крестьянский труд. Будучи ребенком смышленым закончил сельско-приходскую школу, что немногим удавалось в то время на селе. Помогая в работе отцу, он с годами освоил кузнечное дело столь необходимое в крестьянской жизни. Кузница, стоявшая на пригорке села, после смерти деда Ивана досталась отцу по наследству. В ней он начал работать вместе с младшим братом Тимофеем. И как потомственные мастера кузнечного дела, они вскоре заслужили у односельчан признание и глубокое уважение.

Украшением села была весьма привлекательная с виду церковь. Она стояла в центре, и малиновый звон ее колоколов разливался по всей округе. В православные праздничные дни в нее шли крестьяне из соседних деревень и сел. А наш отец и дядя Тимофей, имея от рождения хорошо поставленные голоса, во время богослужения постоянно пели в хоре на крыльцах алтаря. Молодежь, придерживаясь традиции своих предков, также регулярно посещала эту церковь.

Притягательная сила церкви состояла в том, что в ней проводилось торжественное венчание молодых, крещение новорожденных детей, отпевание ушедших в мир иной. Перед началом посевной компании, служили молебен, прося у Бога, чтобы он послал им хороший урожай. Церковь в те годы воспитывала у прихожан высокие духовно-нравственные устои, добропорядочность, сострадание к ближнему, чувство долга перед Родиной, призывала к сохранению мира. И если в нашем поведении не было недостойных поступков, то этим мы были обязаны и нашим родителям, и нашей церкви, призывающей творить добро и возлюбить ближнего.

И так получилось, что церковь, стоявшая в центре Зобово, как бы разделяла село на два околотка. Один околоток получил наименование Шаровых по фамилии потомственных мастеров по катке русских валенок, а другой - Сомовых, мастеров кузнечного дела.

Сельчане нередко устраивали между околотками спортивные встречи, а в рождественские и пасхальные праздники - веселые и шумные хороводы, с песнями и плясками под простую русскую гармонь и балалайку. Все это скрашивало нелегкий крестьянский труд, который в пору посевных и осенних уборочных работ длился от зари до зари, и вместе с тем воспитывало у подрастающего поколения правильное отношение к труду и отдыху; в полном соответствии позабытой русской поговорки: "Делу время - потехе час!"

В каждой половине села следили за тем, чтобы девчата выбирали женихов только в своем околотке. Нередко на этой почве проходили кулачные бои, где стенка на стенку удалых молодцев одного околотка шла в бой 10 на другой. Бои порой так разгорались, что в них втягивались и зрелые мужики.

Вот в таких кулачных боях отец, когда ему едва исполнилось двадцать лет, отстоял право и уговорил родителей сосватать из семьи Шаровых приглянувшуюся ему семнадцатилетнюю Анюту - белокурую, миловидную с открытой нежной душой девушку. Отец спешил жениться: слишком много у него было соперников.

Волнующее и незабываемое событие в их семейной жизни началось венчанием в церкви и закончилось веселой свадьбой, как было принято на Руси. Оба они смотрелись красиво: он - кузнец, широкоплечий, ладно слаженный, а она - с точеной фигуркой и голубыми, излучающими тепло, глазами, словно олицетворение матери-земли.

Мать выросла в семье потомственных мастеров производства валенок, где она научилась умело наносить красочный орнамент на них.

Валенки в России не просто обувь, а образ жизни русского человека. Многие века они грели ноги холопам, солдатам и полководцам. Большую роль они сыграли в зимнюю пору Великой Отечественной войны.

Мать рассказывала, что когда она наносила вечерами цветными нитками орнамент на валенки, то свекор сетовал на то, что слишком много сжигалось керосина в лампе. Тогда она стала использовать древесные лучины, заранее приготовленные из сухих березовых дров, лишь бы скопить какую-нибудь копейку, чтобы в местной лавке купить ситец для ребятишек.

По своему характеру мои родители были разными. Отец вспыльчивый, темпераментный, иногда мог сорваться. А мать со своим мягким и душевным характером всегда шла на уступки, находила слова утешения и примирения. И жили они душа в душу, потому что очень любили друг друга. Свивая свое гнездо, мои родители внесли в него самые лучшие традиции своих предков: стремление к труду, к знаниям и уважение к старшим.

Октябрьская революция для отца стала судьбой, его кровным делом. Он боролся за советскую власть в партизанских отрядах и едва не поплатился за это жизнью.

В те суровые неспокойные дни в селе одна власть сменяла другую точно так, как это ярко показано М. А. Шолоховым в романе "Тихий Дон".

Однажды в село ворвались казаки и жестоко расправились с теми, кто выступал против царя-батюшки. Дядя Тимофей с группой мужиков вовремя успел скрыться в ближайших лесах, а отец, работая в кузнице, задержался. Его тут же арестовали и, угрожая расстрелом, посадили в один из амбаров под усиленной охраной.

На другой день, чуть свет пробился в окно, мать, прихватив с собой небольшой узелок с едой, подошла к тому амбару и стала умолять охранника передать узелок с продуктами отцу.

- Он со вчерашнего дня ничего не ел, - со слезами на глазах говорила она.

Отец, услышав голос матери, снял с ног новые сапоги и выбросил их в маленькое амбарное окошко.

- Забери, сыновьям пригодятся, - сказал он, понимая, что отсюда живым не вернется.

И прижав эти сапоги к груди, как детей от дождя, она в слезах возвратилась домой.

Слух о том, что белые казаки намерены расстрелять кузнеца Алексея Сомова, быстро распространился по селу. И старожилы, среди которых были даже враги советской власти, поспешили к атаману. Разговор их закончился тем, что по селу собрали двести рублей, немалая сумма по тем временам, и отца к великой нашей радости отпустили.

Когда весть о победе Октябрьской революции дошла до села Зобово, радости не было конца. Скоро стали возвращаться с фронта солдаты. Все стремились, как можно скорее, наладить нормальную жизнь после войны, но в их скромное желание вмешался голод. И отец ранней весною, когда мне не было и года, продал дом, а скот раздал старшим сыновьям - Григорию и Виктору, которые свили свои гнезда и не смогли уже оторваться от них. Усадив на две телеги шестерых детей и завернув одежду и обувь в самотканое одеяло, а белье в большой зеленый сундук, доставшийся от деда, он с болью в душе подался в Сибирь на поиски лучшей жизни.

Из рассказа матери я узнал, что едва отъехали от Зобово, как вдруг раздался знакомый с детства звон церковных колоколов. Этот звон, который словно прощался и желал нам доброго пути, щемящей болью отозвался в сердцах.

Отец остановил лошадей, все сошли с телеги, повернулись к церкви, помолились. В молчании постояли несколько минут, и перед тем, как тронуться в путь, отец сказал:

- Прощай, Зобово, - село нашей молодости, любви, радостных и горьких дней.

И мы отправились в путь. Вскоре к нам присоединились земляки из деревень: Путятино, Репенки и Ор-ловки, что хоть как-то смягчило наш долгий и трудный путь, который больше слезами был измерен, чем верстами.

- Мы ехали, - говорила мать, - и сердце мое разрывалось на две части. С одной стороны, мы покидали родное насиженное гнездо, где душа и тело были согреты "оренбургским пуховым платком". С другой, - мы ехали в тот неведомый и к тому же суровый сибирский

край, где "в степи глухой замерзал ямщик".

Не все доехали до конечного пункта: оседали наши земляки в разных селах, устраивались, где как могли. Из двадцати семей лишь пять добрались до того места, куда держали путь. И здесь в пятидесяти километрах от Томска на берегу речки Чубур образовался одноименный поселок. Сюда прибыли переселенцы из Украины, Белоруссии и России. Так началась наша жизнь на новом месте.

... Но мать, верная родному краю, часто выходила на окраину села и, глядя в синюю даль горизонта, тайком смахивала со щеки скатившуюся слезу.

Первые шаги

Родился я в многодетной крестьянской семье восьмым и по утверждению родных и близких не для авиации. Бабка-повитуха, увидев, как я необыкновенно энергично засучил ручонками и ножонками, сказала матери:

- Быть ему работягой! Радуйся, Анна Семеновна, кормилец растет!

Суждение бабки-повитухи о моей профессии видимо исходили из того, что слова "интеллигент", "военный специалист" и уж тем более "авиатор" тогда в селе вообще не знали: самолеты вблизи не пролетали, да и взор тружеников полей был больше устремлен не в небо, а в землю, которая была палочкой-выручалочкой во все трудные времена. И память сердца с годами часто высвечивает те счастливые, безвозвратно ушедшие дни нашего детства, когда мы сделали первые шаги, поддерживаемые нежной рукой матери.

Мои первые шаги начались в Сибири. Приехав сюда из насиженных оренбургских мест, не имея ни кола, ни двора, жизнь по существу начали с нуля. И жили мы тогда, как и многие крестьяне, небогато.

Приходилось чаще ходить в лаптях, а одежда наша переходила от старших к младшим, перекроенная и перешитая натруженными руками матери. Отец купил крестьянскую избу с русской печью. И все дети в ряд спали на полу под одним самотканым одеялом, перетягивая его друг от друга.

На следующее лето, построив необходимые помещения для скота, отец разослал на заработки взрослых детей по ближайшим селам. А сам устроился кузнецом в одном татарском селе в двадцати пяти километрах от нас, куда выезжал на неделю, а то и больше, в зависимости от загруженности в работе.

Мать изредка навещала его, и жители села - татары - всегда приветливо ее встречали, приглашая зайти в их дом на чай. А в обратный путь нагружали различными продуктами.

- Не откажите в любезности взять, - провожая, говорили они ей.

К осени вернулись старшие дети из сел, где они работали, и наш двор ожил: появились ягнята, поросята, да пяток кур с голосистым петухом - безотказным будильником сельской жизни.

А на другой год в один из летних дней мы были весьма удивлены, когда, переступив порог, вошедший немолодой мужик, сняв шапку, произнес:

- Салам алейкум!

Отец, работая в татарском селе, знал их язык и обычаи и на приветствие ответил:

- Алейкум салам, Кунак! - и, улыбаясь, обнял его.

- Алексей Бабай, посмотри, какой мы тебе привезли подарок.

И когда мы все вышли во двор, то увидели черно-белую со звездочкой на лбу взрослую телку, привязанную к повозке.

- За что такой дорогой подарок? - спросил отец.

- За хорошую работу в кузнице нашего села, - ответил приезжий, - так что принимай подарок, и мы ждем тебя.

Перекусив и выпив крепкого ароматного чая, он продолжил свой путь в Томск. А мы воспрянули духом: Комолка, так за ее безрогость назвали мы нашу корову, в те голодные годы была главным источником нашего выживания.

В нашем поселке были люди разных национальностей, вероисповедания, да и физическая закалка не у всех была одинаковая. Многим из них суровый климат Сибири был просто невыносим, но все сельчане, объединившись как бы в одну семью, помогали друг другу переносить тяготы и лишения. Взрослые общими усилиями проводили посевные и уборочные кампании, завозили в каждый двор сено для скота, дрова на зиму. А весною вдоль реки вспахивали пашни под огороды. И каждая семья напротив своего дома на свежей пашне прокладывала тропинку к реке, по которой ведрами носили воду в дома, гоняли скот на водопой.

Тяжелым трудом, потом и кровью, доставался крестьянину пуд хлеба. В период осенне-весенней страды их труд длился от зари до зари. И мы детвора не оставались в стороне от семейных забот родителей. Помогали присматривать за младшими братишками и сестренками, пасли скот, подвозили на лошадях копны сена к месту складирования в стога и многое другое, освобождая от мелочной работы взрослых. Мы с детства привыкали к труду и, взрослея, смело вступали в самостоятельную жизнь.

В километре от нас проходил известный Сибирский тракт, подобный тому, про который Константин Симонов писал:
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь от глаз.
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась...

По этому тракту в старину, звеня цепями, проходили каторжники, проезжали неугодные царю-батюшке декабристы. А при советской власти в период коллективизации по тракту ехали многочисленные повозки с раскулаченными жителями нашей многострадальной России. И многие из нашего поселка, наслышанные из писем, что волна раскулачивания жестокой косой прошла и по их родным местам, приходили сюда в надежде увидеть кого-либо из земляков, но сопровождавшая охрана не подпускала их близко к повозкам.

Удивительно было то, что в поселке не было ни электричества, ни телефонной связи, но каждый из нас знал, в каком доме радость, а в каком печаль. Я сейчас живу в благоустроенной городской квартире, где есть радио, телефон и телевизор, но за железной дверью с замысловатым замком не знаю, кто живет со мной на одной площадке, не говоря уже о соседях ниже или выше этажом и, тем более, из другого подъезда. И что уж тут говорить о какой-то помощи или простых житейских услугах друг другу. Таковы реалии нашей торопливой жизни.

На свидание к отцу

Однажды, когда мне исполнилось четыре года, мать в летнюю пору при очередной поездке к отцу, работавшему в другом селе, решила взять меня с собой.

- Посмотришь, как отец работает в кузнице, - сказала она мне.

Во время этой поездке произошел забавный эпизод, который мог закончиться для меня неприятными последствиями, но к счастью моему, все обошлось благополучно.

А произошло следующее. Рано утром мать посадила меня в телегу позади себя, и мы выехали на свидание к отцу. Следом за нами из соседнего села Зеледеево ехал наш земляк пастух Григорий. Он ехал не спеша, зная, что к открытию лавки в селе Мальцеве, куда держал свой путь, не опоздает. Пригретый лучами восходящего солнца, в полудреме мурлыкал себе под нос какую-то незатейливую мелодию. Его лошадь по кличке Гнедой, почувствовав столь мажорный настрой своего хозяина, не напрягаясь, легкой рысцой двигалась вперед. Все шло спокойно, пастух не раз по этой дороге ездил и ничего не случалось ни с лошадью, ни с телегой, а тут вдруг лошадь внезапно остановилась, да так резко, что хозяин едва с телеги не свалился.

- Ты что, Гнедой? - тряхнул спросони головой хозяин.

И, взяв в руки вожжи, стал приговаривать:

- Вперед! Вперед, Гнедой! А то к открытию лавки опоздаем.

Но Гнедой на удивление хозяина не трогался с места. "Наверное, что-то случилось с телегой", - подумал пастух и, соскочив, стал осматривать ее, но все было в порядке. Тогда он подошел к лошади, чтобы проверить состояние сбруи на ней, и побледнел от увиденного: в метре от передних ног лошади, шлепая ладошками по пыльной дороге, сидел ребенок.

- Бог ты мой! - перекрестясь, произнес он. - Что за чудо, Гнедой? - словно тот мог прояснить ему ситуацию. Но Гнедой стоял спокойно и, опустив голову, пытался рассмотреть меня: видимо тоже был удивлен не меньше, чем хозяин.

Как я оказался на той дороге не знаю, лишь помню слова матери, которые она сказала, усаживая меня в телегу:

- Если захочешь спать, то ложись на свою любимую подушку. Мать предусмотрительно взяла подушку в поездку.

Пастух посмотрел вперед и увидел вдали ехавшую повозку. Уложив в телегу меня, он прикрыл снятым с себя пиджаком и продолжил свой путь.

Быстро догнав повозку, пастух увидел сидящую в ней женщину с вожжами в руках. Сняв головной убор, с какой-то ехидцей в голосе сказал:

- Доброе утро, сударыня!

- Доброе утро, сударь, - в тон ему ответила мать.

- И далече держите свой путь?

- Да вот с сыном еду проведать мужа, работающего в селе Абдулино кузнецом.

- Не Сомов ли Алексей Иванович?

- Да, он самый, а откуда вы его знаете?

- Да мы тоже через неделю следом за вами выехали из Зобово в Сибирь. Я вот в соседнем селе устроился пастухом.

Мать обрадовалась встрече с земляком: попутчик скрашивал ее одинокий путь. Показалось село Мальцево, и пастух спросил:

- Ну а как же, уважаемая землячка, получилось, что твой сынок отстал от тебя в пути на целый километр?

И тут мать, спохватившись, что меня нет в телеге, выронила из рук вожжи, и лицо ее побелело, как мел.

- Да ты не волнуйся, - поспешил успокоить ее пастух, - с твоим сынком все в порядке, посмотри, как он уютно спит под моим пиджаком.

Мать бережно перенесла меня на свою телегу и поблагодарила пастуха:

- Век не забуду, дорогой мой земляк. Если не ошибаюсь, тебя Григорием зовут.

- Да и я тебя вспомнил: ты приносила к нам валенки с красивым цветным орнаментом на них.

Поравнявшись с лавкой, пастух остановил лошадь и на прощание сказал:

- Передай Алексею Ивановичу от меня привет. А тебе мой совет - не говори ему об этом случае. Я знаю крутой характер твоего мужа.

И повеселевшая мать продолжила свой путь, время от времени оглядываясь на то место, где я спал безмятежным детским сном.

... Лишь после войны, когда я вернулся с фронта домой, она в один из вечеров рассказала мне об этом случае. И обнимая ее поседевшую голову, я сказал:

- Вот видишь, мама, какой я у тебя счастливый. Не потеряла ты меня тогда в детстве на той дороге и не потеряла теперь, когда я был на войне.

Глядя на висевшую в углу икону, мать, вздохнув, тихо ответила:

- Этим, сынок, мы обязаны Богу, которому я молилась за всех ушедших на фронт.

Сват Игнат

На окраине нашей сибирской деревни жила семья И. Р. Масютина. Игнат Романович был нашим сватом: его старший сын Андрей был женат на моей сестре Полине. Но так сложилось, что мы его звали не по имени и отчеству, а просто - дед Игнат. Да и на деревне нередко можно было услышать:

- Иди к деду Игнату.

- Спроси у деда Игната.

Он был не только старшим по возрасту, но и самым уважаемым человеком в деревне. Дед Игнат имел щедрое сердце и обладал особой притягательной силой. За чашкой душистого, ароматного чая всегда с ним хотелось посидеть, побеседовать, ощутить теплоту его лучистых глаз. Я нередко наблюдал, как в любое время к нему шли и мал и стар за советами, делились своими радостями и болями. Выслушав внимательно, он находил для каждого слова одобрения, поддержки и утешения. В пору весенних работ в его двор женщины несли то поломанные грабли, то оставшийся без деревянной ручки серп, а мужики перед сенокосом просили его отбить и поправить косы. Он тут же бросал все свои дела и спешил людям на помощь. Поправив косу каким-то только одному ему известным способом и отдавая ее хозяину, он с улыбкой говорил:

- Можешь ею бриться.

И коса в работе издавала удивительный, ласкающий душу звук, укладывая в ровные ряды скошенные травы.

На долю деда Игната выпало суровое испытание. Его молодость была опалена пламенем гражданской войны. Он помнил все: и кровавый дым атак, и грязь окопов, и смертельный свист вражеских снарядов, и гибель боевых товарищей. Только чудом оставшись в живых, он вернулся с фронта в родное село. И здесь связал свою дальнейшую судьбу с молодой и привлекательной Авдотьей, которая душой подстать была ему. Повеселевший и воспрянувший духом, он с ней обрел в жизни счастье.

И как память о той гражданской войне, он носил лихо сдвинутую на бок, видавшую виды фуражку с блестящим черным козырьком. Кепка была с секретом. На удивление сельчан он нередко угадывал предстоящую погоду на ближайшие дни. Как ему это удавалось, он хранил в тайне. Лишь со слов отца я узнал, что секрет его предсказывания погоды заключался в козырьке его фуражки, который был сделан из рогов животных. И с изменением атмосферного давления он то скручивался и, слегка давя на виски, сигнализировал о предстоящей ненастной погоде, то несколько выпрямлялся, предсказывая безоблачное небо. И я, грешным делом, подумал, а не пошить ли такие фуражки нашим отдельным метеорологам.

В семье Масютиных, жившей в согласии и взаимной любви, подрастали два трудолюбивых, веселых и задорных сына -- Андрей и Яков. Они дружили с моими братьями и сестрами. Так завязалась неразрывная цепь нашей родственной связи.

Небогато мы жили тогда на селе и потому часто то по одному, а то с группой соседских ребятишек шли к нему, и всегда в его доме нас ждало приятное угощение. То получали по куску душистого свежего майского меда прямо в сотах, то баба Авдотья, подстать мужу, с каким-то чутким душевно-материнским сердцем ставила на стол крынку теплого с запеченной сверху коричневой корочкой молока и отрезала каждому по большому и мягкому с ароматным винным запахом ломтю хлеба. И встав в торце стола, она, скрестив свои натруженные руки на животе, пристально всматривалась в каждого из нас, словно вспоминая свои далекие и невозвратно ушедшие годы юности. Однажды, глядя на нас, неожиданно спросила:

- А почему Васютка не пришел? - это она спрашивала про моего старшего брата.

- Приболел он, - хором ответили мы ей.

Она тут же повернулась к иконе, что располагалась в переднем углу, и, крестясь, произнесла:

- Дай Бог ему здоровья.

А мы, смахнув руками с губ молоко, окрыленные, обгоняя друг друга, спешили рассказать родителям о том, чем угощали нас на этот раз в доме деда Игната. И заодно передать брату от бабы Авдотьи подарок - пару ватрушек, завернутых в синий, с едва заметными белыми горошинами, платок, да не забыть сказать, что она его ждет, и пусть скорее поправляется.

Дед Игнат, как и мои родители, несмотря на нелегкую, а порой суровую жизнь, был человеком мудрым, не лишенным оптимизма и юмора, чему можно было только позавидовать. Я вспоминаю весьма забавный случай: когда мне исполнилось шесть лет, я пошел в очередной раз к деду Игнату в надежде попробовать что-нибудь вкусненькое, тем более чувствовал, что ко мне он испытывал какое-то особенное душевное расположение.

И вот, едва переступив порог калитки, я увидел, что он сидит на деревянном чурбаке посередине двора, ремонтирует кому-то грабли, а вокруг его ног ползают, с едва открывшимися, покрытыми синевой глазами, черные с белыми лапками и звездочками на лбу щенята. Их было пять штук, и я с особой осторожностью взял на руки одного из самых маленьких. А тот, почувствовав тепло моих рук, тут же заснул. Мне не хотелось нарушать его покой, и я стоял неподвижно, любуясь, как он, уткнувшись своим холодным носиком в ладонь, мирно посапывал. Щенок не думал просыпаться. Это не осталось без внимания деда Игната, и он тут же спросил:

- Нравится?

- Очень, - поспешил ответить я.

- Ну, вот что, друг мой любезный, раз нравится, то бери.

И, помолчав, добавил:

- Но даром не отдам.

- А сколько надо? - спросил я.

- Денег мне не нужно, а иди к отцу и скажи, что я

отдаю этого щенка в обмен на теленка.

Он знал, что два дня назад у нас отелилась корова, и сейчас теленок был привязан в доме, в углу у дверей, и мы по очереди подстилали ему свежую солому или спешили подставить тазик, когда он мочился.

Завернув в подол рубашки свой драгоценный подарок, я бегом помчался к себе домой. И едва прикрыл за собой дверь, как мать, хлопотавшая у печи с обедом, увидев мой голый пупок, строгим голосом спросила:

- Ты что это приволок?

Она всегда следила, как бы мы не принесли что-нибудь с чужих грядок или с чужого двора.

- Щенка, - шмыгая носом, промямлил я.

- Какого еще щенка? Да мне в доме от своих...

Тут она почему-то замолчала и, вытерев фартуком потный лоб, еще строже спросила:

- Где взял?

- Дед Игнат дал, - ответил я и, кивнув в сторону двери, добавил, - вот за этого теленка.

Тут мать чуть было не выронила из рук ведерный чугун с картошкой в мундире, что готовила на обед, и, обернувшись ко мне, уже спокойным голосом сказала:

- Ну, знаешь что! Я это самостоятельно решать не могу, тут надо посоветоваться с отцом.

Время подходило к обеду, вскоре открылась дверь, пришел отец. Вымыв руки теплой водой, политой матерью из ковша, и вытерев их полотенцем, что держала она в левой руке, он не спеша подошел к столу и присел на лавку. Но тут же, заметив меня, стоявшего неподвижно среди избы, и повернувшись к матери, с недоумением спросил:

- Что у вас тут стряслось?

- А ты спроси вот у нашего будущего кормильца: за что сват Игнат ему дал щенка?

И она подошла к теленку и, вытерев фартуком его холодный мокрый нос, добавила:

- Вот за него.

- За щенка - телка?! - отец вскочил, словно нечаянно сел на ежа, и шагнул ко мне.

И я сразу почувствовал, как что-то теплое потекло у меня на коленки, да предательский пузырь из носа навис на верхней губе, но руки были заняты, и я стоял, уставив взгляд в одну точку пола.

- А ну, покажи? - протяжно сказал он, наклонившись вплотную к моему лицу, отчего я сразу почувствовал запах кузнечной гари и жар лица от раскаленных углей, раздуваемых кузнечным мехом.

Я развернул подол рубашки и продолжал осторожно держать на ладонях своего, уже ставшего мне близким, друга. А тот лежал на спине, раскинув лапки в разные стороны, и не возможно было разглядеть, где у него нос, где глаза и уши. И прозрачный животик без единого волоска, то вздувался, то опускался или от того, что во сне увидел своих братьев, или мать, приласкавшую его.

Я стоял в ожидании если не наказания, то сурового нравоучения, медленно поглаживая ладонью теплый и сытенький животик друга, от чего тот все больше и больше вытягивал свои задние лапки.

Отец долго и пристально смотрел то на него, то на меня и потом сказал:

- А ты не очень гладь его по животу, а то он живо тебя обдудорит.

Прошла секунда, другая, а мне казалось целый час. И вдруг он неожиданно для меня сказал: "Ну, вот что, наш кормилец, положи-ка ты своего друга вон в тот угол, чтобы не раздавил его теленок, да шпарь к свату Игнату и скажи, что я согласен его обменять на теленка, но только в следующем году".

Услышав это, я выскочил из избы, как пробка из бутылки шампанского, и, сверкая голыми пятками по пыльной дороге, едва добежав до калитки избы деда Игната, и, как из пулемета, выпалил все, что сказал мне отец.

- Вот это другое дело, - растягивая каждое слово, сказал он, - я Алексея Ивановича знаю давно, он свое слово держать умеет, так что можешь своего четвероногого друга оставить у себя.

Обрадованный таким счастливым оборотом, я помчался в обратный путь, прыгая от радости то на одной, то на другой ноге.

Не помню, выполнил ли отец свое обещание, думаю что да, потому что другого теленка в нашем доме я не видел. А мой четвероногий друг долго и преданно служил в нашем доме. И не было такого случая, чтобы лиса утащила со двора курицу или волк уволок ягненка или овцу. А такое в нашем сибирском селе, особенно зимой, случалось довольно часто.

Вот так память сердца высветила кусочек моего безвозвратно ушедшего детства, которое прошло среди мудрых родителей, друзей и преданного мне четвероногого друга.

Справка партизана

На дне старинного сундука, обитого жестью, с музыкальным замком, среди прочих документов, удостоверяющих родословную нашей семьи, лежала пожелтевшая от времени справка, выданная отцу за участие в партизанском движении. Может быть ей так и было бы суждено остаться лежать на дне сундука, но неожиданные события заставили вспомнить о ней. Произошло это в весеннюю пору, как раз в разгар посевных работ. В наш сибирский поселок на двух повозках из райцентра неожиданно нагрянули четверо лихих "борцов" за претворение в жизнь лозунга партии: "Уничтожим кулака как класс!" В ту пору мне было не более девяти лет, но я знал в этом поселке всех жителей. Гонимые голодом, они приехали на поселение в Сибирь из разных уголков России. Мало-мальски обустроившись неброскими бревенчатыми избами с двумя-тремя оконцами на южную сторону, они продолжили свой нелегкий крестьянский труд.

Не у многих во дворе было по лошадке, да буренке. Лишь наш сосед Егор Трубицын, не обделенный богом здоровьем, с двумя женатыми сыновьями на десятерых едоков имел пару лошадей и корову с теленком. А старший сын его Андрей в небольшом подвальном помещении без какой-либо посторонней помощи катал добротные валенки, которые при здешних лютых морозах имели большой спрос у сельчан.

Проехав по поселку с одного края до другого, эти "борцы" с помятыми лицами убедились в том, что здесь и раскулачивать-то некого. Но, как я потом узнал от отца, у них был план по раскулачиванию. И выполняя его, они не задумываясь ворвались во двор Трубицыных, разгромили до основания помещение для катки валенок, забрали лошадей, корову и, усадив деда Егора с супругой на одну из повозок, незамедлительно отправились в райцентр. А на другой повозке двое подъехали к нашему дому. Мать, увидев их в окно, заволновалась и обратилась к отцу:

- Смотри, Алексей, эти изверги к нам подъехали.

- А что у нас брать, - успокоил ее отец, - корова да теленок на шестерых полуголых ребятишек.

Приехавшие не стали представляться отцу. Заскочив во двор, они набросили веревку на шею корове и, с трудом выведя ее со двора, стали поспешно привязывать к повозке. Отец, увидев столь бесцеремонную картину, схватил топор, лежавший у порога, но мать вовремя повисла у него на шее.

- Не смей! Не выходи! - причитала она. - Убьют или увезут, как деда Егора, я этого не переживу.

Отец положил топор на место и не стал выходить из дома. А вот со мной произошла страшная незабываемая история, которая до сих пор мне снится кошмарным сном, не заслонившая в памяти даже то, что я увидел и пережил на Великой Отечественной войне.

Когда привязывали корову к повозке, я своим детским умом подумал, что сейчас они войдут в избу и начнут, как у соседей, забирать наши вещи. И, вспомнив, что накануне мне мама подарила новую пуховую подушку с красивой наволочкой, я схватил ее и, выбежав из дома, быстро нырнул в знакомую щель забора, ведущую в огород.

Один из приехавших увидел, что я убегая, что-то прижимаю к груди. Он тут же выхватил из кобуры наган и два раза выстрелил в мою сторону. Мать, услышав это, в обморочном состоянии упала на пол, а отец с побелевшим, как мел, лицом, ей тихо сказал:

- Успокойся родная, я видел, как Сергунька скрылся в подсолнухах, а там он найдет тропинку к Ивану.

Брат Иван, живший на окраине села, услышав мой торопливый сбивчивый рассказ, схватив ружье, висевшее на стене, тут же помчался к отцу на помощь, но повозка с коровой уже скрылась за ближайшим бугром.

- Нет, этого я так не оставлю! - сжимая кулаки, сказал отец.

И на следующий день, достав из сундука справку "партизана", он выехал в областной центр (город Томск), который был в пятидесяти километрах от нашего поселка. Оттуда он привез пакет, скрепленный сургучной печатью, и незамедлительно отвез его в райцентр для исполнения.

Возвратившись домой, он матери сказал:

- Обещали вернуть нашу корову.

В то время в период коллективизации наряду с колхозами и совхозами создавались так называемые коммуны, в них поселяли самых бедных, а то и разорившихся по разным причинам крестьян. Вот к ним и поступали отобранные при раскулачивании лошади, коровы и другая мелкая живность, а также сельскохозяйственный инвентарь. Власть надеялась таким образом развить сельское хозяйство.

Такая коммуна, куда попали наша и трубицынская коровы, была в одном километре от нас. Рев коров, за которыми никто не ухаживал, доходил до нашего села. Мать узнавала нашу корову по голосу и, возвращаясь с улицы, говорила:

- Опять ревела наша Комолка, наверное, родимая, звала меня, - и украдкой смахивала со щеки набежавшую слезу.

Отец тоже не находил места, работа не клеилась, все валилось из рук. Он ожидал результата своей поездки в райцентр, а ответа не было. Через неделю он вновь собрался поехать в райцентр, но вдруг на удивление всем во дворе раздался протяжный голос нашей Комолки. Все остолбенели, не веря в услышанное, лишь мать, сметая все на ходу, выбежала во двор и обняла безрогую голову нашей кормилицы, приговаривая:

- Родимая, вернулась, как мы тебе рады!

И отец на следующий день выехал в село Абдумино, чтобы продолжить работу в кузнице.

Путь в авиацию

Кто из пацанов не мечтал тогда, на изломе 30-х годов прошлого столетия, подняться в небо, стать военным летчиком?

Нет, не было таковых! Звездная эпопея спасения челюскинцев, беспримерные по мужеству и героизму воздушные перелеты Чкалова и Громова, а также, пожалуй, самый действенный призыв: "Комсомолец, на самолет!" - все это попросту не могло не отозваться, не откликнуться в сердцах и душах ребят.

Мне хорошо запомнились те годы. Мой отец, потомственный мастер кузнечного дела, в первые же годы индустриализации страны переехал из села на строительство металлургического комбината в г. Сталинск (ныне Новокузнецк), повторяя вслед за Маяковским: "Я знаю, город будет..." Но, к сожалению, недолго ему было суждено проработать на металлургическом комбинате. В один из октябрьских дней в электросети завода произошла авария, работа в цехе была приостановлена. И он, вспотевший до этого, простудился на холоде, слег в постель и не поднялся. Отец умер 31 октября 1930 г., когда мне не было и десяти лет.

Мы остались без кормильца. Старший брат Василий в возрасте 15 лет устроился учеником в электроремонтном цехе. Вскоре его старание и ответственное отношение к делу приметили и стали ему поручать более сложную и ответственную работу.

Мать пошла работать в детский сад, а я, предоставленый самому себе, был подхвачен стихией таких же обездоленных и осиротевших пацанов порою с далеко не безупречным поведением. Мы носились по улицам города и знали все щели, через которые можно было проникнуть на представление в цирк, где любовались богатырской силой Ивана Поддубного, восхищались мужеством Ирины Бугримовой. И нередко, погоняв на пустыре в футбол, мы всей командой отправлялись в кинотеатр "Коммунар", который, напоминая мне о детстве, действует и сегодня.

Женщина-администратор, увидев нас, строгим голосом спрашивала:

- Опять, сорванцы, пришли?

- Опять! - хором отвечали мы.

Она пристально смотрела на наши чумазые лица, на порванную местами одежду и обувь, далеко не по возрасту со сбитыми на бок каблуками, и ее женское сердце не выдерживало.

- Марш на первый ряд, - говорила она, - да ведите себя тихо.

Мы без труда в темноте находили этот первый ряд и сидели молча в надежде не пропустить очередной фильм. Мы смотрели многие фильмы, но больше всего нам нравились: "Чапаев", "Мы из Кронштадта", "Валерий Чкалов", "Истребители". Мы их смотрели по нескольку раз. Сильное впечатление оставил фильм "Путевка в жизнь". Многие там узнавали себя: это наша судьба, частица нашей истории. В ней, как в капле воды, отражены стремнины и водовороты главных течений переживаемой эпохи.

Когда мы смотрели те киноленты, в наших сердцах как-то невольно зарождались ростки благородных помыслов: стремление к труду, уважение к старшим и к друг другу. Зрело понятие о мужестве и отваге, любви к Родине и чувство долга по ее защите.

Выходя из кинозала, мы хотели быть похожими на героев, которых только что увидели на экранах. И потому после занятий в школе многие из нас спешили в различные кружки по интересам. Одни изучали стрелковое вооружение, стреляли в тирах и на полигоне, другие изучали автомобили, морское дело, а я спешил в аэроклуб и успел даже прыгнуть с парашютной вышки, которую поставили на стадионе, за что получил от матери крепкий нагоняй.

- Ты что, с ума сошел, - говорила она, - а вдруг веревка оборвалась бы, ты подумал об этом?

Ну что скажешь на это: мать и до конца своих дней, независимо от нашего возраста, считает нас детьми. Такая уж материнская доля. Ей было тяжело воспитывать нас без отца.

Все четыре старших брата, чтобы не быть обузой, а опорой фамилии, стремились не к "верхнему" образованию, а шли работать в колхоз и в горячие цеха заводов Кузбасса. Мне повезло. Я был младшим, а значит, самым любимым в семье. И, следовательно, имел возможность распоряжаться своей судьбой "не по обязанности". Окончив семилетку, я пошел учиться в металлургический техникум. Выбор пойти на учебу в техникум был связан с тем расчетом, что там платили стипендию, пусть малую, но все же, думал я, это будет финансовой помощью для матери. С той поры прошло уже много лет, но до сих пор я с благодарностью вспоминаю учителей техникума за их доброту, терпение и щедрые души.

Директор техникума Мархасин, зная, что я остался без отцовской помощи, использовал мои способности к рисованию и нередко поручал мне рисовать портреты поэтов, физиков, готовить различные плакаты и схемы, что щедро оплачивал. Все эти деньги я отдавал матери, и, принимая их, она ласково говорила: "Вот видишь сынок, ты стал моим кормильцем". И каждое утро, когда я шел на занятие, она совала мне в карман аккуратно завернутую в платочек небольшую белую мягкую саечку.

- Там на перемене скушаешь, - говорила она.

Но "кормилец", не доходя до техникума, не выдерживал и на ходу съедал ее: уж очень был ароматным манящий запах этой булочки. Такую сейчас не встретишь ни в одном магазине.

Несмотря на врожденную интеллигентность, наш директор техникума был требователен и приучал нас к дисциплине. А дисциплина везде является главным фактором успеха.

Анна Павловна Носова, учительница русского языка, приучала нас к чтению художественной литературы, особенно классиков. На торжественных вечерах мы читали стихи Пушкина, Лермонтова, рассказы Чехова, Шолохова и других писателей и поэтов. Я вспоминаю, как все это помогло мне на фронте, когда в тяжелые и напряженные дни приходилось выполнять на штурмовике Ил-2 по 4-5 вылетов, помогая матушке-пехоте изгонять фашистов с нашей священной Руси.

Нередко в перерыве между полетами мы собирались в клубе, и меня просили рассказать про деда Щукаря из книги Шолохова "Поднятая целина". Читая этот монолог, я видел, как в глазах моих друзей загорался огонек радости, появлялись улыбки на их суровых лицах. Все это в какой-то степени снимало психологическую напряженность и скрашивало суровые будни фронтовой жизни.

Сев за школьную парту в техникуме, я все свое внимание сосредоточил на учебе, и мечта стать летчиком, казалось, отошла уже на второй план. И лишь по ночам во сне я изредка летал на каком-то сказочном ковре. Изменить мой выбор в профессии позволил один случай, когда из местного аэроклуба к нам пришел летчик-инструктор Томский. Он рассказал о реальной возможности овладеть летной профессией. И я тут же поспешил на медицинскую комиссию, пройдя которую был, зачислен в аэроклуб.

Успешно сочетая учебу днем в техникуме, а вечером в аэроклубе, осенью в 1940 г. после завершения программы подготовки к полетам на самолете У-2, был направлен в Новосибирскую авиашколу. О своем намерении поехать учиться в летную школу я поделился с братом Василием, который заменил мне отца. Он одобрил мое решение и в конце беседы сказал: "Ты только пока не говори об этом маме, ты знаешь, как она относиться к тебе, и будет очень переживать. Я сам скажу, успокою и подготовлю ее к твоему решению стать военным летчиком". И я поехал учиться на летчика.

Однако материнское сердце не выдержало разлуки с "младшим", и на следующий год в мае она приехала прямо в летную школу, которая располагалась под Новосибирском вблизи станции Толмачево.

При встрече в проходной она не узнала меня.

- Сынок, как ты повзрослел, округлился и похорошел.

А сама натруженной ладонью все гладила и гладила, как бывало в детстве, мою наголо остриженную голову. Отчего и мне хотелось прильнуть к ее материнской груди, поплакать, обнять и расцеловать, но с трудом удержался от этого, ведь я теперь стал военным, и с нескрываемой гордостью сказал:

- Знаешь, мама, я теперь уже летаю не на каком-нибудь "Кукурузнике", как в аэроклубе, а на военном скоростном бомбардировщике - СБ. И только за его скорость к нашему рациону прибавили сливочное масло и даже вот этот шоколад. И я тут же высыпал в ее ладони плитки мелкого шоколада, собранные мною за неделю до ее приезда.

Она аккуратно сложила шоколад в платочек и, сунув его в карман, сказала: "Внучка будет очень рада, я непременно скажу, что это ты ей прислал".

Потом на аэродроме я подвел ее к самолету СБ, который надраенный руками курсантов, серебристыми лучами блестел на солнце.

- Неужто и впрямь эта махина поднимается в небеса? - с удивлением спросила она.

- И не только поднимается, - ответил я, - но и берет с собой бомбы разных калибров, так что врагу от них не сдобровать, пусть только попробует напасть на нашу Родину.

Знал бы я тогда, что 90% этих СБ сгорят как спички в первый же год Отечественной войны.

- И все-таки, сынок, - сказала она на прощание, - летай на этом самолете, как можно ниже и тише. Не ровен час упадешь, не пережить мне этого тогда.

Я как мог успокоил ее и, зайдя в фотоателье, расположенное вблизи проходной в школу, мы сделали на память снимок о той волнующей и незабываемой встрече на моем пути в авиацию.

... А до начала великой и жестокой войны оставался всего лишь месяц.

Глава 2. ВОЙНА

Не все, что воевали и служили,
Пройдя с войной через огонь и дым,
До дня победы нашего дожили.
Помяним их и скорбно помолчим.
И. Куприевский

Долгий путь на фронт

Повезло ли мне на переломе войны или нет, не берусь утверждать, но в первый год войны попасть на фронт мне не удалось, хотя мое заявление, так же как и других курсантов, после выступления по радио заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров СССР и Народного Комиссара по иностранным делам В. М. Молотова лежало на столе начальника школы.

Услышанное нами сообщение о войне мы по молодости лет еще не смогли сразу полностью осознать и дать оценку случившемуся. Лишь потом поняли, что впереди нас ждут тяжелые бои, огромные жертвы, море крови и океан страданий.

Я стремился на фронт, где уже сражались мои старшие братья: Григорий, Виктор и Иван. Лишь брат Василий не смог попасть на фронт: на вокзале директор Кузнецкого металлургического комбината (КМК) Белан дважды снимал его с поезда - нужны были опытные мастера. В цехах оставалась молодежь без опыта, а фронт требовал все больше и больше танков, орудий из стали; доброкачественная сталь особой закалки нужна была как воздух. И понимая это, рабочие завода день и ночь приближали победу, как могли. И как память их трудового подвига рядом с управлением завода на пьедестале стоит танк Т-34, прошедший по дорогам войны от Сталинграда до Берлина, изготовленный из стали завода КМК. Следом за братьями вскоре ушли на фронт зятья: Андрей и Владимир, оставив жен с малыми ребятишками. Войсковая часть, в которую был назначен зять Владимир, находилась рядом с нашей авиашколой в г. Бердске под Новосибирском. Во время нашей встречи он от матери и брата Василия передал мне привет и добрые пожелания, а после непродолжительной беседы сказал, что много сибиряков собираются отправить для защиты нашей столицы Москвы. К сожалению, это была последняя встреча. В октябре брат Василий в письме сообщил, что Андрей с Владимиром и наш брат Виктор погибли в жестоком неравном бою. Печаль и ненависть запали в мою грудь, но я верил, что мой бой не за горами. Он впереди. И уж непременно буду мстить за слезы матери и горе, которое принес нам враг. Тяжелые дни переживала страна, было холодно и голодно. Это чувствовали и мы курсанты. Тем сильнее было у нас желание скорее попасть на фронт.

Для полетов на скоростном бомбардировщике (СБ) меня зачислили в группу инструктора Чистосердова - выпускника этой школы. За два месяца в классах мы изучили самолет, инструкцию по эксплуатации и технике пилотирования и приступили к полетам. Но выпуск курсантов из школы затягивался из-за отсутствия бензина, который мимо школы прямиком поезд за поездом в цистернах доставлялся на фронт.

В этих условиях начальник авиашколы полковник Ванин принял решение: выпуск курсантов из школы производить отдельными группами по количеству доставленного бензина на склад.

И вскоре многих друзей, которые были выпущены в первых группах, мы проводили на фронт, ожидая своей очереди.

Наконец-то и наша группа успешно закончила последние полеты на СБ. Инструктор, поздравляя нас с окончанием программы обучения, сказал: "Ждите приказа по школе".

И в ожидании долгожданного выпуска мы не раз выезжали в госпиталь раненых фронтовиков, прибывших на лечение в наш сибирский городок Бердск. Это было первое знакомство с воинами, чьи судьбы были опалены пламенем войны. Мы выступали перед ними в клубе госпиталя со своим самодеятельным кружком, ходили по палатам, расспрашивая о том, как прошли первые бои с фашистами. Их рассказы не согревали нам души. "Где же, - думали мы, - те громогласные заявления Наркома обороны Ворошилова, что в случае войны мы врага будем бить только на его территории". А тут с первых дней войны не мы, а они у смоленских ворот бьют наши войска. И немецкий план "Тайфун", как смерч, сметая все на своем пути, приближается к столице нашей Родины - Москве. С болью в душе мы услышали слова политрука Клочкова: "Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва!"

Но вот потянулись слухи, что на вещевой склад школы привезли офицерскую форму с красными, покрытыми эмалью, кубиками на петлицах.

- Оденем мы с тобой, Серега, офицерскую форму с "крабом" на фуражке и с "курицей" на рукаве, - сказал мой друг по аэроклубу Анатолий Торянин, - грудь колесом и рванем в клуб на танцы.

- Непременно, - улыбаясь, ответил я.

Наконец-то долгожданный день выпуска настал, и мы в приподнятом настроении стояли в строю.

- Хотелось бы мне, - сказал я другу, - чтобы мы вместе попали на фронт.

- Да и я желаю этого, - услышал я ответ, - и к тому же в одну часть, все-таки вместе веселей будет.

Но каково же было наше удивление, когда из приказа мы узнали, что выпускают нас не в звании младших лейтенантов, а в звании сержантов. Это было осуществлено по инициативе нового Наркома обороны Советской Армии Тимошенко, который доложил Сталину, что если из авиационных школ курсантов будем выпускать не младшими лейтенантами, а сержантами, то сэкономим средства для нужд фронта. На что было дано добро. Так прослужив два года, мы в кирзовых сапогах, поношенных гимнастерках и под "нулевку" постриженными волосами покинули школу. И сколько потом было выражено неудовольствия и сказано нелестных слов в адрес Тимошенко, который своим приказом № 0362 многим летчикам испортил жизнь, незаслуженно унизил авиацию.

И второй удар - вместо фронта нас отправили служить в Забайкальский военный округ на аэродром у станции Белая под Иркутском, где базировался 23-й запасной авиаполк. По существу это был центр по переучиванию летчиков на более современные самолеты и формирования полков для их направления на фронт. Руководителем этого центра был генерал Савельев. Он с высокой ответственностью выполнял свои обязанности. Так, мои однокурсники Попов, Торянин, Ферубко на аэродроме Усть-Орда приступили к переучиванию на пикирующем бомбардировщике Пе-2 конструкции Петлякова, а я с Андуминым и Васильевым по личному желанию были зачислены в 64-й штурмовой авиаполк для освоения полетов на самолете Ил-2 конструкции Ильюшина, который вошел в историю как самолет поддержки наземных войск на поле боя. По боевым качествам такого самолета не было ни в одной армии мира. Он был вооружен двумя пулеметами у летчика и одним пулеметом сзади у воздушного стрелка, двумя пушками, четырьмя реактивными снарядами РС-82 и мог взять на борт до 600 кг бомб. Включение в боекомплект противотанковых авиационных бомб усилило его боевые возможности, и самолет Ил-2 стал грозой для фашистских танков. Недаром они наш штурмовик называли "черной смертью". Я был влюблен в этот самолет (он был легким в управлении и грозным в бою) и с большим желанием приступил к полетам на нем.

Но дефицит бензина и здесь нас преследовал. Полеты были редкими, а когда они состоялись, то мы снова начинали, что называется, "танцевать от печки": контрольные и несколько самостоятельных полетов по кругу или в зону, и снова сидим на приколе в ожидании бензина.

Такое топтание на месте приводило к тому, что даже опытные летчики утрачивали свои профессиональные навыки. Сошлюсь на один пример. Перегонку самолета из ремонтной базы в полк поручили опытному летчику капитану Момоту, который успешно, выполнив полет по маршруту, при заходе на посадку вместо выпуска закрылок. .. убрал шасси. И, не заметив этой нелепой ошибки, произвел посадку с убранными шасси. К счастью, посадочная полоса была грунтовая, а не бетонированная.

Жажда к полетам заставила нас изыскивать любые способы экономии бензина, хотя бы на один-два полета по кругу. С этой целью стоявшие на окраинах лесного массива наши "Илы" мы выкатывали всеми способами ближе к взлетно-посадочной полосе (ВПП), где, запустив двигатель и убедившись в его нормальной работе, производили взлет. Но с наступлением зимы по заснеженному полю без запуска двигателя на стоянке выкатить самолет ближе к ВПП было невозможно. Но есть такая поговорка: "Голь на выдумки хитра". И тут, не помню, кто-то из летчиков подал идею:

- А не использовать ли нам в качестве тягача того здорового колхозного быка, на котором местный мужик подвозил из леса дрова в гарнизон для отопления штаба, столовой и землянок.

Идея всем понравилась. И, недолго думая, с помощью хозяина и парашютных лямок мы запрягли этого бугая и, покрикивая, то "Цоб", то "Цобе" направили его по рулежной дорожке в сторону ВПП. И, хотя от этой затеи экономия бензина была мизерная, но все же полеты состоялись (и не один день), что поднимало наш авторитет среди рационализаторов полка. Но вот однажды наш "тягач" оглянулся назад и увидел вместо знакомого хозяина, сидящего на дровах, самолет Ил-2, который показался ему каким-то чудовищем, готовым вот-вот его задавить. Он с испугу, выпучив глаза и задрав хвост, так рванул в ближайший лес, что мы едва успели отрубить топором парашютные лямки и спасти самолет от неминуемого повреждения да и позора на нашу голову. Только через два дня мы вместе с хозяином отыскали быка в лесу. И выходит, что к авиации у каждого свое отношение. Одни возвышают ее, другие унижают, а третьи напрочь ее отвергают.

Но мы не падали духом, гордились своей принадлежностью к авиации и в землянке в три наката с оптимизмом пели:

"Все выше, и выше, и выше Стремим мы в полет наших птиц..."

В августе 1943 г. мы перебазировались в Бурятию на аэродром Хойт-Ага Агинского района. Здесь жизнь пошла веселее: начались полеты на групповую слетанность в составе звена, эскадрильи. Летали по маршруту с бомбометанием и стрельбой по макетам, выложенным на полигоне. Изучали информационные бюллетени, присылаемые с фронта, расширяя свой кругозор по способам и методам использования штурмовой авиации над полем боя.

Иногда в выходные дни коллектив охотников во главе с капитаном Юрченко выезжал на охоту в бурятские леса и к нашему рациону питания в столовой прибавлялось мясо зайцев, диких коз, кабанов. А однажды даже привезли четыре крупных барана: это буряты наградили бараном за каждого убитого волка, которые наносили большой урон местным жителям.

Неумолим бег времени. В буднях армейской жизни не заметили, как наступил 1944 г. Он ознаменовался тем, что в зимнем наступлении Советская Армия разгромила крупные группировки противника под Ленинградом и Новгородом, на правобережной Украине и в Крыму, очистила от врага значительную часть советской территории и вышла на государственную границу с Румынией.

Наша авиация, господствуя в воздухе, непрерывно поддерживала наступающие войска и наносила удары по коммуникациям и аэродромам противника. Все это мы узнавали из сводок Совинформбюро.

А в личной жизни этот год запомнился мне двумя неординарными событиями. Во-первых, в зимний холод однажды я чуть не отдал Богу душу. А произошло это так. Летчики по эскадрильно жили каждый в своей землянке. И в один из выходных дней я спросил своего командира звена Сорокина, не пойдет ли он на вечер танцев, которые организовывались обычно в летной столовой. Он был по возрасту старше нас и ответил коротко:

- Нет! - И, подумав, добавил, - я так натоплю печь, что спать будете без одеял. И действительно, когда вернулись, то одеял не потребовалось, и мы быстро уснули. А в середине ночи, не выдержав жары, я вышел из землянки и, тут же потеряв сознание, упал. Не знаю, сколько времени пролежал, но едва поднявшись и поняв, что случилось, вскочил в землянку, открыл настежь дверь и форточки окон. Выдвинув задвижку трубы и взглянув во внутрь печи, я увидел, как в ней синенькие зайчики огня прыгали по несгоревшим углям. Дежурный по полку срочно вызвал полкового врача Василия Поникоровского, который, увидев, что никто из летчиков с постели не мог подняться на ноги, сказал: "Ребята, вам оставалось жить полчаса. Скажите спасибо Сомову".

Так оплошность одного человека, едва не лишила жизни летчиков целой эскадрильи.

Второй эпизод этого года был радостным. В августе в дивизию прибыл полковник - представитель Ставки из Москвы - с целью проверки полков к их готовности направления на фронт.

"Наконец-то, - подумали мы, - и до нас дошла очередь". И нам была поставлена задача: выполнить полет по маршруту в составе полка с бомбометанием и стрельбой по целям, выложенными на полигоне.

Каждый из нас понимал, что путь на фронт будет зависеть от результата предстоящего полета, и потому мы прилагали все усилия, чтобы не ударить в грязь лицом. Накануне летного дня мы подготовили самолеты, сменили полетные карты и нанесли на них маршрут предстоящего полета. Вспомнили способы и действия штурмовиков по различным целям. И вот рано утром взвилась в небо зеленая ракета, и, сверкая в лучах восходящего солнца, один за другим пошли на взлет наши "Илы". Командиры эскадрилий Зачиналов, Даныпин и Чернов стройными рядами в пеленге на заданных дистанциях вели экипажи своих эскадрилий за командиром полка майором Деминым.

Незаметно пролетели два часа полета по маршруту. И вот перед нами полигон - завершающий этап нашего экзамена. Произведя бомбометание и стрельбу из всех видов оружия по целям на полигоне, мы после посадки на аэродроме с волнением ожидали результатов этого трудного как по исполнению, так и по психологическому воздействию полетного задания. И с каким восторгом мы возвращались с разбора полета, где представитель Ставки объявил, что наш авиаполк показал лучшие результаты по дивизии.

- Так что ждите приказа Наркома обороны о направлении на фронт, - сказал он и улетел в Москву.

Перед убытием на фронт нам присвоили офицерское звание - младший лейтенант, что было воспринято с огромной радостью. А вскоре за этим мы передали свои видавшие виды "Илы" в другие полки дивизии и со станции Чита эшелоном направились под Куйбышев (ныне Самара) для получения новых самолетов с завода.

На коротком митинге выступил командир полка майор Демин и от всего личного состава поблагодарил рабочих завода и колхозников Ивановской области, которые собрали личные средства и подарили полку 12 самолетов Ил-2. На этих самолетах потом воевала 2-я эскадрилья во главе с капитаном Даныпиным.

- Мы заверяем вас, - сказал командир полка в конце митинга, - что приложим все усилия к тому, чтобы умело использовать эти грозные машины в бою.

Облетав полученные самолеты на заводском аэродроме, мы перелетели в Московскую область в район города Киржач на полевой аэродром у села Слободка, где влились во вновь образованную 182-ю штурмовую дивизию во главе с генералом Шевченко - Героем Советского Союза, удостоенного этого звания за выполнение интернационального долга в Испании.

В состав дивизии вошли еще два других (397 и 539) авиаполка, прилетевших с Дальнего Востока. Месяц ушел на подготовку молодых летчиков, прибывших из летных школ в полк для пополнения. Особое внимание при тренировочных полетах было обращено на групповую слетанность в составе эскадрильи и полка, стрельбу и бомбометание по наземным целям. А для воздушных стрелков были проведены полеты со стрельбой по конусу.

В начале октября был назначен день вылета на фронт. В соответствии с установленными правилами при полете полков на фронт их лидировали опытные летчики-фронтовики, как правило, из числа руководящего состава полков и дивизий.

Это не означало, что наш командир не мог довести полк на прифронтовой аэродром. А дело в том, что присланные летчики имели уже боевой опыт, изучили обстановку в районе боевых действий и знали расположение наших прифронтовых аэродромов, что обеспечивало в случае ухудшения погоды или других непредвиденных обстоятельств посадку на любом из них.

Для лидирования нашего полка прибыл капитан А. Коломоец из прославленной 1-й штурмовой авиадивизии, прошедший путь от Сталинграда. Это был стройный, красивый, молодой летчик, грудь которого украшали четыре боевые награды. Он был мастером штурмовых ударов, о его подвигах мы знали из фронтовых газет. И хотя он был таким же по возрасту, как и многие из нас, но уже исполнял должность заместителя командира полка по штурманской подготовке, что видимо и определило решение послать его для лидирования нашего полка на прифронтовой аэродром. Встреча с ним произвела на нас, желторотых летунов, не нюхавших еще запаха пороха и дыма войны, глубокое впечатление. В наших глазах он выглядел героем. И мы с нескрываемой завистью рассматривали его боевые награды, и вместе с тем узнали, что путевку в авиацию он получил, как и мы, на комсомольском собрании да и летать начал на том же "кукурузнике" - У-2.

Вскоре он был удостоен звания Героя Советского Союза. И невольно зарождалась у нас мысль, что Героями не рождаются, а Героями становятся: стоит только проявить усердие, отвагу и любовь к Родине. Война еще не окончена, следовательно, и у нас есть время и возможность показать себя с лучшей стороны.

В назначенный день рано утром мы всем полком взлетели и, сделав прощальный круг над аэродромом, взяли курс на фронт. Количество бензина в самолетах позволяло без дополнительной посадки на других аэродромах выполнить перелет до заданного прифронтового аэродрома, но вскоре погода стала изменяться в худшую сторону. И когда пелена хмурых облаков непроходимой стеной преградила наш путь, мы вынуждены были произвести посадку на аэродроме вблизи города Смоленска, где пришлось и заночевать. На пути в город кто-то в шутку объявил, что ночевать будем в гостинице. Мы размечтались увидеть давно забытое нами: светлые комнаты, кровати с мягкими матрасами и теплыми одеялами, согревающими душу и тело. Но, чем ближе мы приближались к месту ночлега, тем все более таяли наши надежды об этом: как дым, как утренний туман. Фашисты сильно разрушили Смоленск при захвате и еще больше, когда вынуждены были его оставить. Нам пришлось ночевать в помещении, где мало было невыбитых окон, да и потолок был едва прикрыт, лишь на чистом полу лежали в ряд знакомые нам темно-синие набитые соломой матрасы, прикрытые серыми, изрядно потертыми одеялами.

Но за что я влюблен до сих пор в своих коллег-летчиков, так это за оптимизм и веселый нрав. Мы знали, что летим не к теще на блины, а на встречу суровым испытаниям на прочность, и тут, казалось бы, нет места для восторга. Но, увидев эту мрачную картину, не были обескуражены этим, а наоборот, крикнув разом: "У-р-а-а", камнем свалились на эти "мягкие" матрасы. Укрывшись одеялами и летными куртками в эту последнюю перед фронтом мирную ночь, мы уснули тем крепким безмятежным сном, как бывало в детстве, когда, наклонившись над кроватью, мать тихим и нежным голосом говорила: "Просыпайся, сынок, пора в школу". Но, увы, в это утро мы не услышали знакомый с детства голос любимой матери, а лишь громкий голос дежурного по полку: "Подъем!" И мы - враз на ногах, и поспешили на аэродром для продолжения прерваного полета в Каунас, где началась боевая летопись нашего полка, наполненная примерами мужества и отваги в борьбе с врагом.

В небе восточной Пруссии

Свой первый полет на боевое задание в крылатом строю штурмовиков я выполнил на 3-м Белорусском фронте в начале октября 1944 г.

К этому времени Советская Армия, изгнав немецко-фашистских захватчиков с родной земли, приступила к освобождению от фашистского ига народов восточноевропейских стран и разгрому фашизма в его собственном логове. В этих целях осуществлялся ряд взаимосвязанных стратегических наступательных операций на всем протяжении советско-германского фронта. Важное место среди них занимала Восточно-Прусская операция, к проведению которой привлекались 2-й и 3-й Белорусские фронты при содействии Балтийского флота.

3-й Белорусский фронт, которым командовал генерал армии Николай Данилович Черняховский, имел задачей разгром Тильзитско-Инстербургской группировки противника, а в дальнейшем - наступление на Кенигсберг и овладение этой крупной крепостью. Вот на этом участке фронта до окончания войны и пришлось действовать летчикам нашего авиаполка. Первый полет в район боевых действий совершила группа руководящего летного состава, в которую вошли: командир полка Демин, его заместитель Юрченко и командиры эскадрилий - Даньшин, Зачиналов и Чернов.

Успешно выполнив штурмовые атаки по артиллерийским позициям противника на подступах к Тильзиту и возвратясь на аэродром, они поделились своими впечатлениями от всего того, что увидели над полем боя и о тех тактических приемах, которые они применяли в этом первом боевом полете. Так началась боевая летопись нашего авиаполка, наполненная радостью побед и горечью потерь.

Помню, как сейчас, то раннее октябрьское утро, хмурые свинцовые облака, нависшие над аэродромом. Где-то там вдали за линией фронта глухо ухали взрывы бомб и раздавались прерывистые дроби вражеских пулеметов; туда нам предстояло лететь. Я стоял в кругу друзей, слушал предполетные указания нашего ведущего группы капитана Юрченко и с каким-то трепетом в душе думал о том, "...что день грядущий мне готовит..." И уж совсем не думал и не предполагал, что после окончания войны из этой группы останутся в живых только три летчика - Юрченко, Васильев и я.

Сурово нас встретило небо войны. Я с болью в душе вспоминаю, что за три месяца боевых действий в штурмовых атаках над полем боя мы потеряли десять летчиков и среди них командиров эскадрилий: Даньшина, Зачиналова и Чернова. Они сгорели в пламени войны.

Причин столь печального начала службы было много, но одну из них мы поняли сразу же в первых полетах: слишком малый у нас был налет часов на наших "илах". Так, если немецкий летчик перед прибытием на фронт имел налет на самолете не менее 200 часов, то мы имели не более 20. В первых боевых полетах я боялся сделать крен более 15 градусов, а в последующих полетах приходилось едва не переворачивать свой Ил-2 на спину, чтобы уклониться от огня зенитной артиллерии или направить огонь на цель, а с таким мизерным налетом это было не каждому под силу.

Немаловажную роль имела практика ввода летчика в боевую работу. Многие опытные командиры полков и дивизий давали молодому летчику, прибывшему на фронт, возможность изучать район полетов, задачи и способы действия полка по различным целям, после этого его включали на боевые задания в группу опытных летчиков. И в дальнейшем его участие на фронте планировалось по принципу: от простого - к сложному.

У немецких летчиков адаптация перед первыми полетами на боевое задание занимала по времени около полугода. Нам же война не давала времени для раскачки. Мы не только не успели познакомиться и изучить район боевых действий, но хоть как-то психологически настроить себя на те неведомые до сих пор полеты, где придется в полную силу испытать все свои физические и морально-психологические качества. Это приводило к тому, что при первом залпе огня зенитной артиллерии противника отдельные летчики при выполнении противозенитного маневра теряли своих ведущих групп и становились легкой добычей зенитной артиллерии или истребителей противника.

Чтобы поправить такое положение, перелетев полком на аэродром Лукша, расположенный ближе к линии фронта, руководство полка провело совместную конференцию с летчиками 805-го истребительного полка, который прикрывал наши экипажи при выполнении боевых задач. Вскоре после конференции по указанию командующего 1-й ВА генерала Т. Т. Хрюкина к нам на аэродром прибыла группа летчиков с командиром полка Смиль-ским из прославленной 1-й гвардейской штурмовой авиадивизии. Имея большой опыт со времен боевых действий под Сталинградом, они над аэродромом на своих "илах" показали нам и противозенитный маневр, применяемый при подходе к линии фронта, и работу по цели из боевого порядка "круг", позволяющего экипажам Ил-2 защищать друг друга от атак истребителей противника и одновременно наносить удары по наземным целям. В заключение показного полета они продемонстрировали нам также и уход от цели методом "змейка", что позволяло быстро собрать группу штурмовиков для возвращения на свой аэродром.

Проведенные эти и другие мероприятия положительно сказались в боевой работе. Наша подготовка к полетам стала более продуманной на земле, действия над полем боя - решительными и осознанными. Однако нелегко достигалась победа. Так, 17 октября 1944г. шестерка экипажей во главе с Беловым в районе Петраген, Хаутмандорф, при нанесении удара по скоплению техники и живой силы противника уничтожила: 6 автомашин, подожгла 7 построек и две роты пехоты.

На аэродром возвратились летчик Андумин с перебитой тягой элерона, Фролов с пробитой плоскостью, ведущий старший лейтенант Белов с поврежденным рулем глубины.

20.10.1944г. ведущий группы Лаврентьев во время выполнения боевого задания в районе Шталлупенен был атакован истребителями противника. Самолет получил большие повреждения и летчик произвел вынужденную посадку на поле.

26.10.1944 г. над полем боя зенитным снарядом был пробит насквозь фюзеляж самолета Ил-2, пилотируемого младшим лейтенантом Критским, при этом воздушный стрелок Чернышев был тяжело ранен. Но молодой летчик не растерялся. Проявив мужество и высокое летное мастерство, он каким-то чудом сумел довести самолет до аэродрома при сопровождении наших друзей-истребителей. При посадке хвостовая часть самолета отвалилась, а передняя часть, приподняв мотор вверх, пыталась, словно раненая птица, последним взмахом крыла подняться в небо. Подоспевшая скорая помощь доставила воздушного стрелка в армейский госпиталь.

В этот же день группа капитана Киласония в составе шести Ил-2 при подходе к цели в районе Модиттен была встречена сильным зенитным огнем. При произведении противозенитного маневра летчики Кирьянов и Филютин оторвались от группы. Этим воспользовались истребители противника, барражировавшие в районе цели.

Пара из них вывалились из облаков и атаковала самолет Кирьянова, но воздушный стрелок сержант Четвертаков встретил их огнем пулемета. В результате один ФВ-190 горящим рухнул на землю. Повторной атакой другим истребителем был ранен летчик Кирьянов, но он перешел на бреющий полет и был потерян противником, после чего Кирьянов произвел посадку на одном из ближайших аэродромов.

Летчик Филютин и его стрелок на аэродром не вернулись...

И вот новая боевая задача: нанести удар по танкам восточнее Тильзита. В люки наших "илов" загрузили противотанковые бомбы. Это было мощное средство борьбы с танками. Небольшая с виду, весом всего лишь 2,5 кг, одна такая бомба, попав в танк, прожигала броню и выводила его из строя. Гитлеровские танкисты, зная это, боялись наших штурмовиков: ведь каждый из них мог нести более сотни таких бомб.

Лишь только группа поднялась в воздух, как на горизонте появились истребители противника, и тотчас в наушниках раздался звонкий голос со станции наведения:

- Внимание! Внимание! В воздухе "худые"...

Так мы называли истребитель Фоккевульф-190.

Но мы были спокойны - нас прикрывали наши друзья-истребители 805-го авиаполка. С ними мы часто встречались на земле. Перед Восточно-Прусской операцией мы обсудили вопрос, как лучше осуществить предстоящие боевые действия. Эта встреча сближала наше боевое единство. Мы нередко над полем боя по голосу в эфире узнавали своих боевых друзей и вместе разделяли и успехи, и неудачи, стремились, чтобы последних было как можно меньше.

Перед глазами внезапно открылась панорама полыхающего города. Чувствовалось, враг упорно сопротивлялся на этом участке, пытаясь преградить нашим войскам путь к Кенигсбергу. Сюда стягивались крупные резервы живой силы и техники. Где-то рядом ощетинившись стволами приготовились к атаке немецкие "тигры".

Станция наведения помогла нам отыскать их:

- Танки слева за фольварком.

Прошли считанные минуты, и мы на своих грозных "илах" один за другим стали заходить на цель. От сброшенных бомб вспыхнуло сразу несколько "тигров". Затем летчики Кононов, Рыжов и Суханов зажгли еще четыре танка.

Вдруг раздался голос моего воздушного стрелка:

- Командир, из фольварка бьют зенитки!

Передаю это сообщение летчикам. Беляков и Машков тут же повернули свои самолеты в сторону фольварка. Через секунду, другую длинные очереди пулеметно-пушечного огня хлестнули по фашистской батарее. Затем заработали пулеметы воздушных стрелков. Таков уж неписанный закон летчиков: обнаружил вражескую зенитку, приложи все усилия к тому, чтобы подавить ее огонь и тем самым обеспечить выполнение поставленной задачи.

Вскоре зенитная батарея умолкла, однако, она успела повредить несколько наших самолетов. Особенно мы переживали за экипаж Васильева. На его самолете зенитным снарядом был поврежден фюзеляж, ранен воздушный стрелок Шеметов. Но летчик проявил исключительное мужество: он не только не отстал от группы, но в общем строю вернулся на аэродром, где стрелку была оказана медицинская помощь. Боевая задача в этот день была успешно выполнена.

К сожалению, на войне без потерь не обходилось. В те дни при выполнении боевого задания погиб наш командир эскадрильи капитан Виктор Зачиналов. А произошло это так: в одном из полетов мы поддерживали танкистов из 39-й армии генерала Людникова, которые, прорвав вражескую оборону, устремились на Тильзит. Надо сказать, что сопровождение танков требовало от летчиков особого искусства. С высоты под мощным огнем вражеских зениток нужно было уметь отличить гитлеровские танки от своих. Нередко приходилось снижаться до бреющего полета, чтобы не ошибиться и не ударить по своим, что считалось позорным для летчика и сурово наказывалось за это.

Немцы же, в свою очередь, старались ввести наших летчиков в заблуждение - при виде штурмовиков они иногда разворачивали стволы пушек в сторону своих войск. А с высоты полета создавалось впечатление, что это наши танки идут в наступление.

Погода в этот день была неважная. Свинцовые облака прижимали нас к земле, видимость плохая. Снизившись над танками, капитан Зачиналов едва успел по радио сообщить летчикам: "Это "Тигры"!", как залп трассирующих снарядов вражеской зенитки буквально прошил его самолет. От прямого попадания в бомболюк Ил-2 взорвался в воздухе.

Острой болью в сердце каждого из нас отозвалась гибель нашего командира, ведь с ним были связаны и наши первые полеты в освоении самолета Ил-2, и первые боевые вылеты на фронте. За короткое время, став мастером штурмовых атак, он вдохновлял нас на подвиги во имя победы.

И наша ненависть к врагу еще больше возрастала, мы долго кружили над фашистскими танками, охотились почти за каждой машиной и мстили за смерть нашего командира - боевого друга. По возвращению на аэродром, по проявленной фотопленке мы увидели среди разрыва бомб, как горели шесть вражеских танков и длинное строение, как потом выяснилось - склад с боеприпасами. Но это не могло погасить боль утраты. 58

В ходе упорных боев войска фронта при содействии авиации разгромили тильзитскую группировку гитлеровцев. За активное участие в боевых действиях наша 182-я штурмовая авиадивизия стала именоваться Тильзитской. Подвиг многих наших летчиков был отмечен боевыми наградами.

Вскоре перед строем командир полка майор Юрченко зачитал телеграмму Военного Совета фронта ко всем авиационным частям и соединениям 1-й Воздушной армии. В ней указывалось: "Вы, славные соколы, своими героическими действиями выполняете великое дело во славу нашей Родины. С ожесточением бейте отходящего противника, не давайте ему закрепиться на промежуточных рубежах".

И мы приступили к выполнению новых боевых задач, помогая наземным войскам вытеснять врага теперь уже с Восточно-Прусской земли.

Особенность Восточно-Прусской операции для нашего полка состояла в том, что летный состав впервые готовился к боевым действиям на территории противника. Не скрою, мы с большим волнением ожидали этого часа. Наши политработники: заместитель командира авиаполка Соколов, парторг Миродов и комсорг Иноземцев проводили беседы с летчиками, техниками и механиками, знакомили их с последними фронтовыми известиями, приносили на стоянки самолетов газеты, журналы, письма.

Накануне наступления мы вместе с командиром полка Юрченко прибыли на рекогносцировку в одну из прифронтовых наземных частей. Нам предстояло уточнить вопросы взаимодействия и место расположения целей, которые необходимо было подавить огнем штурмовиков.

Спрыгнув с машины, мы в полный рост и к тому же на открытой местности направились ближе к передовой линии, по пути любуясь, как недалеко от командного пункта батальона высокий, с загорелым лицом старшина ловко, работая лопатой, рыл окоп. Это был бывалый воин: мы видели, как на его груди серебристыми лучами сверкала на солнце медаль "За отвагу". Но не успели мы дойти до него, как вдруг где-то там за передовой раздался приглушенный выстрел то ли из миномета, то ли из артиллерийской пушки, и свистящий звук снаряда стал с неимоверной быстротой приближаться к нам. Впервые услышав это, мы бойко завертели головами в поисках места для укрытия, но наш бравый старшина с лопатой спокойно повернул лицо в сторону передовой и (что он там увидел или услышал -- не знаем) на удивление нам, небрежно махнув рукой, сказал:

- Это с перелетом!

И продолжил работу как ни в чем не бывало. Мы не успели опомниться, как действительно снаряд разорвался метров за триста за нами, за бугром.

- Вот это чудеса, - сказал Павел Лаврентьев, - надо же так угадать место падения снаряда.

И едва промолвил он это, как вновь, словно гром в ясном небе, раздался выстрел с той же стороны. И тут мы свой взор направили на старшину, чтобы узнать, как будет он реагировать на этот раз. А наш бывалый воин не спеша вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони и, взявшись за лопату, спокойно произнес:

- Это с недолетом!

И не успели мы поверить в его слова, как снаряд действительно разорвался, не долетая метров двести до нас, оставив глубокую воронку.

- Не пора ли нам сматываться отсюда, -- сказал я Герману Киласония, - по-моему, они заметили нас и на

поминают, что мы стоим не на своем аэродроме.

И не успел мой друг ответить, как раздался уже третий по счету выстрел похоже все той же артиллерийской пушки, а наш бывалый воин, громко крикнул:

- Это к нам!

И быстро нырнул в подготовленный окоп.

Дальше я уже ничего не помню: нас сдуло с места словно ураганным ветром с палубы корабля. Кто куда упрятался потом никто не мог вспомнить. Лишь стряхивая пыль и грязь с обмундирования и лиц, мы собрались у огромной воронки, вспоминая, что минут 15 назад здесь стояла красивая русская березка, подобно той, что воспевал в своих стихах Сергей Есенин. Война не щадила ни людей, ни природу.

По узким извилистым лабиринтам траншей командир стрелковой роты вывел нас как можно ближе к переднему краю наших войск.

- Вот за той складкой местности, - показал он, - "расположены артиллерийские позиции гитлеровцев. Желательно их накрыть с воздуха перед началом атаки наших наземных частей.

- А вон там, на опушке леса, - сказал командир разведчиков, - сосредоточены танки, на сопке - штаб, а дальше в фольварке - склады с боеприпасами. Я думаю, это самая подходящая цель для штурмовиков, - за кончил он.

Мы внимательно слушали, развернув свои планшеты, наносили на карты цели, уточняли вопросы взаимодействия. Возвратившись на аэродром, довели личному составу о предстоящей задаче, летчикам напомнили способы действия и варианты штурмовых атак. Проверили готовность наших машин. Настрой наш был, прямо скажем, боевой.

Утром 13 января послышались первые залпы "катюш" и тяжелой артиллерии. Вскоре раздалась команда: "По самолетам!"

Одна за другой в воздух стали подниматься группы на "илах", беря курс к границе Восточной Пруссии.

Нашу шестерку вел командир эскадрильи Георгий Белов. Перед вылетом, чтобы снять напряжение, он рассказывал, как выполнял последнее задание, воспроизводил в лицах эпизоды полета, не забыл похвалить летчиков за то, что предупредили его по радио, чтобы не уклоняться вправо, так как приближались к аэродрому противника. Внизу видны пожары. Густой дым затруднял поиск артиллерийских батарей, по которым предстояло нанести удар, но опытный командир точно вел на них. "Вот и пригодилась, - подумал я, - поездка на передовые позиции наших войск".

Цель близка. В эфире звучат знакомые голоса - пошли в атаку группы летчиков старшего лейтенанта Дань-шина и капитана Киласония. Скоро и наша очередь. Впереди по курсу неистовствуют вражеские зенитки, рвутся бело-голубые шары, мелькают трассирующие нити эрликонов, и, казалось, что "илы" летят среди сплошных разрывов снарядов вражеских зениток. По прямой в этих условиях лететь опасно, и потому звучит в наушниках команда командира: "Маневр!"

Ведущий, заложив глубокий крен, уходит вниз. Подбираю и я газ, занимаю нужную дистанцию и тоже выполняю противозенитный маневр, перекладываю самолет то в левый, то в правый крен. Одновременно меняю высоту полета. При таких манипуляциях легко оторваться от строя и стать добычей для истребителей противника, но ничего не поделаешь, так надо действовать штурмовикам, чтобы лишить вражеских зенитчиков возможности вести прицельный огонь.

Станция наведения предупреждает летчиков, что в воздухе неподалеку истребители противника. Передаю воздушному стрелку, чтобы усилил наблюдение.

Вскоре самолеты врага сковали боем сопровождающие нас истребители. Вот из круговерти воздушного боя вывалился один, затем другой "фоккевульф". Объятые пламенем, они врезались в землю. Молодцы, наши друзья истребители!

Вражеские батареи тщательно замаскированы, но мы научились распознавать их по длинным опаленным следам на земле от орудийного огня. Вижу, как разорвались в расположении зенитной батареи сброшенные с самолета командира бомбы. Но в этот момент трасса эрликонов потянулась к нему. Медлить нельзя, надо быстрее атаковать, отвести огонь от командира. Отдаю ручку от себя и ^ввожу самолет в крутое пикирование. Стремительно понеслась навстречу земля. "Спокойнее, - говорю себе, - без спешки, целься точнее, промахнуться ни в коем случае нельзя".

Увеличивается в размере опушка леса, на которой расположена вражеская зенитка. Вижу, как четко вырисовывается площадка батареи. Пора! Сбрасываю бомбы и нажимаю гашетку. Реактивные снаряды сошли с балок. В огне и дыму заметались фашисты. Вывожу самолет из пикирования.

Наша группа сделала еще три захода, обстреляла позиции из пушек и пулеметов, уничтожила несколько орудий, зенитную батарею. Не меньше успехов добились и летчики из групп Киласония, Даньшина и Чернова.

Враг предпринимал все, чтобы как-то ослабить удары штурмовиков и шел даже на различные ухищрения. Так, 17 января 1945 г. при полете к цели ведущий группы Чернов по радио получил приказ: "Возвращайтесь обратно!" Но Чернов запросил пароль. Ответа не последовало, и летчики продолжили полет и выполнили полетное задание.

Мужала наша молодость в боях. За прошедшее время, делая по несколько вылетов в день, мы приобрели определенный опыт и мастерство. Повысилась личная ответственность, стремление приумножить боевой опыт, ценить взаимовыручку в бою и все то, что включает в себя такое понятие, как мужество и отвага. В огне сражений мы познали настоящую мужскую дружбу, которая, движимая любовью к Отчизне и ненавистью к врагу, обрела бессмертие.

И как-то не по возрасту, а по боевому опыту и мастерству, нас стали называть стариками. Это был суровый экзамен на прочность с таким опытным и коварным противником. И окрепнув духом в боях, у нас появилась зрелость и необходимое мастерство побеждать врага малой кровью.

Нам тогда казалось, что мы выполняем обычную фронтовую работу, и только сегодня, перечитывая пожелтевшие странички архивных документов полка, видишь, что каждый полет штурмовика - это подвиг. Вот взять несколько примеров из журнала боевой деятельности полка:

"17 января 45-го при выполнении боевого задания в районе Пломбелен, Иодкен, в самолет, пилотируемый младшим лейтенантом Колядо, попал зенитный снаряд, и он загорелся. Тогда летчик развернул его в сторону наибольшего скопления противника и врезался в живую силу и технику фашистских войск. Так летчик Колядо с воздушным стрелком Уфимцевым повторили бессмертный подвиг экипажа Николая Гастелло";

"25 марта во время штурмовки цели в районе Розенберг, Дойтш Банау, экипаж командира эскадрильи Стрельникова был атакован истребителем противника. Воздушный стрелок Филимонов получил ранение. Атака истребителей была прервана смелыми действиями летчиков 508-го истребительного авиаполка, при этом летчик Рябинин сбил один ФВ-190";

"7 апреля в сложную воздушную обстановку попала группа штурмовиков, возглавляемая командиром эскадрильи Лаврентьевым. Над полем боя в районе Бервальде и Модиттен внезапно вынырнувшая из облаков пара истребителей ФВ-190 атаковала самолет Лаврентьева. Но на выручку ему поспешил летчик Ступаков, он нажал одновременно на гашетки пушек и пулеметов, и мощный сноп огня ударил в лоб атакующего истребителя, тот врезался в землю в районе цели. Другой истребитель атаковал экипаж младшего лейтенанта Снегова, который в группе был замыкающим. Воздушный стрелок Леутин успел отразить атаку истребителя, но сам был тяжело ранен".

Подобные примеры взаимной выручки в бою, когда летчик, рискуя своей жизнью, бросается на выручку другого, встречались на войне множество раз. И может быть такие примеры и вдохновили поэта Твардовского написать эти строки:

У летчиков наших такая порука,

Такое заветное правило есть:

Врага уничтожить - большая заслуга,

Но друга спасти - это высшая честь!

"5-го февраля полк в составе трех групп нанес штурмовой удар по скоплению живой силы и техники противника в районе Людвигсорт, Крайценбург, Куссенен, уничтожил при этом 26 автомашин, 2 танка, поджег 9 различных построек, подавил огонь зенитной батареи". Мы неудержимо рвались в бой, и этот "... День Победы приближали, как могли..."

Вспоминается такой случай: наш полк 15-го февраля перебазировался на аэродром Грислинен, и вместо того, чтобы заняться благоустройством личного состава, размещением самолетов и оборудования на аэродроме, мы в тот же день сделали еще два вылета на боевое задание, за что командиром дивизии личному составу полка была объявлена благодарность.

Торжественный День Советской Армии и Военно-Морского Флота 23 февраля 1945-го мы отметили тем, что в период с 9.00 до 12.00 последовательно шестерками "илов" наносили удары по живой силе и технике противника в районе населенного пункта Бальга. Я вылетел во главе шести экипажей с таким расчетом, чтобы сменить на поле боя группу Чернова. На пути к цели было видно, как неистовствовала зенитная артиллерия, шапки черного дыма рвались вокруг самолетов, несмотря на это, мы в заданное время нанесли удар по цели. При подходе, когда группа Чернова стала уходить от цели, я увидел, как пошел на снижение один Ил-2, оставляя шлейф черного дыма за собой. Он упал в районе цели. Жестоко мы мстили врагу за гибель нашего друга. Факелом горели несколько немецких танков и автомашин, дымились склады и постройки. Метким огнем из пушек и пулеметов летчик Рыжов заставил замолчать зенитную батарею.

На аэродроме мы узнали, что не вернулся с того полета экипаж лейтенанта Мирошниченко. И всплыл в моей памяти август 44-го года, когда с Читинского вокзала мы эшелоном направлялись на фронт. Среди провожавших на перроне стояла молодая красивая девушка, и "... скромненький синий платочек падал с опущенных плеч..." Это была жена лейтенанта Мирошниченко: лишь три месяца до этого мы поздравляли их с законным браком.

Во время Восточно-Прусской операции в печати широко освещались подвиги летчиков 1-й Воздушной армии. Корреспондент фронтовой газеты К. Днепров, побывав в нашем полку, в статье "Всей мощью оружия" от 24-го февраля 1945 г. писал:

"- Наши бойцы, - говорит в своем приказе № 5 Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза товарищ Сталин, - проявляют чудеса героизма и самоотверженности, умело сочетают отвагу и дерзость в бою с полным использованием силы и мощи своего оружия.

Именно так научились действовать летчики Н-ской штурмовой авиачасти. За два вылета ведущий группы "ильюшиных" лейтенант Сергей Сомов вместе со своими ведомыми, взорвал склад с боеприпасами, подавил огонь девяти орудий зенитной артиллерии, разбил пятнадцать автомашин и разрушил свыше 10 зданий, в которых засел враг.

Замыкая круг, штурмовики Сергея Сомова выбирали для себя по нескольку целей, чтобы поражать их в одном заходе. Так, за три захода они сделали восемнадцать атак, вели огонь на полное уничтожение цели.

Шестерке ведущего капитана Киласония пришлось действовать в обстановке сильного зенитного огня. Летчики подавили сопротивление врага и разрушили свыше десяти зданий, похоронив под их обломками расчеты вражеских артиллеристов".

Но война продолжалась, и впереди нас ожидали суровые испытания на прочность.

Мастер штурмовых атак

Есть в Абхазии поселок Гантиади, который отделяет от Адлера, а теперь и от всей России, бурная, с живописными берегами, горная речка Псоу. В поселке одна из улиц носит имя Героя Советского Союза Германа Владимировича Киласония, а на здании клуба дома отдыха - мемориальная доска, удостоверяющая о том, что многие годы он был здесь директором.

Старожилы поселка помнят его как хорошего организатора, заботливого и внимательного человека к отдыхающим и сотрудникам дома отдыха. Именно благодаря его стараниям и авторитету за короткий срок был построен новый благоустроенный корпус для отдыхающих, а также административный корпус для сотрудников дома отдыха, преобразилась в лучшую сторону улица и дорога, идущая от дома отдыха к морю на пляж.

Многие годы после окончания войны я отказывался на удивление однополчан от предлагаемых путевок для отдыха в самые престижные санатории Закавказья и Крыма. Причина была одна - я спешил к своему фронтовому другу в Гантиади, чтобы за бокалом игристого вина вспомнить нашу молодость, опаленную войной.

Наше знакомство, которое в последующем переросло в дружбу, началось в ту пору, когда мы на своих грозных "илах" штурмовали объекты фашистских войск на подступах к границам Восточной Пруссии.

Я уже говорил, что не все получалось у нас в начале боевого пути: сказался малый налет летчиков на самолетах Ил-2, недостаточная слетанность в боевых порядках, допускались ошибки в выборе тактических приемов в поражении той или иной цели противника и, пожалуй, главное - отсутствие боевого опыта, что приводило к неоправданным потерям наших боевых товарищей.

Нам необходимы были летчики с боевым опытом, мастера штурмовых атак.

И мы были рады, что в наших рядах такой мастер появился.

Однажды в помещение, где мы готовились к очередному боевому заданию, вошел командир авиаполка майор Юрченко, а следом за ним высокий, с хорошей строевой выправкой капитан в летной форме. Представляя его, командир сказал:

- Герман Владимирович Киласония приказом командующего воздушной армией назначен на должность штурмана нашего авиаполка, так что прошу любить и жаловать.

О том, что это был летчик с боевым опытом, свидетельствовали два боевых ордена, блестевшие на его груди, на которые многие из нас смотрели с нескрываемой завистью.

Маршал авиации Красовский (в то время командующий 2-й Воздушной армией, где Киласония получил свое боевое крещение) вспоминает, что за короткое время он стал мастером штурмовых атак и был выдвинут с повышением в должности.

Каждый из нас понимал, что только летчики с боевым опытом помогут более эффективно использовать мощное оружие такого самолета, как Ил-2, который противник называл "Черной смертью". И потому нам хотелось узнать не только, как начинался его путь в небо, но и первые шаги к боевому мастерству штурмовых атак над полем боя.

Герман родился 17 августа 1913 г. в городе Поти здоровым и подвижным, любопытным и трудолюбивым мальчиком, хорошо учился, а в свободное от учебы время помогал родителям по дому и на приусадебном участке выращивать непревзойденный в мире виноград.

- Смотри, какой растет у нас помощник, - не разговорил отец жене. А когда стали образовываться колхозы и совхозы, товарищи избрали его своим вожатым - комсоргом. Его организаторские способности не остались незамеченными.

- Учиться тебе надо, - говорил ему председатель совхоза, - хорошая нам будет смена.

Учиться дальше Герман был и сам не против, но вот пока не мог определить: кем быть? В выборе профессии ему помог один случай, когда однажды в безоблачном небе он увидел летевший самолет, который к тому же низко пронесся над селом, а затем лихо взмыл ввысь и скрылся на горизонте за перевалом. И манящий звук мотора этого самолета запал в душу и определил его дальнейшую судьбу - он решил стать летчиком.

В 1935 г., после окончания 7 классов и рабфака, Германа призвали в ряды Советской Армии и по его просьбе вскоре направили в Одесскую Школу военных летчиков, которую он закончил в 1937 г. И когда началась война с фашистской Германией, он, одним из первых, положил рапорт на стол командира полка с просьбой направить его на фронт.

Свое первое боевое крещение на самолете Ил-2 он получил в ноябре 1941 г. в составе 2-й Воздушной армии. С первых же вылетов не остались незамеченными его организаторские способности, и вскоре как летчик он показал высокие волевые качества, и ему стали доверять звено и даже группы штурмовиков.

В одном из вылетов штурмовики под командованием Германа Киласония в сложных метеоусловиях уничтожили два орудия противника и вызвали очаги пожаров, но на обратном пути их группа была атакована четырьмя немецкими истребителями. Умело маневрируя, наши летчики совместным огнем сбили одну из машин "люфтваффе", остальные скрылись в разрывах облаков.

Много раз в боях под Москвой он выполнял полеты на разведку с целью установления передвижения немецких войск в сторону столицы. В одном из таких полетов обнаружил крупную вражескую колонну на Волоколамском шоссе в районе Дедовска, но атаковать ее с ходу мешал плотный заградительный огонь зенитной артиллерии. Тогда он завел группу с другой стороны и нанес внезапный удар. Выполняя заход за заходом, он обратил в огонь и груду железа многие машины из этой колонны. И вскоре друзья поздравили его с наградой - орденом Отечественной войны II степени.

Боевая награда вдохновила молодого летчика, и в очередном вылете его группа штурмовиков уничтожила более 10 вражеских автомашин с пехотой, подавила огонь четырех зенитных точек.

Мастером штурмовых атак зарекомендовал себя Герман с первых дней пребывания и в нашем авиаполку. Ему, как правило, поручали выполнять самые сложные боевые задания.

Так, 26 октября 44-го возглавляемые им две группы штурмовиков под прикрытием четырех летчиков из 805-го истребительного полка двумя заходами в районе Гурджен-Лавшинслен уничтожили 9 танков, 24 автомашины, подожгли 9 построек.

Особое летное мастерство он проявил при сопровождении и поддержке войск 39-й армии во главе с генералом Людниковым. Несмотря на сложные погодные условия он четыре раза водил самолеты на штурмовку живой силы и техники противника. Вылетая вместе с ним, я видел его дерзкие и внезапные удары, они отличались отсутствием шаблона в действиях, что всегда обеспечивало успешное выполнение поставленных задач.

Не случайно только за январь 1945 г. активные действия полка неоднократно отмечались командиром дивизии, и в этом большая заслуга отважного патриота Родины летчика Киласония. С него мы брали пример, учились, как с малыми потерями добиваться успеха в штурмовых атаках по врагу. Да и он, анализируя действия летчиков над полем боя, с большим педагогическим тактом подмечал недостатки и поощрял разумную инициативу.

Есть люди, общение с которыми приносит радость. Кажется, в них горит какой-то внутренний огонь, согревающий всех вокруг. Таким был Герман Владимирович.

Летать с ним каждый из нас считал за честь. Простой и веселый, никогда не унывающий, он с каким-то присущим грузинам темпераментом и жизнеутверждающим оптимизмом вселял в нас веру в победу. Мне припоминается такой случай, когда над полем боя при штурмовке наземных войск противника зенитный снаряд, попав в плоскость моей машины, изрядно разворотил ее. С трудом я дотянул до аэродрома в окружении верных друзей из 805-го истребительного полка. На аэродроме после выключения двигателя на стоянку пришли многие летчики полка.

Даже именитые из них удивлялись тому, как сумел я дотянуть до аэродрома. Пришел и Герман и с улыбкой обратился ко мне:

- Ну как, Сергей, скажи откровенно, изрядно струхнул?

Не без этого, но по молодости мне как-то не хотелось признаваться.

- То, что ты струхнул, я знаю по себе, - и, обращаясь теперь уже к летчикам, продолжил, - посмотри те, как изуродован "горбатый", но дотянул до аэродрома, потому что им управлял настоящий "джигит".

Тут все заулыбались, да и я повеселел, а он продолжал:

- Важно при полете оставить свой страх на аэродроме, и тогда успех выполнения любого задания будет гарантирован.

И когда после этой беседы, я направился в штаб, Костя Васильев, следовавший рядом, улыбаясь, произнес:

- А с тебя причитается - тебя сам Герман похвалил.

Получить похвалу от такого мастера штурмовых атак было для нас большой честью.

Восточно-Прусская операция подходила к своему завершающему этапу. После овладения крепостью Кенигсберг наши войска приступили к изгнанию противника из Земландского полуострова. Но враг, несмотря на огромные потери, жестоко сопротивлялся. Гитлер старался морским путем доставлять живую силу и технику, чтобы помочь войскам. Но дни его были сочтены! Мы дежурили на аэродромах в готовности по данным разведки вылетать на уничтожение морских целей. Так в одном из вылетов группа Киласония уничтожила две баржи немецких войск с награбленным добром, пытавшиеся удрать от возмездия.

К концу войны он совершил 159 боевых вылетов на штурмовку живой силы и техники противника. Уничтожил: 4 баржи с войсками и техникой, 6 танков, 73 автомашины, 30 орудий, 5 вагонов, взорвал склад с боеприпасами. Немало при этом было уничтожено фашистов.

Как один из лучших летчиков полка, он принимал участие в Параде Победы 24 июня 1945 г., а 29 июля командование полка и многочисленные друзья поздравляли его с присвоением звания Героя Советского Союза. Это был первый Герой в нашем полку. И на фронтовой гимнастерке над пятью орденами золотыми лучами засветилась высшая награда за подвиг. А Герои - это национальное достояние Отечества.

В 1946г. Герман Владимирович по состоянию здоровья уволился из рядов Вооруженных Сил и уехал в Гантиади Гагрского района Абхазской Республики, где последние годы работал директором дома отдыха им. генерала Леселидзе. Несмотря на большую занятость по ^работе, он принимал активное участие в патриотическом воспитании молодежи.

Умер Герман Владимирович 8 октября 1969 г. И на высоком постаменте на кладбище стоит бюст Г. В. Киласония, выполненный дочерью вместе с мужем, а вокруг алые цветы. Они, как огонь у могилы Неизвестного солдата, напоминают живым о жизни этого замечательного патриота нашей Родины.

Неожиданный визит

В суровые годы войны маршал авиации А. А. Новиков руководил Военно-Воздушными Силами страны. Среди участников войны он пользовался заслуженным деловым авторитетом и как Главком ВВС, одаренный даром оперативного и стратегического мышления, и как человек с чувством высокого патриотического долга перед Родиной.

Именно благодаря его умелому руководству наши летчики в трудных условиях начального периода войны сумели переломить ход событий в нашу пользу, завоевали господство в небе и тем самым способствовали успешному завершению многих сражений и битв на фронтах Великой Отечественной. Его заслуги перед Родиной отмечены многими орденами, в том числе и иностранными, ему дважды присвоено звание Героя Советского Союза.

Александр Александрович Новиков как главком ВВС уделял должное внимание не только развитию и совершенствованию авиационной техники, но и проявлял заботу об условиях жизни авиаторов, заботился о своевременном продвижении по службе подчиненных, присвоении очередного воинского звания. В этом я убедился на личном примере, когда в звании лейтенанта командовал авиационной эскадрильей штурмовиков на самолетах Ил-2. Исполнилось мне тогда 24 года. Вот как это было.

В конце марта 1945 г. в разгар Восточно-Прусской операции, когда войска 3-го Белорусского фронта готовились приступить непосредственно к штурму крепости Кенигсберг, на аэродром Вормдитт, где базировался наш 64-й авиаполк, прибыл Главный маршал авиации А. А. Новиков. Выйдя из самолета, он в сопровождении командующего 1-й Воздушной армии генерал-полковника Т. Хрюкина, командира штурмовой авиации генерала В. Шевченко и командира авиаполка майора В. Юрченко на пути в штаб зашел в помещение, где летчики нашей эскадрильи готовились к очередному боевому полету.

Не скрою, увидев столь представительную группу с генеральскими погонами и к тому же с главным маршалом авиации, я просто-напросто растерялся. И пусть не осудят меня читатели за это: в боевых условиях летчики редко видели своих командиров дивизии, еще реже командующих армий, а если и видели, то издалека. А тут вдруг неожиданно перед моим взором предстал не представитель дивизионного масштаба, а сам Главный маршал авиации, которого мне видеть до этого не приходилось, хотя и знал, что есть такой Главком ВВС.

Я подал команду летчикам: "Встать!" - и собрался отдать рапорт, но на какой-то миг задумался над тем, с каких слов начать свой рапорт: то ли со слов: "Товарищ Главный маршал...", то ли со слов: "Товарищ Главнокомандующий ВВС..."

Заметив мою растерянность, он улыбнулся и каким-то спокойным, душевно располагающим голосом сказал:

- Не докладывай, все равно правильно не доложишь. Лучше доложи, кто по должности и чем занимаетесь?

Тут у меня от сердца как-то отлегло, и я уже бодрым голосом, едва не дав "петуха", доложил:

- Командир 1-й эскадрильи лейтенант Сомов! Готовимся к нанесению удара по окруженной группировке противника в районе Хайльнсберга.

Он подошел к столу и наклонился над разложенной на нем полетной картой с четко нанесенным карандашом маршрутом от аэродрома до предстоящей цели, которая была к тому же обведена более жирным цветом.

- Первый раз ведете группу в этот район? - спросил он.

Теперь я уже спокойным голосом доложил, что в Восточно-Прусской операции летчики полка участвуют с первого дня. А что касается этой окруженной группировки, то сюда летим в третий раз.

- Ну а зенитно-артиллерийского огня много там?

- Много, - коротко ответил я и тут же добавил, -кольцо окруженной группировки сжимается с каждым часом, и оттого плотность огня увеличивается.

Летчики внимательно слушали ход нашей беседы. Чувствовалось, что они переживают за меня и как за своего товарища, и как за их командира. Да это вполне понятно, ведь многие из них, как и я, в полк прибыли из летных школ в звании сержантов. Лишь месяц назад я стал лейтенантом и был назначен на должность командира эскадрильи.

- Ну что же, лейтенант, относительно плотности огня правильно рассуждаете, - сказал Главком ВВС, - но фашистам не устоять, их песенка спета.

Я с облегчением подумал, что на этом беседа с Главкомом ВВС окончена, тем более, что он повернулся к сидящим летчикам и стал внимательно всматриваться в каждого из них, словно отыскивая кого-то из знакомых. Теперь я уже переживал за них. И вот, остановившись взглядом на одном из летчиков, он спросил:

- А вы кто по должности?

Летчик быстро встал и, поправляя ремень на гимнастерке, четко доложил:

- Командир звена, старший лейтенант Рыжов.

- Ничего не могу понять, - с удивлением сказал

маршал, - командир звена - старший лейтенант, а ко

мандир эскадрильи - лейтенант.

И резко повернувшись ко мне, спросил:

- Ты что, пьешь?

От столь неожиданного вопроса и тона, с каким он был задан, я чуть не рухнул на пол, как боксер на ринге от нокаутирующего удара. Но спасибо командиру полка, он выручил меня.

- Нет, товарищ маршал, он не пьет, он еще довольно

молод, но как хорошему организатору и опытному лет

чику мы доверили ему эскадрилью.

Скажу откровенно, насчет опыта командир преувеличивал и немало притом: к моменту назначения на должность командира эскадрильи я совершил всего 18 боевых вылетов, и говорить о каком-то боевом опыте было рановато. Увидев, что у маршала лицо подобрело, я вздохнул с облегчением, а он, продолжая смотреть на меня, спросил:

- А сколько сейчас боевых вылетов совершил на

штурмовике?

- Восемьдесят, - ответил я.

-- А почему у тебя только один орден Красного Знамени?

Тут, подумал я, надо осторожно быть с ответом, чтобы не подвести командира авиаполка: я знал, что наградной материал на второй орден Красного Знамени давно отослали (и не только на меня), и командир ждал ответа. А если послать другой наградной лист, то там штабисты наверху, чтобы меньше хлопот было, соединят их оба вместе и, в результате, как нередко бывало, летчик получает одну награду. И я подумав, сказал:

- Так не для наград воюем, а ради Победы.

Маршал тут же посмотрел в сторону командующего 1-й ВА и сказал:

- Тимофей Тимофеевич, слышишь, что говорит летчик, а наши штабные работники не могут вовремя оформить наградной материал. Закончится война, а летчик заслуженного ордена не получил, - с возмущением сказал он и, подумав, добавил, - надо прислать кадровых работников прямо в полк или дивизию, пусть на месте разберутся, кто сколько сбил фашистских самолетов, кто сколько совершил боевых вылетов на объекты противника, и тут же в приказ.

Он дал понять, что беседа окончена и, обращаясь к летчикам, сказал: "Желаю успехов в боевой работе. Готовьтесь к штурму Кенигсберга, а там не за горами окончание войны", - и направился на выход, а вместе с ним пошли и сопровождающие его генералы и офицеры.

С уходом начальства напряженность спала, на лицах летчиков появилась улыбки, да и я был рад такому исходу столь неожиданного визита.

Но вскоре наша радость была омрачена тем, что после ухода маршала, к нам влетел запыхавшийся офицер тыла и предъявил мне претензии.

- Что за безобразие у тебя творится в казарме? - начал он.

- О каких безобразиях говорите? - недоумевая, спросил я, - ведь там, в казарме никого нет, кроме дневального.

- Так вот этот ваш дневальный, - продолжал он возмущаться, - такое отчубучил, такое, что жди неприятностей на свою голову.

Из его сбивчивого рассказа стало понятно, что, следуя по городку, Главный маршал, увидев в стороне одно помещение, спросил у командира полка:

- А в этом помещении что у вас?

- Казарма для отдыха летчиков, - ответил командир.

- Вот и давай на минуту заглянем туда.

А в этой казарме дневальный, моторист самолета, в раскаленной буржуйке на углях запекал картошку и, отделяя руками и зубами обуглившуюся поверхность, с завидным аппетитом поглощал ее.

Увидев вошедшего Главного маршала со свитой, он вскочил и поспешил с докладом к нему на встречу с лицом и руками, словно его вытащили из бочки с дегтем. Маршал взмахом вытянутых вперед ладоней остановил его, произнеся:

-- Стой, стой, голубчик! Ты что тут делаешь?

- Дневалю, товарищ генерал.

Он, конечно, не знал, что у нас в части к тому времени были не только генералы, но и маршал. Это прокол наших политработников.

- Дневалишь, - улыбаясь, спросил он, - а в какой эскадрилий служишь?

- В первой, товарищ генерал!

- В первой? - протяжно повторил маршал, и, оборачиваясь к командиру полка, сказал:

- Ну не думал, что товарищ Сомов подсунет мне такого дневального.

Но, окинув казарму взглядом, был удовлетворен порядком в ней.

Мы все особенно переживали за этот курьез, но не прошла и неделя с той памятной встречи, как командир построил полк, чтобы зачитать присланный из штаба Воздушной Армии приказ. Я, вспоминая накануне разговор с офицером тыла, стоял в строю с подавленным настроением, ожидая неприятностей из-за этого дневального с обгоревшей картошкой. И какое же было мое удивление и безмерная радость, когда командир полка объявил, что я награжден вторым орденом Красного Знамени, и мне присвоено воинское звание - старший лейтенант.

- Ну, командир, с тебя причитается вдвойне, - поздравляя, говорили летчики.

Вот таким заботливым, вместе с тем требовательным и беззаветно преданным нашей Родине, запомнился нам Главный маршал авиации Александр Александрович Новиков - дважды Герой Советского Союза.

Моя ошибка

Едва луч света проник в комнату через неплотно сдвинутые занавески окна, я был уже на ногах в поисках таблетки от головной боли. Жена, тут же спросила: "Что с тобой. Ты всю ночь ворочался, вскрикивал. Наверное, опять во сне летал?...

- Летал...

- От "фоккера" или "мессера" удирал?

- Нет, едва на немецкую баржу не сел.

- Да как это могло случиться?

- А вот так... - и мне пришлось рассказать.

В суровых фронтовых буднях при возвращения из полетов радостно было докладывать командованию о выполнении боевой задачи. Но не всегда нам сопутствовала удача. Иной раз допускались ошибки в тактике действий, случались они и при бомбометании, выборе средств поражения целей. Поэтому после посадки на аэродроме, все действия экипажей подвергались самому тщательному разбору.

Мы учились на своих ошибках, чтобы не допускать их впредь. Но ошибка, совершенная мною над морем, едва не стоила мне жизни.

Было это хмурым мартовским днем 1945 г. В этот день мы выполняли задачи по уничтожению морских целей. Произвела посадку группа Лаврентьева, ей удалось обнаружить в море вражеский корабль. Она, выполняя заход на цель парами, ушла от огня зениток и сбросила бомбы, от которых на корабле вспыхнул пожар. В бою вновь отличился штурман авиаполка капитан Киласония. Его звено потопило две баржи с фашистами, которые пытались удрать во что бы то ни стало и избежать нашего возмездия.

Когда воздушные разведчики у побережья залива Фриш Нерунг обнаружили баржу, на которую производилась погрузка немецких войск для эвакуации, наша группа тоже получила команду на взлет. Вдали от порта Лайзунен мы вскоре обнаружили эту баржу и решили ее атаковать сходу. Введя свой "ил" в пикирование, я открыл огонь из пушек и увидел, что всплески от снарядов на поверхности воды ложатся немного левее баржи. Внес поправку и вновь дал очередь из пушек - палуба баржи заискрилась от снарядов, и я дополнительно нажал на гашетку пулеметов. Мощный сноп огня хлестнул по барже. И вдруг - тревожный голос воздушного стрелка Виктора Тимко:

- Командир, выводи! Выводи! На какое-то мгновение я подумал, что сейчас "Фоккер" или "Мессер" откроет огонь по нашему самолету - они нередко подстерегали нас, прикрываясь облаками. Но, как только я начал выводить самолет из пикирования, к великому ужасу увидел, что сажусь на баржу! Я полностью вытянул на себя ручку управления самолетом и до боли прижал ее к груди, но баржа стремительно неслась мне навстречу. Фашисты в панике стали покидать ее, прыгая в море. В какой-то момент мне захотелось закрыть глаза, но к счастью снижение самолета прекратилось, и, едва не касаясь винтом, мой "ил" пронесся над баржей, сметая воздушным вихрем все, что не было закреплено на ней. Где-то на высоте 500-600 метров, утихомирив дрожь в коленках и придав голосу строгую тональность, я спросил воздушного стрелка:

- Ты что это так панически закричал "Выводи! Выводи!?"...

- Да я смотрю, - отвечал он, - летевшие за нами

Назаров и Фролов давно вывели самолеты из пике, а мы все падаем и падаем. Я подумал, что вас ранило, ну и не выдержал, закричал. Извини, командир.

Со второго нашего захода от сброшенных бомб баржа начала медленно погружаться в воду. Это была четвертая баржа на счету летчиков нашей эскадрильи.

После посадки самолета я обнял и расцеловал воздушного стрелка:

- Спасибо, Виктор, ты спас мне жизнь!

- Да и свою тоже, - бодрым голосом ответил он и направился к друзьям, а я - к командиру полка с докладом о результатах вылета и допущенной мной ошибке.

Вскоре по просьбе командира полка на аэродром прибыли два морских летчика. Это были опытные "морские волки", на груди одного из них красовались четыре ордена Красного Знамени, а цену таких наград знает каждый фронтовик.

Они поделились с нашим летным составом опытом уничтожения морских целей. Он сводился к тому, что при обнаружении в море корабля противника летчик снижается на бреющем полете до высоты ниже, чем корабль. Не долетая 200-300 метров, самолет сбрасывает фугасную бомбу или ракету, а сам должен в буквальном смысле "перепрыгнуть" через корабль, и снова снизиться до бреющего полета. Иначе при попытке "перейти в набор", он тут же будет расстрелян залповым огнем зенитных батарей, установленных на корабле.

А сброшенная бомба, коснувшись водной поверхности, делает рикошет и врезается в борт корабля, поражая его. Но при использовании этого метода, как пишет любимый фронтовиками Михаил Ножкин, "наши победы и наши потери велики..." Статистика утверждает, что морские летчики при этом методе выживают два-три вылета.

Выполнив показной полет на полигоне, наши боевые друзья ушли на свой аэродром. И нам стало понятно, что при уничтожении морских целей, где водная поверхность сливается с небом, и ты летишь, словно в облаках, контроль высоты полета следует производить только по приборам, а не визуально, как мы делали до этого в полетах над сушей. Выход из пикирования необходимо начинать с учетом просадки самолета. Та встреча с морскими летчиками пошла нам на пользу, и ошибок, подобно моей, летчики полка уже не допускали.

После войны, когда об этом эпизоде рассказала газета "Красная звезда", я получил из Симферополя письмо одного из фронтовиков. Он писал: "Занятия и показательные полеты в Вашем полку проводил я со своим командиром эскадрильи. К сожалению, он погиб за неделю до окончания войны..." Мне было жаль этого отважного и мужественного командира, который прошел всю войну и погиб на ее последнем этапе.

Да и у нас в полку 24 апреля 1945 г. погиб мой заместитель Анатолий Чечулин при уничтожении самолетов на одном из аэродромов противника. А Николай Ступанов погиб 2 мая при уничтожении морских целей, на поврежденном "иле" он не дотянул до берега. Лишь через месяц в полк прислали его награды. А за неделю до этого полета мы с Николаем зашли в фотоателье, где сфотографировались на память.

Прошли безвозвратно молодые годы, "как дым, как утренний туман", и лишь пожелтевшие страницы фронтовой газеты напомнили мне об этом полете:

"У побережья косы Фриш Нерунг наши воздушные разведчики обнаружили баржу, на которую грузилась вражеская пехота. Когда шестерка штурмовиков под командованием старшего лейтенанта Сомова приблизилась к цели, немцы открыли зенитный огонь. Сомов уклонился в море и, набрав высоту, снова зашел на цель. Маневр удался. Летчики сбросили бомбы на баржу, которая начала медленно тонуть. Оставшиеся в живых немцы бросались с гибнущего судна в воду.

Другая группа штурмовиков во главе с Лаврентьевым настигла в море военный корабль, обстреливающий нашу пехоту. Удар по кораблю сопрягался с большими трудностями, поскольку самолеты попадали под огонь и корабельной, и береговой зенитной артиллерии. "Ильюшины" пошли в атаку парами, вынудив противника рассредоточить огонь. В результате бомбо-штурмового удара на корабле возник пожар".

Вот ведь как получается: Великая Отечественная война осталась в прошлом веке, а мы, ветераны, душой все на той войне.

Штурм Кенигсберга

Шла победоносная весна 1945 г. Трудным и тернистым был путь наших войск к Кенигсбергу. Город был опоясан тремя позициями обороны с глубокими (в рост человека) окопами и ходами сообщения, густыми рядами колючей проволоки, а на танкоопасных участках - железобетонными надолбами ("зубы дракона"). Вокруг города - 15 фортов, из которых четыре - в полосе действия 11-й армии, с загадочными для нас названиями: "Эйленбург", "Денхофф", "Контин", "Король Фридрих-1" и пять опорных пунктов (приспособленные к обороне каменные здания).

Внешне форт представлял собой пологий холм, густо поросший травой, кустарником, деревьями - целыми рощами дуба, берез, ясеней и тополей. Каждый форт был окружен рвом с водой шириной 15 м и глубиной до 5 м. Гитлер заверил свой народ, что Кенигсберг - оплот Германии в Восточной Пруссии - никогда не сложит оружие перед Советскими Вооруженными Силами. Только в это уже мало кто верил, в том числе, наверное, и он сам. Советская Армия, сокрушая один рубеж за другим, все ближе и ближе приближалась к стенам Берлина - логову оголтелого фашизма. А Гитлер метался в своем бункере под рейхстагом, как загнанный зверь в берлоге.

Из истории России мы знали, что 200 лет назад во время Семилетней войны против Пруссии русские полки 22 января 1758 г. вошли в Кенигсберг. Делегация города тогда встретила победителей колокольным звоном и готовностью подчиниться России. Это вселяло и в нас уверенность на успех в предстоящей операции в овладении крепостью.

К концу января советские войска вышли к Балтийскому морю севернее и южнее Кенигсберга и положение немецко-фашистской группировки, оборонявшей Восточную Пруссию, стало критическим. Сухопутные сообщения Восточной и Западной Пруссии были перерезаны. Попытки фашистов оказать помощь с моря пресекались активными действиями нашей авиации. В упорных боях группировка немецких войск была расчленена на три изолированные части: Хайльсбергскую, Земландскую и Ке-нигсбергскую. 10-го февраля начался второй этап боевых действий - ликвидация этих группировок противника.

Решением Ставки ликвидация Хайльсбергской группировки была поручена 3-му Белорусскому фронту под командованием генерала И. Д. Черняховского. Бои были исключительно напряженные и затяжные. Наши войска преодолевали одну оборонительную полосу за другой. Изменялась линия фронта, менялись и наши аэродромы. Штурмовая авиация старалась ближе держаться к передней линии фронта с тем, чтобы действия летчиков над полем боя были более эффективными и своевременными.

С захватом аэродрома около города Вормдитт мы перебазировались на него для поддержки наземных войск в штурме Кенигсберга. В те дни мы выполняли по 4-5 вылетов в день, нанося удары по артиллерийским позициям, танкам и окопам фашистов.

Первая половина февраля прошла в тяжелых и кровопролитных боях на всех главных восточно-прусских направлениях.

18 февраля нам стало известно: в районе Мельзак был смертельно ранен осколком разорвавшегося снаряда генерал армии И. Д. Черняховский. Это была тяжелая утрата. Иван Данилович был одним из молодых талантливых полководцев Великой Отечественной войны. Ныне имя дважды Героя Советского Союза Черняховского носит бывший Инстербург, над которым 22 января 1945 г. взвилось красное знамя черняховцев.

Командующим войсками 3-го Белорусского фронта был назначен Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский.

К концу марта Хайльсбергская группировка, в которой нам довелось атаковать живую силу и технику противника, была уничтожена. Это был последний опорный пункт обороны фашистов на побережье залива Фришес-Хафф. Но главная цель Восточно-Прусской операции - город Кенигсберг - все еще оставался в руках немцев, и войска фронта приступили к подготовке штурма этой крепости.

В начале апреля командиры эскадрилий вместе с командиром полка майором Юрченко прибыли в расположение 11-й армии, которую нам предстояло поддерживать. Здесь собрались командиры наземных и авиационных частей, участвующих в предстоящем штурме. В одном из залов на большом ящике с песком был выложен макет крепости Кенигсберг с его оборонительными сооружениями.

Генерал-полковник Галицкий ознакомил присутствующих с предстоящей задачей, которую мы по возращению на аэродром довели до личного состава полка. Летчики в своих планшетах заменили карты на новые, технический состав "подлечил" раны на самолетах и подготовил их к полету, а мы ожидали начала наступления наземных войск. И вот этот час настал. На рассвете 6 апреля командующим 3-м Белорусским фронтом был отдан приказ о наступлении. И в 9 часов утра громовой раскат нарушил тишину. Тысячи артиллерийских орудий и минометов разных калибров загрохотали разом, ударили залпы "катюш". Земля задрожала от гула канонады. Вражеские позиции по всему фронту прорыва закрыла сплошная стена от разрывов снарядов.

Вал ревущего огня и шквал металла обрушились на железобетонные сооружения крепости. Три часа не смолкал огненный смерч. За двойным огневым валом в атаку ринулись передовые стрелковые батальоны. Пошла на штурм авиация.

В штурме Кенигсберга участвовало 2500 самолетов. Общее руководство авиацией осуществлял командующий ВВС Главный маршал авиации А. А. Новиков. Со свойственной ему энергией и настойчивостью он требовал от летчиков точного нанесения ударов по заданным целям. Надо отметить, что в составе истребительной авиации фронта мужественно дрались французские летчики полка "Нормандия - Неман". Над городом поднялся полугора-километровый густой столб черного дыма и пыли.

Каждый летчик, прошедший суровую школу войны, хранит в памяти много ярких запомнившихся эпизодов. Немало их было и у меня, но особенно мне запомнился первый полет в день штурма Кенигсберга. Это было потрясающее зрелище.

Вот как об этом было записано в архивных документах нашего авиаполка:"... На период с 6 по 9 апреля полку была поставлена задача - с 9.00 в течение дня последовательно группами шестерок экипажей Ил-2 содействовать наступающим к городу Кенигсберг войскам.

6-го апреля удар всем составом авиации был назначен на 8.00. Но погода с утра не благоприятствовала: моросил дождь, и густой туман покрывал все вокруг. Летчики с разочарованными лицами сидели в летной комнате в ожидании, когда же, наконец, прояснится небо. Но необходимой погоды для взлета не было, и все уже потеряли надежду участвовать в штурме Кенигсберга. Но вот туман постепенно начал рассеиваться, и в 16.30 из штаба дивизии раздался звонок быть готовым к вылету.

Последний осмотр машин, приготовление экипажей, и по сигналу зеленой ракеты летчики стали взлетать. Вот развернулась и пошла группа Сомова, следом легли на курс группа Лаврентьева и Стрельникова. Потом поднялись в воздух и другие полки дивизии.

Погода по маршруту ухудшалась - 10 баллов, высота - 400-300 м, а местами доходила до 50 м, видимость 800 м. Лететь было трудно, но летчики с упорством пробивались через облака, зная, что над целью хорошая погода, и шли все дальше, туда на Кенигсберг - осиное гнездо и последний оплот врага в Восточной Пруссии.

Вот группа Стрельникова уперлась в сплошную облачность, идти дальше некуда и пробиться нельзя. Ведущий принимает решение - вернуться на аэродром. Но ^лейтенант Сомов принимает решение идти дальше и во что бы то ни стало пробиться через опасную зону облаков.

Гитлеровцы не ожидали и не допускали мысли о том, что советские самолеты могут прорваться через сплошную стену облаков, но наши летчики, вдохновленные призывом вождя, упорно ведут свои стальные машины.

Вот уже группа Сомова выскочила из облаков и ровно в 17.05 произвела удар по цели. Одна за другой стали падать бомбы, взвились черные клубы дыма, полетели во все стороны обломки кирпича. Группа сделала один заход и произвела четыре атаки.

Ввиду внезапности произведенного удара немцы так растерялись, что даже не смогли открыть зенитного огня, и только уже при отходе группы штурмовиков от цели поднялся интенсивный огонь по уходящим самолетам. Но благодаря своевременному и умелому применению противозенитного маневра группа ушла без потерь и повреждений самолетов. Через две минуты появилась группа Лаврентьева и произвела такой же смелый и сокрушительный удар по цели. Обе группы разрушили 6 зданий, подожгли 2 дома, подавили огонь 1 -и батареи ЗА. Остальные полки дивизии из-за сложных условий погоды возвратились на аэродром. Так благодаря умению, упорству и настойчивости наших летчиков был нанесен внезапный удар в день штурма Кенигсберга..."

Активно действовали в день штурма авиация и артиллерия. Только за один день 7 апреля наша авиация произвела более 4700 самолетовылетов и сбросила на укрепления противника свыше 1500 бомб. А в ночь на 8 апреля бомбардировочная авиация совершила до 1800 самолетовылетов. С грохотом рушились железобетонные укрытия, вспыхивали пожары. Всюду дым и чад. Улицы были забиты техникой, оружием, трупами немецких войск. Поднятые к небу клубы черного дыма служили для летчиков хорошими ориентирами.

8 апреля, стремясь избежать бесцельных жертв, командующий фронта обратился к немецким генералам и солдатам крепости с предложением сложить оружие, но фашисты решили сопротивляться.

9 апреля бои разгорелись с новой силой. 5000 наших орудий и минометов, 1500 самолетов обрушили удар по крепости. К исходу четвертых суток непрерывных боев комендант цитадели генерал Ляш, видя свое катастрофическое положение, отдал приказ о прекращении огня. Позже на допросе он заявил: "Потеря Кенигсберга - это утрата крупнейшей крепости немецкого оплота на Востоке".

Гитлер не мог примириться с потерей города, объявленного им лучшей немецкой крепостью за всю историю Германии и "абсолютно неприступным бастионом немецкого духа", и в бессильной ярости приговорил Ляша к смертной казни заочно.

За активные боевые действия при овладении Кенигсбергом личному составу нашей дивизии Верховный главнокомандующий объявил благодарность. Наш авиаполк получил почетное наименование "Кенигсбергский" и был награжден орденом Кутузова 3-й степени, а товарищи поздравляли командиров эскадрилий - Лаврентьева, Стрельникова и меня с орденом Александра Невского.

Поздно вечером мы собрались у приемников, чтобы услышать знакомый голос диктора от Совинформбюро. Юрий Левитан сообщил, что Кенигсберг пал, и в честь этого будет произведен салют в столице. И наполнилась душа гордостью за нашу причастность к этой битве на пути к Великой Победе.

Так был ликвидирован форпост германского фашизма. А город Кенигсберг - бывшая столица прусских королей - носит теперь имя Михаила Ивановича Калинина.

Дуэль с железным "крокодилом"

На одной из встреч с друзьями-фронтовиками, где было много молодежи, кто-то обратил внимание на мои ордена, особенно на Золотую Звезду Героя России. Эта звезда вызвала некоторое удивление: сам я далеко не молод, а награда "молодая"...

- Уж не за Чечню ли Вы ее получили? - раздавались голоса.

- Нет, ребята, не за Чечню. Я воевал на той войне, которую мы по праву называем Великой Отечественной.

В зале началось оживление. Меня попросили рассказать о себе. Пришлось вспоминать о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах...

Служил я в 64-м штурмовом авиаполку. Но на фронт попал в 1944 г. Огнем в лицо нас встретило небо войны, за три месяца боевых вылетов мы потеряли третью часть летного состава. При этом погибли все командиры эскадрилий, а двое из них из нашей.

В один из тех дней меня неожиданно вызвали к командиру полка майору В. Юрченко.

- Такое дело, Сергей, - сказал командир. - Придется принять эскадрилью...

На мое возражение, что пока, мол, не гожусь для такой должности, поскольку у меня в запасе всего лишь восемнадцать боевых вылетов, командир твердо заметил:

- Это приказ, Сомов! Его надо выполнять!

Я шел обратно, как в тумане, думая о том, какая большая ответственность вдруг свалилась на мои лейтенантские плечи...

Эскадрилья в авиации - основное тактическое подразделение, и на его командира возлагается задача непосредственного исполнения приказов. Он должен обладать способностью вести группу летчиков в бой, отлично ориентироваться в условиях, когда районы боевых действий часто меняются. Вот где помогло мое увлечение рисованием, когда я в прошлом посещал кружок при Доме пионеров. Все это позволяло быстро сличить полетную карту с местностью и точно выводить группу штурмовиков на заданную цель, что обеспечивало успешное выполнение поставленного задания.

Быть командиром эскадрильи - значит отвечать не только за свой экипаж, но и за организацию боевой и воспитательной работы личного состава эскадрильи. Для выполнения боевого задания немаловажную роль играло знание летных, физических и морально-психологических качеств каждого летчика и возможность реализации этих качеств на поле боя. А чтобы заслужить доверие и уважение у подчиненных, ты должен, прежде всего, сам быть примером исполнения своего служебного долга.

Война не прощает промаха. Любая недоработка командира или тем более халатность нередко оборачивается гибелью боевых друзей. А мы и так слишком много потеряли их по дорогам войны, и ".. .мне часто снятся те ребята, друзья моих военных дней..."

После взятия крепости Кенигсберг войска 3-го Белорусского фронта продолжали уничтожать противника, изгоняли его из Земландского полуострова. И мы в эти дни совершали по несколько вылетов в день, нанося удары по танкам, траншеям и окопам, уничтожая засевших там фашистов.

Как ни пыталось немецкое командование оказать помощь своим войскам, но эти попытки прерывались решительными действиями нашей авиации. Не помог им и бронепоезд с орудийными башнями, который курсировал по железной дороге от порта Пиллау до Кенигсберга. Он, как крокодил, подкрадывался к переднему краю наших войск и открывал ураганный огонь из всех орудийных башен, а как только наши войска, обнаружив его, начинали вести в ответ артиллерийский огонь, "крокодил" тут же откатывался в глубь своей территории.

Тогда командование фронта обратилось за помощью к летчикам, и когда 14 апреля с аэродрома Вормдитт я повел группу штурмовиков для нанесения удара по танкам противника в полосе действия 11-й армии, то при подходе к линии фронта на станции наведения "Дунай-22" заместитель перенацелил нашу группу на поиск и уничтожение этого бронепоезда. Я понимал, что вступить в дуэль с бронепоездом - задача не из легких. Но на фронте легких задач вообще не бывает, каждая из них таит опасность не вернуться с поля боя. Мы не думали об этом, а верили в нашу победу и готовы были выполнять любые приказы.

В сухих документах архива приказ сформулирован по военному лаконично:

"Шестерка ИЛ-2 под командованием лейтенанта С. А. Сомова 14.04.1945 г. имела задачу: в период 12.00-12.30 сопровождать наземные войска в районе Аллих-Повайнен, Гросс-Блюменау. При подходе к цели лейтенант Сомов получил от станции наведения "Дунай-22" приказание: на железнодорожном участке южнее Штуд-дитен отыскать бронепоезд и уничтожить его..."

С волнением перечитываю эти пожелтевшие от времени строки. И отчетливо вижу лица боевых друзей, бывших в том полете рядом со мной. Это командиры ведомых экипажей - Борис Андумин, Константин Васильев, Николай Назаров, Алексей Рыжов и Василий Фролов. Я знал их и верил им. Мы понимали, что бронепоезд, который прозвали "крокодилом", не спрячешь под кронами лесного массива, не прикроешь выгодным рельефом местности. Но он постоянно маневрировал по железнодорожному пути от Пиллау до Кенигсберга. Выдвигаясь к переднему краю, вел ураганный огонь по нашим войскам. А как только артиллеристы начинали отвечать, тут же откатывался в глубь своей территории.

Скоро черные хлопья от разрывов зенитных снарядов противника стали сгущаться. Потянулись в сторону самолетов и светящиеся трассеры эрриконов. "Нет, тут без маневра не пройти", - решил я.

И закладывая крен то вправо, то влево, мы змейкой шли вдоль железной дороги, не упуская из виду ее. И вдруг, видим словно из-под земли длинный огненный шлейф лизнул прилегающую к дороге местность: это бронепоезд из своих орудий открыл огонь по нашим войскам. Вот по таким-то языкам летчики не раз распознавали замаскированные вражеские орудия и танки. Мы сразу догадались, что "крокодил" находился у лесного массива, прилегающего к железнодорожному пути, и со стороны наших войск был не виден. "Так вот где скрывается это чудовище", - подумал я и скомандовал:

- Под нами "крокодил", за мной в атаку!

Сам же перевел самолет в пикирование и нацелился на паровоз. Я не видел в этот момент ни бронепоезда с ощетинившимися пушками, ни рвущихся вокруг самолета снарядов. Видел только стремительно надвигавшийся навстречу паровоз. И если бы вражеский снаряд прервал полет, то мой безотказный Ил-2 все равно бы врезался в цель.

Но, к счастью, дуэль с "железным крокодилом" закончилось в мою пользу. Сошедшие с балок реактивные снаряды попали точно в паровоз. От мощного взрыва он, объятый пламенем, был оторван от состава бронепоезда и спустил свой последний пар.

В последующих заходах мы подожгли два первых вагона. И я по радио передал на станцию наведения:

- "Дунай-22", бронепоезд горит!

- Видим! - услышали мы в ответ. - Продолжай те атаковать.

И мы раз за разом сбрасывали бомбы и обстреливали из пушек платформы бронепоезда.

Вот еще одна запись из архивного документа: "Противник, видя дерзкие атаки наших "илов" и понесенные им потери, ввел в действие дополнительно до 4 зенитных батарей. Плотность огня достигала максимума, экипажи были в маневре стеснены. Снаряды рвались со всех сторон и на всех высотах. Но, несмотря на это, группа Сомова, проявив в этом бою исключительную смелость, выдержку и боевое мастерство, произвела 12 заходов до полного расхода боеприпасов и полностью вывела бронепоезд из строя".

Вскоре наши войска заняли населенный пункт Штуддитен. И в наш полк пришла телеграмма с благодарностью летчикам за оказанную помощь. В ней сказано, что вокруг бронепоезда на земле лежали сорванные с бронепоезда орудия и десятки фашистов.

Уничтожение "крокодила" было, пожалуй, самым главным делом моей фронтовой жизни. Все экипажи нашей группы были представлены к наградам. А я - к званию Героя Советского Союза... Но где-то в штабных закоулках затерялся мой наградной лист, и лишь 27 марта 1996 г. Указом Президента Российской Федерации мне было присвоено звание Героя, но уже под Российским флагом.

В торжественной обстановке, накануне Дня Победы - 8 мая, мэр столицы Ю. М. Лужков вручил мне Золотую Звезду Героя России.

Я шел по аллеям тенистого сада. Весна бушевала, цветеньем пьяня, И счастлив был я: золотая награда Полвека спустя отыскала меня.

Иногда думаю: как давно промчалась опаленная огнем наша молодость! Но душой и памятью я и теперь вместе с однополчанами. В боевом крылатом строю. И каждый раз, когда иду по улицам Москвы и слышу над головой ровный гул турбин, - гляжу в небо, провожаю инверсионный след летящего самолета и взглядом сопровождаю его до тех пор, пока самолет не скроется в серой дымке облаков. Сердце мое все еще рвется в небо.

Полет на Пиллау

С падением Кенигсберга был ликвидирован очаг и форпост Гитлера в Восточной Пруссии. Однако после капитуляции Кенигсберга в Восточной Пруссии оставалось еще восемь вражеских дивизий, в том числе танковая, которые веером закрепились на Земландском полуострове, прикрывая подступы к военно-морской базе Пиллау (Балтийск).

11 апреля маршал Василевский, как и перед штурмом Кенигсберга, обратился к немецкому командованию с предложением прекратить сопротивление, сложить оружие и сдаться в плен. Противник и на этот раз не внял здравому смыслу. И 13 апреля войска фронта, чтобы не дать противнику закрепиться, перешли в наступление. Началась операция по уничтожению Земландской группировки войск противника. В эти дни летчики нашего полка, совершая по 3-4 вылета в день, поддерживали наступление 43-й и 39-й армий, которым предстояло занять крупный опорный пункт обороны противника город Фишхаузен (Приморск). Враг упорно сопротивлялся. Но в результате решительных и согласованных действий войск фронта 17 апреля 1945 г. Фишхаузен был взят нашими войсками.

Несмотря на ураганный огонь вражеских "зениток", летчики бесстрашно уничтожали немецкие танки, артиллерийские орудия и бронемашины, преграждали путь немецким войскам с моря.

Мой брат Виктор погиб под Москвой. Но теперь, вылетая на штурмовку, я знал, что где-то в этих местах в артиллерийской части воюют мои старшие братья Иван и Григорий с сыном. В небе я часто думал, что может они видят и мой штурмовик, летящий на боевое задание.

Меня иногда спрашивают: "Какой боевой вылет был самым трудным, опасным?" Что ответить на этот вопрос? Легких вообще не было. Каждый оставил зарубку на сердце. Но полет на порт Пиллау, пожалуй, был самым трудным и не только по его выполнению, когда пришлось прорываться через заградительный огонь зенитной артиллерии, но и по психологическому воздействию на летчиков: заря Победы радужными красками засветилась на западе. Наши прославленные полководцы: Жуков, Рокоссовский и Конев во главе войск фронтов устремились на штурм Берлина, и это дыхание победной весны мы ощущали на 3-м Белорусском фронте. И невольно возникала мысль: "...ох, как бы дожить бы до свадьбы женитьбы..."

Ко всему этому наш последний вылет сложился так, что мы едва не нанесли удар по своим солдатам, находящимся в плену в лагере порта Пиллау. Но, слава богу, предотвратить этот позорный удар нам помогли сами "пленные.

А произошло это так. Накануне штурма Пиллау, когда наши наземные войска вот-вот должны были ворваться в город, меня срочно вызвали в штаб полка и поставили задачу: во главе группы штурмовиков нанести удар по юго-восточной части города.

- Предполагается, что там, - сказал командир полка - сосредоточены немецкие войска в ожидании корабля для эвакуации.

Много раз на подступах к Пиллау мы наносили удары по живой силе и технике противника как на суше, так и на море. Так что город мне был хорошо знаком, и, выведя группу в заданный район, я подал команду:

- Приготовиться к атаке!

Город местами заволокло дымом от рвущихся артиллерийских снарядов и бомб, сброшенных летчиками самолетов. Сквозь этот сизый дым в порту был виден огромный, накренившийся на бок корабль. Это наши друзья - бомбардировщики Балтийского флота - влепили ему хорошую порцию крупнокалиберных бомб, да и летчики-штурмовики помогли в этом.

- Так вот на каком корабле фашисты стремились удрать от возмездия, - подумал я и устремился на цель.

Но я ужаснулся, когда при пикировании над целью, едва не сбросив на нее бомбы, увидел на крыше длинного барака, покрытого красной черепицей, ярко-белую надпись большими буквами: "РУССКИЕ ПЛЕННЫЕ!"

Мы эти бараки считали сборным пунктом немецких войск.

На какой-то миг я оцепенел от мысли, что могло произойти, если бы наша группа по моей команде сбросила бомбы на эти бараки, а их было много. Докажи потом, кто виноват, а расплата за это была бы суровая.

Как потом узнал - это был пересылочный пункт: сюда доставляли наших пленных воинов и потом морским путем переправляли их на территорию Германии. Судьба тех пленных нам известна - они уничтожались в различных лагерях, а "фрау" высокопоставленных мужей хвалились друг перед другом изящными перчатками и сумочками, изготовленными из кожи пленных.

Я тут же по радио передал летчикам:

- Атаку прекратить!

Доложил и на станцию наведения о надписи на бараках, запросил, как действовать дальше.

- Если огонь зенитной артиллерии по самолетам не ведется, - последовал ответ, - удар не наносить.

Увидев в южной части порта скопление большого количества немецкой техники и мотопехоты, мы с первого захода сбросили бомбы, а со второго обстреляли из пушек и пулеметов. Столб черного дыма и огня взметнулся в воздух. Обломки машин остались догорать на причалах порта.

После посадки на аэродроме я доложил командиру полка о сложившейся обстановке в этом полете.

- А может это немцы для отвода удара сделали надпись на крышах, - заявили в штабе полка.

Я ничего не мог ответить им на это. Но сомнение рассеялось через три дня - из этого лагеря в полк к общей радости возвратился воздушный стрелок сержант Окуньков, которого считали погибшим вместе с летчиком Мирошниченко 26 марта в районе населенного пункта Бильга. Штурмовик объятый пламенем упал на немецкие окопы.

Как погиб Мирошниченко, мы узнали со слов стрелка. Когда зенитный снаряд попал в самолет, сразу появился шлейф черного дыма. Стрелок по самолетному переговорному устройству доложил летчику об этом, но ответа не последовало, хотя самолет какое-то время летел без снижения. И тогда стрелок решил покинуть кабину самолета и воспользовался парашютом.

Он едва коснулся ногами земли, как его тут же схватили и потащили в штаб. Услышав русскую речь, он стал просить разрешения похоронить своего командира, тем более, что видел, где упал наш Ил-2. Но в ответ услышал грубый мат. И он понял, что это были власовцы.

Присутствующий при этом пожилой немецкий офицер спросил:

- О чем просит этот русский пленный?

- Разрешения похоронить своего командира с того самолета, что упал тут рядом на окопы, - но мы ему не разрешили.

- Напрасно, - сказал немец, - у этого пленного хорошие человеческие качества. Пусть похоронит своего командира, а после отправьте его в лагерь порта Пиллау.

- Здесь в лагере, - продолжал Окуньков, - я встретил пленных из других родов войск. Все они находились в подавленном состоянии, ожидая момента, когда в трюмах вонючей рыболовной баржи их отправят в Германию или на пути сбросят в море на съедение рыбам. Но мы видели, что с каждым днем все ближе и ближе приближается к Пиллау артиллерийская канонада, и это вселяло хоть малую надежду на спасение. Мы понимали, что живыми отсюда фашисты нас не выпустят.

Однажды утром я услышал знакомый гул моторов штурмовиков и, выбежав из барака, стал наблюдать, как лихо штурмовики пикировали, сбрасывали бомбы и обстреливали из пушек и пулеметов немецкие позиции в непосредственной близости от порта. Самолеты на бреющем полете уходили на аэродром через наш лагерь, и по отличительным знакам среди них я увидел штурмовиков из нашего полка. И сердце сжималось от боли: мне так хотелось в эти минуты быть вместе с вами в полете. Долго я провожал их взглядом, пока они не скрылись в синей дымке горизонта. И как утопающие, мы пошли на риск и схватились за последнюю соломинку. Так на крыше самого длинного барака в ночь перед штурмом порта Пиллау появилась надпись: "Русские пленные!"

- Ее написала группа пленных, в которую входил и я, - продолжал свой рассказ Окуньков. - Мы на заброшенном складе нашли бочку с белой краской, изготовили кисть для нанесения' надписи, веревки, лестницу и все в тайне держали на складе, повесив на дверь для вида большой замок.

Это был наш бой за жизнь, и мы были рады успеху: бомбы с самолетов не упали на лагерь, в котором были не только русские пленные, но и воины других наций.

А для моих верных друзей этот последний полет на Земландском полуострове был, как в той песне: "... последний бой - он трудный самый..."

Глава 3 МИРНЫЕ БУДНИ

"Все выше и выше, и выше
Стремим мы в полет наших птиц..."

Парад Победы

В мае 1945 г., буквально через неделю после окончания войны, я получил письмо от брата Григория, воевавшего также на 3-м Белорусском фронте, в котором он писал: "Наверное, для меня война еще не закончилась, хотя мы и зачехлили орудийные стволы своих пушек. Поговаривают, что многих артиллеристов и возможно танкистов с нашего фронта направляют на Дальний Восток на войну с Японией..."

Вскоре после этого письма меня срочно вызывают к командиру полка. Даже не по себе как-то стало. Неужели думаю и наш полк или отдельных летчиков направят воевать с самураями. Но, к счастью, мои тревожные мысли были напрасны. Как только вошел в штаб, командир полка майор Юрченко сказал:

- Вам с Германом Киласония необходимо срочно собираться и ехать в Кенигсберг для подготовки к Параду Победы. От этого неожиданного сообщения сердце застучало так, как никогда за время штурмовых атак по врагу. Не верилось, что я, командир эскадрильи, старший лейтенант буду в Москве участвовать в Параде Победы. И замелькали в голове воспоминания минувших дней войны. Я вспомнил погибших в последних вылетах друзей. Совсем немного не дожили они до Победы. А как хотелось в парадном строю видеть Алексея Даньшина, Виктора Зачиналова и Василия Чернова - наших командиров эскадрилий, которые не только обучали нас летать на "илах", но и умело использовать это грозное оружие в боях. Это они, своим крылом заслоняя нас молодых желторотых птенцов, пали смертью храбрых в боях за Родину. А сейчас вместо них на Парад еду я. По прибытию в Кенигсберг мы с Германом Киласония были зачислены в сводный батальон летчиков 3-го Белорусского фронта под командованием командира 1-й гвардейской штурмовой дивизии генерала Прудкова - Героя Советского Союза.

А в начале июня наш сводный полк погрузили в поезда и отправили в Москву. В пути мимо проносились разбитые полустанки, разрушенные города и сгоревшие деревни. На полях работали измученные войной женщины, старики и дети. На всех остановках местные жители искали среди нас своих земляков. Мы прибыли на Белорусский вокзал. Сколько за годы войны здесь было пролито слез женщинами, провожавших на фронт своих мужей, сыновей, родных и близких! А сейчас нас встречали с веселой музыкой и с букетами цветов, неопаленных дымом и огнем. С вокзала мы строем направились в Чернышевские казармы. Цветы и слезы - вот что запомнилось в первый день приезда в город моей мечты - Москву.

Подготовка к Параду началась на следующий день. Сколько сил и энергии мы отдали на этих тренировках, отрабатывая взмах руки, поворот головы, четкость шага и особенно выдерживание равнения в шеренгах.

Мы тренировались с душой, понимая, что на Параде представляем свою эскадрилью, авиаполк и в целом фронт. Занятия проходили на набережной около Крымского моста в ранние утренние часы и продолжались до 20 часов. Иногда - на центральном аэродроме, где присутствовали прославленные полководцы Советской Армии, с некоторыми из них у нас были волнующие встречи. Нас участников Парада приглашали на предприятия и в школы.

Накануне Парада Победы нам выдали новую парадную форму, заменили орденские ленты на новые. Многим фронтовикам были вручены ордена и медали. Мой друг Герман Киласония был удостоен звания Героя Советского Союза. Получил и я свою пятую награду - третий орден Боевого Красного Знамени, самый уважаемый знак среди многих других наград.

Мое детство и юность прошли в далекой Сибири, а в Москву я попал в первый раз. Этот город казался мне сказочным, так хотелось везде побывать и все увидеть, но напряженные тренировки к предстоящему Параду оставляли мало времени для прогулок.

23 июня на плацу перед строем полка был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. Парад Победы был назначен на 24 июня 1945 г.

- Вот и дождались, - с радостью сказал Герман Киласония, - теперь хорошо бы уснуть перед Парадом!

Но нам не спалось, волнующие мысли отодвигали сон. Да и москвичи не спали, горел в домах свет, жители столицы звонили друг другу по телефону. И когда утром вышли для следования на Парад, то улицы, ведущие на Красную площадь, были переполнены. Празднично и торжественно выглядела Красная площадь в тот незабываемый день. Огромные стяги украшали здание ГУМа. Вдоль его фасада были установлены гербы всех союзных республик с Государственным Гербом СССР в центре.

И вот наступил волнующий момент. На Красную площадь вышли победители - представители всех фронтов, чтобы триумфальным шествием отметить Великую Победу. Они построились так, как стояли на полях сражений от Ледовитого океана до Черного моря. Перед каждым сводным полком стоял транспарант с названием фронта. На нашем транспаранте сияло - "3-й Белорусский Фронт".

Заполнились трибуны вдоль кремлевской стены. Справа от Мавзолея стояли представители трудовых коллективов, науки и культуры, слева - сотрудники посольств иностранных государств. Моросил дождь, но он не мог омрачить торжественного момента. На лицах - счастливые улыбки и радость.

В 9 часов 50 минут на Красную площадь на вороном коне выехал командующий Парадом Победителей Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский. Он держался в седле привычно и ловко.

Десять ударов Кремлевских курантов возвестили о начале Парада Победы. Из ворот Спасской башни Кремля на белоснежном рысаке выехал Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Навстречу ему для отдачи рапорта устремился К. К. Рокоссовский. В наступившей тишине прозвучали чеканные слова рапорта. Еще мгновение - и по Красной площади раскатилось троекратное солдатское "УРА!"

После объезда войск Г. К. Жуков, спешившись, поднялся на трибуну и от имени и по поручению Коммунистической Партии и Советского Правительства произнес торжественную речь.

На середину Красной площади вышел сводный военный оркестр и 1400 труб победоносно и ликующе возгласили: "Славься, русский народ!"

- К торжественному маршу... - послышалась звонкая команда Рокоссовского.

Приходят в движение сводные полки. Мы шли по Красной площади, держа равнение на Мавзолей. В каждом нашем шаге звучала гордость за наш советский народ, за Вооруженные Силы и за Сталина, сумевшего в трудные годы мобилизовать наш многомиллионный и многонациональный народ на победу с таким коварным, до зубов вооруженным врагом, каким была фашистская армия.

Величественным был марш победителей. Во главе сводных полков - командующие фронтами, чьи имена не раз звучали в приказах Верховного Главнокомандующего по поводу блистательных побед, одержанных нашими войсками на полях сражений.

Ликующие трибуны, аплодисменты, военные атташе зарубежных стран. Непрерывно щелкают фотоаппараты. Для нашего полка оркестр играет специально подготовленный марш - 92-го Печерского полка. Каждому фронту - свой марш. В этом было признание особой доблести войск фронтов. За 4 военных года Москва 356 раз салютовала Советской Армии в честь достигнутых побед.

Незабываемое впечатление Парада - это знамена поверженного врага, которые под дробь барабанов чеканным шагом 200 советских воинов вносят на Красную площадь, а, поравнявшись с Мавзолеем, делают резкий поворот и швыряют фашистскую свастику к его подножию.

Человечество никогда не забудет этого момента - вершины торжества Победы советских людей над врагом.

Это событие, о котором писали все газеты мира, писатель Борис Горбатов назвал "политической казнью фашизма".

После фронтовых колонн по Красной площади прошли части Московского гарнизона, сводный полк Наркомата обороны, слушатели военных академий, курсанты военных училищ, сводная кавалерийская бригада, артиллерия, механизированные, воздушно-десантные и танковые части.

Два часа длился торжественный марш воинов-победителей. А сколько переживаний, мыслей, воспоминаний, которые были к тому же усилены во время вечернего гуляния среди москвичей. В небе реяли портреты Ленина и Сталина, из-под облаков раздавались песни и танцевальная музыка (портреты и громкоговорители были подняты на аэростатах). Небосвод бороздили лучи прожекторов, вселявшие теперь уже не тревогу, а радость и счастье Победы. Эти моменты остались в памяти на всю жизнь. И глядя на радостные лица, я в полную силу почувствовал, какое это великое счастье - жить под мирным небом!

Каждый год 9 мая, в день Победы, мы с особым волнением приходим на Красную площадь, вспоминая с какой гордостью прошли в составе первого послевоенного Парада Победы, держа равнение на Мавзолей.

Пройдут годы, десятилетия, века, но никогда не из гладится из памяти народов подвиг советских людей, спасших человечество от коричневой чумы. И мы счастливы от сознания, что нам выпала честь сражаться и победить под великим Знаменем нашей Отчизны и пройти победным шагом по Красной площади 24 июня 1945 г.

Парад Победы
У стен могучего Кремля
Шагаю я в строю крылатом,
Ликует мирная земля...
Да, это было в сорок пятом!

Парад Победы! Он пришел,
Рожденный из крови и стали,
И гул торжественный прошел -
На Мавзолей поднялся Сталин.

Как добывали мы его -
Заветный день родной Отчизны?
Мы не жалели ничего:
Ни сил, ни пороха, ни жизни!

В полете каждом мы стремились
Родной пехоте помогать.
И силой общею добились
В боях Отчизну отстоять.

Огнем врага мы поливали,
Взрывали доты, танки жгли,
Друзей-товарищей теряли,
Но до Берлина мы дошли.

Победный флаг наш на Рейхстаге
Пусть в этот день держал не я,
Но твердо знаю: в этом флаге
Есть капля крови и моя.

И вот я на параде снова.
Победе ровно шестьдесят!
Звучит торжественное слово,
Но рядом нет моих ребят,

С которыми сражались вместе,
С которыми в атаку шли,
И бились мы не ради мести,
И вам Победу принесли.

Храните же ее, как знамя,
Как честь, добытую в бою,
Пусть не угаснет это пламя!
А мы по-прежнему в строю.

Поворот судьбы

Война окончилась для меня и моих собратьев прощанием со штурмовой авиацией. После расформирования большинства частей "летающих танков" Советское правительство решило развивать истребительно-бомбардировочную и военно-транспортную авиации.

Мне повезло: на аэродром Инстенбург, ныне Черняховск, в мае 1946 г. произвел посадку 239-й транспортный авиаполк, летевший из Венгрии на Родину. И меня, ранее закончившего летную школу на двухмоторном самолете СБ, назначили в этот полк на должность заместителя командира эскадрильи.

Тяжело было расставаться с теми, с кем прошел самый трудный путь в своей жизни, когда смерть не раз со мной стояла рядом, только друзья были ближе ко мне.

Вскоре полк перелетел на постоянное место базирования - аэродром Каунас, и волей судьбы я вновь оказался на том летном поле, с которого довелось совершить свои первые вылеты в суровое небо войны. А теперь представилась возможность начать полеты в мирном небе.

Полк уверенно вошел в ритм регулярных, плановых занятий. Летали мы на отработку техники пилотирования по кругу, в зону и по маршруту. Выполняли полеты в интересах наших друзей - десантников.

Так началась моя служба в военно-транспортной авиации (ВТА), которой я отдал 30 лет своей жизни, наполненной напряженной летной работой по освоению более совершенных типов самолетов и встречами с инициативными, грамотными офицерами и генералами различных служб, заложивших потенциал для "могучих крыльев" современной военно-транспортной авиации.

Моим первым самолетом был двухмоторный транспортный самолет Ли-2. Он широко использовался в годы прошедшей войны для обеспечения партизанских отрядов боеприпасами, вооружением, продовольствием, медикаментами, почтой, газетами и другими грузами, а обратным рейсом перевозил раненых партизан. Экипажи на самолетах Ли-2 участвовали в парашютно-десантных операциях на всех фронтах Великой Отечественной войны, за что были удостоены заслуженной славы. В 40-х - 50-х годах Ли-2 был основным военно-транспортным самолетом СССР.

Послевоенный период в истории ВТА связан с генерал-лейтенантом авиации Смирновым Константином Николаевичем. Он начал службу в Советской Армии в 1918г. Участник Гражданской войны на Западном фронте воевал в Латышском социалистическом авиационном отряде. В Великую Отечественную войну на Западном, Юго-Западном, Южном, Воронежском фронтах командовал авиационным корпусом, авиадивизией, ВВС 19-й армии и 2-й Воздушной армией. Начиная с июня 46-го года и до июня 51-го года, он занимал должность командующего авиацией воздушно-десантных войск.

Благодаря его богатейшему жизненному и боевому опыту в короткий срок была решена задача по формированию нового состава десантно-транспортной авиации. Летный состав почувствовал проявление особого подхода к летной подготовке. В ней стали учитываться все штатные и нештатные обстоятельства, прежде всего, недавние фронтовые. Боевой опыт требовалось сполна реализовать в мирных условиях, сделать его полезным для боевой подготовки. Вчерашние насквозь обстрелянные фронтовики, мастера бомбовых и штурмовых ударов имели свой склад характера, и без учета этой психологии нельзя было рассчитывать на их быстрое "крещение". Требовалось формировать не только полки и дивизии, но с гораздо большим терпением и умением формировать непривычный для летного и технического состава психологический климат в эскадрильях, полках и дивизиях.

Результатом стало успешное переучивание на новую ~матчасть, повышение уровня летной подготовки, укрепление дисциплины. Летали на "себя" и на боевую подготовку воздушно-десантных войск, ежедневно выполняя поставленные задачи.

В летопись десантно-транспортной авиации вошли и дела невоенного назначения. В 1948г. (сентябрь-октябрь) без малого 100 экипажей 3-й авиадивизии участвуют в ликвидации последствий сильного землетрясения в Ашхабаде. В том же году начались полеты в высоких широтах Арктики при выполнении специальных заданий, а также в интересах Академии наук СССР. В 1948-1950 гг. за Полярным кругом летали восемь экипажей на Ил-12Д и четыре на Ли-2. Так началось освоение Арктики транспортно-десантной авиацией.

Первая послевоенная пятилетка в истории современной ВТА справедливо может быть названа "пятилеткой Смирнова".

В начале мая 1948 г. одна из частей военных моряков на своих кораблях ушла из порта Пярну Эстонской республики в порт Пиллау, ныне Балтийск, расположенный на берегу Земландского полуострова. К этому времени я уже исполнял должность командира эскадрильи. Командир полка Шамраев поручил нашей эскадрильи на самолетах Ли-2 перевести семьи моряков из Пярну в район порта Пиллау. За ходом выполнения этой задачи наблюдал командующий транспортно-десантной авиации генерал-лейтенант Смирнов, которого я увидел в первый раз. И вот после успешного выполнения задания он неожиданно для меня строго спросил:

- Почему маршрут полета проложили над морем, а не по суше?

- Так это же самый короткий путь, - ответил я.

- Короткий, но небезопасный. Вы не на войне, а в мирных условиях, главное - это безопасность полетов. Учтите это на будущее.

О том, что безопасность полетов - один из главных факторов в жизни каждого летчика, я вскоре убедился сам, когда в спешке подготовленный к полету самолет, едва не стоил мне жизни. А происходило это так. На окраине нашего аэродрома находилась дивизионная авиаремонтная мастерская, куда из других частей перегонялись самолеты Ли-2 для ремонта двигателя, замены оборудования и выполнения необходимых регламентных работ. По окончании выполненных работ и облета самолетов давалось заключение о дальнейшей его эксплуатации. Приказом командира полка облетывать эти самолеты назначили меня.

И вот однажды, в конце мая, в субботний день, когда я уже собирался на вечер в Дом офицеров - наше любимое место отдыха - ко мне на газике примчался начальник авиаремонтной базы с просьбой облетать самолет Ли-2. Я был весьма удивлен столь неожиданному визиту и еще больше его просьбе.

- Какая необходимость самолет облетать сегодня, а не в понедельник?

- В понедельник, - ответил он, - начинается но вый месяц июнь, а если сегодня не облетаем самолет, работа будет считаться незаконченной и рабочим деньги за этот месяц не выплатят.

- Вот видите, вам нужны деньги, а у меня из-за вас срывается встреча с любимой девушкой.

- Так мы после облета самолета тебя на газике мигом прямо к Дому офицеров подвезем.

На аэродроме у границы взлетно-посадочной полосы уже стоял Ли-2. Вокруг суетился технический состав, довольный тем, что приехал летчик для облета самолета, а это предвещало им хороший отдых в выходной день.

Бензозаправщик, заправив бензином баки, отъехал, и бортовой техник доложил о готовности самолета к полету. Проверив работу рулей управления самолетом и убедившись по прибору, что бензина в передних баках, на которых положено взлетать, хватит не только для полета по кругу, но и в зону, я вырулил на взлетную полосу.

Проверив двигатели и убедившись в их исправности, я отпустил тормоза и пошел на взлет. По гладкой бетонке самолет стремительно набирал скорость, словно хотел скорее взмыть в небо. Я слегка потянул штурвал на себя, чтобы помочь самолету оторваться от бетонки, как вдруг внезапно стих знакомый гул моторов, и самолет, замедлив скорость, проскочил остаток бетонки и запрыгал по грунту. Усиленно нажимая на тормоза, я с трудом успел остановить самолет на самом краю крутого берега реки Неман.

Из кабины самолета я видел, как на том берегу накануне выходного дня суетились жители города: одни шли с работы, другие - в театр или на стадион, третьи торопились на дачные участки, а я сидел в кабине самолета и содрогался от мысли, что сегодня до смерти мне оставалось всего четыре шага. И это после того, что я испытал в суровом небе войны.

-Что случилось? - с тревогой в голосе спросил меня подъехавший на знакомом газике начальник рембазы.

- Это вас надо спросить, почему бензин залили в задние баки самолета, а систему контроля наличия бензина подсоединили на прибор передних баков, и я пошел на взлет по существу на пустых баках.

Я вижу, как его лицо побелело от этого сообщения, и, выйдя вперед, где, упираясь в крутой берег "ногами", стоял Ли-2, он мне сказал:

- Поздравляю, Сомов! Ты же в рубашке родился! - И приказал на газике доставить меня к Дому офицеров.

Здесь я отыскал свою любимую очаровательную Надю. Она стояла в кругу молодых "рыцарей", насквозь простреливающих ее нежным взглядом, надеясь на взаимность, но на их беду тут подошел я, и мы пошли танцевать.

С Надей я познакомился год назад. Она училась в Государственном художественном институте прикладного декоративного искусства. Надо же, подумал я, не зная литовского языка, она набралась смелости поступить в институт.

- Как это получилось? - однажды спросил я ее.

- А вот так, принесла свои работы и заявила, что желаю поступить в институт.

- Но у нас все предметы преподаются на литовском языке, - ответили в приемной комиссии.

- Ничего, я постараюсь изучить литовский язык.

Так она стала студенткой института. И до сих пор она с благодарностью часто вспоминает коллектив студентов и преподавателей, которые окружили ее своим вниманием и заботой. К концу учебного года экзамены она сдавала на литовском языке. В институте преподавали такие известные художники, как народный художник СССР профессор Жмудинавичус, руководитель кафедры Колпокас; все они отличались не только профессиональным мастерством, но и высокой культурой общения.

Нередко после окончания сессии они со студентами шли в музей для просмотра картин знаменитого художника Черлениса, шли в оперный театр, чтобы послушать Кипрас Пятраускаса, современника нашего Федора Шаляпина. Не чурались зайти со студентами в хороший кафетерий, чтобы весело провести время за чашечкой кофе с пирожным.

19 сентября 1948 г. мы в узком кругу друзей "зафиксировали" свадьбу. И хочу сказать, что успех в служебной деятельности любого офицера во многом зависит от его "второй половины". Вот уже почти 79 лет рядом со мной идет настоящая жена офицера, истинная хранительница семейного очага Надежда Семеновна. Я всегда был уверен, что забота о доме, о дочери у нее на первом месте, да и внуки не могут обижаться на ее внимание.

Недаром бытует поговорка, что "два переезда равны одному пожару". За время моей службы мы 10 раз переезжали из гарнизона в гарнизон, когда приходилось рушить только-только налаженные привычные связи с сотрудниками, школой, друзьями. От переезда раньше времени в негодность приходила мебель, посуда, книги. Нередко на новом месте жене не было возможности устроиться на работу. Не всегда мы жили в отдельной квартире. Эту армейскую жизнь испытали многие жены офицеров. И надо отдать им должное - не было сожаления, что судьбу свою они связали с человеком в военной форме. И как благодарность за их заботу, внимание и терпимость, мы им отвечали взаимностью. В одной из песен тружеников неба есть такие слова:

Пилоты мы, пилоты мы, пилоты - Надежная и верная семья. Полжизни посвятил я самолетам, Еще полжизни - только для тебя.

В 1954 г. после окончания академии ВВС генерал-лейтенант Песков в торжественной обстановке вручил нам дипломы об окончании академии, и я снова вернулся служить в ВТА, которой к этому времени командовал маршал авиации Н. С. Скрипко.

Меня назначили в 3-ю военно-транспортную дивизию, которой командовал генерал Листров, а с 1957 г. - генерал Н. Ф. Зайцев - один из самых авторитетных командиров дивизии в ВТА. Я несколько лет прослужил бок о бок с ним и могу сказать, что личные качества его отличались высоким профессионализмом, целеустремленностью и постоянным творческим поиском в деле совершенствования летного мастерства. Он был командиром и комиссаром одновременно. Главным критерием его службы был принцип: "Делай, как я".

Его тесная дружба с легендарным командующим воздушно-десантных войск генералом армии Василием Федоровичем Маргеловым способствовала успешному решению совместных задач.

Высокую оценку работе комдива давали министры обороны маршалы Р. Я. Малиновский и А. А. Гречко, генеральные конструкторы самолетов О. Н. Антонов и Г. В. Новожилов, которые были частыми гостями в дивизии.

Генерал Зайцев - настоящий самородок, вышедший из глубин народных. Начальник Военно-воздушной инженерной академии им. Н. Е. Жуковского генерал-полковник В. В. Филиппов о нем сказал: "Это был лучший комдив ВТА. И не случайно перевооружение ВТА на новую авиационную технику началось с этой дивизии".

За годы службы, включая войну, которую он прошел от первого до последнего дня, Николай Федотович был награжден многими орденами и медалями, в том числе пятью орденами Боевого Красного Знамени.

И сегодня взлетает самолет Ил-76МД, на борту которого написано: "Николай Зайцев" как негасимая память о патриоте Родины.

Небо маршала Скрипко

1-го июня 2001 г. Военно-транспортная авиация (ВТА) отмечала свое 70-летие. Этот "возраст" по сравнению с другими видами, например, стрелкового оружия или артиллерией, невелик и тем почетнее достигнутые успехи в развитии боевого применения: от первого опытного парашютно-десантного отряда на поршневых самолетах ТБ-1 и Р-5, созданных в 1931 г., до командования, включающего несколько соединений и частей, вооруженных самолетами Ан-12, Ан-22, Ил-76.

Отмечая юбилей, мы добрым словом вспоминали всех командующих, которые в разные годы были во главе ВТА. Это они, воплотив в себе воедино разум, энергию и ответственность перед Родиной, ступенька за ступенькой поднимали планку ВТА на новые высоты боевого мастерства и поставили ее в авангарде решаемых задач в интересах Правительства, Министра обороны и Главнокомандующего ВВС России.

Мне посчастливилось служить в ВТА 30 лет, сначала в частях, а затем - в управлении командующего ВТА, когда во главе ее был маршал авиации Н. С. Скрипко, который завоевал заслуженный авторитет и глубокое уважение у своих многочисленных учеников и боевых друзей. Маршал Скрипко принадлежал к той плеяде военных руководителей, которая привела наш народ к победе. Он прошел большой, яркий, насыщенный событиями военных и мирных дней путь от рядового воина-патриота до командующего ВТА, бессменным руководителем которой был 19 лет.

Николай Семенович родился 5 декабря 1902 г. недалеко от Риги, в семье крестьянина. В 1914 г. вместе с отцом переехал в Полоцк, где окончил начальное городское училище. Затем отправился на заработки в Сибирь, работал на Сунженских каменноугольных копях. В декабре 1919г. добровольно вступил в ряды Красной Армии. В годы Гражданской войны Скрипко сражался с белогвардейцами на Дальнем Востоке, командовал артиллерийской батареей. За мужество и отвагу, проявленную при штурме Спасска, был награжден орденом Красного Знамени. Столь высокая награда для молодого командира открывала перспективу служебного роста в артиллерии. Но как же могло случиться, что энтузиаст-артиллерист, считающий артиллерию богом войны, вдруг стал летчиком? В своих воспоминаниях, изложенных в книге "По целям близким и дальним", Николай Семенович отвечает коротко:

- Помог случай.

А было так. Летом 1923 г. перед лагерным сбором артиллеристов корпуса ему поручили организовать маскировку артиллерии от воздушного наблюдения. По окончании работы командование корпуса решило для большей уверенности проверить на аэроплане, как выглядят замаскированные огневые позиции с воздуха. Желание посмотреть результат своей работы, да еще с воздуха, у Скрипко возникло сразу, и он тут же обратился к командиру.

- Ну, что же, - сказал начальник артиллерии дивизии, - если имеешь большое желание, то я не возражаю.

И, посмотрев на спокойного, высокого, с загорелым лицом артиллериста, добавил:

- Смотри, только не вывались из аэроплана.

- Постараюсь, - улыбаясь, сказал Скрипко и поспешил к аэроплану, стоявшему на границе аэродрома.

С высоты птичьего полета молодой артиллерист был так очарован увиденной наземной панорамой, что поначалу даже забыл, зачем он в воздухе, пока летчик, сбавив газ и пересиливая шум мотора, крикнул:

- Смотри, вот ваш полигон!

И хотя Скрипко понял, что маскировка не удалась, о чем он доложил после посадки, но тот первый полет глубоко засел в его душу, и авиация стала его мечтой.

В 1924 г. он поступает в Военно-теоретическую школу ВВС. Затем, в течение двух лет, обучается летному искусству в 1-й военной школе летчиков имени А. Ф. Мясникова. Учится упорно и настойчиво. Инструкторы отмечают его отличную технику пилотирования, быстроту реакции, инициативу, решительность, умение передавать приобретенные знания товарищам, и после года службы он назначается на должность летчика-инструктора в Борисоглебскую летную школу. Он творчески относится к подготовке летчиков, выступает инициатором обучения полетам ночью, в закрытой кабине, в облаках.

В 1929 г. как один из лучших авиационных командиров Скрипко во главе отдельного авиаотряда участвует в больших маневрах советских войск в Белоруссии. Руководитель маневров Народный комиссар обороны СССР К. Е. Ворошилов дает высокую оценку действиям авиаотряда и его командира.

Набирала силу наша авиационная промышленность, и на смену устаревшим самолетам "Форман", "Нью-пор", Р-1 на вооружение поступили отечественные самолеты ТБ-3, ДБ-3, СБ, И-16. Все они по скорости и высоте полета превосходили прежние самолеты. Для обучения летного состава требовались первоклассные инструкторы, каким и был Николай Семенович.

"В 1934 году, - отмечал Герой Советского Союза Главный маршал авиации К. Вершинин, - Н. С. Скрипко возглавил отдел летной подготовки 3-й Оренбургской школы летчиков. До его прихода в школе случались аварии - следствие слабой подготовки и низкой дисциплины пилотов и техников. Николай Семенович твердой рукой навел порядок, и вскоре школа заняла первое место. На инспекторской проверке подготовка выпускников была признана отличной".

Только за 3 года (1938-1940) полковник Н. С. Скрипко повышается в должности три раза. Он командует авиаполком, исполняет должность помощника командира авиабригады, а затем назначается командиром 16-й смешанной авиадивизии, в состав которой входили и бомбардировочные и истребительские полки. Дивизия формировалась в трудных условиях на территории Западной Украины, где не было хороших аэродромов, казарм для "личного состава. Николай Семенович энергично берется за дело, и вскоре на окружных учениях его полк получает хорошую оценку.

Война застала Н. С. Скрипко во главе 3-го дальне-бомбардировочного авиакорпуса, базирующегося в районе Смоленска. И с первых дней нападения гитлеровской Германии его соединения наносили бомбардировочные удары по колоннам фашистских танков в районах Гродно и Бреста. Летчики при этом проявляли чудеса героизма и бесстрашия.

Бессмертный подвиг совершил капитан Гастелло - воспитанник одной из частей прославленного корпуса, которым командовал в этих тяжелых боях Н. С. Скрипко.

В августе 1941 г. Н. С. Скрипко возглавил ВВС 5-й армии, а затем назначается заместителем командующего ВВС Юго-Западного фронта, войска которого вели упорные оборонительные бои на рубежах рек Припять, Днепр и Десна.

Начиная с марта 1942 г., генерал Скрипко - первый заместитель командующего авиацией дальнего действия (АДД). На этой должности он занимается, главным образом, подготовкой и осуществлением крупных воздушных операций на различных фронтах с участием соединений АДД. Его организаторские и деловые качества, тактическое и оперативное мышление в применении массированных сил авиации в различных операциях высоко ценил Главный маршал авиации А. А. Новиков. И не случайно при осуществлении многих воздушных операций Николай Семенович выезжал вместе с представителями Ставки Верховного Главного командования. Он участвует в боях под Сталинградом, на Северном Кавказе, в Крыму, под Курском, в Белоруссии, Прибалтике и Восточной Пруссии.

За умелую организацию боевых действий АДД в ряде операций и успешное выполнение задания командования Н. С. Скрипко был удостоен многих наград СССР и зарубежных стран.

В 1944 г. ему в числе первых генералов-авиаторов присваивают высокое звание маршала авиации.

В 1950 г., окончив Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба, Н. С. Скрипко назначается командующим Военно-транспортной авиации. Это совпало с его желанием, и он с присущей ему энергией приступил к дальнейшему развитию, оснащению и организации ВТА. Вскоре ВТА выводится из состава ВДВ и преобразуется в отдельный вид Военно-Воздушных Сил с непосредственным подчинением Главнокомандующему ВВС.

Благодаря усилию маршала Скрипко на вооружение ВТА к концу 50-х годов стали поступать военно-транспортные самолеты Ан-8 и АН-12. Эти самолеты с турбовинтовыми двигателями и грузовыми люками в хвостовой части, открывающимися в полете, с грузоподъемностью в 3-5 раз большей, чем у самолетов первого поколения, оснащенные более совершенным прицельно-навигационным оборудованием и средствами межсамолетной навигации, в значительной степени расширили боевые возможности ВТА.

Использование самолетов нового поколения потребовало подготовки высококвалифицированных летных кадров. И широким фронтом в эту подготовку включились опытные летчики и штурманы. Они непосредственно в частях обобщали опыт переучивания и обучали руководящий состав полков и дивизий в освоении новых самолетов в любых условиях погоды. Большую помощь оказывала инженерно-авиационная служба ВТА во главе с генерал-полковником инженером В. В. Филипповым, участником Великой Отечественной войны, в последствии начальником ВВИА им. Н. Е. Жуковского. Под его руководством коллектив инженеров, в который входил и автор этих строк, были написаны книги "Летчику о турбовинтовом самолете", "Аэродинамика турбовинтового самолета" и другие методические пособия.

К пополнению летных кадров подключилось Балашовское летное училище. Кроме того, ранее созданные курсы в Иваново преобразуются в Центр боевого применения и переучивания, который сегодня по праву носит имя маршала авиации Н. С. Скрипко.

С учетом опыта применения ВДВ в прошлой войне все проблемы совершенствования организации и развития авиационной техники, оперативного искусства и тактики боевого применения ВТА стали проводиться в тесном взаимодействии с командованием ВДВ, которые возглавил в то время генерал армии В. Ф. Маргелов.

Мне припоминается такой случай, когда предстояло десантировать бронетехнику на самолетах АН-12 в 339-м авиаполку, которым командовал Герой Советского Союза Г. И. Богомазов. На аэродром прибыли маршал авиации Н. С. Скрипко, генерал армии В. Ф. Маргелов и руководитель ОКБ О. К. Антонов. При погрузке танка в самолет потребовались опытные водители танков, так как малейшая ошибка при въезде по трапу самолета могла привести к повреждению грузового люка. И по общему согласию, они пришли к выводу, что так дело не пойдет. И вскоре очередные серии самолета Ан-12 пошли с расширенными фюзеляжами в районе грузового люка.

Маршал Скрипко был строгим и требовательным руководителем. Особенно требовал неукоснительного выполнения Наставления по производству полетов (НПП), считая, что оно написано кровью летного состава. Вместе с тем он был справедливым, внимательным и заботливым в продвижении подчиненных по службе, присвоении очередного воинского звания и представления к правительственным наградам. А когда ввели статус "Заслуженный военный летчик СССР" и "Заслуженный военный штурман СССР", в числе первых в ВВС этого почетного звания были удостоены летчики ВТА В. А. Савельев, Н. С. Лобачев, П. С. Щетина, штурманы Р. Н. Кильдеев и В. К. Удальцов.

Маршал Скрипко, принимая любое решение, нередко заслушивал мнение начальников отделов и служб Управления ВТА. И если в их предложениях было рациональное зерно - оно учитывалось при этом. Так, возглавляя впервые созданную службу безопасности полетов в ВТА, однажды я был вызван в кабинет командующего.

Маршал Скрипко, протягивая телеграмму, сказал:

- Срочно вылетайте и на месте разберитесь с предпосылкой к летному происшествию.

В телеграмме было сказано, что самолет АН-12 при полете ночью с высоты 7000 м перешел в резкое снижение, и лишь на высоте 5000 м над облаками летчику едва удалось вывести самолет в горизонтальный полет. Предварительная причина - неисправность автопилота.

Прибыв на аэродром вместе со специалистом по автопилотам Войскобойниковым, я вызвал командира этого экипажа на откровенный разговор, и он признался, что автопилот не при чем.

- Это моя ошибка в его использовании, - закачивая беседу, сказал он. - При возвращении я доложил об этом командующему.

- Подготовьте проект приказа, - сказал маршал строгим голосом и добавил, - Командира экипажа с должности снять!

И тут я осмелился высказать свое мнение:

- Командира экипажа, товарищ маршал, не следовало бы наказывать.

- Это за какие заслуги? - резким тоном спросил он.

- Во-первых, летчик молодой, а во-вторых, он чистосердечно признался в своей ошибке и нам не потребовалось искать неисправность в автопилоте и проверять его работу в полете. И если мы накажем этого летчика, то другие не будут признаваться в своих ошибках, и мы долго будем искать причины отдельных предпосылок к летным происшествиям.

И он согласился с этим мнением. Летчик за признание своей ошибки не был наказан. А командирам частей было приказано провести дополнительные занятия по использованию автопилота.

Вот таким мне запомнился маршал авиации Н. С. Скрипко. И мы - ветераны, прослужившие многие годы в ВТА, гордимся тем, что новое поколение, которое сегодня возглавляет генерал-лейтенант авиации Виктор Федорович Денисов, а также начальники отделов и служб Управления ВТА, приняв эстафету от старшего поколения, не только поддерживают, но и приумножают традиции, заложенные маршалом Скрипко в поддержании высокой боевой готовности частей и соединений к защите нашей Родины.

И сегодня Военно-транспортная авиация стала всепогодной, способной десантировать парашютным способом соединения и части ВДВ с их техникой и вооружением в боевых порядках, перевозить тяжелую технику и вооружение других видов Вооруженных Сил. Только, к примеру, самолет Ан-22 "Антей", поступивший в парк ВТА в 1967г., позволил решить проблему авиатранспортабельности боевой техники сухопутных войск на 100%.

На протяжении ряда лет экипажи ВТА выполняют задачи, связанные с участием в миротворческих операциях, а также с экстремальными ситуациями: ликвидация последствий землетрясений, наводнений, промышленных экологических катастроф как на территории России, так и за ее пределами, проявляя при этом мужество, героизм и профессиональное мастерство. Многие члены экипажей награждены орденами и медалями, а полковнику Зеленову и подполковникам Копыркину и Зеленко присвоены высокие звания Героев Российской Федерации.

Сегодня нет маршала Скрипко с нами, но если в полет в полном составе поднимется ВТА, то лидером ее будет самый современный самолет, на борту которого нанесено имя прославленного в военные и мирные годы маршала авиации Н. С. Скрипко, а там, где Скрипко, там успех и победа.

Подвиг экипажа самолета Ан-12

В конце ноября 2003 г. собравшиеся у штаба Управления командующего Военно-транспортной авиации ветераны Управления ВТА, представители Воздушно-десантных войск и Дальней авиации приняли участие в открытии памятника: "Воинам ВТА ВВС, погибшим при исполнении воинского долга".

Этот памятник сооружен по инициативе командующего ВТА генерал-лейтенанта Виктора Федоровича Денисова и при активном участии Правления Совета ветеранов ВТА во главе с генерал-лейтенантом Михаилом Павловичем Заика. Большое художественное дарование при этом показал полковник Д. В. Логунов, по проекту которого был изготовлен этот всем понравившийся памятник.

В тот знаменательный день ветераны склоняли головы перед светлой памятью тех, кто на историческом пути развития Военно-транспортной авиации погиб в летных происшествиях, исполняя воинский долг в крылатом строю тружеников неба и не только на просторах нашей необъятной Родины, но и далеко за ее пределами. Вспомнил и я экипаж майора Удачина, погибшего на самолете АН-12 при выполнении посадки на аэродроме около Калининграда 10 марта 1968 г.

Взлетно-посадочная полоса набегала неторопливо. Майор Удачин добрал штурвал на себя и почувствовал, как колеса тяжелого турбовинтового самолета мягко коснулись бетонки. И вдруг на пробеге из-под переднего колеса сверкнуло пламя и раздался взрыв. Кабина летчиков мгновенно наполнилась раскаленными парами гидросмеси и дымом. Машину резко повело со взлетно-посадочной полосы в сторону, где плотной цепочкой один за другим стояли самолеты, готовые к выруливанию на старт, а за ними - боевая техника, грузы, люди. Майор Удачин энергичным движением руля поворота и тормозами выровнял направление.

А пламя проворно лезло в щели, подбиралось к экипажу. Надо было немедленно покидать машину, и рука командира сама нащупала кнопку переговорного устройства, чтобы отдать нужное распоряжение: необходимо срочно покидать машину.

Но едва Удачин попытался убрать ноги с педалей, как самолет снова повело в сторону. Бросать управление нельзя, иначе катастрофа: самолет врежется в строй других машин. Могут погибнуть товарищи. Майор стиснул зубы, напряг мускулы ног и рук, с трудом выдерживая нужное направление пробега тяжелой машины. Пламя бушевало уже в кабине, лизало своими огненными языками лицо и руки. Дышать становилось все труднее. Пройдет еще немного времени и будет поздно.

Но Удачин не думал о себе. У советского человека, коммуниста личное всегда на втором плане. К тому же он - командир, обязанный подавать пример воли и самообладания другим.

Более десяти лет Удачин прослужил в 334-м авиационном полку, летал на разных самолетах, и такого никогда с ним не случалось. Самолетом он владел в совершенстве. Мне хорошо запомнился один из осенних дней 1963 г., когда полк переучивался на турбовинтовой самолет АН-12. Я поднялся тогда с ним в воздух в качестве инструктора, чтобы обучить его одному из сложных видов летной подготовки - полету с одним выключенным двигателем. И меня порадовали превосходные, профессиональные качества этого скромного и сдержанного человека: чистота техники пилотирования, быстрая и точная реакция.

Летал Валентин Петрович мастерски, был жизнерадостен и отзывчив, требователен и справедлив. И за это его уважали и командиры, и подчиненные.

Мне памятны дни, когда экипажи полка сквозь пургу и непогоду, в суровых климатических условиях Севера, доставляли строителям газопровода трубы, бульдозеры, тракторы и другое необходимое геологическое оборудование на ограниченные грунтовые площадки. В числе этих экипажей был и отряд майора Удачина. Трудно было работать личному составу. Но ни обжигающий лицо и руки ветер, ни сорокаградусный мороз, ни малозаметные грунтовые площадки, которые сложно было отыскать и посадить на них загруженный до предела самолет АН-12, не сорвали выполнения заданий. За выполнение этого трудного полетного задания большая группа офицеров была награждена орденами и медалями. Орден Красного Знамени вручили тогда и майору Удачину. Он не жалел сил, настойчиво готовил себя и подчиненных к более серьезным испытаниям. И вот это испытание наступило...

Удачин сразу понял, что произошло с передней стойкой шасси, и к каким последствиям это может привести. Но беспокоился не о себе. В самом опасном положении находился штурман, боевой верный товарищ. Сколько часов они провели вместе в небе, сколько времени провели в облаках и за облаками, днем и ночью, выполняя самые разнообразные задания правительства и министерства обороны.

Капитан Ю. Н. Словесный во многом походил на своего командира: такой же настойчивый и упорный, такой же требовательный и старательный. Он отлично знал штурманское дело, точно водил воздушный корабль по заданному маршруту, быстро производил расчеты на десантирование в любой метеорологической и навигационной обстановке.

В одном из дальних полетов экипаж попал в трудные условия. Неустойчиво работала одна из систем навигации. Капитан Словесный, используя накопленный опыт и богатые знания, с помощью других радиотехнических средств самолетовождения сумел привести воздушный корабль на площадку десантирования. Задание было выполнено. Вместе со своим командиром отряда капитан Словесный также был награжден орденом Красного Знамени.

На протяжении многих лет капитан Словесный был партгрупоргом, помогал командиру в воспитании людей.

И вот теперь штурман в опасности. А рядом с ним - воздушный радист старший сержант сверхсрочной службы Владимир Боровик.

Дым плотно застилает кабину, до боли режет глаза. "Ничего, потерплю, - думает про себя Удачин, - Только бы выдержали товарищи..."

Радист, услышав команду майора Удачина покинуть машину, нажал тумблер на щитке, чтобы обесточить самолет, освободился от привязных ремней. Но оставить машину он мог только после штурмана - таков порядок. И он не мог его нарушить даже в той угрожающей жизни ситуации.

А штурман не появлялся. Боровик с тревогой взглянул в его сторону и понял, что там что-то случилось. Не успел командир оглянуться, как Боровик решительно метнулся сквозь дым и огонь в кабину штурмана. Он не заметил торчащий сверху острый предмет и ударился о него головой. Из глаз брызнули искры, что-то теплое и липкое потекло по лицу. Кровь. Он смахнул ее с глаз и полез дальше. Огонь и дым не давали дышать. Радист задержал дыхание, на ощупь отыскал штурмана, находившегося в бессознательном состоянии, отстегнул привязные ремни и попытался его вынести. Спасти, спасти, во что бы то ни стало офицера, товарища! О себе он в тот момент не думал. Запас воздуха в легких иссяк, Боровик сделал вдох и тут же упал рядом со штурманом, не выпуская его из рук. В глазах поплыл туман, в ушах застучало. Будто кто-то над ухом давил ключ морзянки: ти-та, та-ти...

Боровик любил эти звуки, как музыку. Еще в начале своей службы в десантных войсках, когда он впервые вошел в кабину воздушного корабля, чтобы выполнить прыжок, у него зародилась мечта стать авиатором. Он с завистью смотрел на слаженную работу членов экипажа и, особенно, на то низкое кресло, что расположено справа, на маленький столик с закрепленным на нем ключом радиста. Как ему хотелось сесть в это кресло и, надев шлемофон, нажать на ключ, посылая в эфир радиограммы. И цели своей он добился, стал первоклассным специалистом.

Много раз старший сержант вместе с экипажем майора Удачина поднимался в небо, доставляя на аэродромы и площадки десантников, боевую технику и различные грузы. И всегда радиосвязь от взлета до посадки была устойчивой и надежной.

Владимир Боровик любил свою профессию, дорожил дружбой товарищей, всегда приходил им на помощь. Он остался верным этому святому воинскому долгу и сейчас.

Едкий дым и пламя все гуще затягивает кабину. Командир экипажа с огромным усилием продолжает управлять машиной. Посадочная полоса сквозь дым просматривается плохо. Тогда Удачин открывает форточку, высовывает через нее голову, чтобы лучше видеть землю. Выдерживать направление пробега помогает ему правый летчик старший лейтенант Н. Зиньковский.

Но вот мелькнул в стороне стоявший на рулежной дорожке последний самолет, Опасность миновала. Теперь можно покинуть горящую машину, которая, будто тоже обессилев от борьбы, остановилась. Подоспевшие товарищи вместе с правым летчиком помогли Удачину выбраться через форточку, затушили на нем одежду и тут же предложили отправиться в госпиталь. Но командир категорически отказался и продолжал руководить тушением пожара. Он покинул аэродром лишь тогда, когда огонь был ликвидирован и боевой технике и людям больше ничто не угрожало.

В госпиталь на самолете срочно из Ленинграда был доставлен крупный специалист по ожогам, но и он не смог спасти этого сильного духом человека - слишком серьезны были раны и велики ожоги тела.

Коммунисты майор В. П. Удачин, капитан Ю. Н. Словесный и старший сержант В. Я. Боровик отдали жизнь во имя жизни других, и их верность воинскому долгу, благородство и мужество будут всегда служить людям ярким примером.

В небе Вьетнама и Лаоса

В авиагарнизоне города Иванова создан музей военно-транспортной авиации (ВТА). Однажды при его посещении я подошел к географической карте мира и включил электроподсвет. На карте вспыхнули яркие звезды, как на ночном небосводе. Эти звезды засвидетельствовали точки, где приземлялись экипажи ВТА, выполняя многочисленные специальные задания правительства и министерства обороны, оказывая помощь странам, пострадавшим от засухи, землетрясений и других экологических потрясений, а также доставляя необходимое оборудование, технику и вооружение для борьбы за сохранение их территориальной целостности.

Среди этих звезд мне особенно приятно было увидеть "Вьетнамскую звезду", которая своим ярким светом словно приветствовала меня, напоминая о волнующих и незабываемых днях, проведенных среди трудолюбивого мужественного вьетнамского народа. А все началось в 60-е годы прошлого века, когда в начале декабря меня вместе с заместителем штурмана дивизии майором Сурновым срочно вызвали в Москву. Командующий ВТА маршал авиации Скрипко после короткой беседы сообщил, что по просьбе вьетнамского правительства нас посылают в эту страну для организации обучения вьетнамских летчиков полетам на Ли-2 и доставки необходимого груза в Лаос.

На центральном складе в Москве нас с ног до головы экипировали в гражданскую одежду. Медицинские работники сделали нам профилактические прививки от различных инфекционных болезней и не забыли при этом напомнить о соблюдении правил гигиены при употреблении различных овощей и экзотических фруктов, которые многие из нас раньше даже не видели.

Через неделю с аэродрома Шаталово, расположенного недалеко от Москвы, мы на самолете АН-12 взлетели курсом на Вьетнам. На аэродроме Белая около Иркутска мы дозаправили топливом самолет, уточнили дальнейший маршрут и, получив разрешение пролета через Китай, продолжили полет.

Наша первая посадка на территории Китая была в Пекине, где нас встретил представитель советского посольства, пригласил на обед, который прошел в оживленной беседе. Затем мы перелетели в Кантон, где пришлось и заночевать. Здесь на аэродроме мы встретили 5 наших экипажей из 339-го авиаполка, которые на самолетах Ан-12 перевозили во Вьетнам вертолеты Ми-6.

Наше пребывание в Китае пришлось на тот период, когда на советских театральных сценах часто звучала песня "...Москва, Пекин - друзья навек". Многие китайские студенты, в том числе и летчики, учились в наших учебных заведениях, расширялись экономические и культурные связи. Китайцы нас встретили дружелюбно, с большим вниманием и заботой, разместив в лучших номерах прекрасной гостиницы. А вечером устроили торжественный ужин, на который пришла молодежь с букетами красивых цветов. Мы с помощью переводчиков вели с ними оживленную беседу, взаимно высказывали пожелания о дружбе наших народов, которая должна сохраниться на века.

С высоты 11-го этажа гостиницы, стоявшей на берегу реки, мы наблюдали, как с закатом солнца на реке засверкали разноцветные огоньки, которые, покачиваясь на волнах и отражаясь в воде, создавали удивительное по красоте зрелище - поле ярких цветов. Это светились джонки (лодки) китайцев, которые жили на реке.

Утром для нас была организована экскурсия по городу, которая знакомили нас с историческими памятниками, красивыми дворцами и бытом жителей города. Нам бросились в глаза большой поток едущих на велосипедах мужчин и женщин и оживленная торговля в частных небольших магазинах.

Тем временем пришло разрешение на вылет во Вьетнам. Мы с Сурновым специально первыми вылетели на самолете Ил-14 в Ханой в аэропорт Зя-Лам, где доложили о прибытии и задачах советскому военному атташе генералу Антипову. И тут же перелетели на аэродром Катби, расположенный вблизи города Хайфон, для приема самолетов Ан-12, которые уже были в полете.

Взлетно-посадочная полоса на аэродроме была покрыта железными легкими плитами, которые после посадки наших двух Ан-12 и торможении на пробеге, начали сдвигаться в гармошку, что небезопасно. Остальным летчикам пришлось производить посадку на грунтовую полосу, но, не смотря на дождь, прошедший накануне, все обошлось благополучно.

Вьетнамцы, приветствуя наш летный состав, помогли быстро разгрузить самолеты и после этого доставили нас на берег моря, выходящего в Тихий океан, где устроили торжественный ужин. На ночлег разместили в небольшие красивые домики с уютными комнатами, в которых в прошлом отдыхали французские колонизаторы. Было интересно наблюдать за движением морской воды: вечером был прилив, а утром - отлив.

Несмотря на усталость от перелета, мы проснулись рано и поспешили к морю. Под теплыми лучами восходящего солнца у многих возникло желание искупаться. Однако вьетнамцы нас предупредили, что этого не следует делать, так как во время отлива морские суда проходят вдали от береговой черты, а в это время хищные акулы приближаются к берегу и были случаи, когда они набрасывались на пловцов.

Вьетнам - это наша память. Тут мы впервые услышали слово "ленсо" - советский, и оно гордо звучало во Вьетнаме. При встрече с нами вьетнамцы здоровались и, улыбаясь, приглашали выпить чашечку душистого зеленого чая, желали, чтобы наше пребывание во Вьетнаме было счастливым. И их симпатии к нам явились, пожалуй, одним из самых сильных и ярких впечатлений о работе в этой прекрасной стране.

Приступая к обучению летчиков на Ли-2 и доставке необходимого груза в Лаос, мы испытывали определенные трудности: прежде всего, не было необходимой учебной базы для переучивания летчиков. Пришлось срочно из 194-го авиаполка доставлять учебные плакаты, схемы, методические разработки по обучению полетам на Ли-2. Процесс переучивания затруднял языковый барьер - мало было переводчиков, знающих авиационную терминологию. Отрицательно влияли непривычные для нас климатические условия. Здесь и поздней осенью в ясные дни термометры нередко показывают выше тридцати градусов.

Тропический климат сказывался на внешнем облике города, на своеобразии быта людей. Редко прохожего можно было увидеть без универсального головного убора - белого пробкового шлема или конической тростниковой шляпы, одинаково полезных и в проливной дождь, и в знойный день.

Использование противомоскитных сеток было обязательным. Хотя в каждой комнате шуршал большой, вделанный в потолок, вентилятор, уснуть из-за духоты было невозможно. Очень важным был контроль за соблюдением санитарно-гигиенических требований при приготовлении пищи.

Жаль, что мы слишком мало знали о Вьетнаме, климатических условиях, культуре и быте тружеников этой страны. Сошлюсь на один пример. По поручению генерала Антипова мы с Сурковым должны были встретить двух полковников - специалистов по артиллерии, прилетающих рейсовым самолетом. В аэропорте Зя-Лам мы решили не оглашать их фамилии, а визуально вычислить наших соотечественников по внешнему виду. Стоим в сторонке и наблюдаем за выходящими пассажирами. Первым на трап вышел человек в шортах и рубашке с короткими рукавами, следом - в спортивной форме с фотоаппаратом в руках. Так вышло довольно много пассажиров, но среди них наших полковников мы опознать не смогли.

- Может, они прилетят следующим рейсом, - сказал Николай Сурнов.

- Может быть, - ответил я, - но давай все же подождем до конца.

И вдруг видим, как из дверей самолета вначале показался огромный коричневый чемодан, обитый железными уголками, а следом - хозяин в черной шляпе, в коричневом пальто и черными зашнурованными ботинками на ногах, следом за ним - такая же копия пассажира.

- Это - наши! - враз сказали мы и поспешили к ним.

- Мы поздравляем вас с прилетом! - сказал Сурнов.

- А как вы нас узнали? - с удивлением спросил один из них.

- Хорошую птицу видно по полету, - ответил я.

И мы, усадив их в нашу "Волгу", доставили к генералу Антипову. Такие были реалии тех дней.

Иногда в нашей летной работе допускались промахи. Так, однажды, в середине дня, в пик высокой температуры воздуха, мы по программе обучения взлетели на Ли-2 с вьетнамским штурманом по маршруту. В облаках началась болтанка. Мы, привыкшие и подготовленные к этому, продолжали полет, и вдруг Сурнов заметил, как штурман, обняв голову ладонями начал повторять: "Хум тот", "Хум тот". Это означало: плохо, плохо. Мы срочно поднялись за облака, открылся голубой небосвод, болтанка самолета прекратилась, штурман успокоился, и мы благополучно закончили свой полет. А на земле узнали, что причиной головной боли у штурмана было нарушение режима отдыха: в сильную жару они делают перерыв в работе на 3 часа.

Или вот другой, довольно забавный случай. На аэродроме шла подготовка к полету в Лаос самолета Ил-14. Для доставки груза к самолету потребовалась автомашина. И техник самолета, подойдя к вьетнамскому шоферу, лежавшему на сидении открытой кабины, попросил подвести необходимый груз к самолету, а тот, показывая на часы, дает понять, что перерыв для отдыха не закончился. Тогда техник провел ладонью по горлу, тем самым показал, что машина "позарез" нужна сейчас. Водитель тут же вскочил, завел двигатель, и груз был доставлен к самолету вовремя.

А на другой день командир группы подполковник Иванов построил летный состав и спросил: "Кто угрожал зарезать вьетнамского водителя?" Когда разобрались в чем дело, то посмеялись и объяснили суть жеста техника.

Однажды и я дал возможность посмеяться: взял и наголо постригся. Пришел на аэродром, а вьетнамцы окружили меня и с улыбкой спрашивают: "Ты, что в буддийские священники идешь служить?" Выходит, что язык и обычаи той страны, где работаешь, надо знать.

Несмотря на эти и другие трудности, прибывшие 8 экипажей 194-го гвардейского Краснознаменного военно-транспортного авиаполка во главе с полковником Саломатиным успешно и в короткий срок обучили летчиков Вьетнама, а в последующие годы - и летчиков Лаоса, полетам на самолетах Ли-2. Анализируя результаты нашей работы, я восхищался той огромной внутренней силой, которая живет в наших вьетнамских друзьях, их душевным благородством и волей к миру!

Ведь это они и есть творцы истории нового Вьетнама, люди легендарного бесстрашия и сказочных подвигов своих отцов и дедов, цвет и гордость героического народа. И мы верили, что этот народ добьется построения единого демократического независимого государства.

Волнующее впечатление мы испытали во время встречи в Ханое Нового по лунному календарю года. Это был 1961 г.

Мы пришли на площадь около Озера Возвращенного Меча, расположенного в самом центре города. Это озеро было одним из живописнейших мест, а его красота - любимый темой для поэтов. Вокруг озера росли старые деревья, и в летний сезон красные цветы деревьев Фыонг, осыпаясь на зеленую гладь озера, придавали ему поэтическую красоту. Мы часто после полетов гуляли здесь, любуясь замечательными пейзажами, наслаждаясь тишиной и прохладой озера. На этот раз площадь была заполнена жителями Ханоя и теми, кто работал во Вьетнаме из других дружественных стран, чтобы увидеть многочисленные народные увеселения, фейерверки; услышать национальную музыку, восхищающую своим мелодичным звучанием и искусством их исполнителей, особенно на таком, казалось, несложном историческом инструменте, как Дань Бау, имеющем всего одну лишь струну. Мы видели разнообразные танцы в исполнении удивительно красивых и изящных девушек с цветными зонтиками, и тот неповторимый танец с бамбуковыми палками, где требовалась не только музыкальная одаренность, но и хорошее спортивное мастерство и, наконец, борьбу с огромным искусно выполненным драконом.

На улицах особенно многолюдно, много разных ярких красочных цветов. Многие ханойцы шли в пагоды и храмы. Все это мы видели впервые, и нам было очень интересно.

И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, все стихло, даже можно было слышать дыхание рядом стоящего товарища. Я с недоумением посмотрел на нашего переводчика Хунга, а тот, улыбаясь, сказал, что сейчас будет выступать Президент Хо Ши Мин.

И вот через минуту-другую по радио мы услышали его спокойный, чуть приглушенный голос. Он поздравил соотечественников с Новым Годом, пожелал всем здоровья и благополучия в каждой семье. Мы вплотную подошли к Хунгу, чтобы не пропустить ни одного слова, а он продолжал переводить. Речь "Дедушки Хо", как любовно его называли во Вьетнаме, вселяла веру, надежду на соединение вьетнамского народа в единое государство. В его речи был призыв к неослабевающей борьбе за свободу и независимость Вьетнама. Чувствовалось, что присутствующие относились к нему очень уважительно.

Любовь вьетнамского народа к своему вождю выразил художник - революционер Нгуен Хыу Хоан, который находясь в тюрьме у французских колонизаторов, своей кровью нарисовал портрет Хо Ши Мина. Этот портрет стал символом борьбы вьетнамского народа за свободу и независимость страны.

Во Вьетнаме мы были в то далекое и тревожное время, когда героический народ этой страны добился победы над французскими колонизаторами. Но все же, в соответствии с Женевским соглашением, в 1954 г. Вьетнам был разделен по 17-й параллели на две приблизительно равные зоны: северную и южную, развитие которых пошло по разным направлениям. На севере Вьетнама была полностью восстановлена народная власть. Южной частью страны управляли реакционные южно-вьетнамские власти.

Все это было сотворено руками американских агрессоров, которые не хотели видеть во Вьетнаме единого демократического и независимого государства, желающего строить свою жизнь не по указке империалистов и их наемников, а по воле своего народа - народа трудолюбивого и мужественного, в чем мы убедились, находясь на вьетнамской земле. Не прошло и месяца, как французские колонизаторы попытались восстановить прежние порядки в Индокитае. Хо Ши Мину и его соратникам пришлось с оружием в руках стать на защиту национальной независимости. Советский Союз был одним из первых в мире государств, признавших Вьетнам независимым, а дипломатические отношения между двумя странами были установлены в 1950 г.

Народ Вьетнама продолжал вести борьбу за объединение своей страны. Советский народ поддерживал эту борьбу и оказывал посильную помощь как в экономической, так и в военной сфере. И мы во Вьетнаме были настроены на успешное выполнение поставленных перед нами задач.

С захватом в Лаосе аэродрома Кондитюм в Долине Кувшинов работа наших экипажей была более интенсивной и разнообразной и положительно сказалась на борьбе лаосского народа за независимость страны. И вскоре поступила команда доставить из Комбоджи правительство Лаоса и его лидера Су ванна Фума. Руководство Ханоя встречало его на аэродроме. А затем мы доставили его в Лаос. За выполнение этой задачи летчик Щербатых был награжден орденом Красного Знамени.

Материалы штаба ВТА: "… оказывая помощь Лаосу в 1960-1963 гг., по справкам штаба ВТА, экипажи выполнили свыше 19000 боевых полетов с налетом 4270 часов и перевезли более 1000 тонн различных грузов. Только с 9 января по 25 октября 1962 г. 20 экипажей полка под командованием полковника Панасова на самолетах Ли-2 и Ил-14 выполнили 4000 боевых вылетов, при этом десантировали на парашютах свыше 17 тысяч человек и перевезли 3900 тонн различных грузов. За этими цифрами кроются самоотверженность, мужество и отвага.

Так, 8 февраля 1962г. самолет Ил-14, пилотируемый майором Агафоновым, был атакован парой истребителей США, которые применили реактивные снаряды и пулеметы. Самолет получил 36 пробоин, был тяжело ранен начальник связи эскадрильи капитан Давыдов, но благодаря выдержке, самообладанию и высокому летному мастерству экипаж выполнил задание и вернулся на аэродром.

Полковник Чивкунов совершил 125 боевых вылетов на самолете Ли-2. Его самолет дважды получал повреждения от огня зенитной артиллерии. Первый раз он едва дотянул до аэродрома Кондетюм в Лаосе, а во второй раз - едва дотянул до аэродрома Дьенбьенфу во Вьетнаме.

Майор Агафонов и полковник Чивкунов за проявленное мужество были награждены боевыми орденами Красное Знамя и Красная Звезда".

В сложном положении оказался молодой летчик Крайнев. В первом полете, доставляя груз в Лаос, после посадки на пробеге боковой ветер занес клубок проволоки под самолет Ли-2, порвал левый элерон, руль высоты, повредил стабилизатор. Что делать? Оставаться на ночь опасно: за горой слышен бой. Тогда, освободив посадочную полосу, он организовал ремонт силами экипажа. Заклеили порванный элерон, руль высоты, укрепили стабилизатор проволокой. В этом ему помогали лаосцы. И когда он возвратился в Ханой, даже летчики с солидным стажем, подойдя к самолету, удивлялись, каким чудом он долетел до аэродрома. Более сотни вылетов он совершил в Лаос, но самым памятным для него был полет 12 апреля 1961 г.

- В этот день, - говорит Евгений Александрович, - я взлетел на самолете Ли-2 с курсом на Лаос, не успел еще набрать заданный эшелон полета, как вдруг по радио раздается знакомый неповторимый голос Левитана:

"12 апреля 1961 г. в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник "Восток" с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника "Восток" является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич".

Сделав многозначительную паузу, Левитан продолжал: "Старт космической многоступенчатой ракеты прошел успешно, и после набора первой космической скорости и отделения от последней ступени ракеты-носителя корабль-спутник начал свободный полет по орбите вокруг Земли..."

После очередной короткой паузы диктор не менее вдохновенно зачитал биографию человека, смело шагнувшего в неведомую бездну таинственной Вселенной.

Я тут же эту радостную новость сообщил руководителю полетов. А когда вернулся на аэродром, то на площади Бадинь в Ханое собравшиеся вьетнамцы, услышав о полете Юрия Гагарина, радостно приветствовали советских специалистов, работающих во Вьетнаме. Они сопровождали нас, улыбались, пожимали нам руки, и сердце мое наполнялось гордостью, что я родом из этой страны, которая первая в мире проложила дорогу в космос.

Встреча с президентом Хо Ши Мином

Я счастлив тем, что судьба дала мне возможность в 1961 г. не только слушать его поздравления по радио по случаю Нового года, но и встретиться и поговорить с ним.

В первый день Нового года (восточный праздник "Тэт") он, как это бывало, навещал товарищей, которые прошли с ним тяжелый путь борьбы против французских колонизаторов, а затем и американских империалистов.

В то же самое время в рамках подготовки поездки вьетнамского руководителя на Север страны на его вертолете должны были пройти плановые регламентные работы, но они не были закончены ко дню вылета президента. И тогда командование ВВС Вьетнама обратилось к нам с просьбой предоставить наш вертолет.

Ранним утром в день вылета Президента Хо Ши Мина готовый к полету экипаж вертолета Ми-6, пилотируемый летчиком Барановым, уже находился в аэропорту Зя-Лам. В ожидании президента мы с начальником штаба ВВС Вьетнама вели беседу о наших общих делах по переучиванию летчиков на самолетах Ли-2 и осложнившейся обстановке в Лаосе, куда мы доставляли необходимый груз.

В тот день на аэродром я приехал на отечественной автомашине "Волга", а тут вдруг заметил на взлетно-посадочной полосе мчащуюся в нашем направлении легковую автомашину марки "Победа".

- Как же так, - сказал я начальнику штаба ВВС, - мы ждем президента, - а тут на аэродроме автомашины разъезжают?

Он взглянул в сторону этой "Победы" и тут же ответил:

- Так это же Хо Ши Мин едет!

Я взглянул в сторону начальника штаба ВВС и тихо предложил: "Отдайте приказ никому не расходиться и встречать президента".

До этого момента я еще ни разу не встречался с Хо Ши Мином, но мне был известен его полный трудностей жизненный путь революционера. Скрывался ли он в тропических джунглях, подвергался ли истязаниям, лишениям, висела ли его жизнь "на волоске" - в любой ситуации он оставался приверженным выбранной еще в молодости цели.

В своем воображении я ожидал встречи с человеком высокого роста, внушительной внешности. И я очень удивился, когда из машины вышел среднего роста человек с седеющей головой. Он был в простом белом кителе и обычных сандалиях. И если бы я встретил его на улице Ханоя, то не узнал бы. Хо Ши Мин улыбнулся нам так, как будто мы с ним давным-давно знакомы, его глаза излучали теплоту и доброту.

Я доложил ему о готовности экипажа к полету, после чего он спросил меня на четком русском языке: "Вы военный?" Я ответил: "Да". Мне было известно, что он разговаривал на многих языках, но, по правде говоря, было трудно представить, что он так хорошо объяснялся по-русски.

Уже много лет спустя, я узнал, что он впервые приехал в Советский Союз летом 1923 г. на учебу в Коммунистический университет трудящихся Востока, основанном по директиве Ленина для подготовки международных кадров революционеров. 27 января 1924г. в середине зимы, которая в тот год в России выдалась очень холодной, легко одетым он простоял долгую очередь у входа в Колонный зал Дома Союзов, чтобы проститься с Лениным.

Великий патриот Вьетнама Хо Ши Мин путешествовал по миру, ища путь к спасению Родины. В 1930 г. он создал Коммунистическую партию Индокитая. Под ее руководством в августе 1945 г. Вьетнам вновь завоевал независимость. Так родилась Демократическая Республика Вьетнам.

Но французские войска вернулись, чтобы вновь захватить страну. Вьетнамцам пришлось вести 9-летнюю суровую войну сопротивления, которая 7 мая 1954г. увенчалась победой под Дьенбенфу. Однако, согласно решению женевского соглашения, Вьетнам был разделен на две части по 17-й параллели. С этим вьетнамский народ не мог согласиться и под руководством Партии Трудящихся Вьетнама (ныне КПВ) повел решительную борьбу за воссоединение страны.

Для решения этих задач Хо Ши Мин и направился на Север Вьетнама к своим партийным соратникам, чтобы обсудить текущие дела партии и наметить план по дальнейшей борьбе за воссоединение Вьетнама.

Хо Ши Мин любил детей, и при возвращении на аэродром летчик Баранов рассказал нам о том, как президента встречали соратники по партии и многочисленная детвора с букетами цветов. А он всем им раздавал конфеты и другие сладости. И они побежали к родителям, чтобы сообщить, какие подарки они получили от Дедушки Хо.

По возвращению в Ханой президент Хо Ши Мин вышел из вертолета, и мы сразу его окружили. Я подошел и попросил его согласия сфотографироваться на память с советскими летчиками. Он не задумываясь спросил: "Где мне встать?"

Вот так в нашей семье появился этот памятный фотоснимок. При встречах в школах я рассказываю об истории этого фотоснимка и о героической борьбе вьетнамского народа за независимость своей страны, что вызывает у слушателей гордость за трудолюбивый и мужественный народ Вьетнама.

Чтобы закончить этот волнующий рассказ, хочу добавить несколько деталей о душевной чуткости этого действительно великого человека. Когда мой друг Николай Сурнов сделал снимок, мы собрались расходиться. Однако президент Хо Ши Мин нас остановил.

- Постойте, а фотографа не будет на этом снимке. Пусть он станет здесь, и мы снимемся еще разок.

И когда Сурнов стал рядом с президентом, а также и другие летчики, был снят еще один фотоснимок.

В короткой беседе он спросил нас, как мы чувствуем себя на вьетнамской земле и, поблагодарив за проводимую работу, убыл в Ханой.

Таким запомнился нам Хо Ши Мин.

Безгранична любовь и признательность миллионов вьетнамцев к своему Дедушке Хо, он незримо живет и ныне во всех делах и свершениях героического вьетнамского народа.

А мы, работавшие во Вьетнаме летчики, гордимся тем, что Профсоюзную улицу Москвы украшает мемориал, посвященный Хо Ши Мину, а площадь носит его имя.

На американском самолете

В связи с тем, что в начальный период нашей работы во Вьетнаме на территории Лаоса у Национального Фронта борьбы за независимость не было своего аэродрома, то доставка груза производилась путем сбрасывания его с малых высот в специальных мешках на обозначенные площадки, которые находились в долинах среди высоких гор. Это затрудняло, тем более в сложных погодных условиях, и поиск этих площадок, и маневр на снижение до малых высот. Полеты производились в условиях воздействия ПВО. Мы потеряли один экипаж самолета Ил-14, пилотируемый капитаном Фатеевым, который был сбит огнем зенитной артиллерии.

Под новый 1961 г. батальон Национального Фронта Лаоса под руководством Конгле в Долине Кувшинов захватил американский самолет ПС-84, на котором летали лаосские летчики противоборствующей стороны. Начальник штаба ВВС обратился к нам с просьбой перегнать этот самолет в Ханой на аэродром Зя-Лам.

- Иначе, - сказал он, - его может уничтожить противник.

И вот, второго января, взяв на борт технический состав Ли-2 и пару бочек бензина, мы с Сурновым и переводчиком Хунгом прилетели на тот аэродром. Нас встретили воины Лаоса вместе с Конгле. После короткой беседы мы спросили:

- Экипаж этого самолета был захвачен?

- Нет, - ответили нам, - экипаж успел скрыться в джунглях.

По моему указанию, технический состав вскрыл все люки самолета, тщательно проверил отсутствие взрывоопасных предметов и приступил к подготовке самолета к перелету.

Американский самолет, на котором летали лаосские летчики, был в запущенном состоянии. Радиооборудование не работало, двигатели не запускались. Изрядно пришлось потрудиться нашему техническому составу. Вывернув свечи, и, залив в каждый цилиндр бензин, им удалось запустить двигатели. Самолет вскоре был подготовлен к перелету. Борттехник посоветовал после взлета шасси не убирать, так как не было возможности проверить систему выпуска и уборки шасси на этом аэродроме.

Во время подготовки самолета к вылету я в кабине изучил расположение приборов и рычагов управления самолетом и двигателями, которые были расположены аналогично нашему Ли-2 с той лишь разницей, что все надписи были на иностранном языке.

Поблагодарив лаотянцев за оказанную помощь в подготовке самолета и пожелав им успешной борьбы за независимость, я забрал всю техническую команду, занял место в кабине самолета и вырулил на взлетную полосу. Здесь еще раз проверил работу двигателей, убедился в их устойчивой работе и, отпустив тормоза, пошел на взлет.

Самолет легко оторвался от взлетной полосы и стремительно, словно поняв, что вырвался из плена, устремился в высоту. Замелькали под крылом серебристыми лучами листья банановых рощ и джунглей, откуда сбежавшие летчики с прискорбием всматривались в синюю дымку горизонта, где, покачивая крыльями, скрылся их бывший самолет.

Но после взлета во время набора высоты один из двигателей вдруг стал давать перебои и настолько заметные, что мой друг Сурнов начал уже присматривать внизу площадку на случай вынужденной посадки. К нашему счастью перебои в двигателе прекратились и, спокойно набрав безопасный эшелон полета, мы взяли курс на Ханой. После посадки на аэродроме Зя-Лам самолет передали вьетнамским друзьям, а оставленный в кабине самолета планшет лаосского летчика по возращению на Родину я передал в музей ВТА.

Спасаем друзей

В конце марта 1961 г. в гостиницу Ханоя, где мы жили с майором Сурновым, ранним утром пришел знакомый нам переводчик Хунг вместе с офицером штаба ВВС.

- Есть проблемы, уважаемый Хунг, - спросил я, - если вас так рано подняли с постели?

Прибывший с ним офицер быстро развернул на столе карту Лаоса.

- Вот около этого пункта Сам-Нео, - сказал Хунг, - находится аэродром, на котором сосредоточены около ста раненых воинов Лаоса, среди них есть и вьетнамские воины. Командование ВВС просит вашей помощи в срочной эвакуации их на ближайшие аэродромы Вьетнама.

Мы с Сурновым тут же поспешили на аэродром, где уже был готов к полету вьетнамский экипаж на самолете Ли-2. Командира этого экипажа я знал по прежним полетам с ним. Как летчик он обладал хорошей техникой пилотирования, а я его подготовил в качестве инструктора.

Подойдя к самолету, я спросил командира, знает ли он место нахождения аэродрома Сам-Нео.

- Знаю, - ответил он, - но посадку на нем производить не приходилось.

Тогда я занял место командира корабля, а он сел на правое сиденье, и мы взлетели.

Хмурые нависшие над аэродромом облака вызывали определенную тревогу: мы летели без радиоданных этого аэродрома и к тому же не знали наземной обстановки в том районе на данный час. Но другого выхода не было. Друзья в опасности! И спасти их для нас было честью.

Набрав безопасную высоту над горным рельефом местности, мы взяли курс на Лаос. Вскоре облака, прогретые лучами восходящего солнца, образовали просветы. Это радовало нас: мы могли визуально просматривать проплывающую под нами местность. Пройдя горный хребет высотой 1500 м, мы пошли на снижение.

- Вот в этой долине, - сказал летчик, - находится тот аэродром.

Вскоре впереди блеснула на солнце узкая полоса в виде шоссейной дороги, и мой помощник подтвердил, что это и есть тот аэродром, где сосредоточены раненые воины.

Мне нужна была разведка этого аэродрома с тем, чтобы организовать их быструю эвакуацию.

Я преднамеренно произвел посадку в начале посадочной полосы и в конце пробега, срулив с нее в сторонку, выключил двигатели. Сойдя на землю и окинув взглядом все вокруг, я без труда убедился, что за всю многолетнюю летную работу я такого аэродрома не встречал. Разместить на этом аэродроме можно было не более двух самолетов. Расположенный в долине, он был зажат со всех сторон горным рельефом. И в случае неточного расчета на посадку уход на повторный заход был невозможен из-за высокой горы вблизи посадочной полосы. Здесь требовалось не только высокое летное мастерство, но и психологический настрой, чтобы производить посадку на полосу, рядом с которой протекала река.

Возвратившись, мы собрали летчиков Запорожского полка ВТА, летавших на самолетах Ли-2, и подробно рассказали об этом аэродроме, обратив особое внимание на заход на посадку и взлет с этого аэродрома. Подготовили шесть экипажей: Фирсова, Олифиренко, Жукова, Дубцова, Крайнева и Хатемкина и установили интервал полета, который позволял впереди идущему экипажу сделать посадку, забрать раненых, взлететь, освободить место для следующего экипажа. Мы знали, что такой способ выполнения этой задачи увеличивал не только время эвакуации раненых, но и нахождения наших экипажей в опасной зоне, когда за горами стрельба противоборствующих сторон все ближе и ближе приближалась к аэродрому. Но другого выхода не было.

Вновь с Николаем Сурковым, переводчиком Хунгом мы первыми прилетели на тот, теперь знакомый нам, аэродром. Рассказали раненым воинам порядок эвакуации и, глядя на них, восхищались их мужеством и стойкостью. Они находились в тени деревьев, одни опирались на бамбуковые трости, другие лежали на земле, но не было среди них ни страха, ни паники, и мы верили, что такой народ непобедим.

Вот на горизонте появился первый экипаж, пилотируемый командиром эскадрильи Фирсовым. Он точно в заданное время произвел посадку, забрал раненых и тут же взлетел курсом на Ханой.

И каждый раз после улетевшего самолета оставшиеся раненые воины пристально всматривались в синюю даль горизонта, ожидая появления очередного самолета. И, увидев его, очередная группа раненых, помогая друг другу, шла к месту посадки в самолет. Так с посадкой очередных самолетов, уменьшалась группа раненых. И забрав последних, мы возвратились на аэродром Ханоя усталые, едва не валясь с ног, но счастливые тем, что экипажи ВТА успешно выполнили свой долг по спасению наших друзей.

Начальник штаба ВВС от всего вьетнамского народа объявил летному составу благодарность, что было для нас самой лучшей наградой.

Это был мой последний полет в небе Вьетнама и Лаоса.

Вскоре на смену мне во Вьетнам прибыл командир 24-го авиаполка полковник Гамарис с офицерами штаба и заместителем по политической части. Это было связано с тем, что работа во Вьетнаме больше стала переключаться на Лаос, и нам вдвоем с майором Сурковым трудно было справляться с объемом насущных задач. Прибывшие офицеры успешно продолжили начатую нами работу.

Убывая на Родину, я в душе уносил чувство глубокой благодарности к тем, с кем довелось работать во Вьетнаме. Но негасимые нити дружбы продолжаются и в наши дни благодаря активной деятельности Общества дружбы с Вьетнамом во главе с ее председателем Евгением Павловичем Глазуновым.

Это Общество, опираясь на богатые традиции, заложенные прошлыми десятилетиями, стремится делать все возможное для роста взаимопонимания, укрепления дружбы между народами России и Вьетнама. Такое стало возможным благодаря тесному сотрудничеству со многими российскими общественными организациями, в том числе с Обществом вьетнамо-российской дружбы, что позволило провести важное событие в жизни двух стран - "Дни Ханоя в Москве".

Наши страны поддерживают традиционные отношения дружбы и многостороннего сотрудничества, которые существуют уже более полувека и стали нашим бесценным достоянием. Ханой и Москва служат ярким примером дружбы и сотрудничества между нашими народами и странами через конкретные и эффективные дела.

Положительную роль в этом плане играет и Межрегиональная общественная организация ветеранов войны во Вьетнаме, руководимая Николаем Колесником. Обращаясь к ханойцам и москвичам, Председатель Народного Комитета г. Ханоя Хоанг Ван Нгиен сказал: "Народы нашей страны никогда не забудут ту благородную и бескорыстную помощь, которую оказала нам Россия в сложный период борьбы за независимость и становление прочной базы вьетнамского государства".

Среди вьетнамцев в Москве я встретил много друзей с чувством духовной близости. Особенно уважаемого нами Нгуен Хыу Хоанга - кандидата филологических наук, поэта, написавшего очень много стихотворений. Он публикует и воспоминания наших ветеранов, работавших в разные годы во Вьетнаме. Так однажды он пригласил меня, чтобы вручить журнал с опубликованной моей статьей: "Незабываемая встреча с президентом Хо Ши Мином".

И когда мы пили ароматный зеленый чай, вошла его десятилетняя дочка Настя, а по-вьетнамски Тхау Нгуен, что означает "степь". Веселая, жизнерадостная с искринкой в лучистых глазах, увидев меня в военной форме, она на чистом русском языке, спросила:

- Вы кто по званию?

- Полковник, - улыбаясь, - ответил я.

- А я тоже полковник, - ответила она и убежала в другую комнату, тут же вернулась в форме вьетнамского полковника. Так в нашем семейном альбоме появилась фотография - "двух полковников".

И глядя на это очаровательное юное создание, я невольно подумал - вот бы нам взять их пример воспитания у детей уважения к своей армии и отсутствия такого позорного явления, как "дедовщина". Тогда бы нашим военкоматам было меньше забот.

В конце ноября 2001 г. российская делегация во главе с председателем Общества российского комитета ветеранов генералом В. Л. Говоровым посетила Вьетнам. Во время поездки состоялись встречи с вьетнамцами, ветеранами Народной армии, активистами Общества дружбы с Россией и выпускниками советских вузов.

И по сей день в Москве мы вместе возлагаем цветы к памятнику президенту Хо Ши Мину и вместе отмечаем День независимости Вьетнама. Так что дружба народов России и Вьетнама не меркнет. Дай Бог, чтобы это длилось веками.

Глава 4 ВОСПОМИНАНИЯ

Есть память, которой не будет забвенья,
И слава, которой не будет конца!
Р. Рождественский

Эхо прошедшей войны

Война, которую мы по праву называем Великой Отечественной, как самое драматическое событие в жизни нашего народа ушла вместе с XX в. в историю, стала одной из вех героической летописи России.

Но для нас ветеранов она не ушла в прошлое, и мы душой на той войне. Нередко эхо прошедшей войны щемящей болью врывается в наше сердце и, не давая покоя, заставляет думать, вспоминать и переживать. А как не переживать, когда более полувека прошло после той священной войны, а жительница из Вязников - Елена Андреевна - обращается с просьбой помочь найти какие-нибудь сведения о своем отце - Андрее Платоновиче Шабанове, воевавшем в должности командира эскадрильи в 809-м штурмовом авиаполку.

- 10 июля 1942 г., - пишет она, - он с аэродрома в районе Нестерово-Клевцово взлетел на штурмовике Ил-2 на боевое задание, его самолет был подбит, и на аэродром он не вернулся. По документам полка считается пропавшим без вести.

А сколько по дорогам той войны в жестоких сражениях с врагом мы теряли фронтовых друзей, которые до сих пор числятся без вести пропавшими.

Нам ветеранам, особенно тем, кто прошел войну, тяжко и горько видеть, когда все, что создавалось десятками и сотнями лет руками нашего народа, за что было заплачено трудом, потом и кровью, рухнуло за десять лет перестройки. Было великое мощное государство, а осталась куцая страна; была могучая армия - остались воспоминания. Из многих школьных музеев выброшены на свалку реликвии, окрапленные кровью и пропитанные духом патриотизма и любви к Родине.

На каких примерах будем воспитывать молодежь - будущих защитников Родины? На этих дешевых американских фильмах, пропагандирующих наркотики, насилие, жестокость и обогащение любой ценой. Или на тех "заказных" учебниках по истории, которые искажают правду о войне и о том, что главный вклад в победу над фашизмом внес наш Советский Народ и его Вооруженные Силы, а не американские и английские войска вместе взятые.

Правду до молодежи могут донести только ветераны войны и труда, чья молодость была опалена пламенем войны. Вот почему я взялся за перо, чтобы поделиться о пройденном и пережитом.

Встреча с братом

В нашей крестьянской многодетной семье было восемь детей: пятеро братьев и три сестры. По годам Григорий был самым старшим, а я - младшим. Все мы родом из Оренбургского края, села Зобово Шарлыкского района.

В 1921 г., когда мне не было и года, отец вместе с другими земляками переехал в Сибирь. Так, завернутый в пеленки, я расстался со старшими братьями: Григорием и Виктором.

Шли годы. Голод, разруха... Коллективизация... И было уже тут не до встреч, а когда мне исполнилось 9 лет, умер отец, и шансы на встречу с братьями стали маловероятными. Вот такая судьба сложилась у меня. А что поделаешь - это наша семейная трагедия, которую я не пожелал бы даже врагу.

По дорогам той далекой великой и жестокой войны Григорий прошел, что называется, от звонка до звонка. Он испытал все: и горечь неудач, и радость побед, и гибель товарищей, с которыми не раз в атаку ходил. Но особенной болью в его сердце отозвалась гибель брата Виктора. Да и самого Григория злодейка-война не пощадила: он дважды был ранен. Едва залечив раны, снова вставал в строй защитников Отечества.

В конце сентября 1944 г. летный состав нашего 64-го штурмового авиаполка, получив новые самолеты Ил-2 на заводе в г. Куйбышеве (ныне Самара), перелетел в Московскую область в район г. Киржача, где продолжил подготовку с молодыми летчиками, прибывшими на пополнение из летных школ.

И когда до вылета на фронт оставалось не более недели, я от Григория получил письмо, в котором он писал, что после ранения находится на лечении в госпитале в г. Александровске. А поскольку этот город был поблизости от нашего аэродрома, то я обратился к командиру эскадрильи Виктору Зачиналову, чтобы отпустил меня на встречу с братом.

- Нет, - сказал он, - я этого решить не могу. Сам знаешь вот-вот поступит команда для вылета на фронт, а тебя на аэродроме не будет, за это нас по головке не погладят.

И тут же добавил:

- А ты не теряй время зря, иди к командиру полка, может он и разрешит.

С волнением я пошел к командиру полка, боясь потерять надежду на встречу с братом. Немногословный, с виду строгий, но с доброй душой командир полка, увидев меня на пороге штаба, спросил:

- Какие проблемы?

- Письмо с фронта от брата получил...

- Так пиши срочно ответ.

- Да он в госпитале, тут рядом в Александровске, - промямлил я.

И тут неожиданно раздался его голос:

- Кру-у-гом!

Я повернулся, как положено, и сердце мое защемило от боли: придется писать письмо, подумал я, а так хотелось бы встретиться с братом, которого ни разу до этого не видел.

Но не успел я сделать и шага к выходу, как вдруг слышу снова его повелительный голос:

- Тридцать минут на сборы! Прибыть завтра к от бою дня!

Услышав эти слова, я готов был петь и плясать от радости прямо на улице. Ожидавший меня командир эскадрильи, увидев на моем лице сияющую улыбку и искрящиеся глаза, коротко спросил:

- Отпустил?

- Отпустил.

- Тогда зайди в общежитие.

- Некогда! Полчаса командир дал на сборы.

- Зайди на минутку, - настаивал командир, - там тебя летчики ждут.

Когда я вошел в общежитие, то на своей койке увидел новое обмундирование с хромовыми сапогами.

- Снимай быстро все с себя, - приказал Зачиналов, - брюки потом отдашь Васильеву, сапоги - Андумину, а тужурку - Рыжову. И быстро в грузовуху, я договорил ся с шофером, чтобы подбросил тебя до вокзала в Киржаче, да захвати вот этот пакет.

- А что в нем?

- Несколько плиток шоколада да с десяток пачек папирос.

- Так зачем это, я же не курю и не успел еще свои раздать товарищам.

- Вот и хорошо, захвати те и эти и передашь брату в подарок.

Переодевшись, я схватил пакет и прыгнул в кабину шофера.

Машина сорвалась с места, и кто-то из летчиков крикнул мне вслед:

- Не забудь на вокзале захватить пузырек для встречи!

В Александровске, выйдя из вокзала, я у первого прохожего спросил:

- Где у вас находится госпиталь для раненых?

- Так это в школе № 1. Пройдите до поворота и справа внутри ограды увидите трехэтажный дом из красного кирпича, это и есть госпиталь, развернутый с начала войны.

- Спасибо!

И поспешил в указанном направлении.

Войдя во двор школы, я увидел несколько молодых, привлекательных медсестер в белых халатах, оживленно беседовавших между собой.

- Привет, сестрички! - обратился я к ним, - не подскажите ли у кого из вас в палате находится раненый Григорий Сомов.

- У меня, - улыбаясь, ответила одна из них, с любопытством разглядывая меня.

- Спасибо, - обрадовался я. - А нельзя ли пройти к нему?

- Так он у нас ходячий и где-то здесь гуляет во дворе. Вы пройдите и увидите его, он в синем халате.

- Я его не узнаю.

Глядя на пакет в моих руках, она спросила:

- Вы ему что-то хотите передать?

- Да, - ответил я.

Она, окинув взглядом двор и увидев его, сидящего в кругу больных, окликнула:

- Григорий Алексеевич! Тут к вам офицер пришел!

Брат медленно поднялся и стал приближаться ко мне.

Я с трепетом в душе пристально всматривался в его лицо. Ему было за 40, а мне - 23 года. Я сразу заметил, что он очень похож на мать. Он остановился в шаге от меня, и я не выдержал:

- Здравствуй... Гриша!

Он на секунду-другую задержался с ответом, словно вспоминая, кто бы это мог быть из остальных четырех наших братьев, и лишь потом, каким-то приглушенным голосом спросил:

- Сережа, это ты?

И мы по братски, крепко сжимая друг друга, обнялись, не скрывая текущих слез по щекам: мы встретились первый раз в жизни.

Больные, увидев нас в столь долгом объятии, с любопытством стали приближаться к нам. И брат с волнением в голосе им поведал:

- Вот. Братишку младшего встретил... С пеленок не видел его.

Тут нас и больные, и медперсонал окружили плотным кольцом. Кто-то принес фотоаппарат на треноге и стул для брата. Мы сфотографировались на память, и снимок этот я храню, как судьбу, опаленную войной.

Уединившись в уголке двора за столиком, на котором больные в хорошую погоду играли в домино, брат спросил:

- Ну с чего, родненький ты мой, начнем нашу долгожданную встречу?

- Да с того, - ответил я, - как повелось у нас на Руси, - и поставил на стол тот пузырек, о котором при отъезде мне напомнили летчики, да выложил из пакета закуску к нему, прихваченную в буфете вокзала.

- А можно мне пригласить вон того земляка из Шарлыка? - спросил Григорий, - вместе до войны мы на охоту много раз ходили.

- Да что ты, брат, ты же старший, приглашай кого хочешь, даже медсестру из палаты, она довольно симпатичная у вас.

Брат окликнул земляка и тот, присаживаясь на лавочку, сказал:

- Семеном меня кличат.

Следом и другой земляк подошел, не помню, то ли из села Рапенки, то ли из Орловки. Увидев на столе бутылку, он не спеша развернул синий платочек с куском сала и, кладя на стол, промолвил:

- Это из моих лекарственных запасов, на днях женушка прислала.

Пока подошедшие земляки раскладывали закуску, брат тем временем раздавал папиросы больным, а шоколад медсестрам, напомнив, что это от летчиков, чему они были очень рады.

Подняв граненый стакан с водкой, брат коротко сказал:

- Ну, за встречу!

Все осушили свои стаканы до дна, а я чуть пригубил. Брат, заметив это, с удивлением спросил:

- Ты что, больной?

- Да нет, больных у нас в авиации не держат.

- Так что ж тогда?

- Боюсь, что забуду многое, что хотел рассказать, да и спросить у тебя при нашей первой встрече.

В преддверии скорого вылета на фронт я поинтересовался тем, как идут дела в наземных войсках.

- Слыхал, небось, как мы их тормознули под Москвой, - сказал земляк из Орловки..

- Хотели в сапожках лакированных пройти по Красной площади, - добавил брат, - да ничего у них не вышло!

- Спасибо, сибирякам, - сказал другой, - ох, как они крепко помогли тогда под Москвой.

И вспомнили мы и про Сталинград, и про Прохоровку под Курском, и про тех, кто шагая по пыльным дорогам войны, не допил..., не докурил..., и "лежать остался в темноте у незнакомого поселка на безымянной высоте..." И вскоре я заметил, как прикрыв глаза ладонью, один из земляков горько сокрушался:

- Как она там, на селе, моя родная женушка с тремя ребятишками живет?

Услышав это, мой брат добавил:

- А я вот с сыном Иваном ушел с первого дня войны на фронт, и сердце кровью обливается, как он там без меня.

А земляк из Орловки, молчавший до этого, пытался петушиным голосом запеть: "Шумел камыш. Деревья гнулись...", но брат его тут же остановил:

- Не в своем курятнике находишься. Думать надо.

Несмотря на столь разный по своей полярности настрой земляков, наша беседа не затихала, а еще больше разгоралась. Кто-то из земляков обратился ко мне:

- Ну, а ты, как на истребке или на бомбардировщике собираешься воевать?

- Нет, ни на том, ни на другом. На штурмовике Ил-2 наш полк собирается воевать.

- Это, что такой "горбатый" что-ли с виду самолет? - спросил брат.

- Да, он самый.

- Ох, какие эти "горбатые" под Курском творили чудеса, - сказал кто-то из земляков, - немецкие танки шарахались от них, словно черт от ладана.

- Это все от того, - вмешался я в разговор, - что одна противотанковая бомбочка прожигала броню любого фашистского танка, а в люках наших самолетов их было более сотни.

В оживленной беседе мы не заметили, как быстро пролетело время. Багряное солнце скрылось за горизонтом, сумерки сгустились, и подошедшая медсестра сказала:

- Пора, уважаемые больные, расходиться по палатам. А вы, Григорий Алексеевич, пройдите с братом в кабинет врача, там и продолжите беседу.

- А как же врач? - спросил брат.

- Ушел домой, он же у нас местный, - ответила медсестра.

В кабинете врача на столе была поставлена большая тарелка с кашей, прикрытая другой, да два стакана с крепко заваренным чаем.

Подкрепившись и запив живительным напитком, мы не смыкая глаз, всю ночь вели беседу. Воспользовавшись чернилами и ручкой на столе врача, я тут же в письме матери написал: "Дорогая мама, хочу тебя порадовать - я встретился с братом Григорием..." Далее сообщал, при каких обстоятельствах произошла встреча, и о чем всю ночь вели беседу. И чтобы она не беспокоилась, в конце письма написал, что летаю пока не на фронте, а Григорий поправляется, и не забыл добавить: "А ты знаешь, мама, он очень похож на тебя, да и такой же добрый, о чем поведали мне земляки". Прослушав письмо, брат сказал:

- Складно написано. Добавь только, что после выздоровления, вернусь домой! Это хоть как-то будет согревать ее душу.

Знал бы он тогда, что вернуться ему в родной дом, придется лишь после окончания войны с Японией. Я положил письмо в карман, чтобы по пути опустить в почтовый ящик.

Утром пришел врач, и первыми его словами были:

- Ну, как прошла ваша встреча?

- На самом высоком идейно-политическом уровне, - улыбаясь ответил я.

- Я рад за вас! - и взяв халат и списки больных, направляясь к выходу, произнес, - я иду на обход больных, а вы продолжайте свою беседу.

...Незаметно пролетело и это дневное время. Взглянув на часы и преодолевая подступивший ком к горлу, я выдавил слова:

- Мне пора.

Мы вновь обнялись, как при встрече. Он глубоко вздохнул, снял с руки часы и, передавая их мне, сказал:

- Возьми на память. Они с руки фашистского снайпера.

И он, торопясь, рассказал, при каких обстоятельствах они ему достались.

- Прибежал как-то посыльный в казарму, - рассказывал брат, - и сообщил, что его срочно вызывает комбат. Когда я пришел в штаб, то комбат сказал:

- Григорий Алексеевич, я слыхал от твоих земляков, что ты был известный на всю округу охотник.

- Да, было дело, - не понимая к чему он клонит разговор, ответил я.

- Так присмотрись вон к тому леску, что стоит на бугре, - сказал он, указывая в сторону передовой, - не дает покоя проклятый, видимо, снайпер там засел.

- Вечером я приблизился к передовой линии против ника, как можно ближе для лучшего наблюдения, тщательно замаскировался, - продолжал рассказ брат, - и через сутки, комбат, протягивая мне эти часы, сказал:

- Возьми пока это, а с орденом Красной Звезды поздравлю, как только получу сообщение об этом.

- Да и фашист, - добавил брат, - видать прошел хорошую школу снайперов - все-таки зацепил меня.

Еще бы чуть точнее и наша встреча не состоялась бы.

Мы постояли у ворот госпиталя еще несколько минут. Брат, глубоко вздохнув, сказал:

- Ну иди Сережа, нельзя опаздывать, когда тебе командиры идут на встречу. Дай бог нам встретиться после этой проклятой войны!

Время поджимало, и я поспешил на вокзал. Брат долго смотрел мне вслед, а я шел, почти не видя от застилавших слез глаза, и не оборачивался, боялся, что вернусь, чтобы еще хоть минуточку почувствовать тепло и дыхание брата.

Прибыв на аэродром, я в назначенный час доложил командиру полка.

- Ну, как? Встретил брата? - спросил он.

- Встретил, спасибо вам.

- Я рад, а сейчас иди отдыхай, набирайся сил, послезавтра вылетаем на фронт.

В казарме я камнем свалился на койку и заснул таким же крепким сном, как в дни своего детства. А утром друзья, окружив меня, с интересом слушали о той волнующей и незабываемой встрече с моим старшим братом Григорием.

Я передал благодарность от фронтовиков за папиросы и от медсестричек за шоколад. Они были очень рады и приглашали летчиков посетить их госпиталь.

- Не плохо бы сделать такой визит к милым сестричкам, - улыбаясь, сказал Николай Крицкий, - но придется отложить до окончания войны, надеюсь, слыхал, что завтра мы вылетаем на фронт, а там будут другие встречи и другой мужской разговор.

Василий Фролов, указывая на моей руке часы, спросил:

- Это подарок брата?

- И от брата, и от фрица, - ответил я.

Все с недоумением посмотрели на меня. И пришлось рассказать, как эти часы достались моему брату, а затем, как память о встрече мне.

- Видать, твой брат - хороший стрелок, - сказал один из летчиков, - коль сумел одержать победу над таким матерым фашистским снайпером.

Я был рад за брата и добавил:

- Недаром на селе он возглавлял коллектив местных охотников. Они всегда приносили с охоты хорошие трофеи, и их коллектив был лучшим в районе. Но и у них однажды произошла осечка, и виноват в этом был мой брат. Однажды осенью он с охоты принес молодого волчонка. Отец, увидев его в руках у Григория, спросил:

- А того, зачем приволок в дом?

- Думаю зиму подержать во дворе, потренировать, а летом попробую взять на охоту, - ответил брат.

- Попробуй, попробуй, - сказал отец, - но не забывай народную поговорку: "Сколько волка не корми, все равно в лес сбежит".

Серый, так прозвали волчонка, на "казенных" харчах за зиму подрос, окреп, стал узнавать хозяина и безошибочно выполнял все его команды при тренировке для охоты. И вот летом настал тот день, когда, по мнению брата да и других охотников, Серого можно было взять на охоту.

Отец в тот день провожал охотников с улыбкой, а мать - с тревогой. И основания к этому у нее были. Исчезли, например, со двора две зазевавшиеся курицы вместе с голландским петухом, а в другой раз едва сумели спасти кабанчика, проходившего мимо будки, где был привязан на цепи Серый.

Но охотников это как-то не насторожило, и они с оптимизмом и верой в успех веселой компанией, взяв ружья и собак, направились в сторону ближайшего от села леса, где всегда им сопутствовала удача.

На удивление охотников их новый "член коллектива" - Серый, вел себя мирно, спокойно шел на поводке с другими собаками: он был с ними уже знаком на тренировках. Согретые теплыми лучами восходящего солнца, они не заметили, как приблизились к тому облюбованному лесу. И момент испытания для Серого настал неожиданно. Словно по заказу из леса выскочил заяц и помчался по ровному полю в сторону другой опушки леса, которая была за бугром в километре от них.

- Отпускай Серого! - увидев зайца, закричали все враз охотники.

Григорий незамедлительно отпустил своего друга и тот на зависть другим собакам, которых хозяева умышленно придерживали, устремился за зайцем. Дистанция между ними заметно стала сокращаться. И когда, казалось, что заяц вот-вот окажется в зубах Серого, они скрылись из вида за бугром.

Охотники тут же поспешили следом за ними, но, не успев пройти метров двести, как вдруг за бугром раздался оружейный выстрел и знакомый их заяц промчался мимо них в сторону другой опушки, а погони Серого за ним не было.

- Наверное, Серый потерял след, - кто-то из охотников высказал свое предположение.

- Не может этого быть, - с тревогой в душе ответил Григорий и ускорил шаг.

И когда охотники поднялись на бугор, то местный пастух Кузьмич, узнав Григория, сокрушался:

- Посмотри, что натворил этот проклятый волк, три овцы разорвал на куски.

- Так волк же гнался за зайцем, - сказал Григорий, в душе пытаясь оправдать Серого.

- Заяц, - сказал пастух, - перехитрил волка, он шмыгнул через стадо овец, а тот, увидев добычу покрупнее, начал их кромсать. Хорошо, что со мной было вот это старенькое ружье, - закончил рассказ пастух.

Вот так в этот день закончились попытки приучить волка к охоте.

- И пришлось охотникам, пострадавшим хозяевам отдавать своих лучших овец, - закончил я свой рассказ.

- А теперь, - сказал командир эскадрильи Виктор Зачиналов, - собирайтесь на аэродром, чтобы помочь подготовить самолеты к предстоящему перелету на фронт.

Я шел на аэродром, а сам думал, что жаль, не пришлось встретиться с другим братом Виктором, который "погиб, в первых боях, защищая Родину.

Мой верный друг - Дутик

Однажды в осеннюю пору я шел по тропинке в сторону остановки троллейбуса. Листья тополя, сверкая червонным золотом на солнце и извиваясь, медленно падалик ногам. Впереди шла пожилая, как потом узнал, одинокая женщина, ведя на поводке аккуратно постриженного пуделя. И вот, когда тропинка стала раздваиваться, то пудель по каким-то соображениям пошел по тропинке влево, а женщина - вправо. Поводок вскоре натянулся, и, заметив это, они сразу остановились.

- Зачем ты тянешь меня в эту сторону? - стала упрекать хозяйка своего четвероногого друга, - ты же знаешь, что по этой дорожке мы в магазин не ходим!

"Вот ведь как, - подумал я, - они прикипели друг к другу, что даже знают, по какой дорожке ходят в магазин, а по какой - просто на прогулку".

Пудель, поняв свою оплошность, быстро переметнулся к хозяйке, и они продолжили свой путь, а я, глядя им вслед, вспомнил эпизод из фронтовой жизни.

Было это тоже осенью, в октябре 1944 г. Закончив дополнительную программу подготовки с молодыми летчиками, накануне прибывшими в авиаполк, мы с полевого аэродрома, расположенного недалеко от Киржача, взлетели и, собравшись над аэродромом в общую колонну полка, направились курсом на фронт. Количество бензина в баках наших самолетов позволяло без дополнительной посадки выполнить полет до заданного прифронтового аэродрома, но безоблачная погода в начале пути стала изменяться в худшую сторону. И когда пелена хмурых облаков непроходимой стеной преградила нам путь, мы вынуждены были произвести посадку на аэродроме около Смоленска, где пришлось и заночевать. На следующий день рано утром после завтрака мы отправились на аэродром, чтобы продолжить наш вынужденно прерванный полет. Проходя мимо разрушенного дома, из какой-то щели навстречу мне выбежал белый с черными разбросанными по телу пятнами щенок, ростом не более кошки. Увидев его, я остановился, и он, не добежав до меня метра два, тоже встал. Поджав аккуратно хвостик и поставив рядышком передние лапы, он пристально стал смотреть мне в глаза, словно хотел спросить: "Ну как, я тебе нравлюсь, может возьмешь?" Глядя на него, мое сердце защемило, как в тот день далекого моего детства, когда однажды я стоял перед отцом с завернутым в подол рубахи щенком, которого подарил мне на селе сват Игнат. И я не выдержал и сказал: "Пошли!" - и направился в сторону аэродрома, догоняя друзей.

Я шел не спеша, а он бежал впереди, изредка оглядываясь, словно хотел убедиться, не отстал ли я от него. Подойдя к самолету и передавая его воздушному стрелку, сказал: "Спрячь в парашютную сумку и подальше держись от начальства".

- Не беспокойтесь, - улыбаясь, сказал Виктор Тим-ко и, аккуратно уложив его в сумку, взял с собой в кабину самолета. Так мой четвероногий друг, которого мы назвали Дутиком (в честь хвостового колеса самолета), стал негласно членом нашего экипажа.

В общежитии, где размещались летчики нашей эскадрильи, он спал на койке у моих ног. Однажды поздно вечером, проверяя состояние охраны, к нам зашел командир полка майор Юрченко. И наш Дутик на удивление нам то ли спросонья, то ли от испуга вдруг громко залаял и тут же нырнул под одеяло.

- Н-у-у! - протяжно сказал командир, - здесь охрана надежная, - и пошел на выход из общежития.

Меня удивило то, что в отличие от многих, даже взрослых собак, природа моего Дутика одарила завидной сообразительностью и даже каким-то человеческим тактом. Стоило мне, например, с кем-то заговорить, так он никогда не перебивал, а наоборот, поднимая попеременно то одно, то другое ухо, словно пытался вникнуть в суть разговора, и уж совсем при этом не допускал повышения голоса собеседника. Тут он мог на него наброситься, невзирая на личность. Когда мы приходили в столовую, то он терпеливо ожидал не у дверей, а там, где авиаторы после приема пищи присаживались на лавочки для перекура, зная, что и я приду сюда и непременно принесу что-нибудь ему из пищи. Но вот стоило нам выйти из помещения с планшетами, он тут же бежал впереди всех на стоянку самолетов и, что удивительно, бежал безошибочно к моему самолету. А после моего вылета на задание он тут же сворачивался калачиком на теплом чехле от двигателя и никто не мог соблазнить его уйти со стоянки: он терпеливо ожидал моего возвращения.

Наступила зима, а вместе с ней и морозы. Мне жалко было оставлять его одного, и я решил однажды взять его в полет.

- Возьми в кабину, - сказал я воздушному стрелку, - ты будешь смотреть в одну сторону, а он - в другую, и нам не страшен будет никакой истребитель противника.

Так из разряда наблюдателей наш Дутик перешел в разряд "активных" участников войны, и авторитет его от этого возрос, особенно среди механиков, мотористов и воздушных стрелков. Увидев, как он вместе со мной бежит по стоянке, они напутствовали:

- Ну, Дутик, задай там немцам жару!

А кто-то из механиков, -вспомнив изречение Александра Невского, в шутливом тоне произнес: "Пусть знают: кто с мечом к нам пришел, тот от меча и погибнет!"

Конечно эти шутливые напутствия Дутик не понимал, но всякий раз, когда я шел в полет, он готов был лететь. И мне казалось, что он чувствовал свою причастность к нашему общему делу по разгрому врага.

Может быть, кто-то из читателей скажет, что это несерьезно и просто баловство. Но не спешите с выводами, а поймите, что моим сверстникам на фронте было по 18- 20 лет, а суровая боевая обстановка с тревожными кошмарными снами по ночам, безвозвратная потеря друзей вызывали у многих тоску по родному дому, родителям и "друзьям, по мирной жизни. Вот почему после возвращения на аэродром на земле его окружали механики, мотористы и другие авиационные специалисты. И в шутливом тоне пытали:

- Ну, Дутик, докладывай: сколько уничтожил фашистов, танков или другой техники?

А механик моего самолета, наливая в кружку холодную воду и ставя перед ним на землю, говорил: "А это тебе фронтовые сто грамм за успешный полет".

И с улыбкой все наблюдали, как опустив мордочку в кружку, он, пуская пузыри, до дна выпивал эти "фронтовые".

Прошло немного времени и на ошейнике Дутика стали появляться замысловатые значки и медали разных размеров и был даже какой-то немецкий покрытый эмалью крест. Как мне пояснил воздушный стрелок, - это награды "за боевые полеты".

И вот однажды с этими "наградами" произошел курьезный случай, о котором не раз потом с улыбкой вспоминали в полку. Произошло это в начале апреля 45-го, когда из-за сложных погодных условий был перерыв, и в наш полк прибыл командир дивизии генерал Шевченко для вручения наград личному составу, что вызвало у нас веселое настроение. Вручение наград проходило в ангаре. К тому времени я уже занимал должность командира первой эскадрильи и на построении стоял на правом фланге полка. А перед нами метрах в десяти на столе, покрытом красным полотном, были разложены ордена, медали и удостоверения к ним.

Начальник штаба полка майор Котляров зачитывал приказ о награждении личного состава 64-го штурмового авиаполка. Четким строевым шагом один за другим подходили к столу награжденные. Генерал Шевченко, поздравляя, вручал награды. Звучали ответные слова:

- Служу Советскому Союзу!

Ордена Александра Невского были вручены майору Юрченко и штурману полка - капитану Киласония. Дошла очередь и до меня получить второй орден Красного Знамени.

Я с нескрываемым волнением сделал первые шаги к столу и вдруг вспомнил, что Дутика не оставил в помещении казармы. Но было уже поздно: он с гордо поднятой головой шел рядом со мной, бренча многочисленными медалями на ошейнике.

- Старший лейтенант Сомов! - подойдя к столу, доложил я.

Генерал Шевченко, глядя на сидевшего рядом со мной Дутика, сказал:

- Ну и боевой у тебя друг! Поздравляю!

А я, получив награду, от волнения и допущенной оплошности вместо ответа: "Служу Советскому Союзу!" сказал: "Спасибо!" и вместе с Дутиком направился в строй.

Вскоре после окончания награждения к нам в общежитие запыхавшийся примчался заместитель командира полка по политической части капитан Соколов и сходу начал выговаривать мне:

- Сколько раз просил тебя - убери эту собаку. Такой ритуал! Такой ритуал испортил, - твердил он.

- О чем вы говорите? - оправдывался я, - ведь генерал не сделал мне замечания, значит, я не испортил ритуал награждения.

По всему было видно, что замполит больше беспо-_ коился не о ритуале награждения, а о своей собственной персоне. И я довольно резко ответил:

- Дутик - не собака, а мой верный друг! И, если надо, вновь полечу с ним на штурмовку противника.

Не расставаясь с верным другом, я оберегал его от нападения взрослых собак, которые мстили ему за то, что Дутик, не имея именитой родословной, вместе с тем снискал к себе такое завидное расположение у авиаторов. А когда проходила на аэродроме конференция по обмену опытом взаимодействия над полем боя с истребителями прикрытия, я держал его на руках, боясь, что уведут в другой гарнизон.

На мою заботу Дутик отвечал лаской и вниманием. Он любил меня всей душой, что и демонстрировал каждый раз при встрече: и вилянием хвоста, и стремлением лизнуть меня в щеку. Так мы вместе встретили окончание войны. И когда я возвращался с торжественного вечера в честь Победы, то не забыл прихватить солидную мясную косточку для моего верного четвероногого друга - Дутика.

На озере Бешинковичи

После окончания в 1954 г. Военно-воздушной академии я несколько лет служил в Белоруссии. Скажу откровенно, это благодатный край во всех отношениях - и для совершенствования летного мастерства, и для рыбалки и охоты, для сбора грибов и ягод.

Как-то в один из выходных дней наши авиаторы "выбрались" на природу - по грибы да ягоды. А я взял курс на озеро Бешинковичи, что расположено между Оршей и Витебском. Отсюда я никогда не возвращался без улова.

Рыболовы знают: наиболее интенсивен клев рано утром. Быстро накачав свою резиновую лодку, с парой удочек направился в небольшую заводь, поросшую камышом. Дома наказывали: рыбки помельче - для ухи, хотя я люблю со спиннингом гоняться за хищной рыбой: окунем, щукой, а то и судаком.

Подплыв к облюбованному месту и закрепив лодку, я размотал удочки и забросил под самые камыши. Погода была на редкость благоприятной. Белые разорванные облака словно комочки ваты медленно ползли по небу, а их отражение в воде создавало впечатление, что моя лодка, покачиваясь с борта на борт, плывет вдоль озера. Красота.

А вот и первый признак поклевки - мелочь шарахнулась во все стороны. Значит, подошел окунь, а может быть, и щука. Вскоре один из поплавков качнулся раза два и резко нырнул в воду. Я был наготове. И вот в моих руках первый улов - упругий, золотистый, с темной спиной окунек размером с ладонь. Начало есть. А тут поклевки пошли одна за другой, и вскоре в моем садке, кроме окуней, было уже с десяток серебристых плотвиц. Для ухи, даже двойной, вполне хватит. Не без сожаления стал сматывать первую удочку, как вдруг услышал громкий голос с берега:

- Эй, на лодке!

Я невольно вздрогнул. Не окрик внезапный испугал меня, а голос, который показался мне очень знакомым. Я в нетерпении побросал удочки в лодку и, нажав на весла, направился в сторону человека, стоявшего на берегу с рюкзаком на плечах. С приближением лодки он обратился ко мне.

- Не могли бы вы, переправить меня на ту сторону, а то слишком далеко обходить.

Я же всматривался в него, все больше узнавая в нем летчика нашей эскадрильи, с которым расстался в 45-м, когда в одном из полетов мы наносили штурмовые удары по танкам противника в районе Кенигсберга. Мое волнение нарастало, и я не выдержал:

- Сергей! - крикнул я с лодки. - Или я ошибся? - спросил тише.

- Нет, командир, не ошиблись: Суханов перед вами, собственной персоной!

Мы бросились навстречу друг другу, как только лодка ткнулась в берег...

Нечаянную встречу фронтовиков описать трудно, а представить может каждый. Тем более прошло более 20 лет! Я расскажу лучше, как расстались.

Мы воевали тогда в составе 3-го Белорусского фронта. В тот день наша эскадрилья на "илах" уже в третий раз вылетала на штурмовку фашистов, оборонявших Кенигсберг, который был окружен многочисленными установками зенитных батарей. И как только пересекли линию фронта, сноп трассирующих зенитных снарядов буквально прошил нашу группу. Я с ужасом увидел, как самолет Сергея Суханова резко вздрогнул, и мне показалось, что на какой-то миг даже остановился. Потом с разворотом и снижением пошел в сторону реки, потянув за собой шлейф дыма.

- Тяни, тяни, Сергей, на тот берег! Там наши! - крикнул ему по радио.

Это все, что я мог сделать для него. Да еще представить к награждению орденом Красного Знамени за предыдущие и последний полеты. Это уже я сделал, когда вернулся на аэродром...

Правда, вскоре после того печального вылета, я слышал от кого-то, что Сергею удалось дотянуть до своих, а как сложилась его дальнейшая судьба, я не знал. И вдруг эта неожиданная встреча...

Переправившись на противоположный берег озера, мы общими усилиями быстро соорудили костер, пристроили котелок со свежей рыбкой и повели беседу о днях прожитых лет, не забыв при этом вспомнить тех, кто рядом шел в атаку и не дожил до этого дня. Наша беседа то затухала, то оживлялась вновь.

- Значит, дотянул до своих? - спросил я друга.

- Дотянул, дотянул, командир.

Я подбросил сухую ветку в костер, лицо друга осветилось, и на нем четко был виден глубокий шрам, полученный при посадке на поврежденном штурмовике прямо на окопы, к счастью там уже не было наших войск.

Продолжая беседу, мой друг на какой-то миг замолк, словно вспоминая что-то из прошлого. И вдруг, неожиданно для меня, сказал:

- А тебе, командир, спасибо.

- За что? - с недоумением спросил я.

- И за подсказку по радио в том печальном полете, и за орден Красного Знамени, который мне вручили в госпитале.

- Так с тебя причитается, - с нескрываемой радостью ответил я и попросил рассказать, как сложилась его жизнь после госпиталя.

- После той вынужденной посадки и госпитализации, - продолжал он, - я был списан с летной работы и был направлен в Германию в один из наших штурмовых авиаполков на должность начальника штаба эскадрильи. Но травма, полученная при той посадке, не затухала, и вскоре я был подчистую списан и уволен из армии. Сейчас живу на окраине Витебска, в живописном районе "Лучесы". Имею свой домик с приусадебным участком и двоих детей. Работаю в школе. Так что приглашаю в гости, и мы обмоем награду за столом по нашему фронтовому обычаю. Жена будет рада, ведь она тебя знает по Забайкальскому военному округу.

Я весьма был удивлен тем, что по долгу службы живя не первый год в Витебске, не встретил фронтового друга ни на улице города, ни в магазине, а встретил в 40 км от города, на озере, и через столько лет, когда уже заросли мохом и травою фронтовые окопы и траншеи, и лишь подвиги боевых друзей остались в памяти как символ мужества, отваги и любви к Родине.

Многие годы не угасала наша дружба. Не раз в Витебске я бывал в его домике в живописном районе Лучесы. А когда переехал в Москву, то он часто навещал меня проездом в г. Тверь, где жила его мать. Однажды он заехал с сыном, и я повел их на Красную площадь. - Вот здесь, - сказал я другу, - мы стояли на Параде Победы 24 июня 1945 г. Мы видели маршала Жукова на белоснежном коне и Сталина на трибуне Мавзолея. И трудный путь к Победе вспоминали.

Вот почему я до сих пор увлекаюсь рыбалкой, а вдруг мне повезет встретиться с теми, с кем довелось пройти по суровым дорогам войны.

Генерал Василий Карякин

В период моей учебы в Новосибирской авиашколе я с товарищами пристально следил за боевыми действиями нашей авиации. Часто в периодической печати и по радио нам встречалось имя отважного летчика - штурмовика Василия Карякина, и нам хотелось быть похожими на него.

В то время я не мог предположить, что не только встречусь с ним когда-то, но и буду бок о бок работать и многое узнаю из его уст о его ратной службе. Юношей Василий Карякин мечтал стать гражданским летчиком, на воздушных кораблях возить пассажиров в разные уголки нашей необъятной Родины. Любоваться с высоты ее бескрайними просторами. Для того и поступил он в Балашовскую школу пилотов.

Уже в 1939 г. на западе сгущались черные тучи. Поэтому школу преобразовали в военную. И вместо пассажирского самолета пришлось Карякину осваивать боевую технику.

Когда началась война, Карякин заканчивал переучивание на штурмовике Ил-2. И в скоре во главе звена "илов" молодой лейтенант уже штурмовал вражеские войска, наносил удары по танкам, железнодорожным составам, аэродромам и складам.

Всего лишь месяц прошел, как начал свой боевой путь молодой командир звена, но его мастерство, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, решительность и напористость при выполнении боевых заданий выдвинули Карякина в число лучших летчиков полка. Получая боевую награду - орден Красного Знамени, он поклялся бить врага, не щадя своих сил и самой жизни до полного разгрома фашизма.

По нескольку раз в день вылетали штурмовики на задания, оказывали поддержку нашим оборонявшимся войскам. Пытаясь сломить их сопротивление, фашисты бросали в бой все новые и новые силы. Особую надежду они возлагали на свои танки, сосредоточив их на узком участ-~ке фронта перед переправой через реку у города Гадяч.

Командующий Юго-Западным фронтом Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко приказал летчикам уничтожить мост через реку Вазуза.

Для решения этой весьма сложной задачи командир отобрал группу мастеров стремительных штурмовых атак и меткого удара.

Прямо на аэродроме у самолетов летчики готовились к боевому вылету. Они тщательно изучили маршрут, способы атак, распределили обязанности между собой. С полным боекомплектом штурмовики поднялись в воздух. подвиги боевых друзей остались в памяти как символ мужества, отваги и любви к Родине.

Многие годы не угасала наша дружба. Не раз в Витебске я бывал в его домике в живописном районе Луче-сы. А когда переехал в Москву, то он часто навещал меня проездом в г. Тверь, где жила его мать. Однажды он заехал с сыном, и я повел их на Красную площадь.

Участвовавший в том полете дважды Герой Советского Союза маршал авиации А. Н. Ефимов в своей книге "Штурмовики идут на цель" вспоминает: "...Мы пошли восьмеркой: я - ведомым в группе обеспечения, Каря-кин вел ударную шестерку. Это была четвертая попытка разрушить мост. Три первые закончились неудачей, так как фашисты пристреляли высоты, и в условиях плотного зенитного огня трудно было точно прицелиться и наверняка ударить по узкой цели. Обычно бомбы падали либо перед мостом, либо справа и слева от него.

Первой в район цели вышла наша пара. Штурмуем зенитки. Гитлеровцы огрызаются, но все-таки огонь с неба сильнее огня с земли. Через минуту-другую появилась группа Карякина. На сей раз фашисты попались на нашу тактическую уловку. Они прозевали шестерку штурмовиков, подошедшую на предельно малой высоте. Атака была внезапной, и две стокилограммовые бомбы угодили в фермы моста, разломив его пополам..."

Во втором заходе штурмовики увидели, что узкая полоска, соединяющая недавно два берега, оборвалась по середине. Фашистские танки не прошли.

Группа еще только возвращалась на свой аэродром, а на столе у командира полка уже лежала телеграмма от командующего фронтом с благодарностью за успешное выполнение боевого задания. Вскоре после этого полета друзья поздравили Василия Карякина с очередным воинским званием.

Стремясь попасть на фронт, мы молодые, не опаленные дымом и огнем, летчики внимательно читали фронтовые газеты о героических подвигах наших летчиков в небе войны, в том числе и об уничтожении моста группой штурмовиков во главе с Василием Карякиным. А в одном из кинофильмов мы увидели молодого, улыбающегося Василия Карякина в кабине грозного штурмовика. Но не предполагал я тогда, что волей судьбы уже в мирной жизни мне придется вместе служить с этим мужественным, добрым и душевным человеком - начальником штаба ВТА.

На фронте не было легких задач. Каждая из них, казалось бы даже самая простая, таила в себе опасность. В таких условиях от летчиков требовалось не только высокое летное мастерство, но и морально-психологическая стойкость, выдержка, разумный риск. Командир полка при проведении итогов боевого дня неоднократно отмечал, что все эти качества присущи Карякину. Об этом говорили и коммунисты, когда Василия Георгиевича принимали в партию. Карякин в совершенстве владел грозным Ил-2, тактикой штурмовых ударов по наземным целям. И неслучайно ему поручали самые ответственные боевые задания: он был мастером штурмовых атак.

Каждый летчик, прошедший суровую школу войны, хранит в памяти немало ярких, волнующих эпизодов. "Вот один из них. Было это в начале марта 1942 г. Группе штурмовиков приказали нанести удар по вражескому штабу, расположенному в деревне Пески. Через шквал зенитного огня штурмовики прорвались к цели. Но при первой же атаке в самолет ведущего попал вражеский снаряд. Пробит фюзеляж, поврежден фонарь кабины, летчик получил четыре ранения. Острая боль затрудняла пилотирование самолета, но Карякин не покинул группу, продолжал выполнять атаки, увлекая за собой ведомых. Лишь после того, как помещение, где располагался вражеский штаб, охватило пламя, штурмовики взяли курс на свой аэродром. Мужество, неодолимая воля к победе, исключительная жизнеспособность помогли раненому летчику довести группу до аэродрома и посадить свой самолет.

Две недели пришлось пробыть Карякину в медсанчасти полка. И снова в бой. Много раз участвовал он в налетах на вражеские аэродромы, штурмовал склады с горючим и боеприпасами. От вылета к вылету совершенствовалось мастерство молодого командира. Вскоре ему доверили водить в бой эскадрилью штурмовиков.

В один из мартовских дней 1942 г., когда из-за сложных метеоусловий нельзя было летать большими группами, "илы" поднимались в воздух парами и звеньями. Под прикрытием низкой облачности звено под командованием старшего лейтенанта Карякина ушло на штурмовку аэродрома Дугино, где, по данным разведки, накануне приземлились "юнкерсы". Штурмовики углубились сначала на территорию противника, а затем, круто развернувшись, взяли курс к намеченной цели. Удар по аэродрому с тыла был настолько неожиданным для противника, что зенитчики даже не успели открыть огонь. В результате налета наших штурмовиков было уничтожено восемь "юнкерсов". Потом еще дважды водил комэск своих летчиков на этот аэродром, и всякий раз после их смелого и дерзкого удара горели на земле "юнкерсы" и "мессершмитты". Прошло немного времени, а на боевом счету летчиков эскадрильи уже было более двадцати уничтоженных вражеских самолетов. Карякин учил подчиненных побеждать врага по-суворовски - "не числом, а умением". Летчики использовали свободное от боевых полетов время для учебы, повышали свою тактическую грамотность, учились взаимодействию.

1 июля 1942 г. эскадрилья снова нанесла удар по аэродрому Дугино, а на другой день атаковала аэродром Двоевка. Тогда было уничтожено еще пятнадцать самолетов противника и три зенитных орудия. И не случайно после войны, когда Василий Георгиевич был слушателем Военно-воздушной академии, он, не колеблясь, для дипломной работы избрал тему-"Удар штурмовиков по аэродромам противника".

На всю жизнь запомнился Василию Карякину первомайский день 1942 г. Боевая жизнь на аэродроме в тот день началась с построения личного состава полка. Затаив дыхание, слушали авиаторы приказ Народного комиссара обороны, который зачитал командир полка подполковник П. Поморцев. Болью и гневом за разрушенные города, сожженные села, замученных мирных жителей отдавались слова приказа в сердцах летчиков. И видел комэск по их суровым лицам, что они полны решимости сполна рассчитаться с врагом за все его злодеяния. Когда прозвучали последние строчки приказа, последовала команда:

- Старший лейтенант Карякин, к командиру дивизии!

- Только что поступили данные воздушной разведки, - сказал командир. - На станции Гжатск противник выгружает войска и боевую технику. Приказываю нанести штурмовой удар. Только учтите - станция при крыта сильным зенитным огнем, да и "мессеры" могут появиться. Прикрытие для вас будет.

Сделав необходимые пометки на полетной карте и уложив ее в планшет, Карякин быстро направился к стоянке самолетов. А через несколько минут, четверка "илов" в сопровождении шести истребителей из соседнего полка устремилась к намеченной цели.

Еще накануне Василий заметил, как зазеленели деревья у аэродрома, и земля покрылась нежной травой. "Это хорошо, - подумал тогда Карякин. - Если лететь на бреющем, "мессерам" трудно будет заметить нас сверху".

И вот сейчас, прижавшись к земле, едва не срезая макушки деревьев, группа точно и внезапно для противника подошла к цели. Полет по маршруту на бреющем был излюбленным приемом комэска. Лишь перед самой железнодорожной станцией летчики услышали его властную команду: "В набор!"

Штурмовики устремились вверх, а затем с пикирования точно положили бомбы в цель. Еще заход, и летчики мощным огнем из пушек и пулеметов обстреляли скопление войск и техники противника.

Жители Гжатска и окрестных сел долго потом наблюдали результаты их стремительной атаки: рвались вагоны с боеприпасами, горели цистерны с горючим. Объятая пламенем и черным дымом, железнодорожная станция была выведена из строя на длительное время.

Мастерский удар этой группы штурмовиков был занесен в летопись боевой славы полка. А спустя некоторое время друзья и однополчане поздравили старшего лейтенанта Карякина с высокой правительственной наградой - орденом Ленина. Отмечены были боевыми орденами и остальные летчики этой группы.

Не раз жизни отважного командира угрожала смертельная опасность. Однако всегда находил он силу, мужество, мастерство, чтобы выйти победителем в самой сложной обстановке. Трижды был ранен при выполнении боевых заданий, но всякой раз возвращался на аэродром. 196

Командование по достоинству оценило высокое личное мужество, испытанные огнем командирские качества, большой фронтовой опыт офицера. В 1942 г. Василий Георгиевич Корякин был назначен командиром полка. Летчики этой части участвовали в освобождении Орши и Витебска, Могилева и Минска. Многие авиаторы полка были отмечены правительственными наградами, а их командир за мужество, отвагу и доблесть удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

После Великой Отечественной войны прославленный летчик-штурмовик окончил Военно-воздушную краснознаменную академию и Академию Генерального штаба, стал генерал-лейтенантом.

В. Г. Корякин многие годы возглавлял штаб Управления Командующего ВТА. Именно в этот период (1965- 1976) я работал в штабе начальником службы безопасности полетов ВТА. И однажды (это было в 1971 г.) Василий Георгиевич вызвал меня с подполковником инженерной службы В. И. Стрижаковым и предложил слетать в Гвинею с целью определения условий эксплуатации на их "аэродромах двух наших экипажей на самолетах АН-12, купленных правительством Гвинеи.

- Посмотрите внимательно, - сказал Василий Георгиевич, - безопасность полетов нам небезразлична.

И когда экипажи ВТА успешно выполнили поставленные задачи, президент Гвинеи Ахмед Секю Туре сказал: "Самолеты покупать только в Советском Союзе". И мы гордились, что живем и служим в этой стране. Это было время, когда в армии и на флоте происходило перевооружение, резко возросла их техническая оснащенность. На вооружение ВТА стали поступать новые, более энерговооруженные самолеты Ан-8, АН-12, "Антей" и др. И Василий Георгиевич с присущей ему настойчивостью и трудолюбием вплотную занимался мобилизацией всех служб штаба управления для успешного освоения новых самолетов и использования их в решении задач, поставленных правительством и министерством обороны, как внутри страны, так и за ее приделами, оказывая интернациональную помощь странам, пострадавшим от стихийных бедствий и в борьбе за сохранение их территориальной целостности.

Как и в годы войны, светлый образ Василия Георгиевича и его дела во имя процветания Родины и ее обороноспособности служили примером для нас.

Мера зрелости

Впервые я встретился с капитаном Ф. Черновым сразу после войны, когда в 1957 г. вступил в должность командира 339-го военно-транспортного полка. В эту пору на полевом аэродроме в лагере Воронково мы переучивались на новый военно-транспортный самолет Ту-4Д, подготовленный для десантирования ВДВ.

Через несколько дней я уже руководил полетами. Четырехмоторные корабли поднимались в воздух. Одни летчики брали курс в зону или по маршруту, другие летали по кругу, отрабатывая взлет и посадку. Погода в нашем районе стояла на редкость хорошая, пожалуй, лучшей для переучивания и не подыскать. Лишь однажды, когда на маршрут ушел капитан Ф. Чернов, довелось изрядно поволноваться: белая пелена облаков внезапно стала надвигаться на аэродром. И хотя облачность была пока достаточно высокой, мне было не по себе, ведь летчик выполнял первый самостоятельный полет по данному упражнению. Пришлось вызвать офицера-метеоспециалиста с синоптической картой, чтобы уточнить погоду на ближайших запасных аэродромах. Угадав мое состояние, заместитель по политической части подполковник М. Чугунов сказал:

- Не волнуйтесь, командир, Филипп (так звали капитана Чернова) справится с посадкой...

- Может, и справится, - ответил я, - но в этих условиях сажать его нельзя.

- Да не смотрите, что молод, - продолжал Михаил Иванович, - на фронте он и не из таких переделок выходил.

В полк я прибыл недавно и не успел еще, как следует, познакомиться со всем летным составом. Но, пожалуй, самые подходящие условия для этого и представлялись в период переучивания. Как и в боевой обстановке, здесь сразу же проявлялись профессиональные качества летчиков, и уже после первых тренировочных полетов можно было судить, кому и какая задача по плечу в ближайшее время.

Впрочем, к словам политработника, человека вдумчивого, точно оценивающего людей, я не мог не прислушаться. Капитану Чернову мы разрешили посадку на своем аэродроме, и он благополучно завершил полет.

До этого летного дня Чернов ничем не привлекал к себе внимания. Лишь после посадки я внимательно разглядел его: пышная копна волос, сосредоточенное лицо, проницательный взгляд. Подчеркнутая аккуратность в одежде, на груди орден Красной Звезды. Расскажу историю о том, как он был награжден орденом.

Шел 1944 г. Советские войска, очистив от фашистских захватчиков родную землю, вели бои за ее пределами, освобождая народы Европы. В бомбардировочный полк, располагавшийся на территории Польши, прибыло молодое пополнение. Среди летчиков оказался и Филипп Чернов. Небольшого роста, стройный и крепкий, он выделялся среди товарищей непосредственностью, весельем и страстной любовью к небу. Как и сверстникам, ему не терпелось вылететь на боевое задание. Филипп беспокоился, что программа по вводу молодых летчиков затянется, а война уже близилась к концу. Но в боевом полку действуют свои законы. Выполнив с командиром эскадрильи всего лишь два полета: один в зону, другой - по кругу, Чернов получил "добро".

- Желаю боевого успеха, - сказал ему комэск. - Летать будете в экипаже капитана Донскова. Это опытный летчик, у него есть чему поучиться.

Лейтенант Чернов был доволен тем, что попал в экипаж, отличавшийся, как он слышал, сплоченностью, боевым задором, стремлением каждое задание выполнить лучше, чем предыдущее. А тон в экипаже задавал командир Александр Иванович Донсков, храбрый летчик и обаятельный человек. На счету капитана было уже более ста боевых вылетов, и несколько боевых орденов сверкало на его груди.

В один из мартовских дней экипаж получил задачу нанести бомбовый удар по порту Пиллау. Все вместе направились к самолету. По обочинам рулежной дорожки снег заметно осел, и кое-где стали пробиваться первые ручейки. Солнечные лучи ласкали лица, сквозь дым и гарь уже ощущались запахи весны.

На стоянке бортовой техник Александр Артеменко доложил командиру о готовности самолета к полету. С наступлением темноты воздушный корабль, загруженный бомбами, оторвавшись на самой границе аэродрома, взял курс на Пиллау.

Немного времени прошло с того дня, как Филипп Чернов прибыл в полк. Но уже успел совершить несколько боевых вылетов, сумел увидеть и почувствовать, что такое война. Нередко с боевого задания самолеты возвращались с пробоинами в фюзеляже и плоскостях, некоторые летчики, едва перетянув линию фронта, садились прямо на поле. Были и потери: Саша Глухов, школьный товарищ Филиппа, погиб, сраженный зенитным снарядом прямо над целью. Война не щадила никого. И Филипп был готов ко всему. Но ему хотелось совершить как можно больше боевых вылетов, чтобы отомстить врагу за пролитую кровь его товарищей и друзей, за сожженные и разрушенные города и села Родины.

К командиру экипажа он успел за это время привыкнуть и проникнуться глубоким уважением. Донсков в первом же полете доверил ему штурвал.

- В боях всякое бывает, - сказал он, - да и не всю жизнь будешь ходить в "праваках" (второй пилот назывался правым пилотом).

И Филипп старался перенять командирскую технику пилотирования и боевой опыт, овладев которым, можно было получить право самому водить грозный воздушный корабль.

В одном из боевых вылетов только перешли в набор высоты, как послышался спокойный голос командира:

- Бери управление!

Филипп, взявшись за штурвал, ощутил гордость. Ведь он вел бомбардировщик не по кругу или в зону, а в район боевых действий. Медленно проплывали под крылом контрольные пункты. Изредка штурман Василий Корнеев требовал довернуть самолет по курсу, увеличить или уменьшить скорость.

Внизу мелькнул извилистый берег залива.

- Подходим к Пиллау, - стараясь быть спокойным, доложил Чернов командиру.

И в ту же минуту огненные трассы "эрликонов" пронизали небо, лихорадочно заметались лучи прожекторов.

- Рановато они встречают нас, - заметил Донсков и взял штурвал.

Прожектора высвечивали черные шапки разрывов, которые вспухали рядом с самолетом. Маневрируя по курсу скоростью и высотой, бомбардировщик неуклонно пробивался сквозь зенитный огонь к цели. Но когда до порта оставались считанные минуты полета, самолет вдруг вздрогнул, будто наткнулся на что-то. Ослепительная вспышка разорвала небо. Машина резко пошла вниз.

Чернов подумал вначале, что командир решил изменить высоту полета. Но когда взглянул влево, понял, что случилась беда: руки Донскова безжизненно соскользнули со штурвала.

- Помоги командиру! - крикнул Филипп борттехнику и, взяв управление, вывел машину в горизонтальный полет.

Артемьев расстегнул привязные ремни, положил Донскова на разостланную куртку. Смертельно раненный осколком снаряда прямо в сердце, капитан умер в воздухе.

До боли в руках сжав штурвал, лейтенант Чернов старался точно выдержать курс на цель. Считанные мгновения полета, а какими долгими и томительными показались они! Яркие вспышки рвавшихся снарядов, белые кинжалы прожекторов и суховатый голос штурмана, отсчитывавшего секунды: пятьдесят, тридцать, десять... Сброс!

В порту поднялись багрово-черные фонтаны взрывов. Теперь разворот - и домой.

Нелегким был обратный путь. Фашисты яростно обстреливали самолет из зенитных орудий и пулеметов. Но Чернов энергично маневрировал, и машина вскоре уже стала недосягаемой для вражеского огня.

Чернов еще не верил в смерть командира. Выбирая короткий, но опасный маршрут возвращения на аэродром, он спешил и надеялся, что после посадки Донскову окажут помощь, и они снова вместе поднимутся в небо.

На аэродроме уже знали о случившемся из радиограммы, переданной с борта радистом Николаем Соловьевым. Весть о том, что командир экипажа убит, и самолет ведет правый летчик, взволновала всех. В тревожном ожидании всматривались боевые друзья в темную линию горизонта, старались увидеть знакомый силуэт самолета.

- Сам-то он хоть раз садился? - спросил один из летчиков.

- С инструктором, да и то днем, - ответил комэск.

- Трудновато придется, - заметил еще кто-то.

И вот самолет появился над аэродромом. Как ни старался командир полка быть спокойным, все же волнение его было заметно. Ведь молодой летчик выполнял всего лишь пятый боевой вылет, да и то с правого сиденья.

Четкий, суховатый доклад Чернова немного успокоил командира.

- Разрешите сделать круг над аэродромом? - запросил летчик по радио.

- Разрешаю, - одобрительно ответил командир.

Летчик мог приземлиться и с ходу. Опытный штурман Василий Корнеев вывел самолет к аэродрому прямо с посадочным курсом. Но нелишне было и сделать круг, осмотреться, собраться с мыслями, настроиться на первую по существу самостоятельную посадку тяжелого корабля в ночных условиях.

- К посадке готов, - доложил Чернов и перевел самолет на снижение.

Томительное ожидание. Минута, другая... Блеснув в лучах прожектора, самолет пронесся над землей, а затем, коснувшись ее колесами, покатился по аэродрому.

За успешное выполнение боевого задания, ставшего для него мерой летной зрелости, и проявленные при этом мужество и героизм лейтенант Чернов был награжден орденом Красной Звезды.

Слушая рассказ о Чернове, я с гордостью думал о том, что таким летчикам по плечу и новый четырехмоторный самолет и будущие турбовинтовые, о которых тогда уже шел разговор.

- Неплохо было бы, - сказал я Михаилу Ивановичу Чугунову, - знакомить с боевыми делами наших ветеранов всех, кто прибывает в полк.

- Так и делаем, - ответил он. - Выступают у нас летчики - Герой Советского Союза Григорий Иванович Богомазов, Михаил Афанасьев, Иван Рудаков, штурманы Сергей Кодолов, Вагиз Гареев и другие.

Однажды, когда фронтовики делились воспоминаниями и зашла речь о лейтенанте Чернове, один из только что прибывших летчиков сказал:

- Так то было в боях...

- Конечно, полет в мирных условиях не сравним с боевым, - ответили ему, - но мы - военные летчики и должны об этом помнить.

Не прошло и месяца после той беседы, как в одном из полетов на учениях произошел почти такой же случай, как и в экипаже лейтенанта Чернова. "Почти" потому, что командир не был ни ранен, ни убит. Он внезапно заболел в воздухе и не смог пилотировать самолет.

Правый летчик младший лейтенант А. Велигодский, только прибывший из училища, выполнял с командиром лишь первый полет. Обстановка осложнялась еще и тем, что машина буксировала планер с грузом...

Позднее Александр Велигодский рассказывал товарищам:

- Что делать, ведь безопасность полета зависела от меня. Отцепить планер и пойти на посадку или продолжать полет? Я сразу вспомнил о Чернове, его действиях в аналогичной ситуации, но в боевых условиях. Решение созрело моментально.

- Готов продолжать полет, - доложил ведущему.

Высокие морально-психологические качества показал в этом полете Велигодский. Он вывел воздушный корабль в нужный район, отцепил планер, а затем благополучно посадил самолет на своем аэродроме. Полетное задание на учениях было выполнено.

Александр Велигодский продолжает службу в ВВС. Неизмеримо выросло сегодня его летное мастерство. Он стал командиром отряда, появились новые заботы и новые обязанности. Офицер все чаще занимает инструкторское сиденье в полете с молодым летчиком в зону или со штурманом на десантирование. За выполнение ответственных задании и проявленное при этом высокое летное мастерство и морально-психологические качества он неоднократно поощрялся командованием.

А майор Чернов после увольнения из Вооруженных Сил в запас многие годы трудился на часовом заводе г. Витебска. Бывший летчик-фронтовик пользовался заслуженным авторитетом. И, уйдя на пенсию, он часто встречался с молодежью, рассказывая, как мужала молодость в боях. Он всегда желанный гость и у однополчан.

Мы спорту обязаны жизнью

Однажды в самую напряженную пору, когда мы переучивались на новый турбовинтовой самолет АН-12, в выходной день я собрался на рыбалку. И только вышел из квартиры, как тут же встретил своего друга - однокашника по летной школе.

- Никак на рыбалку? - спросил он.

- Думаю немного развеяться на природе.

- А я предпочитаю тренировку в кабине самолета, а не рыбалку - заметил он.

- Спорить не буду, - и, с улыбкой пропев другу:

Первым делом, первым делом самолеты,

Ну а девушки, а девушки потом,

я поспешил на остановку автобуса.

Добираясь до заветного места, я впервые задумался, а нужна ли в самом деле летчику рыбалка и какой от нее прок? А потренироваться в кабине нового самолета не мешало бы и мне. Но вот не могу лишить себя удовольствия посидеть с удочкой на берегу. С детства у меня к этому пристрастие.

... В далекой Сибири, на берегу небольшой речки Чубур с живописными берегами, усыпанными ветками красной смородины и заполненными ароматами распустившихся цветов черемухи, приютилась наша одноименная деревенька. Бывало, чуть свет я с горбушкой ржаного хлеба в кармане и удочкой в руках устремлялся на плес. А мать это вполне устраивало - не буду путаться под ногами. И какая же наступала радость, когда, возвращаясь с рыбалки, я приносил в руках кукан пескарей, плотвиц и окуньков! Мать тут же чистила рыбу. Пожарив ее на сливочном масле и подавая на стол, она непременно говорила:

- Вот смотри, отец, какой у нас кормилец растет.

А я от этой похвалы ног под собой не чуял и рано утром снова бежал по извилистой тропинке к знакомым уловистым рыбным местам.

Увлечение рыбалкой у меня прошло через всю жизнь, и я не жалею об этом. Даже в те суровые годы войны, когда, казалось, было не до рыбалки, но едва выпадало свободное время от боевых вылетов, многие летчики спешили на водоем пообщаться с природой для снятия напряжения от штурмовых атак по врагу, когда нередко приходилось выполнять по 4-5 вылетов в день.

Случались и казусы. Помню, как в Восточной Пруссии на берегу одного озера мы обнаружили две лодки, но весел к ним не нашли.

- Не беда, обойдемся, - сказал наш механик по вооружению и тут же, достав из сумки длинную веревку, привязал ее к одной из лодок, уселся на нее, и мы его оттолкнули от берега. Не успели разобраться, каким образом он собирается ловить рыбу, как вскоре в руках у него увидели толовую шашку. Он умело поджег бикфордов шнур и выбросил шашку из лодки. Вот тут-то мы и поняли, что к чему и, когда он крикнул: ""Братва", тяни лодку", - мы ухватились за оставшийся на берегу конец веревки, рванули что было сил и тут же ... ахнули от изумления. То ли от чрезмерного нашего усилия, то ли веревка была гнилая, она тут же оборвалась, оставив нашего рыбачка с бурлящим бикфордовым шнуром, огонек от которого змейкой полз к месту затонувшей толовой шашки.

Он бросился на сиденье лодки и вместо весел начал руками, то с одной, то с другой стороны, грести прочь. Но лодка, как назло, описывая дугу то вправо, то влево, снова и снова возвращалась на прежнее место. Мы с ужасом наблюдали эту картину, но помочь ничем не могли и лишь хором кричали:

- Прыгай, прыгай быстрее!

Но не успел он покинуть лодку, как от взрыва толовой шашки огромный столб воды поднялся ввысь, и, когда он осел и растаял, мы не увидели на поверхности воды ни лодки, ни нашего "мастера" рыбной ловли. Лишь плотва серебром сверкала на затухающих волнах. И вот, когда мы уже подумали, что будем докладывать командиру полка о таком ЧП, как вдруг из воды появились сначала бурлящие пузыри, а затем голова нашего рыбака с выпученными глазами, как у судака на прилавке магазина. На берег он вылез в изодранных штанах и без сапог. Мы окружили его плотным кольцом и направились на аэродром, послав вперед гонца, чтобы из общежития прихватил необходимую экипировку для рыбака, переодеть его и не попасть на глаза начальству.

Конечно, такая "рыбалка" никому не нужна. Но увлечение спортивной ловлей или охотой летчику идут на пользу. Они помогают развивать быстроту реакции, ловкость, осмотрительность и другие необходимые для летчика качества, я уже не говорю о том, что охота и рыбалка приносят в жизнь летчика приятное разнообразие - возможность полюбоваться необыкновенной красотой природы, тихими зорями, услышать трели соловья, а главное, затаив дыхание, выуживать судака или приличную щуку. А при выезде на Волгу в район села Никольское мне удалось поймать на закидную донку сома около 20 кг. Более часа пришлось повозиться с ним, чтобы вывести его на мель, а затем, взяв за жабры, вытащить на берег. Возвращаясь с рыбалки, я чувствовал прилив новых сил, острее ощущал, "как тоскуют руки по штурвалу".

В моей жизни был такой поучительный эпизод. Проходя службу в должности заместителя командира военно-транспортной авиадивизии, я собирался лететь в один из полков: командир авиадивизии генерал Зайцев поручил мне слетать с одним из летчиков и назвал его фамилию.

~ - Что-то у него не ладится с техникой пилотирования, - сказал он. - Предлагают даже списать с летной работы, а ведь он еще молод. Присмотрись к нему в полете, а там решим, что делать дальше с ним.

Выполняя это поручение, я не один полет совершил с тем летчиком и убедился в том, что он действительно далек от мастерства, хотя и очень старался. Может, он догадался, что не случайно я летаю именно с ним, и потому после полетов он с волнением ожидал моей оценки. Но я не спешил с разбором полетов. Сев рядом с ним в сторонке, начал разговор не с полетов, а с того, что поинтересовался, как у него идут дела в семье, как растет будущая смена (а я узнал, что у него сынишка дошкольного возраста).

- Спасибо, - обрадовался он, - в семье все в порядке, а сынишка уже в школу пошел...

- Я поздравляю тебя с этим важным событием.

И далее попросил его подробнее рассказать об отпуске, где и как он провел лето. И тут узнал, что он не первый год свой отпуск проводит на селе, помогая брату строить дом. Организованным отдыхом давно уже не пользовался, а что касается такого увлечения, как рыбная ловля или охота, так они его не интересуют.

- Очень жаль, а я вот грешен - люблю рыбалку.

В конце беседы я разобрал ошибки, допущенные им в полете, и подчеркнул, что все они являются следствием перенапряжения организма, неумения правильно планировать свой труд и отдых. Для летчика отдых - важное звено на пути достижения летного мастерства.

Забегая вперед, скажу, что мы оставили его на летной работе, а друзья увлекли его и рыбалкой, и охотой. Увлекся! И дела в летной работе пошли успешно, и он долго оставался на летной работе, занимая различные командные должности в полку.

Летная профессия - одна из самых "энергоемких". Большие скорости, дефицит времени, переговоры с руководителями полетов, показания различных приборов, а порой и нештатные ситуации. Все это - затраты нервной, психологической и физической энергии. И летчик обязан восстанавливать их, чтобы всегда быть в готовности выполнить полетные задания в любых условиях дня или ночи.

Рыбалка один из видов спорта. А спорту мы обязаны жизнью: он не только закалил нас физически, но и морально, и психологически. Спорт нас научил дружбе, взаимовыручке, стремлению к победе не ради личной славы, а ради победы в жестоких боях с таким коварным и сильным врагом, как фашистская армия.

Летчик-штурмовик в боевых условиях, как утверждает статистика, выживал 8-10 вылетов. Мне посчастливилось совершить - 118. Как это удалось? Не знаю... И вовсе я не герой, нет, я такой же простой парень, как и те, что со мною рядом. Мне было 23 года, а моим друзьям и того меньше. Все мы в школьные годы увлекались спортом. Я - гимнастикой, а мои друзья - футболом, волейболом и другими видами спорта.

И когда в боевых условиях я лейтенантом был назначен командиром эскадрильи и должен был в бой водить 12 экипажей штурмовиков, то мои друзья всячески помогали мне. На земле - советом, в бою - поддержкой. Спорт нам помогал выжить.

Однажды над целью орудийный снаряд пробил фюзеляж моего самолета и срезал трос управления рулем поворота. Я не мог вести группу обратно на аэродром. Тогда мой заместитель Костя Васильев повел группу штурмовиков, а я следовал за группой, под прикрытием наших верных боевых друзей, летчиков-истребителей.

Вот что значит взаимная выручка, воспитанная спортом, всем укладом нашей жизни.

Так что, уважаемые мои юные друзья, не пренебрегайте спортом. Он укрепит ваше здоровье, сделает мужественными, смелыми и поможет освоить любую профессию, в том числе и летную.

Я душой все в том же полку

По приглашению Совета ветеранов 339-го ордена Суворова военно-транспортного авиационного полка я с Белорусского вокзала в поезде Москва-Полоцк ехал в г. Витебск, где прошли самые безоблачные дни моей 36-летней службы в авиации. Здесь я служил в должности командира авиаполка, а затем - заместителя командира авиадивизии, которую возглавлял умелый организатор, если не сказать легендарный, летчик генерал Н. Ф. Зайцев.

На этот раз я ехал на юбилейные торжества, посвященные 60-летию 339-го авиаполка, командиром которого был в 1957 г. И в памяти всплыли страницы героической летописи полка как в годы полыхавшей войны, так и в мирные дни в строю тружеников неба.

Свой боевой путь полк начал 24 июля 1944 г. на украинской земле с аэродрома Бердичев, где ему было вручено Боевое Знамя. Этот день и стал днем его рождения.

Воодушевленные успешным завершением Сталинградской битвы и начавшимся сражением на Курской дуге полк на самолетах Ли-2 под руководством полковника Поликарпова Николая Яковлевича начал боевые действия. За период пребывания на фронте полк произвел 756 боевых вылетов, сбросив при этом на голову врага более 10 тысяч бомб общим весом около 740 тонн.

Полеты производились днем и ночью по важным военным объектам, в том числе и по Берлину с аэродромов Прилуки, Ходчакув-Велихин, Янув (Польша).

За мужество и отвагу многие из состава полка были награждены боевыми наградами. Полк 10 раз отмечался в приказах Верховного Главнокомандующего.

Указом Председателя Президиума Верховного Совета от 11 июня 1945 г. за проявленные личным составом героизм, самоотверженность и высокую боевую выучку, полк был награжден орденом Суворова III степени.

Отгремели орудийные залпы, улеглась пыль на фронтовых дорогах, а в полку продолжалась напряженная работа, которая по сути сравнима с боевой.

В 1957 г. я принял полк в г. Слуцке, и вскоре на цветущей земле Молдавии в лагере Воронково мы приступили к освоению поступившего на вооружение самолета Ту-4Д, оборудованного под десантирование парашютным способом личного состава ВДВ.

Несмотря на отсутствие комфорта в условиях жизни: палатки, жаркое лето, когда летчики с мокрыми куртками на спине выходили из самолета, мы успешно справились с поставленной задачей. Самым радостным событием для нас был перелет на самолетах Ту-4 на аэродром "Северный" г. Витебска, где первым произвел посадку мой заместитель подполковник Николай Тарасов. Освоение нового самолета - это была победа всего коллектива полка и, в первую очередь, моих ближайших помощников Героя Советского Союза Григория Богомазова, Николая Тарасова, Сергея Троицкого, Василия Суворова и организатора партийно-политической работы Михаила Чугунова. Это они, влюбленные в свою профессию люди, с щедрой душой и высокой ответственностью, помогали мне. И их образ я до сих пор ношу в своей душе.

Неумолим бег времени. Пришло новое поколение. В 1958 г. полк, который я передал полковнику Богомазову, первым в ВТА переходит на новый турбовинтовой самолет АН-12.

На крыльях могучих лайнеров полк участвует во всех крупных ученьях, проводимых министром обороны СССР, а также в ликвидации последствий стихийных бедствий и техногенных катастроф на территории нашей страны и за ее пределами, проявляя при этом высокое летное мастерство, мужество и отвагу.

Так, при доставке гуманитарной помощи в Йемен на самолете АН-12, пилотируемым командиром экипажа Калтыгиным, при заходе на посадку не стала на замок стойка ноги шасси. Старший техник Байрамгалин спустился в прорубленное в полу грузовой кабины отверстие, ухитрился ломом дожать ее и поставить на замок. За мужество и находчивость он был награжден орденом Красного Знамени. Впервые в мирной жизни офицер технической службы награждался столь высокой боевой наградой.

Высокую оценку Главкома ВВС получил полк при выполнении задания по оказанию помощи жителям г.Ташкента, пострадавшим от землетрясения в 1966г. Свидетельством высоких качеств самолета АН-12 и летного мастерства личного состава стал полет дальностью 17 000 км в Перу. В исключительно сложных условиях личный состав успешно выполнял задачи в интересах министерства нефтяной и газовой промышленности по обеспечению строительства нефтепровода Усть-Балык-Омск.

Знаменательным в истории части стали 1973-1974 гг., когда полк первым в Военно-Воздушных Силах начал осваивать самолет нового поколения - ИЛ-76, а 14 июля 1974 г. экипаж подполковника В. И. Недоборова совершил первый вылет на новом самолете.

С 1979 г. полк через суровое небо Афганистана доставляет десантников, технику, другие грузы.

В 1984 г., в канун своего 40-летия, за успехи в боевой и политической подготовке, большую военно-патриотическую работу среди населения г. Витебска полк был награжден высшей наградой Белорусской ССР - Почетной Грамотой Верховного Совета БССР.

В 1989 г. страшное землетрясение произошло в Армении. Уже спустя несколько часов на помощь пострадавшим прибыли витебские авиаторы.

Волнующие и незабываемые минуты довелось пережить в день юбилея полка 24 июля. К назначенному времени потянулась цепочка ветеранов в авиагородок "Журжево", откуда много лет начинался старт по маршрутам мирного неба. Многие из них шли с женами, детьми и внуками. И среди них были и те, чья молодость была опалена пламенем войны. Опираясь на трость и поддерживаемый нежно рукой жены, шел на встречу подполковник Чернов. Белая прядь волос была видна из под фуражки, да и усы словно снегом припорошило. А старожилы полка помнят, когда после окончания летной школы, он пришел в полк и в первом же полете на Пил-лау совершил подвиг, достойный похвалы и уважения.

"Мера зрелости" - так назвал журнал "Авиация и космонавтика" подвиг летчика Чернова.

На Белорусской земле героические подвиги совершил Петр Щетина, помогая изгонять фашистов из Витебска. И как дань его мужеству и отваге, его имя занесено в книгу Почетных граждан г. Витебска. Много славных страниц он вписал в историю полка и в мирные дни. Он - заслуженный военный летчик СССР, и грудь его украшают многие награды.

Пришел на встречу и неутомимый труженик неба подполковник М. И. Афанасьев. Не раз в суровом небе войны Михаил Иванович смотрел смерти в глаза, но не дрогнул, а выстоял и победил. Мы обнялись и вспомнили дни минувших лет и нашу встречу во Вьетнаме, куда он на самолете АН-12 доставлял гуманитарную помощь населению.

И всматриваясь в лица ветеранов войны, вспомнил строчки моего друга поэта Федора Агапова:

Дотронешься до сердца их, узнаешь, Что этот мир, сияющий в лучах, Они когда-то из огней пожарищ, Не дрогнув, выносили на плечах!

Вскоре прибыли на встречу гости из Москвы, Смоленска, Минска. Среди них: начальник отдела боевой подготовки ВТА генерал Алексеенко Геннадий Иванович, который в 1987 г. возглавлял этот полк. В должности штурмана корабля в полку начинал службу генерал А. В. Медовиков, а закончил службу главным штурманом ВТА.

Высокое летное мастерство и организаторские способности показали генералы В. Г. Акимов и Г. С. Обидин. Начав службу в полку в должности правого летчика, они, пройдя по всем должностным ступеням, в разные годы возглавляли 3-ю Гвардейскую военно-транспортную авиадивизию, поддерживая ее славные традиции.

Аплодисментами был встречен генерал-полковник авиации В. В. Ефанов, который тоже служил в этом полку. В последующих годах, проходя службу в должности командующего ВТА, он снискал уважение у подчиненных и руководства ВВС России. Его участие в афганских событиях стали важными в совершенствовании лет-но-тактической и психологической подготовки, которая используется в частях ВТА.

Нетрудно догадаться, о чем ведут речь при встрече ветераны, конечно же, "об огнях пожарищах, о друзьях товарищах..." И потому здесь можно было услышать:

- А помнишь тот полет на Берлин?

- А в Афганистан!

- А во Вьетнам!

- А в Анголу и Перу! o

Все это - страницы героического пройденного пути. Но как и в каждом доме или семье, у нас в полку были и свои "земные" заботы и проблемы, которые приходилось решать общими усилиями. И кто-то спросил меня:

- А помните ваш приказ о наказании офицера Ковалева?

- Конечно помню, - с улыбкой ответил я.

Но те, кто не был знаком с этим приказом, попросили рассказать об этом.

Наш летный лагерь в Воронково был расположен среди доброжелательного и гостеприимного населения Молдавии, за что мы им были благодарны.

Как-то в воскресенье офицер Ковалев, поздно вечером возвращаясь из села Воронково с песней "Все выше, и выше, и выше...", перепутал дорогу в лагерь. А утром перепуганные жители села обнаружили его ... на кладбище, спокойно спящим среди могил. Подобного случая в авиации не было со времен полета Можайского.

Пришлось задуматься над тем, как наказывать этого офицера, которого хоть в книгу рекордов Гиннесса заноси. К тому же по возрасту он был старше меня, да и прошедшая война его не пощадила. Однажды при возвращении с боевого полета самолет, в котором он был старшим бортовым техником, был сбит и рухнул на землю. Товарищи по полету погибли, а его в госпитале умные хирурги "сложили по частям", "склеили" и подлечили. И он снова продолжил службу в полку.

Приказ, о котором напомнил ветеран, начинался со слов: "О наказании офицера Ковалева за преждевременное и самовольное отправление на кладбище..." И объявил ему "выговор".

А далее было сказано:

"Ограничиваюсь этим наказанием лишь только потому, что Ковалев на кладбище лежал головою в сторону нашего аэродрома..."

Этот приказ у многих вызвал улыбки. Но офицеры полка правильно восприняли его цель, направленную на усиление дисциплины и ответственности за исполнение своих служебных обязанностей, что положительно сказалось в освоении самолета Ту-4. А офицер Ковалев добросовестным трудом заслужил снятия этого взыскания. Инженер полка Сергей Троицкий напомнил еще один эпизод, который можно, пожалуй, увидеть лишь в кино. Наши жены поездом из Витебска прибыли в Воронко-во, чтобы посмотреть на лагерную жизнь. Мы сняли им комнаты в г. Рыбнице. Позагорав дней десять под ласковым солнцем на берегу Днестра, они поездом отправились обратно в Витебск. А вечером того же дня из штаба дивизии поступила телеграмма, чтобы мы на следующий день к 10 часам прибыли на совещание в г. Витебск. Прибыв в Витебск на самолете в назначенное время и выслушав указания генерала Зайцева, мы поспешили на вокзал, чтобы встретить своих жен.

Они, выходя из вагона и увидев нас с букетами цветов в руках, были весьма удивлены.

- Да как же это могло случиться? - естественно спросили они. 218

Мы про телеграмму из штаба дивизии, конечно, промолчали, лишь коротко ответили:

- Для милых жен не жалко и самолетов полка.

Они понимали, что все это не так, но "рыцарский" комплемент согревал их души.

И вот еще один забавный момент встречи. Подошедший ветеран обратился ко мне.

- Вас хочет видеть одна женщина.

- Надо же... помнят, - с улыбкой произнес мой давний друг полковник В. Серебряков.

Жены ветеранов стояли в тени деревьев, оживленно беседуя между собой. При подходе к ним, одна из них спросила:

- А вы помните меня?

- Конечно, - улыбаясь, ответил я.

Услышав мой ответ, женщины заинтересованно приблизились, и кто-то из них сказал:

- А ну, Сергей Алексеевич, выкладывайте, с чего это ваше знакомство началось?

- А началось с молдавской земли.

Наш молодой, стройный и красивый штурман корабля Анатолий Орлов в селе Воронково встретил смуглянку-молдаванку Лидию. И как в романах пишут, влюбился с первого взгляда. В тот вечер он попытался увести ее, но местные ребята, обескураженные таким оборотом ... арестовали его. И заканчивая эту веселую беседу, сказал:

- О том, как его освободили, и как они вскоре сыграли свадьбу, она расскажет вам сама. А я рад, что их союз был согрет теплом ее лучистых глаз, и с той поры они живут в любви и согласии и служат примером для многих влюбленных.

При встрече ветеранов было все: и воспоминания, и объятия, и теплые слова, от которых слезой заволакивало глаза. Трудным был путь ветерана, да не легок он и сегодня. Слишком дорого мы платим за несовершенство системы государственной власти. Может быть, поэтому, была и ностальгия по прошлому.

У нас было много интересного. Мы жили дружной единой семьей, не делили себя по образовательному уровню и национальному признаку. В полку были различные спортивные кружки по интересам. Активно действовал коллектив художественной самодеятельности, где участвовали наши семьи. И в торжественные праздничные дни со сцены клуба звучала гордо песня:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор...

"Мы не просто распевали песни, - говорит маршал авиации Иван Пстыго. - Мы жили их идеями, их содержанием, что сплачивало, консолидировало. Каждый тянулся к светлому и чистому, оберегая от влияния дурного, безнравственного. И мы гордились своей причастностью к тому, что возвышало нашу Родину в глазах всего мира".

С волнением в душе пролетел тот миг, когда под звуки торжественного марша перед нами пронесли Боевое Знамя 339-го военно-транспортного авиаполка. Это была встреча с боевой молодостью. Наши торжественные мероприятия закончились в ресторане "Аврора", где мы свой первый тост провозгласили за Победу и за тех, кто шагая по дорогам войны, не дожили до этого дня.

Поблагодарив за участие в торжественных мероприятиях руководство г. Витебска, Совет ветеранов 339-го авиаполка во главе с Борисом Тарасовым и спонсором Игорем Вошкевичем, внесшего большой вклад в организацию торжественных мероприятий, мы возвращались домой с верой и оптимизмом, что не угаснет память о тех, кто здоровье и молодость души отдал служению Отечеству. И хотя после распада СССР полк в 1996 г. был расформирован, я душой все в том же полку, и звучат в моем сердце строчки из гимна полка:
Взлетая в небесную высь,
Присяге верны были свято.
Службой Отчизне гордись
>И помни о 339-м.

Выстояли, выдержали, победили!

Выступая перед молодежью, мы, ветераны Великой Отечественной войны, невольно вспоминаем свою молодость, когда были такими же привлекательными, здоровыми и задорными. В свои пятнадцать-семнадцать лет мечтали о счастливой жизни, интересной работе, любви и многом другом, что всегда волнует юных на пороге самостоятельной жизни. Но война внесла в наши мечты жесткие коррективы, оставив лишь одну - разгромить ненавистного врага, напавшего на нашу Родину.

И вот с этой целью и верой в Победу мы шли на фронт со школьной скамьи и фабричных заводских училищ, от рабочих станков и колхозных полей. Война для каждого из нас стала суровым испытанием на прочность всех духовных и физических сил.

И если мы выстояли, выдержали, победили, то одним из факторов этой Великой Победы был патриотизм, который вдохновлял нас на подвиги с таким коварным и сильным врагом, каким была фашистская армия.

Следует сказать, что патриотизм, благородные помыслы, державные порывы проявились не с первым взрывом вражеской бомбы или снаряда, эти качества были заложены и воспитаны в каждом из нас задолго до войны всем укладом нашей жизни. В стране велась массовая оборонная работа, активно действовал ОСОАВИАХИМ. Юноши и девушки обучались стрельбе, прыжкам с парашютом, учились водить автомашины и летать на самолетах. Физической подготовке и спорту уделялось едва ли не первостепенное значение. И могу сказать с уверенностью - молодежь была на редкость боевой, трудолюбивой, активной, в известной степени готовой к войне, к самопожертвованию во имя своего народа. Иными словами, быть патриотами для нас означало - быть готовыми к защите Родины, честно трудиться ей на благо. Очень хотелось, чтобы в этом же духе воспитывались и мои внуки.

Им, конечно, трудно воспринимать святые и бесспорные для меня истины.

"Прорабы" перестройки вместо того, чтобы закрепить и преумножить то, что было достигнуто в духовно-нравственном воспитании молодежи, попросту все разрушили. По их команде угодливые борзописцы развенчали героическое прошлое нашего народа, высмеяли патриотизм. Телеэкраны заполонили дешевые американские фильмы, пропагандирующие насилие и жестокость, обогащение любой ценой. Порнофильмы стали хрестоматией для молодежи. Да и отечественные 222

картины недалеко ушли - в них те же бандитские разборки, идеализация жизни по понятиям. Заметно, с каким вожделением в печати выцеживаются одни только ошибки и недостатки из недавнего советского прошлого. Умышленно замалчиваются огромные успехи в науке, промышленности, экономике, позволившие нашей стране победить фашизм, первой в мире произвести запуск ракеты в космос с Юрием Гагариным на борту. Да и в школьных учебниках по истории, в основном, делается акцент на негатив. Мыслимо ли на всем этом воспитать патриотов, научить ребят уважению и любви к своей Родине, ее истории? В подтверждении этих слов сошлюсь на такой эпизод.

Как-то в одном из магазинов, упаковывая покупки, две молоденькие продавщицы заинтересовались Золотой Звездой Героя России на моем пиджаке, и одна из них смущенно спросила:

- Извините за любопытство, а что у Вас за значок?

И авторучкой она указала на Золотую Звезду.

Острой болью в сердце отозвался этот вопрос. И подавляя подступивший комок горечи, я тихо, словно в чем-то виноват, ответил ей:

- Это не значок, а высшая награда Родины за подвиг.

- А вам что, пришлось воевать? - с удивлением спросили они.

- Да, пришлось...

И, взяв покупку, поспешил из магазина.

Мрачные думы одолевали меня до самой квартиры. Эти думы не покидают и сейчас.

Да разве для этого мы защищали Родину от фашистского зверя, чтобы сегодня, глядя на боевые награды, кровью завоеванные в боях, молодые люди спрашивали у ветерана: "А что означают эти значки?"

Не для того сгорели в пламени войны 29 летчиков и столько же воздушных стрелков 64-го штурмового авиаполка, в котором довелось мне воевать.

Когда мы, участники Парада Победы 24 июня 1945 г., шли по Красной площади, держа равнение на Мавзолей, мы, в первую очередь, отдавали дань памяти тем, кто не дошел до этого Победного дня. Это им мы обязаны и жизнью, и свободой, и теми достижениями в науке и культуре, которые возвеличили нашу Родину. И память, которая жива у нас, не должна угаснуть.

Нас ветеранов, вынесших на своих плечах тяготы военного лихолетия, не могут не волновать негативные тенденции, растущие среди молодежи: наркомания, детская преступность, беспризорность, безработица, отсутствие нравственных критериев. Возрастает число юношей призывного возраста, уклоняющиеся от военной службы, в то время, как довоенная и послевоенная молодежь гордились службой в Красной Армии.

Вот почему, порой превозмогая боль, идут ветераны в школы, в военные суворовские и кадетские училища, встречаются с допризывной молодежью. Мы должны рассказать правду о войне, дать отпор фальсификаторам истории Российского государства, передать священный завет нашей смене: любить и защищать свою Родину.

Не скрою, порой некоторые из молодых достаточно критически относятся к выступлениям ветеранов, считая себя более грамотными и осведомленными. Слава Богу, им не довелось слышать гул вражеских самолетов, свист рвущихся бомб и снарядов, видеть разрушенные

города и села, гибель близких, друзей. И надо помнить, что счастье жить под мирным небом было завоевано героическим трудом людей старшего поколения, ценой неимоверных лишений и испытаний. Да не забудется это во веки! Ибо тот, кто не помнит прошлого, не имеет будущего.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Хочу поделиться впечатлениями от парада Побе-ды-60, на который я был приглашен в качестве участника и почетного гостя.

Этот Парад, к слову сказать, организованный и проведенный блестяще, всколыхнув во мне воспоминания давно прошедших лет, невольно заставил пережить и время войны, и Парад 45-го, а главное, вызвал огромную радость за то, что "никто не забыт, и ничто не забыто".

Проезд участников Великой Отечественной войны на автомашинах ЗИС-5 по Красной площади, четкие шеренги военных частей Московского гарнизона, задорный шаг курсантов военных учебных заведений вызывали чувство гордости и уважения к армии, которая осталась непобедимой.

Заканчивая последнюю страницу своей повести, хочу привести слова Президента России Владимира Владимировича Путина, сказанные на Красной площади в день Победы:

"Для нашей страны 9 Мая был и навсегда останется священным днем, праздником, который не только окрыляет и возвышает нас. Этот день наполняет нас самыми сложными чувствами - и радостью, и скорбью, и состраданием, и благородством.

Он взывает к самым высоким нравственным поступкам. Дает возможность еще раз поклониться тем, кто подарил нам свободу - свободу жить, трудиться, радоваться, творить и понимать друг друга.

Праздник Победы - это самый родной, самый искренний и всенародный праздник в нашей стране. Для народов бывшего Союза - он навеки остается днем великого народного подвига. А для государств Европы и всей планеты - днем спасения мира.

И сегодня я низко кланяюсь всем ветеранам Великой Отечественной, желаю им долгой и благополучной жизни".

Ветераны!
Нам было все отпущено без меры:
Любовь и гнев, и мужество в бою.
Теряли мы друзей, родителей, но веры
Не потеряли в Родину свою.

С великим поклоном и словами благодарности я обращаюсь к своим друзьям-однополчанам, которым посвятил эту книгу.

Я счастлив тем, что прослужив в авиации 37 лет, отдавал окружающим свою любовь, внимание и заботу. Все это было искренним и неподдельным. И они мне также отвечали взаимностью и любовью.