В эскадрилью «Комсомолец Заполярья» летный состав подбирался по двум критериям; молодость плюс опыт. Молодые силы постоянно пополняли ее, а опыт приходил в ходе боев и настойчивой, кропотливой учебы. Учебы и на успехах и на ошибках, которые стоили порой очень дорого. Костяк эскадрильи формировался вокруг наиболее зрелого летчика старшего лейтенанта Алексея Хлобыстова, уже известного в полку как смелого и вдумчивого воздушного бойца. Среди молодых летчиков не было еще Героев Советского Союза, да и орденоносцы встречались редко. В 1941–1942 годах они были почти псе двадцатилетними лейтенантами. Слава и награды нашли их после. А пока у них были лишь отвага, боевой задор, желание во что бы то ни стало сбить врага, которое порой заменяло им и опыт, и мастерство. Впрочем, со временем приходили и они.

Многие лейтенанты с надеждой поглядывали на Громова, считая, что с командиром эскадрильи им повезло. И в самом деле, ко времени назначения Громова командиром эскадрильи «Комсомолец Заполярья», он был уже не только закаленным в боях с врагом воздушным бойцом, но и умелым, чутким и твердым в отношениях с подчиненными командиром. Комиссар эскадрильи Дмитрий Горелышев, тоже участвовавший уже в нескольких воздушных боях с противником, старался поддерживать авторитет командира, нередко в беседах с молодыми летчиками рассказывал о том, как их командир пришел в авиацию, как стал грозой для фашистских стервятников.

Георгий Васильевич Громов родился в 1917 году под Гжатском, то есть, можно считать, в самом центре России. Рос в крестьянской семье. В 1932 году окончил среднюю школу, потом учился в Москве в ФЗО, по окончании которого стал электромонтером. Работая на заводе, увлекся авиацией. Руководство заводской ячейки Осоавиахима помогло ему поступить в аэроклуб.

Осоавиахим поднял на новую ступень массовую авиационную работу среди населения, постепенно становясь подлинным резервом и боевым помощником Военно-Воздушных Сил. Тысячи и тысячи авиаторов прошли тогда традиционный путь; аэроклуб — летное военное училище. Этот массовый авиационный патриотизм, охвативший молодежь Страны Советов, хорошо выразил в своих стихах В. Маяковский. Он писал:

Огромное значение для развития авиационной работы имело то обстоятельство, что с 1931 года Ленинский комсомол принял шефство над Воздушным Флотом. Лозунг «Комсомолец — на самолет!» нашел горячий отклик в сердцах советской молодежи. Не мог не последовать этому призыву и Георгий Громов. Но решение стать летчиком созрело окончательно, когда он — ценой величайших усилий — попал на первый праздник Дня Воздушного Флота, торжественно отмечаемого на Центральном аэродроме столицы 18 августа 1933 года. Георгия здесь поражало буквально все, и конечно не виденные им ранее самолеты.

Широким полукругом на обширном поле стояли разнообразные машины: АНТ-14 — «Правда» и АНТ-19 уже тогда прославленного самолетостроителя А. Н. Туполева, новые истребители И-5 Н. Н. Поликарпова, два советских автожира А-6 конструкции В. А. Кузнецова, амфибия Ш-2 В. Б. Шаврова, пассажирские самолеты Я-6 А. С. Яковлева и другие.

Изумляла и техника пилотирования. Группы самолетов Р-5, управляемые слушателями Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского, появились над летным полем, образуя в ясном небе буквы, и можно было прочитать — СССР.

После прохождения колонны юных авиамоделистов ввысь взвились четыре истребителя, под бурные аплодисменты зрителей стремительно проделавшие каскад фигур высшего пилотажа.

А каким захватывающим зрелищем оказался воздушный десант! Перед границей летного поля из самолетов с высоты 1500 метров высыпались вдруг десятки разноцветных «тюльпанов». Это под руководством мастера парашютного спорта Я. Д. Мошковского был сброшен парашютный десант численностью 62 человека. Общий восторг вызвал спуск на специальной системе парашютов походной кухни с горячим обедом.

Как ни был заманчив парашютизм, Громов сказал себе твердо: только самолет. И через некоторое время по направлению аэроклуба он пришел в Борисоглебское авиационное училище.

Впрочем, в те годы оно было известно под названием Вторая военная школа летчиков. Уже тогда это военное учебное заведение имело славные традиции, богатую боевую биографию.

В 1925 году Центральный Совет Авиахима СССР взял шефство над школой. Она была переименована во Вторую военную школу летчиков ВВС РККА имени Авиахима СССР. С каждым годом совершенствовалась учебная база, поступали новые отечественные самолеты У-1, Р-1, Р-2. Пять экипажей на самолетах У-1 приняли участие в воздушном параде в Москве в честь десятой годовщины Великого Октября.

С 25 апреля 1936 года это учебное заведение стало именоваться Второй военной Краснознаменной школой командиров звеньев ВВС РККА имени Осоавиахима СССР. После трагической гибели В. П. Чкалова, одного из первых выпускников школы, ей присвоено имя этого выдающегося советского летчика.

После окончания Великой Отечественной войны школу переименовали в Борисоглебское ордена Ленина, Краснознаменное военное авиационное училище летчиков Красной Армии имени В, П. Чкалова.

Ныне училище занимает место правофлангового. Училище воспитало тысячи беззаветно преданных Родине и партии, умелых и бесстрашных воздушных бойцов. Более двухсот его выпускников стали генералами, двести шестьдесят два — Героями Советского Союза, двенадцать из них — дважды. Здесь начинали свой путь в большое небо кроме Валерия Чкалова легендарные летчики Н, Каманин, В. Коккинаки, И. Мазурук, В. Хользунов, П. Рычагов, А. Юмашев и др.

Многие ее питомцы отличились в воздушных боях на КВЖД, с японскими милитаристами у озера Хасан и у реки Халхин-Гол, фашистскими асами в небе Испании, белофиннами.

Среди них был и Г. Громов. Выпускник 1938 года, он тоже участвовал в советско-финляндской войне, где получил определенный боевой опыт и первые награды.

К 1941 году двадцать пять воспитанников школы были удостоены звания Героя Советского Союза и свыше трехсот награждены боевыми орденами и медалями.

Георгий Громов с первого дня Великой Отечественной войны участвовал в боях на Севере. К концу 1941 года на его счету несколько сбитых фашистских самолетов. В августе 1941 года в паре с летчиком лейтенантом М. Борзенко лейтенант Г. Громов вступил в бой с группой фашистских Ю-88. Бой сложился удачно для наших летчиков. Умело маневрируя, они сбили один из вражеских самолетов. Еще успешнее действовал Громов в воздушном бою в районе аэродрома Алакуртти. Вместе с Борзенко и Пушкаревым они сбили два Ю-88. В следующий раз Громов во главе четверки истребителей патрулировал над линией фронта. С запада появились фашистские самолеты. Свыше двадцати «юнкерсов» насчитал командир группы. Под прикрытием истребителей они шли бомбить позиции наших войск. Несмотря на явное преимущество противника в количестве самолетов, Громов повел свою группу в атаку. Зайдя со стороны солнца, наши летчики врезались в строй бомбардировщиков и расчленили его. Беспорядочно сбрасывая бомбы на свои войска, «юнкерсы» стали разворачиваться и уходить. Но три самолета задымили и пошли к земле. Один из них сбил лично Георгий Громов.

Громов не хвастался своими успехами. Но и не таил секретов воинского мастерства. Он охотно делился с товарищами накопленным опытом, рассказывал, как лучше использовать боевые качества наших самолетов, говорил о том, в чем противник имеет преимущество и как надо поступать, чтобы не дать ему использовать это свое превосходство.

Предполетную подготовку командир эскадрильи всегда проводил в доходчивой форме, говорил с летчиками по-простому, по-товарищески, частенько прибегал к шутке.

В войну, как и в мирное время, положено было проверять у летчиков технику пилотирования. Самолет с двойным управлением в полку был один — УТИ-4. На нем проверяли технику пилотирования, Иногда пилотирование оценивали с земли. Летчик пилотировал над аэродромом, а командир смотрел. После посадки производился разбор.

Громов говорил примерно так:

— Хорошо пилотируешь. Даже «мессер» не мог бы к тебе пристроиться.

Летчик стоит, смущенный от похвалы. Хотя прекрасно знает, появись вражеский истребитель, вряд ли он его заметил бы, потому что ничего не видел вокруг. Но раз командир хвалит, значит, не так уж все и плохо. Это вселяло в людей уверенность.

Громов тщательно готовил молодежь к освоению нового истребителя. Заметив, что кое-кто несколько побаивается новой машины, он пригласил наиболее опытных летчиков: стали думать, как выправить дело.

— Следует увеличить количество тренировок в кабине самолета, — предложил командир звена А. Хлобыстов.

— Надо уделить больше внимания морально-психологической подготовке, — добавил комиссар эскадрильи Д. Горелышев.

— Командиры звеньев должны чаще беседовать с каждым о высокой надежности техники, ее замечательных летных характеристиках, — поделился мыслью начальник штаба эскадрильи.

Командование полка одобрило высказанные офицерами предложения.

— Оттачивайте у новичков быстроту и правильность реакции на изменение обстановки, — напутствовал Громова командир полка, — не уставайте повторять, что мастерство не приходит само собой, что оно — результат ежедневного упорного труда.

Учебу Громов строил так: тренировки на земле, показ в воздухе, анализ, объяснение непонятного, убеждение при рассказе в том, что, хотя самолет и сложный, он обязательно покорится человеку упорному, целеустремленному. Трудно перечислить все, что делалось в подразделении, чтобы быстрее шло становление молодых авиаторов. Задания были все сложнее. Вместе с тем неуклонно росло и мастерство будущих летчиков. Многому учила и сама боевая обстановка: один боевой вылет нередко стоил десяти учебных в мирных условиях. Все, кому не раз доводилось летать с Громовым в одной паре, в один голос говорили о том, что в бою Громов умеет постоять за товарища, всегда придет на выручку. Он был человеком требовательным, с ним было в высшей степени надежно. И поругает, зато и научит, и в обиду не даст. В то же время Громов отличался душевностью, добротой, в нем была особая педагогическая струнка, он умел доходчиво и толково объяснить подчиненным приемы воздушного боя. И сам бил врага умело и мужественно.

Однажды произошел такой случай; Громов один полетел прикрывать наши бомбардировщики. На обратном пути, уже в районе своего аэродрома, увидел в воздухе шесть истребителей противника. Другой бы, видя такое превосходство, сманеврировал, отошел, а Громов рванулся на врага и двух истребителей сумел сбить.

Вот что писал в то время о Г. Громове в армейской газете «Часовой Севера» его однополчанин Михаил Бычков: «Мне часто приходилось летать в паре с Громовым. И я очень многому у него научился. Но еще больше мне предстоит у него перенять. В бою он хладнокровен, инициативен и никогда без толку не лезет в схватку.

Однажды мы вылетели для прикрытия объекта. Возглавил группу Громов. В небе увидели истребители врага. Ведущий резко отвернул в сторону и, маскируясь солнцем и облачностью, обошел их. Он видел бомбардировщики и шел к ним. Они спешили с полной бомбовой нагрузкой к Мурманску. Мы ринулись на стервятников «Юнкерсы» спикировали, пытаясь удрать, но майор Громов устремился за ними и одного пирата сбил».

А вот что впоследствии рассказывал о боях в Заполярье в одной из бесед с допризывной молодежью сам Георгий Васильевич Громов, Герой Советского Союза, генерал-майор авиации.

— Будучи командиром эскадрильи, уже в звании капитана, — вспоминал прославленный летчик, — мне однажды пришлось облетывать над аэродромом самолет после капитального ремонта. Вдруг слышу по радио: «Двухсотый». Это был мой позывной всю войну. Мне сообщают: «С запада к аэродрому приближаются восемь «мессершмиттов». Будь внимателен». Смотрю, на меня идут в атаку четыре фашистских самолета. Другие четыре забрались повыше и наблюдают, как их коллеги расправятся с легкой добычей. Думаю, нет, так просто вам меня не взять. Однако бой неравный. Один против четырех. Даже не против четырех, а, считай, против восьми. Внимание обострено, нервы, как говорят, в кулаке. Первая атака не принесла фашистам успеха. Снова завязался бой, так называемая «карусель». Думаю об одном: «Как бы не оплошать, увернуться от врага и самому нанести удар». В этой «карусели» один фашистский самолет попал в перекрестье моего прицела. Мгновенно реагирую, жму на гашетку, и гитлеровский стервятник, охваченный пламенем, пошел к земле. Фашисты видят, что образцово-показательного боя, с их точки зрения, конечно, не получается, легкая добыча оказалась не по зубам. Но и уходить ни с чем не хочется. И тогда четверка «запасных» сверху тоже бросается на меня. Положение мое осложнилось. Но стараюсь не только увертываться, но и нападать. И тут мне снова повезло. Еще один «мессер» попал в прицел. Остальное — дело техники. Так во время этого невиданного воздушного боя я сбил два фашистских самолета.

Что помогло мне выиграть бой? Выдержка, умение не теряться в сложной обстановке. И еще: словно чувствовал поддержку наших людей. Весь личный состав полка, рабочие завода, которые ремонтировали самолет, переживали очень, чтобы не подвел самолет, который пришлось испытывать на прочность и меткость огня.

После посадки к самолету со всех концов бежали люди, чтобы поздравить меня с победой. Особенно взволнованы были техники, механики, оружейники, которым так много пришлось трудиться, чтобы подготовить машину. О качестве своей работы они узнавали обычно только из рассказов летчика, а тут все увидели своими глазами.

За этот бой Г. Громов был награжден орденом Красного Знамени, а во фронтовой газете появилась статья «Как надо бить врага по-ленински». Это как раз были дни памяти В. И. Ленина.

Подчиненные любили Громова, хотя бывал он и суров, и строг, не терпел нарушителей дисциплины, разболтанности. Зато был внимателен к людям, особенно к вновь прибывшим летчикам.

— Где учились? Успели повоевать или нет? — спрашивал он при первом знакомстве.

Если летчик не имел на счету сбитых самолетов, Громов ему говорил:

— Не унывай, научим. Все будет.

В эскадрилье был образцовый порядок. По итогам боевой работы эскадрилья не раз ставилась в пример всему полку.

— Я ведь о чем беспокоюсь? — говорил командир тому или иному летчику. — Чтобы вы хорошо владели самолетом, метко стреляли, зорко осматривались в полете, знали слабые места противника. Тогда в воздухе никто вам не страшен.

Заботился он и о нравственной атмосфере в коллективе, что сейчас принято называть микроклиматом. И умел поддерживать хороший настрой и правильные взаимоотношения между людьми, делая замечания неназойливо, часто в полушутливой форме, но всегда по делу.

Когда Громова назначили штурманом полка, подразделение у него принял Жариков, бывший до того командиром звена, затем замполитом. Поглядывая на погрустневшие лица летчиков, Громов говорил:

— Ничего, товарищи, Я буду рядом. Летать будем вместе. Вместе воевать, вести воздушные бои, поддерживать друг друга. А у вас будет отличный командир, испытанный боевой товарищ гвардии капитан Жариков Иван Михайлович.

Есть чему поучиться у такого командира. Смелый и отважный а бою, он никогда не кичился этим, не бравировал, был предельно скромен и ровен в отношении с товарищами и подчиненными. Неутомимый труженик, он все время учился, совершенствовал приемы воздушного боя, но не таил свои знания, охотно передавал накопленный опыт молодым летчикам. В сложной обстановке не терялся, умел объективно ее оценить и найти верное решение.

Конечно, штурман полка — должность серьезная, но все равно жалко было расставаться. А Жариков думал о том, сумеет ли он, приняв эскадрилью от Громова, так же успешно командовать ею. Тут главное, пожалуй, не сбиться в отношениях с подчиненными; найти ту грань, где доброта не исключает строгость. Громов не был добреньким. Он ценил людей, помогал им обретать зрелость воздушных бойцов, но и спрашивал с них сурово, как мудрый отец, понимающий, что сыновья должны расти в строгости, не изнеженными.

Не снизить требовательности, держать на должном уровне, как это было при Громове, дисциплину и летную подготовку, боевую готовность эскадрильи — вот такую задачу ставил перед собой гвардии капитан Иван Жариков, сменив на посту командира, пользовавшегося непререкаемым авторитетом. И он эту задачу выполнил.

Но это было позже, в 1943 году. А пока Громов продолжал руководить эскадрильей, вводил в строй молодых летчиков, заботился о том, чтобы эскадрилья вместе с другими авиационными подразделениями надежно прикрывала небо над Мурманском.

Есть в Москве улица, носящая имя Алексея Хлобыстова. Да, да, того самого Хлобыстова, на которого Громов, как на опытного летчика, возлагал большие надежды в деле обучения молодежи. Алексей действительно был мастером своего дела, бил врага умело и беспощадно, а когда кончались боеприпасы, смело шел на таран.

Вот какую характеристику получил командир звена Алексей Хлобыстов при представлении его к званию Героя Советского Союза. Приведем выписку из наградного листа, подписанного командармом:

«Товарищ Хлобыстов имеет 266 боевых вылетов... участвовал в трех воздушных таранах. За отличное выполнение боевых заданий награжден орденом Красного Знамени...

Товарищ Хлобыстов, участвуя в 16 воздушных боях, я группе сбил 6 самолетов противника и лично 4 самолета. Из них — два тараном, показал себя бесстрашным бойцом, при встрече с воздушным противником проявляет исключительное самообладание, отвагу и мужество.

За образцовое выполнение боевых заданий командования в боях против германского фашизма и проявленную при этом отвагу, мужество и геройство ходатайствую о представлении товарища Хлобыстова к высшей правительственной награде — званию Героя Советского Союза.»

...8 апреля 1942 года дивизионная партийная комиссия разбирала заявление к тому времени уже заместителя командира эскадрильи, гвардии старшего лейтенанта Алексея Хлобыстова о приеме в партию. Заседание шло я одной из землянок на аэродроме Мурмаши. Алексей коротко рассказал биографию. Родился в 1918 году на Рязанщине в селе Второе Захарове в семье крестьянина. Путь его в авиацию очень схож с теми, которые прошли почти все его товарищи по эскадрилье. После окончания семилетки работал на заводе, без отрыва от производства учился в аэроклубе. В 1936 году по комсомольской путевке поступил в Качинскую военную авиационную школу летчиков. С начала Великой Отечественной войны на фронте, защищал небо Ленинграда. Награжден орденом Красного Знамени. С зимы 1942 года здесь, на Карельском фронте, в 147-м, а теперь в 20-м гвардейском авиационном истребительном полку. Участвовал во многих воздушных боях. Летал с В. Крымским, А. Поздняковым. Сбил в группе и лично несколько самолетов противника.

Члены парткомиссии одобрительно поглядывали на летчика, знали — в бою дерзок, смел, техникой пилотирования владеет в совершенстве.

— Что ж, — сказал председатель, — для молодого человека очень примечательная биография. Человек рабочей закалки, преданный Родине, влюблен в авиацию. С врагом бьется отважно. Есть предложение принять товарища Хлобыстова в партию коммунистов. Кто еще хочет высказаться?

После короткого обмена мнениями члены парткомиссии проголосовали за предложение председателя единогласно.

В тот день Алексей Хлобыстов ушел на боевое задание коммунистом. Не знал он, какие испытания выпадут на его долю в том воздушном бою.

Шестерку истребителей вел штурман полка гвардии капитан Алексей Поздняков. Опытный воздушный боец, он не раз поднимался в северное небо, чтобы защитить его от фашистов. Положение было сложным. Гитлеровцы ожесточенно рвались к Мурманску. Расстояние от линии фронта до города к тому времени составляло около 50 километров. Противник делал на город частые налеты. Бомбардировщики шли обычно под прикрытием своих истребителей. И на этот раз Поздняков первым заметил врага. Большая группа «юнкерсов» шла с запада к городу. Их сопровождали «мессершмитты».

— Надо атаковать, — решил А. Поздняков и передал ведомому гвардии лейтенанту И. Фатееву: — Прикрой!

С ходу ринулся Поздняков в атаку, не дал гитлеровцам опомниться и сразу же удача — сбил одного «мессера». Развернулся, ушел от огневой струи, выпущенной вражеским истребителем. Мельком увидел: несколько фашистов атакуют оказавшийся в одиночестве самолет И, Фатеева. Только что Фатеев выручил его, Позднякова, надежно прикрыл, дал возможность произвести успешную атаку, и вот сам попал в беду. Однако И. Фате-рву на помощь поспешили гвардейцы И. Юшинов, М. Бычков. Умелым маневрированием они отсекли гитлеровцев от машины И. Фатеева и атаковали их. Однако тем удалось увернуться, но не так-то просто оторваться от М. Бычкова. Тогда «мессер» резко шарахнулся в сторону и оказался совсем близко от Хлобыстова, Алексей будто того и ждал. Он поймал вражескую машину в перекрестье прицела и нажал гашетку. Но что это? Вместо ожидаемой легкой дрожи самолета и быстрых огненных струй трассирующих пуль — ничего. Если не брать в расчет, конечно, ревущего двигателя. Пулемет молчит. Кончились боеприпасы. Вот тебе на! В пылу боя не заметил, как расстрелял весь боезапас. Алексея ярость охватила неописуемая. Неужели фашист уйдет? Видеть так близко врага и упустить?! Да ни за что на свете! А как же быть? И тут мелькнула мысль; ударить винтом или плоскостью, но не дать фашисту уйти.

Хлобыстов словно слился с машиной. Педали и штурвал стали продолжением его ног и рук. Он чувствовал свой самолет как никогда прежде. Машина сейчас стала для него живым существом. Она тоже словно рвалась в бой. Она бросала себя в жертву. Так бы и случилось, если бы не управлял ею не такой опытный летчик, как Хлобыстов. Алексей не шел вслепую. Он догнал вражеский истребитель и, точно рассчитав удар, правой плоскостью срезал хвостовое оперение «мессершмитта». Тот, будто поплавок при неожиданной поклевке, перевернулся на крыло, завис на мгновение в воздухе и стремительно ринулся к земле. В том месте, куда он ткнулся, взметнулся вверх султан взрыва. Алексей равнодушно зафиксировал глазом бесславный конец врага. Не было ни радости, ни злобы. Лишь чувство удовлетворения, как у любого мастера от хорошо исполненной работы.

А в воздухе продолжался бой. Фашистские бомбардировщики все еще надеялись прорваться к Мурманску. Поздняков всей группой атаковал их. Вместе с Фатеевым он обрушился на ведущего и поджег его. Немцы после этого редко выдерживали строй. И сейчас другие вражеские машины, преследуемые нашими истребителями, побросав бомбы на скалы, стали разворачиваться и со снижением уходить к линии фронта. Поздняков, Фатеев и Хлобыстов ринулись вдогонку. «Эх, жаль, патроны кончились, — думал Алексей. — Ну да ничего, все-таки как-нибудь помогу ребятам». Уж очень хотелось сбить хотя бы еще одного фашиста. Но тут наперерез нашим машинам из-за облаков вывернулась группа «мессеров». Положение складывалось тяжелое. Что делать?

Можно повернуть на свой аэродром, поскольку основная задача выполнена: врага к городу не пропустили. Но фашистские летчики сочтут это за бегство, бросятся на перехват и, владея инициативой, навяжут бой в невыгодных условиях. Нет, нельзя давать врагу никаких шансов и никаких надежд на победу. Не упускать инициативу! И Поздняков решает атаковать вражеские истребители Он первым бросается на ведущего. Фашист, не желая рисковать, резко отвернул в сторону, набирая скорость «Уйти хочет, гад — подумал Поздняков. — Не позволим!» Он тоже бросил машину вперед, пытаясь перехватить фашистский самолет, и, настигнув его, пошел на таран Краснозвездный «ястребок» ударил в фюзеляж вражеского самолета. Так геройски, совершив таран, пал в бою один из лучших летчиков полка. Злость и ненависть вспыхнули в груди Хлобыстова, особенно тяжело было чувствовать свое бессилие. Боеприпасы кончились, остается одно — уходить на свой аэродром. Два вражеских самолет. пытались взять истребитель Хлобыстова в клещи, сходясь к нему с двух сторон. Лишенный возможности действовать огнем, Хлобыстов снова пошел на риск.

Кажется, история не знала такого; два тарана в одном бою. Алексей действовал, как и в первом таране, смело, но расчетливо. Он быстро сходился с «мессером» под острым углом. Его машина, только недавно пережившая одно столкновение с фашистским самолетом, все еще отлично слушалась рулей. Но ситуация складывалась так что «работать» приходилось тем же самым левым крылом. «Выдержит ли?» — мелькнула мысль, но на какие либо новые решения времени уже не оставалось. Впрочем, его не оставалось ни на что. Лишь на последний, возможно, смертельный маневр, «За Родину, иду на таран!» — крикнул он по радио и последним усилием бросил свой самолет на врага. Раздался резкий удар. Хлобыстов по чувствовал, как задрожал самолет и, не слушаясь рулей, пошел в сторону, «Ну, все, — мелькнула мысль. — Конец Сейчас развалится. И выпрыгнуть не успею. Обломкам прибьет». Но, на удивление, «миг» выровнялся и встал горизонтально. Мотор, с перебоями, но тянул. «Живем, улыбнулся Хлобыстов. — Слава твоим создателям, дорогой «миг». Сейчас он обращался к самолету, как к живому существу, и готов был наговорить ему массу ласковых слов. Улучил момент, взглянул вниз. Не выдержавший удара «мессершмитт» круто падал. В сторонке белой медузой плыл купол парашюта. Алексей осмотрелся и увидел, что фашисты удирают. Потеря в считанные минуты трех боевых машин в условиях значительного численного превосходства, видимо, больно ударила хваленых асов из «люфтваффе» по нервам, и они решили больше не испытывать судьбу. И ведь, небось, вернувшись несолоно хлебавши на свой аэродром, примутся врать о «численном превосходстве» противника, о «фанатизме» русских, бросающихся на тараны. Дескать, кто знал, что у русских окажется такой характер?! Кто знал?.. Может быть об этом знал Геринг, пославший своих питомцев бомбить и жечь советские города и села? Да нет, оказывается, и Геринг «не знал», что советские люди будут с таким упорством сопротивляться.

— Признаете ли вы, что, предательски напав на Советкий Союз, вследствие чего Германия оказалась разгромлннной, вы совершили величайшее преступление? — спросил Геринга главный советский обвинитель на Нюрнбергском процессе Р. А. Руденко.

— Это роковая ошибка, — ответил Геринг. — Я могу Признать только то, что мы поступили опрометчиво, потому что, как выяснилось в ходе войны, мы многого не знали, о многом не могли подозревать. Главное — мы ни знали, не поняли советских русских. Они были и останутся загадкой. Никакая самая хорошая агентура не могла раскрыть истинного военного потенциала Советов. И говорю не о числе пушек, самолетов и танков. Это мы приблизительно знали. Я говорю не о мощи и мобильности промышленности. Я говорю о людях, а русский человек всегда был загадкой...

Да, фашистские главари просчитались. Наши люди воевали геройски. Кончались патроны и боеприпасы — щли на таран, закрывали собой амбразуры дотов, бросались с последней гранатой под танк. И не для того, чтобы подкинуть недругам новую задачку о советском характере. Они сражались и умирали за свой народ, за Родину, за свободу.

Ну, а Хлобыстову было некогда подводить философскую базу под свой поступок, тем более что он не видел в нем ничего необычного. Сейчас надо ровно удерживать самолет и вернуться на нем на свой аэродром. Или хотя бы сесть у своих. Взял ручку управления на себя. Руль высоты был послушен. Машина неохотно, вздрагивая и, будто протестуя, пошла вверх. «Тяни, дорогой, тяни, — думал Хлобыстов, — Выручай, браток.»

— Ну, как, тянешь? — спросил по рации Бычков.

— Помаленьку, — спокойно ответил Алексей. До площадки дойду.

На аэродроме их ждали. Узнав, что самолет Хлобыстова сильно поврежден, командир полка приказал ем немедленно покинуть машину. Алексей вдруг запротестовал.

— Машина меня слушается. Жалко ее терять. Разрешите садиться?

Командир помолчал, видимо, взвешивал все «за» и «против». И Алексея жалко, и машину тоже. Спросил с сомнением:

— Действительно сможешь сесть?

— Не сомневаюсь.

— Хорошо. Заходи на посадку.

Алексей даже не понимал, что это на земле так волнуются. Он приземлил самолет, как полагалось, все три точки, словно выполнял зачетное упражнение.

Первым к самолету подбежал врач, подъехавший санитарной машине.

Хлобыстов открыл кабину и крикнул:

— Все в порядке. Носилки не нужны. А вот машину придется подлечить. Досталось бедняжке. Ну да это уже не ваше дело.

Алексей поискал глазами механика эскадрильи Константина Покумейко, который уже придирчиво осматривал самолет. Спрыгнув на землю, Алексей доложил командиру полка о бое, наотрез отказался следовать санчасть и занялся с механиком осмотром машины.

— Как думаешь, Костя, придется ее в «госпиталь» отправлять или подлечим своими силами?

Покумейко потрогал руками плоскость крыла, метнул взгляд на то место, где полагалось быть консоли. Повернулся к Хлобыстову:

— Что можно сказать? Самолет в основном цел. Думаю, вернем его к жизни.

— Спасибо, друг! — сказал Хлобыстов, пожимая механику руку.

На другой день хоронили штурмана полка капитана Алексея Позднякова. В полку и до того были, конечно, потери: война есть война. Но гибель Позднякова как-то особенно тяжело отозвалась в сердцах. Хлобыстов, пожалуй, переживал больше других, потому что капитан Поздняков был для Хлобыстова не только старшим товарищем, но и хорошим другом и наставником. Они не раз проверили друг друга в бою, вместе летали на выполнение сложных заданий, попадали в различные опасные ситуации, но выручали друг друга из них и вместе возвращались на аэродром. И теперь ему казалось, будь он порасторопней, приди вовремя на помощь Позднякову и Фатееву, беды не случилось бы. И хотя понимал, что вины тут его нет, что был связан в этот момент боем с другими истребителями противника, чувство какого-то просчета, оплошности не покидало Алексея. И это горестное чувство можно было устранить только одним — снова ринуться в бой, отомстить врагу за боевого товарища и командира. Возможность эта представилась в тот Не день, когда погиб Алексей. Правда, сначала пришлось после двух таранов летчик не нуждается в госпитализации. Поэтому медицинский осмотр проходил с пристрастием. Но, как ни старались врачи найти у Хлобыстова какую-либо травму, ничего не обнаружили. Удивляясь, сделали заключение, что летчик здоров и допускается к полетам.

Противник нагло рвался к Мурманску. Город не знал, пожалуй, более тяжкого времени, чем лето 1942 года. Бывало, что за день фашистские стервятники до 16 раз принимались за бомбежку. Деревянный Мурманск горел, каменный постепенно превращался в развалины. Особенно сильной бомбежке подвергались порт, железнодорожная станция, судоремонтный завод. И тем не менее они жили, действовали, работали! Много досталось и городской бане. И вот почему. Баня была большая да еще с высоченной трубой. Из-за этой трубы фашисты принимали ее, видимо, за промышленное предприятие и отмечали на своих картах как важный объект для бомбежек.

За время войны на Мурманск было сброшено столько фугасных и зажигательных бомб, что, казалось, никогда восстановить разрушенного. На город фашисты совершили 792 воздушных налета. Эта цифра могла бы быть и больше, если бы не наши летчики-истребители. Пусть число их было невелико и трудно было перехватывать взлетающие с ближних аэродромов «юнкерсы», но дрались они самоотверженно. На подступах к городу нередко вспыхивали жаркие воздушные бои.

9 мая 1942 года А. Хлобыстов, будучи уже заместителем командира эскадрильи, вместе с командиром звена из 1-й эскадрильи гвардии лейтенантом В. Крымским, гвардии старшим лейтенантом Н. Юрилиным, летчиком 3-й эскадрильи гвардии младшим лейтенантом Ломакиным и комиссаром эскадрильи «Комсомолец Заполярья» гвардии старшим политруком Д. Горелышевым поднялись по боевой тревоге со своего аэродрома навстречу группе бомбардировщиков противника. Первым обнаружил вражеские самолеты Д. Горелышев.

— Вижу бомбардировщики. Правее от них «сто девятые»! — доложил он командиру воздушную обстановку.

Пользуясь преимуществом в высоте, Хлобыстов решил немедленно атаковать противника.

— Иду на ведущего, — сообщил он. Горелышев прикрывал командира, оберегая хвост его самолета. Атакованный Хлобыстовым бомбардировщик отвалил в сторону. Горелышев догнал и добил его. В ходе боя наши летчики сбили и один Ме-109. Благополучно вернулись на свой аэродром. Шагая вместе с Горелышевым от аэродрома к штабной землянке, Хлобыстов заметил:

— Спасибо, Дмитрий. Прикрыл ты меня надежно. Я себя чувствовал, как за каменной стеной.

— Стараемся, — улыбнулся в ответ Горелышев. — Мне нельзя плохо воевать. Иной раз чувствую, что слишком рискую, неоправданно, а сдержать себя боюсь. Что летчики потом скажут, глядя, как осторожничает их комиссар?

Хлобыстов легко сходился с людьми, где бы он не появлялся. В госпитале, куда Алексей однажды попал после ранения, он, едва поправившись, быстро стал душой той компании, которая обязательно создается среди выздоравливающих. Вот что писал впоследствии о встречах с Хлобыстовым Сергей Курзенков, Герой Советского Союза, летчик морской авиации. «На улице была весна. Правда, в Заполярье она не похожа на нашу, московскую. В это время под Москвой уже цвели сады, сирень, черемуха, а здесь еще лежа снег. Но все равно дыхание весны чувствовалось во всем: в журчащих ручейках и в потемневшем снеге, в терпком аромате воздуха и в теплых лучах незаходящего солнца. Весна — чудесная пора, а я в госпитале...

На исходе дня в моей палате появился сосед. Его, как и меня когда-то, внесли на носилках. Бледное, обескровленное лицо раненого тонкими чертами походило на девичье. Резко выделялся заострившийся нос. Впадинами темнели закрытые глаза, а на лбу, поверх бинта, торчали спутанные светло-русые волосы. Лицо раненого показалось мне знакомым, однако, как ни напрягал память, вспомнить, когда и где видел его, не мог. На помощь пришел хирург нашего госпиталя Сергей Иванович Дерналов.

— Кто это? — тихо спросил я, показывая глазами на соседа.

— Летчик, — так же тихо проговорил он и добавил: — Хлобыстов Алексей, может, знаешь такого?

— Алексей Хлобыстов? Да кто же его не знает! А что с ним? Серьезное?

— Для нас, врачей, серьезное, а для вас — пустяки. И конечно, проснется, будет доказывать, что в госпитале ему делать нечего, а царапина, мол, еще лучше заживет в части.

Уходя, Сергей Иванович предупредил:

— Только не вздумайте будить. Сейчас ему нужен покой.

Наше знакомство с Алексеем произошло не на земле, я высоко в небе, близ Мурманска, 15 апреля 1942 года. Под вечер, когда солнце спускалось к горизонту, на большой высоте, маскируясь в лучах, летело несколько групп «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они шли к Мурманску, чтобы нанести по нему мощный бомбовый удар. Посты наблюдения своевременно обнаружили неприятеля. Истребители морской и фронтовой авиации взлетели со своих аэродромов. Первый эшелон вражеских самолетов на дальних подступах к Мурманску встретил истребительный полк, одной из эскадрилий которого командовал Алексей Хлобыстов. Скоро включились в бой и мы, моряки.

Заппднее Мурманска, на высоте шесть тысяч метров и ниже, порой чуть ли не на вершинах сопок, завертелась сумасшедшая воздушная карусель. В небе было более 100 самолетов.

С натужным ревом самолеты кувыркались, падали в отвесное пике, часто взмывали ввысь. Гудящий воздух рассекали разноцветные трассы.

В том бою мы уничтожили более 20 вражеских самолетов, а остальных долго гнали на запад. Тогда-то я и познакомился с Алексеем Хлобыстовым. Еще через несколько дней мы встретились в офицерском клубе.

И вот состоялась наша новая встреча, на этот раз молчаливая. Хлобыстов молчал потому, что спал, а я потому, что боялся его разбудить. Казалось, в глубокой тишине я слышал тихие, но сильные удары мужественного Алешиного сердца. Прошел обед, настало время ужина, а Алеша не просыпался. Он лишь изредка вздрагивал, бредил... На его лице уже не было прежней бледности, губы порозовели и ввалившиеся щеки покрылись легким румянцем. Проснулся он лишь на рассвете следующего дня. Стараясь понять, где он находится, Алексей повернул голову в мою сторону, и наши глаза встретились. Вначале он не узнал меня, потому что моя голова была тоже забинтована.

— Что, не узнаешь?

— Да нет, кажется, узнаю, — как-то нерешительно произнес он и спросил: — А как ты попал к нам?

— К нам? Нет. Это ты у нас в гостях. У нас, в военно-морском госпитале. Понятно?

— Понятно, да не совсем, — произнес Хлобыстов слабым голосом. — Тогда как же меня угораздило к вам?

— А очень просто. Тебе в этом помогла морская пехота.

— Ну, коль моряки — молчу. А что с тобой? — спросил он меня.

— Со мной? Так... Тоже не поладил с «мессерами»... А ты, я слышал, опять не по правилам дрался вчера — фашисты жалуются.

— Что, телеграмму прислали? Кстати, когда у вас здесь завтрак дают?

— По распорядку в девять.

— В девять? — переспросил он. — А который сейчас час? Мои почему-то стоят.

Посмотрев на свои, я сказал:

— Семь.

Я знал, что Алеша не ел больше суток. Взяв с тумбочки плитку шоколада, протянул ему. Он презрительно сморщил лицо.

— Шоколад? Благодарю! Эта дамская пища мне так недоела, что буду голодать, а в рот не возьму. Угощай тех, кто его любит.

В это время в палату вошла медсестра. Звали ее Машей.

— Вы уже проснулись? — прозвенел ее голосок. — Очень хорошо! С добрым утром! Как вы себя чувствуете, товарищ старший лейтенант? Как спали?

— Чувствую себя прекрасно, сестричка! Спал без сновидений! — озорно отчеканил Алексей.

Хлобыстову был прописан строгий постельный решим. Он протестовал, но это не помогло — пришлось подчиниться.

— Ну как, Алеша, понравилась наша служба морская?

— Понравилась, — буркнул он. — Все равно убегу!

— Не убежишь. Поймают — и положенное отлежишь.

Мы не закончили разговора, когда дверь распахнулась и в палату ввалилось несколько летчиков в небрежно наброшенных на плечи халатах. За ними вошли врачи, сестры, санитары, многие больные. Летчики, окружив Плотной стеной, наперебой поздравляли и целовали Алексея Хлобыстова. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Когда поток гостей иссяк, мы остались в палате вдвоем. Наконец и я мог поздравить Алешу с высокой наградой. Я собирался сказать многое, но, глядя на сияющее лицо друга, понял, что и без моих торжественных фраз он переполнен счастьем, поэтому просто сказал:

— Алеша, прими мое сердечное поздравление.

— Спасибо, Сергей! Все так неожиданно, будто сон... Как уцелел, не знаю...

Несколько дней к нам в палату никого не пускали. Алеше был нужен покой и строгий постельный режим. Дня три он выполнял предписания врачей, а потом стал требовать отправки в полк. Хирургу госпиталя Сергею Ивановичу Дерналову, прекрасному врачу и душевному человеку, стоило немалого труда сдержать беспокойного пациента. И все же недели через две Алексей добился своего — покинул госпиталь.

Пока Алексей был моим соседом по палате, мы успели о многом переговорить. Только о своих последних воздушных боях, в которых он трижды таранил вражеские самолеты, рассказывал неохотно.

— Ну чего интересного? Рубанул троих. Одного — крылом по хвосту, второго — этим же крылом на лобовой, а третьего... всем истребителем, когда мой самолет загорелся. Вот и все. Ясно? Самобытным по натуре, по характеру был этот светловолосый русак, родившийся на земле Рязанской. Вихрастый, сероглазый, небольшого роста, но косая сажень в плечах. Весь из мускулов, словно литой. Алеша лихо отплясывал барыню, любил шуткой повеселить товарищей и за словом в карман не лез.

Меньше чем за год самого тяжелого времени войны Алеша успел сделать 250 боевых вылетов. На его счету было шесть сбитых вражеских самолетов лично и четыре — в групповых боях. Два ордена Красного Знамен удостоверяли высокий класс летного и боевого мастерства, отвагу летчика.

И вот, наконец, вершина воинского мужества — невиданный подвиг — три таранных удара в двух воздушны боях».

В конце июня 1942 года гвардии старший лейтенант Алексей Хлобыстов возвращался на Север из Москвы где он получал орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза. По пути в свой полк он зашел в редакцию газеты «Часовой Севера». Я тогда работал начальником типографии этой газеты и мне довелось вместе с редактором встречать и сопровождать Алексея и давать ему объяснения.

Наши журналисты сразу же забросали летчика вопросами, интересовались, как он воюет, как удалось ему одном бою дважды таранить вражеские самолеты. Алексей запомнился мне по той встрече, как человек чрезвычайно скромный. Он говорил не о себе, а о своих товарищах по эскадрилье. А журналистам хотелось как раз наоборот; раз уже выпала такая удача, они все допытывались, как, благодаря чему удалось ему сбить тараном трифашистских самолета и считает ли он таран средство ведения боя.

— Как таранил? Так ведь на то и бой. Считаю, что нашел тогда верный выход из чрезвычайно трудного положения. Конечно, таранить надо уметь. И чтобы немного повезло.

Когда же кто-нибудь из наших начинал говорить о подвиге, о геройстве, Хлобыстов лишь разводил в руками и моложавое лицо его озарялось обворожительной улыбкой.

— Ну что вы, право, — говорил он. — У нас ведь обычная работа, тяжелая, не всем доступная, но работа.

Он выразил желание осмотреть типографию. Познакомиться, как делается газета. Мы водили его по типографии, показывали линотипы, наборные кассы, печатные машины, знакомили с людьми. Он слушал с живейшим интересом, переспрашивал, задавал вопросы.

В это время объявили воздушную тревогу. У нас полагалось всем свободным от срочной работы людям угодить в бомбоубежище. Но линотиписты остались на своих местах. Хлобыстов посмотрел на них и тоже остался.

— А я к тревогам привык, — просто сказал он. — У нас ведь по сигналу воздушной тревоги бегут не в подвал, а к самолетам. К тому же, даже ваши сотрудники остались на рабочих местах.

Ранней весной 1942 года эскадрилья пополнилась новыми летчиками. В начале марта прибыл в Заполярье с Дальнего Востока Иван Михайлович Жариков, Опытный летчик, коммунист, свою службу в эскадрилье «Комсомолец Заполярья» он начинал в должности командира звена. Среди ее летчиков он выделялся тем, что был старше всех и по возрасту и по стажу летной работы.

Родился Жариков в 1915 году в городе Туле в семье рабочего. После окончания средней школы поступил работать монтером на телеграф. В 1936 году был призван в Красную Армию и направлен на учебу в Борисоглебское летное училище. Затем, после окончания училища, служил на Дальнем Востоке в 40-м истребительном авиационном полку.

В Заполярье Иван Жариков неожиданно встретился давним другом Анатолием Елисеевым, с которым вместе учился в Борисоглебском училище летчиков. Елисеев из тех людей, что сразу располагают к себе. Веселый, отзывчивый, он, казалось, никогда не унывал, и даже в тяжелые, трудные моменты улыбка не сходила с его приветливого лица. Хороший спортсмен, он и здесь находил время для ежедневной гимнастики, утверждая, что помогает ему обретать выдержку и силу для воздушных боев.

Жариков быстро освоился на новом месте, вошел в боевую полковую семью, стал на равных с другими летчиками участвовать в боевой работе. Он не раз летал на разведку, сопровождал бомбардировщики, поднимался по тревоге для отражения налетов врага, любил так называемую свободную охоту. В боевой работе летчика много похожих заданий, раз от разу повторяющихся. Поднялся, попатрулировал, пришло время — сел. Или вылетел, вел наблюдение, встретил противника, который уклонился от боя. Но бывали и особые, надолго западающие в память бои. Ивану Жарикову особенно запомнился воздушный бой, состоявшийся в начале мая 1942, года, запомнился не только тем, что он сбил в этом бою два вражеских самолета, но и исключительно опасной ситуацией, которую довелось ему пережить. Вот как сам Иван Михайлович Жариков, спустя много лет, рассказывал об этом.

— Более шестидесяти фашистских «юнкерсов» под прикрытием примерно такого же количества истребителей шли в направлении Мурманска. В воздух поднялись наши истребители с аэродромов под Мурманском, а также истребители ПВО. В этом бою мне удалось с первой атаки сбить один «юнкерс». Самолет упал на сопку и взорвался. Второго я тоже сумел поджечь, и он пошел вниз. Но в это время несколько «мессеров» наваливаются на меня. А у меня, как назло, кончается боезапас. Думал — все! Отвоевался. Помог лейтенант Крутиков, ведомый старшего политрука Селезнева — комиссара 1-й эскадрильи нашего полка. Отсек огнем фашистов. Видимо,] у немцев тоже патроны кончились, потому что мы покружились, покружились и разошлись. О таране я почему-то тогда не подумал. К сожалению, не у всех этот бой кончился благополучно. Мы с Крутиковым вернулись на свой аэродром, а вот комиссар первой эскадрильи старший политрук Селезнев, сбив один фашистский бомбовоз сам в этом бою погиб...

Кстати, Алексей Селезнев был одним из тех летчиков, с кем Жариков сошелся близко. У Селезнева, комиссара 1-й эскадрильи, многому можно было поучиться как в боевом мастерстве, так и в смысле общения с людьми.

Быть комиссаром, считал Селезнев, значит, всегда находиться там, где в настоящее время труднее всего так как только личный пример позволяет комиссару эскадрильи вести за собой летчиков, воспитывать их в духе взаимной выручки, преданности социалистической Родине. Никакие слова, как бы хорошо они ни были сказаны, не повлияют так, особенно на молодежь, как личный пример. Таково было правило Алексея Селезнева, которому он неизменно следовал, поэтому и оказывался всегда в гуще схватки и, к сожалению, погиб в бою, свидетелем которого и был Жариков.

Иван любил, как он выражался, возиться с молодежью, особое внимание уделял ещё не обстрелянным ребятам, которым недоставало не только боевого опыта, но и обычных летных навыков. Поделился как-то об этом с командиром эскадрильи.

— Дело поправимое, — ответил Г. Громов. — Упорство и труд, как говорится, все перетрут. Но с молодыми надо Почаще беседовать, летать вместе, делиться опытом.

Когда интенсивность полетов несколько снижалась, летчики и техники эскадрильи «Комсомолец Заполярья» все равно не знали отдыха: одни осваивали материальную часть, ремонтировали подбитые машины, другие изучали особенности театра военных действий, способы применения авиации на Севере, методы ведения воздушных боев, тактические приемы и уловки противника, тактико-технические данные его самолетов.

— Каждый воздушный бой складывается по-своему, — Говорил Иван Жариков. — Так что к освоению опыта надо подходить творчески, — и тут же на макете самолета Показывал, как нужно в том или другом случае заходить для атаки, чтобы обеспечить себе выгодную позицию для удара по противнику с минимальным для себя риском.

— Сейчас нередко нам приходится вступать в бой, когда перевес сил на стороне противника, — говорил, беседуя с молодыми, Жариков. — Бояться этого не надо. фашисты вообще, как замечено, уклоняются от боя, если не имеют превосходства. Какой из этого вывод? Враг нас боится. Значит, надо нападать дерзко, атаковать смело. Нервы противника не выдерживают. А это самый подходящий момент для того, чтобы нанести внезапный удар по цели и сбить врага. Важна и взаимная выручка. Видишь товарища атакуют — помоги ему, выбивай у него из-под хвоста противника. Фашисты нередко, когда бой складывается не в их пользу, бросают своих пилотов, попавших в трудное положение, и удирают. У нас другая мораль, другой подход. Не случайно наша пословице гласит; «Сам погибай, а товарища выручай».

Забота о людях, их воспитании, учебе стала первейшей обязанностью Ивана Жарикова, когда он стал комиссаром эскадрильи. А в пример молодежи всегда было кого привести: Алексея Хлобыстова — мастера неотвратимого воздушного удара, Героя Советского Союза Алексея Позднякова, командовавшего 2-й эскадрильей до Громова и много сделавшего для ее становления, заложившего, так сказать, основы, традиции.

Как-то из политотдела дивизии в эскадрилью «Комсомолец Заполярья» прислали листовку о летчике-истребителе Леониде Гальченко. Служил Гальченко в соседнем полку. Но почему бы не воспользоваться его опытом?! Тем более, что отважный пилот с первых дней войны сражался с врагом в суровом небе Севера и у него, конечно было чему поучиться.

Жариков смотрел на фотографию пилота, вглядывался в мужественное волевое лицо воздушного бойца и представлял его таким, каким он в момент жаркой схватки был с фашистскими пиратами. Упрямо сжатые губы, зоркий, устремленный вперед взгляд. Чувствовалось, что когда армейский фотокорреспондент снимал пилота, тот был несколько утомлен. Может быть, только вернулся на свой аэродром после тяжелого боя. Возможно, это был тот самый бой, о котором рассказывается в листовке. А там сообщалось о довольно необычном случае характеризующем находчивость нашего летчика и его уверенность в своей машине.

Дело было так. Гальченко, выполнив боевое задание возвращался на свой аэродром. До него было еще далеко, когда пилот увидел «мессершмитты». Семь вражеских машин. Гитлеровцы любили схватки, когда перевес на их стороне в пять — десять раз. И тут, видя, что перед ними всего один советский истребитель, они предвкушали легкую добычу. Завязался неравный воздушны бой. Гальченко, сманеврировав, развернул боевую машину в сторону солнца. В критическую минуту это было единственно верное решение — оторваться от противника, затруднить ему прицельную атаку. Упредить врага в маневре, выиграть всего несколько секунд — как много это значит в бою. Но гитлеровцы наседали. И тут летчик увидел, что прямо по курсу быстро вырастает отвесная скала. А что если к ней направить самолет? Только так. Иного выхода нет. До столкновения с сопкой оставались какие-то мгновения, когда истребитель, пилотируемы Гальченко, круто сломав линию полета, устремился вверх. Ближайший «мессершмитт» пытался перехватить его и врезался в скалу. Остальные шестеро не захотели испытывать свою судьбу и повернули обратно. Бесстрашный советский сокол сделал разворот и, убедившись, что фашисты отстали, повел свой самолет на аэродром.

Перечитав еще раз листовку, Жариков подумал, что в ней приводится всего лишь один эпизод, который стал известен тысячам наших бойцов, вдохновляя их на победу сколько еще яростных схваток с врагом провел герой в небе войны! Комиссар решил поискать другие сведения о летчике-герое. Нашел несколько публикаций о пилоте в армейской и фронтовой газетах. В сборнике «Фронтовая лирика» отыскал стихотворение «Истребитель», священное Леониду Гальченко. Понравились в нем такие строки:

Постепенно складывался образ настойчивого, целеустремленного человека, всего себя отдающего защите нашей Отчизны. Гальченко был ненамного старше большинства летчиков, входивших в эскадрилью «Комсомолец Заполярья». Родился он в 1912 году в городе Махачкале, Как же он, проведший детские и юношеские годы у моря, попал в авиацию? Думая об этом, Жариков представил себе паренька озорного и проворного, спешащего к морю и завидующего чайкам, которые поднимаются высоко в небо и первыми видят восходящее солнце. Вот он бредет по песчаному берегу Каспийского моря, подальше от шумного махачкалинского порта. Соленый ветер треплет икорные черные волосы. Мать его недавно умерла, отец — плотник, вечно занят на работе, и Леня все свое годное время проводил у моря. Крепкий загорелый паренек с наслаждением вдыхает пахнущий морской травой воздух, вглядывается в белые гребешки набегающих на берег волн. С волнами он всегда готов поспорить. Силы ему не занимать. Он заплывает подальше, ложится на спину и смотрит в небо. Чайки, взмывая над волнами, стремительно бросаются вниз, хватают зазевавшуюся рыбу и снова взмывают вверх. Какие же надо иметь крепкие и гибкие крылья, чтобы так летать! Леня взмахивает обеими руками, забрасывая их за голову. Нет, плавать, как рыба, он может, а летать, как чайка, не получается. Это очень удручает его. Но однажды он увидел летящий над морем самолет. Как всегда, он заплыл подальше от берега, лег на спину и стал смотреть в небо. И вдруг услышал нарастающий гул. Самолет появился со стороны берега совершенно неожиданно, пролетел над самыми волнами и, развернувшись, пошел обратно. Когда самолет накренился набок, Леня увидел летчика, который даже помахал ему рукой. Вот он крылья, не хуже, чем у чайки! Леня, зарываясь в волны поплыл к берегу. Теперь уже ничто не могло удержать его в Махачкале. Летать, только летать, подняться в неб выше всех, чтобы первым увидеть солнце. Он договорился с отцом и уехал в военную школу летчиков.

Когда В. Чкалов совершил свой героический беспосадочный перелет Москва — США через Северный полюс Гальченко тоже уже был летчиком. Он идет вслед за Чкаловым, учится у него настойчивости, исключительному летному мастерству. Еще до Великой Отечественно войны он получил боевое крещение, участвуя здесь же на Севере в боях с белофиннами. От Михаила Иванович Калинина, нашего Всесоюзного старосты, он получил за эти бои свой первый орден Красного Знамени.

Перед войной Гальченко немало полетал в небе Заполярья. Знал каждую сопку, каждое озерцо. Помогало ли ему это в боях? Конечно. Он действовал увереннее смелее и охотно летал на разведку. Может показаться, что ему везло. Двадцать три вылета совершил он на разведку в 1941 году и каждый раз возвращался с ценными данными о противнике. Молодые летчики смотрели на него с восхищением. Крупные черты, густые темные брови, ясные широко открытые глаза придавали Гальченко мужественный вид. Его внешнему облику соответствует и характер; собранность, воля, решительность. Вот только один из двадцати трех его вылетов на разведку. В паре с летчиком Виктором Мироновым Гальченко вылетев в район Луостари и Западной Лицына разведку. Работа эта требует выдержки и крепких нервов. Надо уметь оценить объект противника, несмотря на адский зенитный огонь, вновь и вновь возвращаться к нему, пока не будет выяснено с предельной точностью, что здесь располагается, какие огневые точки врага особенно опасны. Все это надо нанести на карту. В то время для действия по наземным войскам противника широко использовалась наша истребительная авиация. Гальченко был универсальным воздушным бойцом. Он штурмовал вражеские войска, вел воздушную разведку, отражал налеты неприятельской авиации на позиции наших войск и объекты и особенно любил свободную охоту.

Галльченко был уверен в своем напарнике. Лейтенант Виктор Миронов — талантливый его ученик. Идя в атаку, Гальченко знал: ведомый всегда поддержит, убережет от внезапного нападения противника. Так было и на этот раз. Они уже прошли реку Западную Лицу, когда в районе Луостари обнаружили аэродром противника. Зенитки открыли по ним яростный огонь.

— Возьми зенитки на себя, — передал Гальченко. — Атакую аэродром.

Лейтенант Миронов развернул самолет и, пикируя на зенитки, заставил замолчать их. В это время капитан Гальченко расстреливал самолеты противника, стоящие аэродроме. Несколько Ме-110 сгорели, даже не успели взлететь. В Петсамо капитан Гальченко обстрелял пулеметным огнем штаб противника, а в районе Западной Лицы — два командных пункта фашистов.

Листовку о Леониде Гальченко Жариков при первой возможности прочитал молодым летчикам эскадрильи. И видел, каким восторгом загорелись их глаза. Ведь некоторые из них еще не сбили ни одного вражеского самолета. Как же вселить уверенность в людях, нацелить их на победу в каждом бою? Материал для такого разговора снова дала боевая биография Леонида Гальченко. Не сразу пришли к нему успехи. Они обеспечивались многим. И знанием противника, его сильных и слабых сторон, и умением использовать местные условия, особенности воздушных боев на Севере, и, конечно мастерством пилотажа. Леонид помнил начало войны, первые свои боевые вылеты на мурманском направлении. По аэродрому объявили боевую тревогу. Эскадрилья Гальченко поднялась в воздух одной из первых. Бомбардировщики противника в сопровождении десятка истребителей приближались к аэродрому. Нет, Гальченко не испугался этой армады. Он думал только об одном: не допустить врага к аэродрому, рассеять и сбить его. Выбрав цель, он смело ринулся в атаку. Но враг отвернул, нырнул за сопку и стал уходить. Догнать его Гальченко не смог, так как наши И-16 уступали в скорости и в вооружении. И хотя вместе с товарищами ему удалось рассеять врага, не допустить бомбежки аэродроме они не смогли сбить ни одного самолета противника. Это было особенно обидно.

И вторая встреча с врагом не принесла желанного успеха, Гальченко считал, что в той тяжелой ситуации, в которой оказались войска фронта, он обязан сбивать врага. Авиация противника имела превосходство в воздухе Только уничтожая вражеские самолеты, можно был снизить это преимущество врага. А кто это сделает, как не он, имеющий уже опыт боев с белофиннами. И Гальченко мобилизовал все свои знания, тщательно анализировал каждый вылет, не только свой, но и своих товарищей по полку.

И вот снова воздушный бой. Атакуя вражеский бомбардировщик, Гальченко заметил, что в хвост его истребителю заходит «мессер».

— Витя, прикрой! — крикнул он Миронову.

Виктор Миронов бросил свой самолет на «мессера» и отогнал его. А Гальченко уже перехватил «юнкерса» заставил его маневрировать, не давая уйти. Он видел на малеванного на борту самолета противника тигра и тем яростнее вел бой. Сделав боевой разворот, Гальченко налетел на фашиста сверху и прошил его горячей струей пуль. Выходя из атаки, видел, как «юнкерс» задымил и пошел вниз.

Это была первая победа. И досталась она, благодаря поддержке и выручке лейтенанта Миронова. С этого момента Гальченко стал особенно ценить своего ведомого, часто вылетать в паре с ним. Вскоре на всем Карельском фронте заговорили о «дуэте» Гальченко и Миронова. Они много летали, выполняли самые ответственные задания. Счет сбитых ими самолетов врага рос. Гальченко говорил, что не было у него в ту пору ведомого лучше и надежнее Виктора Миронова.

А в тот день, когда он сбил «юнкерса», Гальченко вернувшись на свой аэродром, долго ходил у самолета будто осматривая полученные им пробоины. Потом подозвал техника эскадрильи, попросил сбегать к политруку за красками и кистью. Когда политрук, заинтересовавшийся, зачем летчику понадобились рисовальные принадлежности, подошел к самолету, он увидел, как Гальченко с техником малевали на борту самолета какой-то замысловатый рисунок. Присмотревшись, он различил черты какого-то зверя, смахивающего на кошку.

— Что это? — спросил политрук.

— Как что? — удивился Гальченко — Разве не видно? Черная кошка.

— А зачем?

— Для устрашения. Они вон всяких рысей да тигров малюют, запугать нас хотят. А у меня будет черная кошка Пусть знают и кидаются в стороны сами, а мы их будем бить в воздухе и на земле.

Тик и стал летать Гальченко с черной кошкой на фюзеляже. А вскоре и на хвостовом оперении появилась у него черная кошка, а вокруг маленькие мышата по числу сбитых вражеских самолетов.

Враги стали бояться Гальченко. Завидев самолет с черной кошкой на борту, они старались уклониться от боя Гальченко использовал это замешательство врага и уверенно бил его. Бывали даже случаи, когда при появлении самолета Гальченко гитлеровцы оповещали своих летчиков:

— Внимание, внимание! В воздухе «черная кошка». Это означало: будьте осторожны, вас могут сбить.

У летчиков эскадрильи стало правилом — не давать спуску фашистам. Бить их всегда, при любых обстоятельствах враг все еще вел себя нагло, чувствуя свое превосходство.

— Наша задача — сбить спесь с гитлеровцев, — часто говорил товарищам по эскадрилье Гальченко.

Однажды группа наших истребителей под командованием капитана Балашова вылетела наперехват. На подходе к охраняемому объекту они встретили 15 фашистских бомбардировщиков, следовавших под прикрытием такого же количества истребителей. Враг был уверен в своих силах, надеялся, что никто не помешает ему произвести бомбежку. Но советские летчики, несмотря на превосходство противника, смело бросились в атаку. В завязавшемя бою они сбили пять «юнкерсов» и два «мессершмитта». Но и сами потеряли трех летчиков, лучших пилотов.

Для полка это была тяжелая утрата. Когда летчики эскадрильи, которой командовал Гальченко, узнали об этой потере, их уже нельзя было удержать на аэродроме.

— Мы отомстим врагу, — заявили они и вылетели на задание.

Им удалось скрытно подойти к аэродрому противника, Бдительность врага была притуплена. Аэродром принимал свои самолеты, возвращавшиеся с задания, и о возможности появления советских летчиков никто не подумал. Этим и воспользовались наши пилоты. Буквально на «хвосте» противника они появились над аэродромом и сбили два самолета, заходившие на посадку. Такой дерзости враг не ожидал. Он даже не оказал сопротивления. А наши летчики, отойдя от аэродрома на малой высоте, снова вернулись и обстреляли из пулеметов заправлявшиеся самолеты фашистов. Пули попали в бензозаправщик. Он взорвался, уничтожив при этом четыре стоявших поблизости самолета.

Жариков не случайно так часто и так подробно рассказывал молодым летчикам эскадрильи «Комсомолец Заполярья» о Леониде Гальченко. Слава об отважном пилоте гремела тогда по всему фронту. В июне 1942 года майору Леониду Гальченко и его ведомому старшему лейтенанту Виктору Миронову было присвоено звание Героя Советского Союза. В газете «Часовой Севера» появилась статья ее корреспондента Ю. Лифшица «Леонид Гальченко и Виктор Миронов». Жариков тотчас же заинтересовался ею. В статье рассказывалось о слетанной паре, о том самом «дуэте», дружные, слаженные действия которого помогают добиваться победы в воздушном бою. Корреспондент писал:

«Они почти всегда летали вместе. Все знали, что если Гальченко готовится к боевому вылету, то и самолет Миронова уже стоит наготове.

В те дни оба они чаще всего навещали вражеские тылы. Вот обе машины мчатся, прижимаясь к сопкам, туда, где за линией фронта враг чувствует себя в полной безопасности. Миронова ведет Гальченко. Ведомый провел с командиром в воздухе много часов, понимает его без слов, по легкому покачиванию крыльев. Воздух сблизил, сдружил их.

Гальченко неожиданно выскочил на дорогу. Он всегда появляется внезапно, поскольку знает воздушные пути, которые оставляют далеко в стороне и немецкие посты ВНОС и зенитки врага. Теперь они проносятся низко над дорогой и бьют с неба проходящие машины. Одна, другая... пятая. Но Гальченко отворачивает. Есть дело поважнее. Машины делают большой крюк. В одном месте сопки расступаются. Внизу на площадке аэродром противника. «Ястребки» пикируют. Треск пулеметов. Начинают дымиться несколько подожженных фашистских машин. Гальченко и Миронов это видят, когда делают второй круг. Они подсчитывают «свои трофеи», высматривают, где стоят макеты ложных самолетов, и исчезают так же неожиданно, как и появились. Впереди новая цель — порт.

И здесь происходит то же. Вскоре Гальченко и Миронов летят домой, увозя ценные сведения об аэродроме противника и судах в порту.

Это только один маленький эпизод большой боевой жизни двух замечательных соколов. Вдумчивый, заботливый командир летчик Гальченко и его веселый талантливый воспитанник Миронов выполняют сейчас еще более ответственную работу. Они по-прежнему много летают, по-прежнему бьют самолеты врага, штурмуют его позиции, разведкой срывают тайну с его планов. Они ведут в бой таких же смелых и славных летчиков, какими являются сами. Высокое звание Героя Советского Союза, которое венчает их теперь, — это итог боевых заслуг и залог будущих побед».

Статья эта дала повод командиру эскадрильи поговорить с летчиками, особенно молодыми, только вступающими в строй, о значении слетанности для успеха боя, о роли и месте ведомого в бою. Конечно, говорил он не только о Гальченко. Было у него немало примеров удачных боевых действий и из своей эскадрильи. Все летчики знали о мужестве и мастерстве Позднякова и Хлобыстова. Да и сам Жариков много летал, сбивал самолеты врага, показывая пример отваги в бою.

Очень важным считал Жариков чаще говорить и о тех летчиках, для которых эскадрилья стала школой боевого мастерства, кто закалился в ее рядах духовно и физически. Это были, например, Иван Юшинов, Михаил Вычков, Дмитрий Горелышев, Иван Жученко.

Иван Юшинов и Михаил Бычков прибыли на Север почти одновременно. Во многом были очень схожи эти ребята, веселые, неунывающие, хорошо развитые физически. Обоим в 1942 году исполнилось по 20 лет. Оба в одном году окончили школу летчиков. И родились они поблизости, в центре России, Михаил Бычков — в. Тульской области, в деревне Заречное. А Иван Юшинов — курский, из деревни Крапивное. Так что и интересы у них были сходные, было о чем поговорить, что вспомнить.

И характерами они были во многом схожие: общи тельные, добродушные, легко обзаводились друзьями и сами умели крепко дружить, дорожили войсковым товариществом.

Обоим повезло еще в одном: наставником их с первых дней службы в Заполярье оказался Георгий Громов, человек неравнодушный, умеющий вводить в строй молодых летчиков. У Громова они переучивались на новый для них самолет, осваивали технику пилотирования, овладевали опытом боев на Севере.

К слову сказать, и награждены они впервые были одновременно и при этом одинаковыми наградами: орденом Красного Знамени. Впоследствии, набравшись опыта, Юшинов и Бычков проявили себя как мастера воздушной охоты, то есть умели самостоятельно искать воздушные цели и поражать их.

Подобный способ боевых действий истребителей родился в годы первой мировой войны. Во второй мировой войне он применялся очень широко. Сущность его состояла в том, что хорошо подготовленным летчикам предоставлялась свобода действий в воздухе. Советские летчики-истребители провели более 31 тысячи вылетов на «свободную охоту» и уничтожили около 9 тысяч вражеских самолетов. Этот способ применяли и гитлеровцы, действуя главным образом в районах аэродромов, пристраиваясь к возвращавшимся с боевого задания нашим самолетам и атакуя их при заходе на посадку.

Чтобы организовать «свободную охоту», нужно и творчество летчиков, и умение командиров. Летный состав вырабатывал в себе необходимые морально-боевые качества, осваивал тактику «охоты».

Перед истребителями стояла задача скрытно проникать на территорию противника, в районы, где вероятность полетов его самолетов была наибольшей. Для этого выбирались участки фронта, где действия наземных войск менее активны, летчики учились маскироваться солнцем и облачностью, а с появлением радиолокационных станций стали учитывать их расположение и зоны обнаружения. Широко использовались и сложные метеоусловия. Маршал авиации А. Покрышкин писал: «В период плохой погоды «свободная охота» становилась чуть ли не единственным видом боевой работы авиации».

Чтобы успешно охотиться, важно знать повадки зверя. Летчик-»охотник» тоже должен был отлично изучить технику и тактику авиации противника, силуэты его самолета, их наиболее уязвимые места, систему оборонительного огня, а также иметь хорошую штурманскую подготовку. В разработку тактики истребителя-»охотника» большой вклад внесли прославленные советские летчики трижды Герои Советского Союза А. Покрышкин, И. Кожедуб, дважды Герой Советского Союза Н. Скоморохов, Герой Советского Союза Г. Голубев. Благодаря этим людям были выработаны определенные правила «свободной охоты», которые сводились к следующему. Действия «охотников» считались эффективными в том случае, когда господство в воздухе в основном было завоевано; если «истребители-охотники» уничтожали авиацию противника над его территорией и на дальних подступах к прикрываемым войскам и объектам. «Охотники» комплектовались добровольно из наиболее подготовленных воздушных бойцов, к их личности предъявлялись особые требования.

Г. Голубев в своей книге «В паре с «Сотым» пишет:

«Охотниками» желают стать многие летчики, но не каждый может им быть в силу ряда особенностей... Летчики-»охотники» должны иметь чутье охотника, дабы самому но превратиться в дичь. Нужно твердо знать воздушную и наземную обстановку в тылу врага, владеть искусством полета по приборам в облаках, иметь снайперскую воздушно-стрелковую подготовку... Здесь нет места неуверенности, растерянности...»

«Охотники», как правило, довольно глубоко проникали в тыл врага. Истребители вели поиск в районах аэродромов, на маршрутах полетов самолетов на боевые задания и обратно, учитывали и склонность фашистских нетчиков к шаблонным действиям, особенно при ведении воздушной разведки. «Охотники» атаковали одиночные самолеты, возвращавшиеся с боевого задания или только взлетевшие, транспортные и самолеты связи. Кроме того, имелись особые группы «охотников» по уничтожению «охотников» противника. Нередко в этом качестве действовали Жариков, Бычков, Юшинов, хотя обстановка под Мурманском в то время не всегда складывалась благоприятно для «свободной охоты».

Михаил Бычков, когда стал командиром звена, поставил «на крыло» молодого лейтенанта Ивана Жученко Подметив способности молодого летчика, его трудолюбие и любовь к небу, Бычков взял шефство над новичком.

Ивану Жученко в ту пору не было еще и двадцати Общительный, компанейский парень, он легко сходился с людьми, расспрашивал товарищей об их жизни, но и сам охотно рассказывал о себе, о своей родине — Полтавщине. Вскоре многие в эскадрилье знали все, что ем довелось пережить, пока он попал на фронт.

Его родное село Зинцы раскинулось в живописных местах в пяти километрах от Полтавы. Детство было коротким, В семье детей было четверо. Отец работал паровозным машинистом. После окончания восьмилетки Иван поступил в Полтавский автодорожный техникум, с 1939 года стал еще учиться и в осоавиахимовском аэроклубе. Домой появлялся только в выходные дни, уставший, но счастливый. Весной 1940 года совершил свой первый самостоятельный полет. Впечатление от него осталось на всю жизнь. И тогда он дал себе твердое слово — стать летчиком, чего бы это ни стоило.

Как-то так получилось, что Ваня никому не сказал дома, что учится в аэроклубе. Но когда он совершил свой первый полет, в городской газете появилась заметка об этом, да еще с фотоснимком. Газету принес домой отец.

Иван сидел ни жив, ни мертв, ждал приговора отца и матери. Прочитав заметку, отец ничего не сказал, а мать пустилась в плач:

— Ты разбиться хочешь? Мало ли других дел на свете Вот окончишь техникум, пойдешь по стопам отца, станешь железнодорожником, не так опасно.

Отец расправил прокуренным пальцем усы, усмехнулся:

— Ты, мать, думаешь, с железнодорожной колеи сковырнуться нельзя? Аварии везде случаются: и на земле, и в воздухе. Кому как повезет. Иной всю жизнь только пешком ходит, а, глядь, шлепнулся на ровном мест да и ногу сломал. Пусть выбирает профессию, которая по душе. Авиация теперь дело почетное и нужное, А что касается — упасть или не упасть, так упасть и с крыш можно. Пусть учится лучше — и летать будет лучше...

Долго в тот вечер обрадованный Иван просидел родителями, взахлеб рассказывая об устройстве самолетов, о том, как удается такой махине летать, как нужна сейчас авиация для защиты Родины.

То было тревожное время. Вот-вот могла разразиться война, и страна под руководством Коммунистической партии напрягала силы, чтобы укрепить оборону, повысить мощь своих Вооруженных Сил, в том числе и авиации. Большую работу проводил Осоавиахим. С 1930 по 1941 год аэроклубы Общества подготовили 121 тысячу летчиков, 122 тысячи парашютистов, 27 тысяч планеристов. Из осоавиахимовских аэроклубов и летных школ вышли такие замечательные советские летчики, прославившиеся в годы Великой Отечественной войны, как трижды Герои Советского Союза И. Кожедуб, А. Пок-рышкин, дважды Герои Советского Союза А. Алелюхин, П. Головачев, Д. Глинка, Е. Кунгурцев, В. Лавриненков, А. Молодчий, П. Покрышев, Б. Сафонов, П. Таран, Герои Советского Союза А. Горовец, Б. Ковзан, А. Маресьев, М. Раскова, В. Талалихин, И. Труд, М. Чечнева и многие другие.

Попасть в авиацию в те годы было страстной мечтой практически каждого юноши. В городах и селах создавались авиамодельные, планерные и парашютные кружки. Парки культуры и отдыха чуть ли не в каждом городе имели свою парашютную вышку. С самого начала шефства Ленинского комсомола над ВВС характерным явилась тесная связь комсомольских организаций с авиационными соединениями и частями. Но не только комплектованием достойной молодежью авиационных училищ и аэроклубов занимался комсомол. Комсомол проявил огромную заботу и о материально-технической базе ВВС, развернул сбор средств на строительство самолетов, принял участие в реконструкции действующих и возведении новых авиационных заводов, в проведении для них организованных наборов рабочей силы. Многие комсомольские организации активно участвовали в строительстве и благоустройстве авиационных городков, вели настойчивую и успешную пропаганду авиационных технических знаний среди молодежи.

За годы первых пятилеток страна волею партии, героическим трудом народа превратилась в мощную авиационную державу. Советские летчики, воспитанные партией, комсомолом, на машинах отечественного производства уверенно покоряли пятый океан, штурмовали европейские и мировые рекорды высоты, продолжительности, грузоподъемности и скорости полета, отважно сражались с противником в небе республиканской Испании, над Халхин-Голом.

В Военно-Воздушных Силах возникли свои боевые традиции, которые наложили заметный отпечаток на жизнь, быт и учебно-боевую деятельность авиаторов, окружив их ореолом романтичности и славы. Это и понятно. По своей структуре и организации летный труд специфичен и сложен. Он требует от членов экипажей глубокой и основательной специальной подготовки, прочной физической, морально-политической и психологической закалки. Такие качества, как смелость и находчивость, стойкость и выдержка, настойчивость в достижении поставленной цели и умение при необходимости пойти на риск, военная смекалка и творческое дерзание, ответственность за успешное выполнение задания и благополучный исход полета, дружба и войсковое товарищество, стали профессионально необходимыми. Без них воздушный боец просто немыслим. Именно поэтому, начиная с училища, авиаторам постоянно и целенаправленно прививают эти качества, используя для этого эффективные формы и методы обучения и воспитания.

Всем этим уже, как говорится, жил и дышал Иван Жученко, никакой другой профессии, кроме летной, для него просто не существовало. Его убежденность и восторг передались в какой-то степени и матери. Она благословила сына в летчики.

В июле 1940 года после окончания аэроклуба поехал Иван Жученко в Чугуевское военное авиационное училище летчиков. Мать дома опять всплакнула. Но это уж так, для порядка. А отец, Яков Петрович, пришел с работы к поезду, чтобы попрощаться.

Оставил Ваня отчий дом, когда не исполнилось ему еще и 18 лет. Попали они, выпускники Полтавского аэроклуба, в Чугуев в страдную пору. В училище шли самостоятельные вылеты курсантов на новейших самолетах. Летали на И-16. И тут впервые увидел Иван, как погиб человек. Самолет попал в штопор, выйти из него курсант не сумел — и разбился. Эта смерть напугала многих новичков. Ведь не одного Ивана Жученко отговаривала мать от поступления в авиационное училище. И вот теперь, когда молодой парень погиб на их глазах, кое-кто спохватился: а ведь и права была мать — можно разбиться. Нашлись и такие, что возвратились домой. Но Иван Жученко остался, решив твердо стать летчиком-истребителем.

Началась учеба, было нелегко. Летать учились на И-16. Как известно, самолеты И-16, И-15 бис и И-153, созданные под руководством конструктора И. И. Поликарпова, составляли в 30-е годы основу нашей истребительной авиации. И-16 был разработан в 1933 году и являлся к тому времени выдающимся образцом советской конструкторской школы. В ходе серийного строительства, длившегося до 1941 года, он продолжал модернизироваться и улучшаться. Всего было построено около 7 тысяч машин. В боях самолет применялся по 1943 год. Поистине это боевой долгожитель. Первым в воздухе его опробовал сам В. П. Чкалов. В целом по своим техническим данным И-16 превосходил зарубежные образцы тех лет, однако в ходе боев в Испании и на Халхин-Голе выяснилось, что он уступает в скорости немецкому Ме-109Е. Перед войной начали выпускаться другие, более скоростные истребители Як-1, ЛаГГ-3, МиГ-1 и МиГ-3, но И-16 еще долго оставался в строю. Большинство летчиков, удостоенных в первые месяцы войны звания Героя Советского Союза, воевали на И-16. 29-й иап, первый в ВВС ставший гвардейским, воевал исключительно на этих машинах. Однако летчики средней квалификации сначала сетовали на сложность пилотирования машины, ее довольно высокую посадочную скорость. Впоследствии же, когда осваивали самолет, он оставался их самой любимой машиной. Таким он стал и для Ивана.

Каждый полет для него был словно праздник. Ждал их с нетерпением. Летать он любил, может быть, поэтому и полеты давались ему без особого труда. Не был еще закончен курс обучения, как началась война. К сентябрю сдал госэкзамены. Но к этому времени училище эвакуировалось в Казахстан. Его выпускникам пришлось идти пешком от Чугуева до Калача. Это было тяжелое время. Недоучившиеся летчики рвались на фронт. Однако на новом месте пришлось переучиваться на новые самолеты ЛаГГ-3.

В первые же дни произошел с Иваном печальный случай, едва не стоивший ему жизни.

Однажды при заходе на посадку Иван, выпуская шасси и закрылки, вдруг ощутил на лице горячие капли. Очень удивился: что бы это значило? И в этот момент гидросмесь фонтаном ударила ему в лицо. «Систему прорвало», — догадался Иван. Он почти ничего не видел — залило глаза. Кое-как уклоняясь от бьющей струн, Иван, зная, что он находится всего в нескольких десятках метров от земли, вслепую, действуя наугад и повинуясь какому-то особому чувству, начал переводить самолет в режим набора высоты. Самолет, задрав нос, пошел вверх. Так прошло некоторое время, за которое, на его счастье, успела вытечь через пробоину вся гидросмесь. Но до спасения было еще далеко. Предстояло сложное, далеко не безопасное приземление. Молодой летчик не потерял самообладания. Он сумел и на поврежденной машине благополучно приземлиться. Только покинув кабину, он осознал, что находился на вершок от гибели. Как ни странно, Иван отнесся к этому не только спокойно, а с каким-то вдруг появившимся чувством собственного превосходства над судьбой. Он понял, что стоит не растеряться — из любых, самых тяжелых положений можно найти выход.

В мае 1942 года Иван Жученко с товарищами по училищу прибыл на Карельский фронт. Послужив в запасном авиаполку, 10 июля 1942 года он вместе с летчиками Никитиным, Павлюковым, Юркевичем прибыл на аэродром Мурмаши в 20-й гвардейский истребительный авиационный полк в 1-ю эскадрилью к Ивану Дмитриевичу Гайдаенко. Когда садились, над ними шел воздушный бой. Горели машины на аэродроме, гремели пушки, трещали пулеметы, сыпались осколки от зенитных снарядов А в небе кружился буквально рой самолетов. И Жученко с волнением подумал: «Горячие деньки у ребят. Как разобраться в этой «каше»? Смогу ли я?»

Вопреки собственным опасениям, он быстро встал строй боевых летчиков. А вскоре его перевели в эскадрилью «Комсомолец Заполярья». Его взял к себе ведомым Михаил Бычков.

А впереди летчиков ждало еще немало суровых испытаний.

Вряд ли кто из фронтовых авиаторов не помнит и сегодня все свои вылеты, все свои скоротечные воздушные бои, как будто бы похожие друг на друга и в то же время такие разные, потому что за каждым из них стояло одно: жизнь или смерть. Атаковать противника, ошеломить его дерзостью, создать непривычную для него обстановку, поймать в перекрестье прицела и обязательно сбить — вот неписаные, но святые правила каждого летчика-истребителя.

Ранее уже упоминалось о том, что Алексей Хлобыстов за короткий промежуток времени совершил три тарана, стремясь преградить путь врагу. Об этом говорись и в приводившихся воспоминаниях Героя Советского Союза морского летчика С. Курзенкова, находившегося вместе с Хлобыстовым в морском госпитале. Теперь пришло время рассказать, как же сложился тот бой, в котором наш летчик совершил третий таран, в котором был ранен и попал после этого в морской госпиталь.

Сигнал боевой тревоги, даже когда его ждешь, всегда несколько неожидан.

Летчики эскадрильи «Комсомолец Заполярья» бросаются к своим машинам. Информация о противнике была короткой и стереотипной; группа вражеских бомбардировщиков направлялась к Мурманску. На пути к городу фашисты не раз получали отпор. Поэтому они действовали осторожнее, хитрили, изменяли тактику. На объект атаки обычно фашистские самолеты шли несколькими группами. Сначала небольшая группа «юнкерсов», за ними истребители, затем основная масса бомбардировщиков, которой предписывалось нанести сильный удар. Расчитывали на то, что наши истребители завязнут в бою истребителями прикрытия и небольшой, идущей впереди, группой «юнкерсов», а тем временем основная лавина бомбардировщиков без помехи освободит над целью свои бомболюки. Наши летчики давно уж разгадали нехитрую тактику противника, противопоставив ей свою: сбить головные машины, ударить с выгодной позиции по истребителям противника, внести в его ряды сумятицу. Хлобыстов воевал именно так; дерзко и расчетливо. Увидев вражеские самолеты, он решил сперва рассеять сопровождавшие истребители, а потом ударить по головному бомбардировщику в основной группе.

— Атакую ведущего! — привычно прозвучала в наушниках у Крымского и Семенькова его команда. Они увидели, как Алексей повел свой истребитель навстречу врагу.

Дерзкой атакой Хлобыстов с ходу сбил вражеский самолет. Воодушевленные его примером, по одному фашисту сразили и товарищи Хлобыстова. «Неплохо для начала», — подумал Алексей и, ободренный удачей, снова ринулся в атаку. В этот момент краем глаза заметил, как фашистский истребитель заходит ему в хвост. Быстро заложил вираж, но пулеметная очередь прошила кабину, пуля обожгла бровь. Кровь стала заливать глаз. Но боли не чувствовалось. «Ничего, цел, можно драться», — решил Хлобыстов и ринулся вверх, выбирая новую цель» Она не заставила себя ждать. Гитлеровцы, оправившиеся от первого удара, теперь пытались наверстать упущенное, используя свое численное превосходство. Они навалились на Крымского. Один вражеский истребитель атаковал его в лоб, другой заходил с хвоста, чтобы ударить с более выгодной позиции. Атакованный с двух сторон, Крымский палил по фашисту с большой дистанции и безрезультатно. Хлобыстов, не раздумывая, бросился на выручку товарищу. Он атаковал врага с близкой дистанции, но позиция была не выгодна, и фашист ушел невредимым. Зато и Крымский остался цел. А гитлеровцы продолжали наседать. Один наш самолет, задымив, пошел к земле. Кончались боеприпасы. «Пора уходить, — под мал Алексей и только тут почувствовал, что ранен. В горячке боя не заметил. — Этого еще не хватало». Попробовал на боль не обращать внимания, но нога и рука почти не слушались. Хлобыстов хорошо понимал, что пилотировать машину в такой ситуации весьма сложи Да и сумеет ли он ее посадить? И Алексей принял решение покинуть самолет. Он с трудом открыл замок привязных ремней, сбросил аварийным способом фонарь закрывавший кабину.

Неподалеку промелькнул фашистский самолет. За стеклом кабины — ухмыляющееся лицо противника. Враг явно почувствовал, что советский самолет плохо управляем, и решил добить его. Он развернулся для атаки.

Горечь обиды сжигала Хлобыстова. Ему нечем было ответить врагу. Никогда еще не покидал поле боя таким образом. Фашистский истребитель приближался. Сейчас он откроет огонь. И тут Хлобыстов вспомнил, что у него осталось еще одно испытанное и проверенное средство борьбы — таран. Правда, тогда позиция была более выгодна. А теперь — положение безвыходное. Не подставлять же противнику себя под расстрел. И Алексей напряг последние силы, довернул свою машину так, чтобы консолью крыла ударить гитлеровца. Наши пилоты и наблюдающие за этим боем с земли видели, как краснозвездный истребитель словно врезался в «мессершмитт», и в следующее же мгновение две горящие машины, перевернувшись, пошли к земле.

Удар оказался таким сильным, что Хлобыстов потерял сознание. Его выбросило из кабины, и он падал, не раскрывая парашюта. Занимающие здесь оборону морские пехотинцы видели и воздушный бой, и таранный удар и сейчас, ничем не в силах помочь, с сожалением говорили, что летчик, видимо, убит, иначе он раскрыл бы парашют. И вдруг раздался радостный крик:.

— Глядите! Глядите! Парашют! Он жив! Он раскрыл парашют! — и моряки дружно бросились к месту предполагаемого приземления летчика.

Что же произошло? За какие-то секунды, оставшиеся до удара о землю, Хлобыстов очнулся. Сразу понял, что падает. Величайшим напряжением воли заставил себя рвануть вытяжное кольцо парашюта, и, когда над головой хлопнул купол, Алексей упал в мшистое болото. Оно смягчило удар, но все же Хлобыстов вновь потерял сознание. Подбежавшие пехотинцы бережно положили его на шинель. Очнувшись и открыв глаза, Алексей увидел «клонившееся над ним молодое обветренное лицо с голубыми глазами и разлетистыми русыми бровями. И еще он увидел тельняшку.

— Свои? — тихо спросил он.

— Свои, свои, — ответили ему. — Кто же еще. Морские пехотинцы.

— А я вот, братки, сплоховал, — он попытался приподняться, но, застонав от боли, снова опустился на землю.

— Лежи, лежи. Видели мы, как сплоховал; четыре фрица в землю врезались.

Подошел командир и успокоил:

— Уже звонили с аэродрома. Сейчас за вами подойдет транспорт.

Гвардии лейтенант Крымский, вернувшись на свой аэродром, чувствовал себя виноватым. Такого командира Я не уберег! Он доложил командиру полка, что самолет Хлобыстова сбит.

— Я сам видел, как они столкнулись, — взволнованно говорил он, — и оба врезались в землю.

— Санитарный самолет, — распорядился командир полка гвардии подполковник Маслов. — Немедленно к месту приземления. Возможно, Хлобыстов жив.

К счастью, так оно и оказалось. Правда, и ранение, и падение дешево не обошлись. Алексея уложили в морской госпиталь. Здесь он уже в июне 1942 года узнал, что ему присвоено звание Героя Советского Союза. Товарищи принесли в госпиталь газету с Указом Президиума Верховного Совета СССР, и главный врач по такому поводу разрешил внеочередное посещение. Тем более что дела Алексея уже шли на поправку. Вскоре он снова был в строю.

Северная весна переменчива. В марте солнце уже довольно высоко поднимается над горизонтом, но греет еще слабо. В редкие дни можно увидеть подтаявший снег и капель. Зато холодный ветер частенько гонит над сопками низкие серые тучи, сыплет снег, и дает себя знать мороз. Иногда поднимается такая метель, что и носа из землянки не высунешь.

Однако увеличение светлого времени суток сразу же сказывалось на ритме боевой работы. Фашистские самолеты стали чаще появляться над аэродромом. Следовательно, чаще стали подниматься в воздух по тревоге и наши истребители. В одну из таких тревог в воздух поднялись Жариков, Фоменко, Бычков, Жученко. Группу истребителей Ме-109 они заметили еще издали. Постарались набрать высоту, чтобы сверху обрушиться на противника, но гитлеровцы, используя численное преимущество, применили свою излюбленную тактику: разделились на две группы, и пока одна завязала бой с нашими истребителями, вторая, пытаясь выбрать удачный момент, напала на выходящие из виража «миги».

Только дружная, стремительная атака могла сорвать план гитлеровских асов.

— Атакуем с ходу, — передал Жариков. — Беру на себя ведущего.

Атака удалась. Бычков ударил по ведомому. Фоменко и Жученко связали боем остальные Ме-109. Строй вражеских самолетов нарушился, выполнить свой замысел они не могли. Теперь надо не допустить согласованной атаки обеих групп вражеских истребителей. И Жариков, развернувшись, перехватил на вираже Ме-109, поймал его в перекрестье прицела. Дал короткую очередь. Правда, фашист уцелел, но круто отвернул и вышел из боя. Может быть, подбит самолет или ранен летчик? Понаблюдать бы за ним, да не до того сейчас. В атаку пошла вторая группа истребителей противника. Два из них одновременно набрасываются на Фоменко. Как ни увертывался он, как ни отбивался огнем, одному из фашистов удалось зайти нашему истребителю в хвост и подбить его. Жариков видел, как его самолет, дымя, пошел вниз. К сожалению, прийти на помощь товарищу ни он, ни Бычков не имели никакой возможности, потому что сами оказались в критическом положении: были связаны боем с четырьмя истребителями противника. Пока Жариков атаковал одного из них, второй зашел сзади и успел выпустить короткую пулеметную очередь. Жариков на вираже оглянулся на него, но заметил лишь, как фашист перевернулся на крыло и косо пошел к земле. Это Бычков, придя на выручку командиру группы, стремительно напал на вражеский истребитель и сбил его. Три другие «мессера» отвалили в сторону и пошли на свой аэродром. Остальные тоже скрылись из виду. Жариков дал команду возвращаться домой. Пока летели, он все думал о только что проведенном бое. Один самолет потеряли и один сбили. Вроде поровну. Но тут же делал поправку. Вражеских самолетов было почти вдвое дольше. Если бы такое соотношение сил сложилось у гитлеровцев, они вряд ли приняли бой.

Иван Жученко уже не раз вылетал в паре с Михаилом Бычковым и ни разу не пожалел, что дал согласие быть у него ведомым.

Бычков, хотя сам не так давно ходил в учениках у Хлобыстова и Громова, стал опытным истребителем. Решения в воздухе принимал неожиданные и смелые, старался ошеломить противника или, прибегнув к хитрости, атаковать внезапно, когда враг этого не ждет. К тому же он прекрасно знал, что значит для молодого летчики внимание более опытного товарища, его помощь и поддержка. Поэтому после полета он охотно объяснял Ивану, почему принял при встрече с противником то или иное решение, в чем состоял замысел боя и что требовалось от ведомого. Иван Жученко жадно впитывал эту науку. Жили они очень дружно, в одной землянке и помимо официальных разборов полетов частенько беседовали, что говорится, по душам. И примеры из боевой практики, о которых рассказывал при случае Бычков были хорошим подспорьем повседневным тренировочным полетам. В них концентрировался боевой опыт за длительный период, само время отсеивало второстепенные эпизоды, оставляя в памяти только значительное, полезное на будущее. Полеты с Бычковым — это целая школа. Но по-настоящему Иван Жученко поверил в свои силы и понял, что кое-чему научился, когда впервые вы играл трудный воздушный бой и самостоятельно сбил свой первый Ме-109. А дело было так. Накануне фашистские бомбардировщики произвели налет на Туломскую ГЭС. Наши истребители отогнали гитлеровцев, и один подбитый Ю-88 сел на лед озера Пяйве-Явр.

— Завтра жди серьезной заварухи, — сказал Михаил Бычков, когда они поздним вечером укладывались спать.

— Что так? — поинтересовался Жученко.

— Фашисты, конечно, захотят эвакуировать экипаж подбитого самолета. Легче всего это сделать с воздуха. А мы тоже не будем зевать.

— Резонно.

— Так что к утру надо быть в полной готовности.

Предположение Михаила оправдалось. С рассветов гитлеровцы снарядили на озеро легкий транспортный самолет, который под прикрытием истребителей сделай попытку эвакуировать экипаж подбитого накануне бомбардировщика и сжечь сам самолет. 1 С аэродрома Мурмаши, чтобы помешать этому, поднялись советские истребители. Над озером Пяйве-Явр разгорелся жаркий воздушный бой. Бычков с ходу пошел в атаку на Ме-109. Тот увернулся и, в свою очередь, попытался атаковать Бычкова. Но Бычков предполагал, что именно так может случиться и, сделав крутой вираж, сам вновь оказался в выгодном положении. Завязался бой, так называемая «карусель», когда силы и мастерство участников схватки как бы уравнены и трудно выйти победителем. Но ситуация резко изменилась, когда в хвост самолету Бычкова стал заходить второй Ме-109. Фашист надеялся, что, увлеченный погоней за истребителем, наш летчик не заметит угрозы и его легко можно сбить. Вот тут-то и подоспел Жученко. Он хорошо видел район боя. И, едва второй Ме-109 появился в хвосте самолета Бычкова, ринулся на врага. Цель была выбрана точно. Фашист, заметив самолет Жученко, попытался увернуться, но Иван упредил его и поразил меткой очередью. Он видел, как враг падал, переворачиваясь с крыла на крыло, и радовался своей первой победе.

На аэродроме после посадки Михаил Бычков подошел к Жученко и крепко пожал ему руку.

— Поздравляю, — коротко сказал он. — Действовал смело и решительно, а главное — грамотно. Теперь, надеюсь, дело пойдет.

До конца боевых действий на Севере Иван Жученко свершил более 150 боевых вылетов, сбил лично и в группе 11 самолетов противника. Последний вражеский самолет он сбил 30 июля 1944 года, будучи гвардии старшим лейтенантом, командиром звена.

Начальство не оставляло эскадрилью без своего внимания. Однажды на аэродром Мурмаши прибыл командующий войсками Карельского фронта генерал-полковник В. А. Фролов. Шел 1943 год, близились решающие события Великой Отечественной войны — изгнание захватчиков из пределов Советского Союза, и командующий шил проверить, насколько готовы к этому вверенные у части. В тот же день в сопровождении командующего и воздушной армией он посетил 20-й гвардейский истребительный авиационный полк. Все понравилось здесь командующему: хорошо устроенные жизнь и быт летного става, его настроение, боевая готовность.

Командир полка гвардии майор Михаил Васильевич Семянистый, докладывая о боеготовности личного состава и материальной части, первой назвал эскадрилью «Комсомолец Заполярья». Командующий и ранее был наслышан о ней. Не раз заходил разговор о летчиках этой эскадрильи с членом Военного совета 14-й армии первым секретарем Мурманского обкома партии М. Старостиным, который сам часто бывал в Мурмашах, вручал ордена героям воздушных боев.

Шагая с группой офицеров по летному полю аэродрома, командующий спросил:

— А кто сейчас командует эскадрильей?

— По-прежнему, гвардии майор Громов, товарищ командующий, — ответил Семянистый. — Отличный летчик и требовательный командир. Он у нас в полку лучший воспитатель молодых летчиков.

— Хотелось бы его повидать.

Громов, хотя и удивился появлению столь высокого начальства, но не растерялся, коротко, толково доложил о состоянии дел в эскадрилье, о ее боевой работе, сбитых вражеских самолетах. Командующий особо поинтересовался, как идет становление молодых летчиков, прибывающих в эскадрилью из училищ, как налажены жизнь и быт личного состава, в том числе техников и авиационных механиков.

— Молодые есть, — ответил Георгий Васильевич. — Но в условиях активных боевых действий они быстро набираются опыта. А наши испытанные пилоты помогают им овладевать мастерством. Традиции полка и эскадрильи поддерживаем. Материальная часть — хорошая.

Новые самолеты поступают сейчас в достаточном количестве. Техники и авиамеханики тоже люди опытные. Правда, им достается. Работают иногда сутками напролет. Но еще не было отказов приборов и оружия в воздухе.

— Оружейниками девушки служат?

— Да. Им, конечно, очень тяжело. Но держатся. Не ропщут. А что касается качества работы, то девчата очень аккуратны и точны.

Фролов объявил благодарность личному составу полка за успехи в боевой работе, дал ряд указаний по совершенствованию летной подготовки, улучшению быта летчиков и техников.

— Скоро решительно погоним врага с родной земли, — добавил он. — Так что понадобятся все ваши силы, все ваше искусство и мужество.

А вскоре действительно начались интенсивные бои — и воздухе и на земле. Эскадрилья воевала успешно, число сбитых вражеских самолетов неуклонно росло.

Это время запомнилось отчаянными воздушными схватками. Все чаще приходилось вылетать на прикрытие своих бомбардировщиков и штурмовиков, на разведку и фотографирование переднего края обороны противника. Эти задания командования выполнялись с особым старанием, риском и отвагой.

18 сентября 1943 года гвардии младший лейтенант Владимир Бакулин и гвардии младший лейтенант Анатолий Паков вылетели на разведку дорог на территорий противника и фотографирование аэродрома Луостари. Разведка шла успешно. Заметили движение на дороге.

Погода была отличная, видимость хорошая, и летчики надеялись доставить важные разведывательные сведения. Только приготовились к работе, как на высоте пяти тысяч метров Бакулин заметил восемь вражеских истребителей Ме-109. Фашисты тоже увидели наши самолеты и, надеясь на явное превосходство в силах, без промедления пошли в атаку. К Бакулину, он был ведущим, с задней полусферы быстро приближались два «мессершмитта». Но Бакулин не сробел. Сделав боевой разворот, сам ринулся в лобовую атаку. Хотя расстояние и было далековато, он ударил по противнику тремя очередями. Успел заметить, что один из нападавших на него Ме-109 опрокинулся на крыло, заштопорил.

Наблюдать за ним времени не было. Уже четыре немецких истребителя попарно, с разных сторон, пошли в атаку на наших разведчиков. В какой-то момент ведомый гвардии младший лейтенант Паков не успел отвернуть, и струи пуль прошили его самолет. Со снижением он пошел в сторону линии фронта.

Ьакулин остался один. Ох и крутился же он, увертываясь от ударов, сам нападал и бил по врагу из пулеметов. Уже не первый раз сразу несколько вражеских самолетов бросалось на него. Но помощи ждать неоткуда. Поэтому он продолжал вести бой, делая крутые виражи, уходя из-под ударов противника и нанося ответные удары. Главное, думал он, не дать врагу зайти в хвост самолета. Лобовую же атаку он отбить сумеет. Он чувствовал, что самолет его изрешечен пулями, уже плоховато слушается рулей. Видно, приближается развязка. На какой-то миг атаки противника ослабели. Видимо, фашисты решили, что добить измотанного непрерывными атакам! летчика уже не составит большого труда. Но имение этот миг и использовал Бакулин. Сделав крутой вирах он зашел только что атаковавшему его гитлеровцу хвост и выпустил по нему две пулеметные очереди. Фашист кувыркнулся, задымил и, теряя высоту, потянул сопкам.

Появилась облачность, и Бакулин тотчас же этим воспользовался. Он ушел за облака и сделал несколько виражей. Попытался связаться со своим аэродромом, но радиостанция оказалась разбитой. Повреждено и рулевое управление. Он еще не знал, что у самолета срезам консоль, нет одного элерона. Но машина все же слушалась его, это сейчас главное. Надо дотянуть до своих спасти фотоснимки, передать данные разведки. Несколько раз Бакулин выскакивал из облачности, но, заметив поджидавшие его вражеские истребители, опять прятался в нее, А что если, используя облачность, взять курс на свой аэродром? Так и сделал. Вот и Мурмаши. Но когда уже подлетал, заметил внизу разрывы бомб. В воздухе шел бой. В такой обстановке на поврежденной машине не сядешь. И Бакулин повернул на запасной аэродром. Как на беду, и здесь ему не повезло. На высоте 300–400 метров он был атакован четырьмя вражескими истребителями. Отбивался, как мог. Но вперед высверкнула вражеская очередь. Мотор задымил и остановился. Самолет стал терять высоту. Бакулин глянул вниз на землю. Стало ясно, придется садиться вне аэродрома. Пока самолет планирует, хорошо выбрать подходящее место для приземления. Внизу мелькали сопки поросшие низкорослыми карликовыми березками. Ни одного ровного места. А земля стремительно приближается. Чуть в стороне — небольшой распадок. Владимир выпустил закрылки. Хоть немного бы снизить скорость.

Летчик делал все, чтобы как можно мягче посадит самолет. И все же удар о землю оказался неожиданным. Самолет сильно качнуло, он накренился на правый бок коснулся земли, тяжело подскакивая на кочках. Летчик инстинктивно старался всеми силами удержать машину, не дать ей перевернуться. Самолет последний раз под прыгнул, так что летчика подбросило на сиденье, хотя крепко привязанного ремнями, и остановился.

Бакулин глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Так он просидел, наверное, с полминуты. Затем заставил себя взбодриться и решительно отстегнул привязные ремни. Встать, однако, ему не удалось. При первой же попытке резкая боль пронзила все тело. «Ранен», — понял Бакулин. Он подождал, пока утихнет боль, и стал подниматься уже осторожно, но боль настигла его в тот момент, когда он уже подтянулся на руках, пытаясь выбраться из кабины. Со стоном опустился обратно в кресло.

Его нашли через несколько часов. Он сильно ослабел от потери крови, но все же сумел доложить о выполнении задания.

— Главное — данные разведки. Надеюсь, фотоаппарат невредим и пленки целы. Видимость была хорошая.

Отснятые фотопленки и карту с пометками тут же отправили в штаб полка. Вскоре оттуда позвонили:

— Поблагодарите гвардии младшего лейтенанта Владимира Бакулина. Снимки он привез отличные. Используем их при очередном налете на фашистский аэродром и Луостари. И сведения о движении на дорогах пригодятся.

Когда Бакулину сообщили об этом разговоре, он сдержанно улыбнулся.

— Старался, снимал из-под облачности. А как с Паковым?

— Ищем. Завтра посылаем еще два самолета.

Случай с Бакулиным потом не раз приводился при разборе полетов как пример образцового выполнения поставленной задачи и упорства при доставке добытых сведений в часть.

На очередной политинформации гвардии капитан И. Жариков призвал летчиков к бдительности, к усилению боевой готовности.

— Есть сведения, — сказал он, — что в ближайшие дни фашисты усилят налеты на Мурманск, попытаются бомбить и наши аэродромы. Гитлер вновь отдал приказ стереть с лица земли Мурманск, вывести из строя порт. Не дает фашистам покоя и наша ГЭС. Разрушить ее — значит парализовать жизнь во всей округе.

23 сентября 1943 года летчиков поднял сигнал боевой тревоги. В воздух взмыли Жариков, Разумов, Громов, Бычков, Кулешов, Ченцов, Алексеев, Шилков, Михайловский. Задача: прикрытие Туломской ГЭС и своего базирования. Вскоре заметили восемь немецких бомбардировщиков в сопровождении пятнадцати истребителе которые, прикрывая бомбовозы, немедленно пошли атаку. Бой завязался на высоте 1500 метров над районе Мурмаши — Шонгуй и проходил со снижением до бреющего полета. Первая атака вражеских истребителей, которую враг возлагал большие надежды, была успешно отражена. Громов, сманеврировав, набрал высоту сверху атаковал противника. Товарищи его поддержка Каждый выбрал себе цель и атаковал ее. Вели огонь коротких дистанций, заставляя противника резко маневрировать, что расстраивало его боевой порядок. Теперь фашистские летчики не решались уже нападать в группой. Они утратили между собой связь и действовали каждый на свой страх и риск. Но именно в этот критический момент подошла еще группа Ме-109 и вступила в бой. Обстановка значительно усложнилась. Важно было не допустить согласованной атаки вражеских истребителей и самим упорно атаковать. Учитывая это, Громов приказал Жарикову и Бычкову сковать боем подошедших Ме-109Ф, сорвать их замысел.

— За мной, в атаку! — передал капитан Жариков с ему ведомому. — Прикрой.

Тут же в направлении фашистского истребителя полоснула пулеметная очередь. Но он сумел сманеврировать, уклониться от огня, развернулся и снова ринулся в атаку. Тут-то и настиг его Жариков, вышедший из виража. Ме-109Ф задымил и, оставляя за собой длинный черный шлейф, пошел к земле. Вскоре на месте его падения вырос взрыв, блеснуло пламя.

Лейтенант Бычков отбивался сразу от двух «мессров». Закладывал виражи, уходил вверх, бросался вверх, почти прижимаясь к земле. Вражеские истребители, словно привязанные, неотступно следовали за ним. И туго бы ему пришлось, если бы не Михайлов, выбивший Ме-109Ф из-под хвоста его самолета. Удирая, гитлеровец пытался проскочить мимо заканчивавшего вираж Бычкова. Но не тут-то было. Бычков немедленно поймал его в перекрестье прицела и короткой очередью сбил. Кто-то из ребят ухитрился подбить один из головных бомбардировщиков, и тот полого, оставляя длинный шлейф дыма пошел книзу. Строй бомбардировщиков рассыпался, они повернули назад. Вражеские истребители тоже с ли один за другим выходить из боя и брать курс на запад. Громов, посчитав задачу выполненной, повернул на свой аэродром. Несмотря на численное превосходство вpaгa, бой был довольно легким и без потерь. После приземления техники нашли лишь повреждения от пулеметно-пушечного огня на четырех самолетах.

— Проучили «мессеров», — сказал при разборе боевого вылета майор Громов. — Я думаю, долго они будут сидеть смирно.

Прогноз этот, однако, не оправдался. Очередную тревогу объявили на следующее утро. Большая группа вражеских самолетов снова приближалась к Туломской ГЭС. В воздух подняли три группы истребителей под общим командованием гвардии майора Громова. Первую группу возглавил гвардии капитан И. Жариков. В нее вошли Разумов, Бычков, Жученко. Вторая группа — во главе с Кулешовым. И вместе с ним Михайловский, Михайлов, Ченцов. Третьей группой руководил Завьялов. Ее составили Гуслистов, Петров, Иванцов, Никитин. С земли за ходом сражения наблюдал командир полка гвардии подполковник М. Семянистый, передававший команды по радио.

Замысел гитлеровцев состоял в том, чтобы связать силы наших истребителей и тем самым расчистить путь своим бомбардировщикам, которые должны были ударить по ГЭС и аэродрому. Враг, видимо, рассчитывал, что после прошедшего накануне боя наши авиаторы ослабят бдительность.

Но ставка на внезапность противнику не удалась, благодаря своевременной информации по радио с командного пункта полка:

— Высота две тысячи пятьсот метров. Правее — группа истребителей противника.

— Вижу, — ответил Громов. — Атакуем!

Громов насчитал пятнадцать Ме-109Ф. «Значит, силы мерно равны, — подумал он. — Теперь все будет зависеть от смелости и мастерства летчиков». Бой начался стремительно, на встречных курсах. Когда перед первой атакой Жариков посмотрел на часы, было 9.35. Последний боевой разворот он сделал в 10.31. длился всего 56 минут, но что это были за минуты! Громов первым пошел в атаку и с ходу вогнал в землю один «мессер». Когда заканчивал боевой маневр, заметил, как задымил и рухнул вниз еще один вражеский истребитель, который, судя по всему, был сбит его ведомым.

Жариков, выбрав цель, упорно старался захватить в перекрестье прицела. Фашист увертывался, сам пытался зайти сверху или сбоку.

— Бычков, прикрой, — скомандовал Жариков и с боевого разворота, поймав, наконец, фашиста в прицел полоснул по нему длинной очередью. Вражеский истребитель клюнул носом и стал заваливаться на крыло. «Этот готов», — отметил про себя Жариков. Тут же он увидел как и второй вражеский самолет, объятый пламенев косо пошел вниз, оставляя за собой шлейф дыма. Понял — это Михаил Бычков, воспользовавшись замешательством противника, сбил еще один Ме-109Ф. За к короткий бой они сумели уничтожить четыре вражеских самолета. Удача? Везение? Конечно, на войне и их нельзя сбрасывать со счетов, но главное — мастерство, смелость, отличное владение техникой.

— Двадцать второй! — послышался в наушниках голос командира полка. Двадцать второй — это был позывной номер Георгия Громова. — С запада приближается пятнадцать «мессеров». Высота две тысячи метров. Будь внимателен. За ними идут бомберы.

— Вижу, — отозвался Громов. — Сейчас встретим.

Он подал команду всем экипажам выходить из боя для удара по новой группе противника. Положение хоть и осложнилось, но наши ребята не дрогнули. Громов сумел в динамике боя скорректировать действия ведомых им групп.

Одна из атак гвардии младшего лейтенанта Разумов увенчалась успехом. Он сбил Ме-109Ф. Но и гитлеровцы ободренные прибытием подкрепления, усилили натиск. Они придерживались своего излюбленного приема — навалившись на один самолет с разных сторон, брали его в «клещи». Атакованный таким образом Жариков едва сумел отбиться. Только вышел из виража, заметил, что гитлеровцы, как коршуны, набросились на другой на самолет. Кинулся на помощь — и не успел. Самолет, про шитый несколькими пушечными очередями, загорелся стал падать. Летчик с парашютом не выпрыгнул. Болью в сердце отозвалась у всех эта смерть. Но в пылу боя Жариков не заметил номер самолета. Кто же это? Запросил Бычкова. Не отзывается. Неужели он погиб. С яростью бросился Жариков снова в атаку.

Он так удачно врезался в боевой порядок подходившей группы гитлеровцев, что сразу расстроил его. Спереди внизу Оказался один из «мессершмиттов». Жариков ринулся вниз, заходя в хвост противнику. То ли фашист его не заметил, сам увлекшись атакой, то ли посчитал, что успеет увернуться, только он допустил Жарикова совсем близко, и Михаил, воспользовавшись этим, выпустил две очереди с короткого расстояния. Помеченная паучьей свастикой, машина вспыхивает и проваливается вниз. Но Жариков увлекся, не сделал маневра и сам оказался под огнем гитлеровца. Пули пронзили кабину — хорошо, что все обошлось. Нет, в воздушном бою нельзя терять осмотрительность — расплата может последовать мгновенно. Хорошо, сейчас помог Ченцов — прошил гитлеровца короткой очередью. С другой стороны ударил Михайлов. Они вдвоем быстро разделались с фашистом: вражеский самолет задымил и стал падать.

Видя, что пробиться здесь невозможно, враг стал разворачиваться и уходить к норвежской границе. Без прикрытия и «юнкерсы» не прошли. Побросали бомбы куда попало и повернули назад. У наших тоже на исходе было горючее и боеприпасы: Громов подал команду возвращаться домой. Итог был неплохой. Но и у нас не обошлось без потерь. Выбыли из строя Бычков и Жученко. Как загорелся самолет Миши Бычкова, видели и с командного пункта. Командир полка приказал ему покинуть самолет с парашютом, но Михаил ничего не ответил на это, и его самолет, оставляя шлейф дыма, по пологой глиссаде пошел в сопки. Вскоре там раздался взрыв. Как погиб Жученко — никто не видел. Разумов говорил, что «мессеры» навалились на него с двух сторон, и наш самолет, прошитый трассирующими очередями, загорелся и со снижением пошел к линии фронта. Сел он или упал этого Разумов не знал.

— Не верится, что Иван погиб, — вздохнул Громов.

— Не верится, что и Миша погиб, — в тон ему вздохнул Жариков. — Что же делать? Война.

— Война-то война, — ответил Георгий Васильевич. — а жалко таких ребят терять. Значит, мы что-то недорабатываем, недостаточно учим людей. Теперь бы полетать паре с Кожедубом или с Покрышкиным, поучиться у их мастерству.

Вскоре позвонили с соседнего аэродрома и сообщи и, что Иван Жученко у них. Сам он ранен, но не тяжело.

— Хорошо, — обрадовались в эскадрилье. — Значит жив Иван. Молодец!

Что же случилось с Жученко? А его тоже, как и Жарикова, подвело чувство успокоенности, как только сбил один «мессершмитт». Расслабился слишком. А тут откуда ни возьмись вывернулись из-за облаков два «месера» и с двух сторон прошили его очередями. Боль пронзила руку и грудь. В кабине запахло дымом. Самолет вошел в штопор, но Жученко, хотя и был ранен, но должал бороться. Неимоверным усилием ему удаломь вывести горящий самолет из штопора. Высота быстро падала. Внизу — сопки. До своего аэродрома не дотянуть. Куда садиться? Вспомнил, поблизости был аэродром, на котором базировались штурмовики. На него летчик и повел машину, удачно приземлил ее на фюзеляж с убранными шасси. Однако выбраться из самолета Иван самостоятельно не мог, так как кабина оказалась деформирована, и он раненой рукой не смог открыть ее изнутри. Ему помог это сделать солдат-стартер. Подбежав, он ногой разбил фонарь кабины и помог Жучен выйти. Едва они успели отскочить от самолета, как взорвался. Ивана отправили в госпиталь, откуда он вскоре выписался и вновь прибыл в родную эскадрилью.

Вот что рассказывал впоследствии об этом бое подполковник запаса И. Жариков:

— Бой был памятный. Фашисты во что бы то ни стало пытались прорваться к гидростанции и разбомбить ее, а перед нами стояла задача тоже во что бы то ни стало помешать им совершить свое черное дело. Мы поднял в воздух тремя группами под общей командой Георгия Васильевича Громова, хотя были здесь летчики и из других эскадрилий, а не только из «Комсомольца Заполярья». Первая схватка прошла очень организованно. Мы в течение всего боя сохранили огневое взаимодействие пар, стремясь держаться ближе друг к другу и оказывать помощь товарищам, попавшим в беду. Мне удалось сразу же сбить одного «мессера», который упал в двухстах метрах от аэродрома. Отдельные обломки самолета впоследствии доставили на КП дивизии.

Маленькая деталь дня. Перед боем эскадрилья «Комсомолец Заполярья» находилась в готовности номер один. Начальник воздушно-стрелковой подготовки дивизии майор Борис Качан пришел на аэродром, сел плоскость моего самолета, держа макет «мессершмитта» в руках. И мы с ним долго тренировались, как лучше прицеливаться при том или ином ракурсе летящего самолета, с каким упреждением открывать огонь по быстролетящей цели. Тут же прикидывали все возможные варианты боя. И вот сигнал к взлету, он застал нас за этим занятием. Качан убрал макет, а я — быстренько в самолет. Взлетаю. Где-то сбоку мельтешат «мессеры». Идем на сближение. И надо же — один вражеский самолет появляется передо мной точь-в-точь в том же ракурсе, как макет в руках Бориса Качана. Не сбить его просто невозможно. За этой нашей схваткой наблюдал с земли и Борис Качан. Я передал по радио: «Один фашист готов!». С КП ответили: «Молодец, Иван!»

Всего в этом бою мы сбили восемь вражеских самолетов. Фашисты так и не пробились ни к Мурмашам, ни к Туломской ГЭС. После боя оказалось, что у моего самолета разбит хвост и поврежден воздушный винт. Из эскадрильи «Комсомолец Заполярья» погиб один Бычков. Из первой и третьей — четверо: Петров, Ченцов и еще двое молодых. Надо отметить, что в нашей эскадрилье летчики были хорошо подготовлены и сбить кого-либо из них было не так-то просто. Вот что об этом же бое вспоминает и другой его участник, летчик И. Разумов:

— Мы взлетели по тревоге для прикрытия Мурмашей и Туломской ГЭС от вражеских бомбардировщиков. Дрались жестоко, ни одного бомбера не пропустили на Мурмаши. Фашисты развернулись и ушли на свою территорию.

Я был ведомым у Жарикова. Нас атаковали сзади четыре «мессера». Я предупредил Жарикова, отвернул, потом снова зашел для атаки и сбил один самолет. Потом началась общая «карусель». Воздушный бой — он быстрый. Тут особенно примериваться да раздумывать некогда.

Не помню точно, но, кажется, французы пустили гулять по свету крылатую фразу, на войне как на войне! Это понятие весьма емкое — все можно под него поде гнать. Но война — это не только бои, дерзкие вылазки тыл врага, воздушные схватки, танковые атаки. Война — это не только смерть, раны, боль, страх и слезы. Война — это и воинский быт, отдых между боями и задорный молодой смех, и танцы под гармонь, и любовь, ремонт техники, и такая, совершенно «домашняя» вещь как стирка... В общем, на войне как на войне...

Это сейчас, спустя сорок с лишним лет после войны, мы не можем представить себе ветеранов иначе, как убеленными сединами людьми. А тогда им было по восемнадцать, двадцать, двадцать пять лет... Крепкие, задорные, веселые парни, а иные и не парни еще, а вчерашние мальчишки, только что со школьной скамье после коротких курсов, И такие были в эскадрилье «Комсомолец Заполярья».

Однако эскадрилья — это не только летчики. В ее личный состав входили техники, оружейники и другой обслуживающий персонал, чуть ли не наполовину состоящий из девушек. У них были поистине золотые руки, неистощимое терпение, завидная стойкость и мужество.

— Вот кому после войны надо ставить памятники, — тихо сказал как-то Громов Жарикову, глядя, как девушки на морозном ветру замерзшими обветренными руками снаряжают к очередному боевому вылету самолеты.

— Да, — поддержал его Жариков, — не их дело война, а воюют же, да еще как. И работают на совесть А жалко девчат. Иной раз и дал бы им какую поблажку да нельзя. Дисциплина для всех одна.

Девушки начали появляться на аэродроме под Мурманском в суровую зиму 1942 года. Первыми прибыли оружейницы Тоня Александрова, Надя Арсеньева, Таня Сиротина, Маша Болотова. Жили девушки дружно, совместно переносили невзгоды, делились маленькими радостями. Все они были примерно одногодки и со схожими биографиями. Одни до войны учились в аэроклубах, мечтали летать или хотя бы работать на аэродроме, другие по комсомольским путевкам учились в школах авиамехаников, а уж оттуда — на фронтовые аэродромы.

Девушки отвечали за подготовку бортового оружия, готовили самолеты к боевым вылетам. Эта была ответственная задача, и девушки выполняли ее отлично, став верными помощниками механиков и техников. В летную погоду летчики делали пять-шесть боевых вылетов в день. Представляете, какая нагрузка ложилась на хрупкие девичьи плечи, да еще в условиях Севера? Но за всю войну не было случая, чтобы пулеметы или пушки отказали по вине оружейницы.

— В нашу обязанность, — вспоминает Антонина Дмитриевна Шамаева (Александрова), — еще входила охрана самолетов в нелетное время, в основном ночью. Даже не помню, было нам тогда страшно или нет? Если взять во внимание, что фашисты почти каждую ночь бомбили Мурманск, вероятно, нам было страшно. Однако мы зорко охраняли аэродром, и ни один человек без пароля не мог пройти. В летнее время нам было легче. А зимой в лютый мороз совсем плохо. Замерзнешь, потом, после смены караула, где-нибудь пригреешься — и так хочется заснуть. Отдохнешь немного — и снова за работу.

А Надежда Андреевна Делаева (Арсеньева), вспоминая пережитое, пишет: «Хочется отметить, что девушки эскадрильи «Комсомолец Заполярья» за три с лишним года в шинелях не утратили своей женственности, не огрубели душой, не было у нас курящих. Все честно выполняли свой долг перед Родиной, выполняли любую работу, куда бы ни послали».

Жили девушки дружно, никогда не унывали, хотя и далеко неодинаковыми были по характеру, темпераменту. Валю Сидорову, например, звали хохотушкой. Она и сама порой говорила, шутя:

— А мне смешинка в рот попала, поэтому и смеюсь.

Всегда веселая, неунывающая, она очень дополняла серьезную, неразговорчивую Машу Болотову. Даже в минуты опасности не поддавалась унынию. Запомнился девушкам такой случай. Они в землянке чистили пулеметы, Не было только Вали. И тут начался жестокий налет на аэродром. Все волнуются. Где же Валя? Что с ней? А она, едва успев добежать до землянки, кубарем скатилась вниз и тут же по двери ударила пулеметная очередь. Девушки обомлели, а Валя заливается, хохочет. Вот, мол, как я ловко улизнула от смерти.

Крепким войсковым товариществом жили люди эскадрильи «Комсомолец Заполярья». А что касается девушек, то многие летчики, естественно, питали к ним и более нежные чувства. Бывало, что дружба постепенно перерастала в любовь. Одни по этому поводу шутили, посмеивались. Другие относились к своим взаимоотношениям серьезно и пронесли любовь через всю жизнь, как, например, Миша Делаев и Надя Арсеньева.

Как-то в один из немногих спокойных вечеров организовали танцы.

Младший лейтенант Михайлов заранее договорился с Валей Сидоровой: танцевать только вместе. Договор, правда, соблюсти не удалось, но все же часто в тот вечер они кружились в паре.

— А ты неплохо танцуешь, — говорила Валя, склоняя голову летчику на грудь. — Я, пожалуй, готова с тобой танцевать всегда, если, конечно, еще устроят танцы.

— Я тоже, — тихо ответил юноша.

Веселый и неунывающий парень, он перед остроумной Валей немного терялся. Все это не укрылось от зоркого глаза девчат, и у себя в землянке они долго шутили:

— Валя, а этот вихрастый младший лейтенант не отходил от тебя. У вас, видать, любовь?

Впервые Валя даже не улыбнулась. Сказала строго:

— Вот еще, выдумывают. Мы просто дружим. Надя Арсеньева весь этот вечер протанцевала тоже с одним партнером младшим лейтенантом Мишей Делаевым. Потом они долго бродили вдвоем по краю аэродрома. Слушая, как девушки подтрунивали над Валей, она вдруг сказала:

— А чего стесняться любви? Если она, конечно, настоящая. Чистая, надежная.

— Ты, конечно, думаешь, что у тебя с Делаевым именно такая любовь? — возразила Маша Болотова.

— А почему бы и нет? Миша — очень серьезный парень. И никаких вольностей не допускает.

— Все они одним мирим мазаны...

Мнения разделились. Надя осталась при своем. А через неделю младший лейтенант Михаил Делаев и сержант Надежда Арсеньева вновь сидели у землянки механиков на сбитой из стволиков низкорослой карельской березы скамейке и задумчиво смотрели на летное поле, где стояли готовые к вылету самолеты. Впрочем, Миша больше смотрел на Надю, а та в это время смущенно опускала голову и ждала, когда он переведет взгляд на самолеты. Улучив момент, Миша взял в свои руки маленькую Надину ладонь, от которой пахло маслом и металлом. Ему вдруг захотелось прижаться к этой огрубевшей ладошке губами, но он подавил в себе это желание и лишь произнес:

— Руки у тебя по сравнению с моими лапищами совсем маленькие.

— Не выдумывай, — с улыбкой ответила Надя. — И не такая уж у тебя большая рука. Обычная. И у меня обычная, девичья.

— Нет, все-таки она очень маленькая, нежная, — говорил Михаил, стараясь подольше подержать Надину руку в своей. — И как только ты справляешься с такой тяжелой работой?

— Как все, — тихо ответила Надя, не отнимая своей руки. — Берем и делаем. Мне-то что. Я еще крепкая. А ты бы посмотрел на Таню Сиротину. Маленькая, изящная, ну, сущая Дюймовочка из сказки. А возьмется пулемет устанавливать, откуда только силы берутся.

Но Мишу меньше всего интересовала Таня Сиротина. Ему бы подольше посидеть с Надей, наглядеться в ее глубокие глаза. И он перевел разговор на другую тему.

— Ты где родилась? Хорошие у вас места?

— Ой! — вспоминает радостно Надя. — Места у нас привольные, хоть кого зачаруют. Калужская область. Леса, луга раздольные. Летом грибов уйма. Зимой на лыжах.

— А мое детство и юность с Москвой связаны. Окончил ФЗУ. Работал на заводе слесарем-сборщиком авиационных приборов. Окончил аэроклуб и в сороковом году поступил в Борисоглебское училище летчиков.

— Многие это училище окончили, — заметила Надя. — Жариков, например, командир нашей эскадрильи.

— Жариков? Но он, наверное, намного раньше. Хотя и я теперь уже старик: двадцать один исполнился.

— Чудак, молодой еще совсем, а ты — старик, — смеялась Надя. — Так считать — и я старуха. Мне тоже двадцать один.

— А как в армию попала? Да еще в летную часть?

Надя вновь перевела свой взгляд на самолеты.

— Все просто, — ответила она. — Война нас породнила. В сорок втором окончила в Кинешме промышленный экономический техникум. Была направлена на Урал. Работала на Пышминском заводе мастером штамповочного цеха. Как видишь, во многих местах побывала. Все, рвались на фронт. Даже девчата. Ну и я в беседе с секретарем Березовского райкома комсомола, когда становилась на учет, попросила: «Если будут набирать девушек на фронт, то тоже пойду». Пятого мая того же года меня уже призвали в армию. Окончила Троицкое училище младших авиаспециалистов. А потом сюда, на Карельский фронт.

— Ты удовлетворена? — вдруг спросил Миша. Надя удивленно посмотрела на него.

— Удовлетворение, Миша, будем искать после войны. В голосе ее послышалась грусть. Она тряхнула головой и нежные русые волосы высыпались из-под пилотки.

— Да ну его, этот разговор. Грусть одна. Расскажи лучше про бои, — решительно попросила она. — А то мы сидим тут на земле, пока вы деретесь с фашистами в воздухе, и ничегошеньки про настоящую войну не знаем.

Делаев вздохнул.

— Ну что рассказывать? Все очень просто. И сложно. Тяжело, конечно. Никогда не знаешь, чем бой кончится. — Он помолчал и решительно добавил: — А насчет того, что вы про войну не знаете, — это ты зря. Вам достается не меньше нашего, хоть непосредственно в боях вы не бываете.

Помолчали.

— А все же, расскажи, — попросила Надя. — Вот ты на днях сбил свой первый самолет. Как это было?

Делаев смотрел на нее, на ее нежное, чуть зардевшееся от смущения лицо и постепенно начал припоминать детали недавнего боя.

В тот день Делаев вылетел в паре с Алексеевым. Сопровождали самолет-разведчик, который вел фотографирование вражеского аэродрома у Луостари. На большой высоте заметили четыре немецких истребителя. Чтобы фашист не помешал фотографированию, сразу пошли в атаку, используя фактор внезапности. Бой начали на виражах, затем перешли на вертикаль. После первой же атаки два вражеских истребителя отвалили в сторону. Возможно, они были повреждены. Однако два других продолжали драться.

И вот тут Делаев, стараясь защитить самолет Алексеева, удачным маневром зашел вражескому истребителю сбоку и нажал на гашетки. «Мессер» задымил и пошел круто к сопкам. Делаев и сам удивился, как легко все получилось. Поэтому сейчас ему и нечего было особенно рассказывать. Да и стеснялся — всего один самолет сбил, а у ребят уже по доброму десятку, вот им, действительно, есть о чем рассказать.

— А тебя тоже могли сбить? — тихо спросила Надя.

— Конечно, могли, — легко согласился Михаил. — Да ты сама видела, когда я сел, сколько на самолете было пушечных и пулевых пробоин.

— Видела, — согласилась Надя. — Я первая тогда подбежала к твоему самолету.

— А почему ты первая? — с какой-то затаенной надеждой и одновременно робостью в голосе спросил Михаил.

Надя молча склонила голову ему на плечо.

— Почему, почему, — прошептала она. — Прямо дурачок какой-то. Сам не догадываешься?

В бою у Делаева сердце билось спокойно, а сейчас вдруг от радости ударило тяжелыми, гулкими толчками. Как хотелось ему сейчас крепко-крепко обнять Надю и целовать ее добрые глаза, обветренные губы и потрескавшиеся руки. Да постеснялся: неподалеку стояли люди. Да, на войне как на войне... И не обойтись без потерь, без тревог за товарищей, за близких, за друзей и любимых. И в эскадрилье, и в полку, следуя неписаной традиции, каждого летчика, не вернувшегося вовремя на аэродром, подолгу ждали. Ждали в штабах, на аэродроме, ждали друзья-летчики, техники и механики. Но особенно терпеливо и упорно ждали девушки.

«У многих летчиков и техников, — вспоминая пережитое, пишет полковник запаса Иван Иванович Разумов, — близкие, знакомые и родные оказались на временно оккупированной территории, а были они все молодые, неженатые, и многие дружили с девушками. Ведь не было более близких людей, чем они. Некоторые дружили открыто, а некоторые симпатизировали друг другу, но в этом не сознавались. И как было приятно знать, что некоторые девушки провожали летчиков на боевые задания и, если были свободны, не уходя с аэродрома, ждал их возвращения, смотрели на запад и считали появившиеся точки самолетов на горизонте. Если все возвращались с задания — вздох облегчения. А если недосчитывали, то с тревогой на сердце и с грустью в глазах ожидала посадки. Кто же не возвратился?»

...Вот так однажды не вернулся Юшинов. Вся групп села, самолеты уже давно на стоянках, возле них суетятся техники и оружейники, а одинокая девичья фигурки пригорюнившись, продолжает стоять у кромки аэродрома. Девушка ждала Юшинова, все знали об этом, никто не решался подойти и сказать, что его сбили в бои. Наконец, подошел Громов, легонько тронул девушку за локоть.

— В бою мы потеряли один самолет. Он не вернете!

Девушка всхлипнула, но промолчала. Громов постоял рядом, вздохнул и отошел. Она все ждала. И лишь когда опустились сумерки, повернулась и тихо побрела к своей землянке.

Вообще в гибель друзей сразу никто не верил. Уж если сам видел точно, тогда другое дело. И сколько случаев было, что ожидание оправдывалось, что считавшийся погибшим возвращался. Молодого летчика Николая Алексеева сбили в неравном бою. Товарищи видели как его самолет, переваливаясь с крыла на крыло, пошел к земле. Но дома, на аэродроме, в его смерть не верили. Девушки дотемна ждали его возвращения. И на другой день с утра забегали в летный домик узнать, и вернулся ли? Все надежды прошли, в штабе готовив приказ о его гибели, а девичьи сердца все не сдавали все ждали. И не напрасно.

Николай Алексеев появился на восьмой день. Обросший, худой, но глаза весело сияли на смуглом лице. Тогда, в бою, поняв, что самолет потерял управление и спасти его не удается, он оставил гибнущую машина выпрыгнул с парашютом. Приземлился в редкий кустарник на краю болота. Поднявшись, первым делом попытался сориентироваться. Это ему удалось, и он пошел на восток, к своим. Долго плутал по болотам, обходил гиблые места. К вечеру почувствовал голод. Поискал карманах, планшете. Ни грамма съестного, вот когда пожалел, что нет с ним бортпайка. В изнеможении опустился на кочку. Пошарил взглядом по высокой траве и вдруг заметил на тоненькой веточке ягоды. Брусника? Торопливо наклонился, бережно собрал, попробовал. Она, брусника. Оползал весь участок на коленях, набрал пригоршню. «Ну что ж, можно считать, что поужинал.»

Теперь он уже не обходил болота, а искал их. Там росла скороспелая клюква. Ни ахти какая еда, а подкрепиться можно. Спал мало. Старался идти, пока были силы. Прямой путь удавалось выдержать далеко не всегда. Но все же он шел, заставляя себя преодолевать километр за километром, отбрасывая усталость, не поддаваясь унынию. «Я же жив, цел и невредим. И меня ждут боевые товарищи.» Радовался, когда слышал над головой шум авиационного мотора. Пытался определить, чей это самолет, с какого аэродрома. Упорство и настойчивость были вознаграждены. Николай добрался до своих. Немного подлечился. Снова поднялся в воздух и полетел на разведку.

...Хмурой осенью 1944 года долго ждали возвращения Михаила Делаева.

Шли завершающие бои по разгрому врага в Заполярье. С аэродрома поднялись истребители, чтобы сопровождать на задание полк штурмовиков. Над целью стояла низкая облачность, били вражеские зенитки. Завязался бой с самолетами противника, но те, не выдержав, быстро скрылись. Выполнив задание, штурмовики и истребители возвратились на свои аэродромы. Не было лишь Делаева.

В дежурном летном домике стояла тягостная тишина. По всем регламентам подсчитали, что Делаев должен быть на месте, горючего на такое время полета у него не хватит. У стартовой радиостанции дежурила Надя Арсеньева. Она особенно волновалась. «Что же случилось? Почему он молчит?» И вновь и вновь запрашивала позывные Делаева. Но Михаил не отвечал. Постепенно домик опустел, все летчики и техники ушли. Остался лишь командир полка подполковник Павел Кутахов. Наконец сказал:

— Арсеньева, свертывайте радиостанцию. Надя не шелохнулась. Она видела, что командир полка остается на месте, и тоже не могла уйти. Через несколько минут Кутахов снова сказал:

— Свертывайте радиостанцию. Все.

Но сам не уходил. На аэродроме уже никого не было видно. Надя волновалась: как быть? А сердце подсказывало: послушай эфир еще немного, подожди. И действительно, сквозь треск и шум в наушниках возник голос Делаева: «Я Семьсот двенадцатый, разрешите посадку?» Лицо Нади вспыхнуло ярким румянцем. От неожиданности она растерялась и, не доложив командиру полка, ответила:

— Я Сто первый, посадку разрешаю.

101-й был позывной Кутахова. Командир полка бегом бросился к радиостанции. Грозит пальцем, а сам смеется:

— Так кто командир полка — я или ты?

Та опомнилась, просит прощения, хотя прекрасно понимает, что в такую минуту ей это уже простили. Комполка присоединился к станции, а Надя напряженно вслушивается в сумеречную тишину. Где же самолет? Ни звука, не слышно шума мотора. Видя ее нетерпение, Кутахов разрешил закончить дежурство. Надя бросилась на аэродром и видит: на посадку с выключенным двигателем заходит самолет Михаила.

Позднее Делаев ей рассказывал:

— Понимаешь, один штурмовик после выполнения задания отстал, видно, потерял ориентировку. Смотрю, он чешет на запад. К врагу же попадет, собьют. Я дважды показывал ему условными сигналами «следуй за мной». Но он продолжал лететь в противоположном направлении. Опять сигналю ему. Наконец, он, кажется, понял меня, повернул. Пришлось довести его до аэродрома, посадить. Только убедившись, что с ним все в порядке, пошел на свой аэродром. Горючее, конечно, кончилось. Едва дотянул.

— Я видела, как ты садился.

— Переволновалась?

— Еще бы. Ты обо мне совсем не думаешь.

— Дума была одна — дотянуть бы.

Поздний вечер. Синие сумерки все гуще и плотнее окутывали землю. Тишина. Улегся, затих шум боевого летного дня. Мирно стоят заботливо прикрытые чехлами грозные машины. У некоторых еще можно заметить техников, этих неутомимых тружеников войны. Но и они уже устали за большой трудовой день. Пора на отдых. Взглянув в последний раз на самолеты, уходят их лекари, расплываются, исчезают в сумерках.

Техники и механики — эти великие труженики фронтовых аэродромов — работали, не зная устали.

Громов представлял их к награждению наравне с летниками. По его ходатайству получили орден Красной Звезды гвардии техник-лейтенант Покумейко Константин Антонович, гвардии техник-лейтенант Бартов Анатолий Витальевич, гвардии старшина технической службы Алексеев Владимир Иванович и другие. А когда их награждали, Громов говорил с удовлетворением:

— Золотые руки у этих людей! Действительно, техники и механики, мотористы и оружейники, прибористы работали по-фронтовому.

— Работать приходилось много, — вспоминает механик гвардии старшина Николай Иванович Енин. — Ночью и днем, в мороз и снег, в дождь и пургу. Механик есть механик. На фронте мы не знали слова нет. В любых условиях восстанавливали машины, готовили их к бою. Работали на совесть. Ведь механику доверена жизнь летчика, от него во многом зависит успех в бою.

Большинство техников, механиков, мотористов и оружейников были молодыми людьми, комсомольцами. Енину, например, когда он прибыл в полк, едва исполнилось двадцать. А он уже успел стать мастером высокой квалификации. Живой, любознательный, еще школьником увлекся он самолетами. С третьего класса стал ходить в авиамодельный кружок Осоавиахима. В пятнадцать лет он выступал в составе сборной страны на Всесоюзных соревнованиях авиамоделистов, стал призером, установил мировой рекорд по моделям планера. Увлечение авиацией привело его в аэроклуб. Из аэроклуба был направлен в авиационное техническое училище, которое закончил в 1942 году с отличием. Просился на Ленинградский фронт, но его в составе группы из десяти человек направили в Свердловск для изучения материальной части самолетов иностранных марок. На фронт в эскадрилью «Комсомолец Заполярья» он прибыл с солидным запасом знаний и практических навыков. Вместе с Георгием Коровиным, с которым окончил одно училище, включился в работу бригады ремонтников. Это был нелегкий экзамен, который, надо сказать, они блестяще выдержали. Какими же прекрасными мастерами были эти люди! Взять оружейника Крутелева. Богатырь, мастер просто удивительный. Побывав в его руках, любое оружие действовало безотказно. Его приятель Алексей Кручинин — мастер с большой буквы. Всегда веселый, он мог работать день и ночь, казалось, не зная усталости. Только улыбка становилась чуть сдержаннее. Их наставником был техник-лейтенант Анатолий Бартов, прекрасный специалист, назубок знающий материальную часть самолетов, в том числе и иностранных марок, он мог разгадать любую неисправность и быстро устранить ее.

Старожилом эскадрильи был и гвардии старший сержант Сергей Кузнецов. Когда началась Великая Отечественная война, ему едва исполнилось двадцать три года. Но он был уже опытным воином. Призванный в армию в 1938 году, Сергей окончил школу младших авиаспециалистов, служил на Дальнем Востоке, участвовал в войне с Финляндией. В Заполярье застала его и Великая Отечественная война.

— Утром двадцать второго июня сорок первого года, — вспоминает Кузнецов, — личный состав полка был поднят по тревоге и находился у самолетов. Примерно в тринадцать-четырнадцать часов появилась группа фашистских стервятников. Им удалось произвести бомбежку. Бомбы беспорядочно упали на аэродроме, и наши самолеты не пострадали. Рядом со мной упал осколок. Он был еще теплым, когда я поднял его. Так началась для меня война.

Технический состав эскадрильи все силы вкладывал в работу, обеспечивая успех боевых вылетов, безотказное действие вооружения и оборудования. Это был повседневный самоотверженный труд, будто бы незаметный, но такой необходимый на войне, труд, когда работают, не считаясь со временем, погодными условиями и опасностями. Сергей Кузнецов работал вместе со всеми. Был сначала мастером по авиавооружению, затем авиационным мотористом. Умел всего себя отдать делу, думая лишь о том, чтобы самолет, который он обслуживает, всегда был готов к бою. Он гордился, что служил в одной эскадрилье с прославленными летчиками Хлобыстовым, Поздняковым, Кутаховым, Громовым.

Как специалист высокого класса, Сергей Кузнецов учил молодых механиков, передавал им свой опыт и знания. Но и сам не гнушался поучиться у старших. Многое перенял в труде от гвардии старшего сержанта Сергея Нарвского — специалиста по авиационным приборам. Человек спокойный и сосредоточенный, он делал все в высшей степени надежно. Война — это прежде всего работа. Тяжелый, без выходных и отпусков, без отдыха напряженный труд. И технический персонал аэродрома кроме своих прямых обязанностей выполнял любую военную работу. Например, нужно делать ложный аэродром — это делали они. Нужно маскировать самолеты — тоже они. Получили новую технику — надо собрать и облетать самолеты. А если фашисты заметят и разбомбят? Решили устроить ложный аэродром с макетами самолетов. Их небрежно маскировали — пусть все видят. А на другом аэродроме, поблизости от ложного, собирали новые машины. Трудились, конечно, изо всех сил, все хотелось сделать побыстрее. Беспокоило, что фашисты не клюнут на ложный аэродром и станут искать подлинный. А они клюнули. Однажды в небе показалось до двадцати бомбардировщиков противника. Летели в направлении Мурманска. Но заметили «аэродром» и, развернувшись, пошли на него. Бомбили усердно, на «поле» — воронка на воронке, «техника» — горит. Зато настоящий аэродром и настоящие самолеты остались невредимы. Они были хорошо замаскированы. Труд техников окупился с лихвой. И самолеты сохранили, и людей сберегли.

Возлагалась на технический состав эскадрильи еще одна обязанность. В случае если летчик вынужденно садился на нашей территории, сразу же туда направлялась спасательная группа. Зимой 1943 года машина, которой управлял гвардии младший лейтенант Борис Михайлович Воскресенский, была подбита в воздушном бою. Летчик, раненный в голову, совершил вынужденную посадку. Но самолет сумел посадить, хотя и на «живот», то есть с убранным шасси. В Заполярье и летом-то тяжело ориентироваться — однообразные сопки, озера, болота. А тут — кругом «белое безмолвие». В общем, заблудился Борис. Спасибо, его заметили с нашего поста оповещения, что размещался на вершине одной из сопок.

О случившемся они сообщили в штаб полка, так как сами эвакуировать раненого не могли. Да и в штабе призадумались. В одну сторону получалось километров сорок, а то и побольше. И это по бездорожью, в условиях, когда большая часть суток — темнота. Поэтому за Воскресенским послали не одного, не двух человек, а целую группу. Кроме врача в нее вошли Н. Енин, В. Гаврилов, В. Крутелев, Г. Коровин, С. Нарвский, А. Бартов, С. Каганович. Встали на лыжи, взяли с собой лодку-волокушу для раненого Воскресенского и отправились в дальний поход. Когда добрались до поста оповещения, где находился Воскресенский, то нашли его в плохом состоянии — сильно обморожены ступни ног и пальцы на обеих руках. С большим трудом доставили Бориса в госпиталь. И долго беспокоились за него, боялись, что ему не избежать ампутации. Но врачи ноги ему спасли, а вот пальцы рук не все удалось сохранить.

После госпиталя Б. Воскресенский настойчиво просился за штурвал истребителя, но каждый раз получал отказ. Тогда он обратился к командованию армии и ему разрешили летать на легкомоторных самолетах. До последнего дня войны он летал на По-2.

Почти три года соединения и части наших войск на Севере не давали фашистам покоя ни в пасмурные дни короткого северного лета, ни в лютую стужу длинной полярной зимы. Советские воины совершали дерзкие налеты на вражеские гарнизоны, ходили в глубокую разведку, проводили операции по улучшению занимаемых позиций, подтачивали и обескровливали оборону гитлеровцев. Моряки Северного флота топили вражеские корабли в море и в базах противника, обеспечивали связь с внешним миром. Летчики вели воздушные схватки, сбивая фашистских стервятников в заполярном небе.

Все эти долгие месяцы Мурманский порт принимал корабли, а по Кировской железной дороге ни на один день не прекращалось движение поездов.

Воины Карельского фронта, летчики и моряки-североморцы нанесли гитлеровцам большие потери. Враг за это время лишился десятков тысяч солдат и офицеров. Все его расчеты разбивались о беспримерную стойкость и мужество наших воинов.

Храбро сражались в небе Севера летчики эскадрильи «Комсомолец Заполярья». Их успех по праву разделяют те, кто готовит самолеты к боевым вылетам, — техники, механики, девушки-оружейницы.

— Нашим доблестным девушкам, — сказал на одном из торжественных вечеров замполит эскадрильи, — особый почет и слава. Низкий поклон им за их самоотверженный труд, за мужество и мастерство. Тяжелы, суровы условия их жизни и работы. В пургу и мороз, в ненастье и слякоть они, не ропща, несут свою тяжелую долю. Без них ни один из нас не поднялся бы в воздух и не сбил бы ни один вражеский самолет.

Вечером все свободные от нарядов собрались в землянке, полились разговоры, воспоминания, мечты о будущем.

Валя Сидорова, как и другие девушки, приодевшаяся, в чистенькой, отутюженной гимнастерке, в новенькой, прибереженной на этот случай юбке, в до блеска начищенных сапогах сидела сосредоточенная, сдержанная. Припомнилась ей вдруг вся ее военная жизнь.

«Летчикам тяжело. Дежурство, боевые вылеты, воздушные бои. И напряжение большое и опасность велика.

У нас, девушек-оружейниц, едва самолет коснулся земли, начинается самая жаркая работа. Чистить пулеметы, набивать ленты патронные, укладывать их в патронные ящики. А если летчик получает задание провести разведку со штурмовкой позиций противника, то еще и подвесить к самолету бомбы. Шесть штук по пятнадцать килограммов каждая. Тут и мужики пуп надорвут. А девчонка маленькая, нежная, кряхтит, а тащит эти самые пудовые бомбы». Думы ее прервала Тоня Александрова:

— Полно грустить. Были ведь и веселые, радостные минуты. Когда чувствуешь, что потрудились недаром. Когда самолет ушел в воздух в полной боевой готовности.

— Правда. Устанешь, а на сердце легко, — подтвердила Маша Болотова.

— А помните, девчата, как мы строили первую землянку, — вступила в разговор Надя Арсеньева. — Прибыли на аэродром, а жить негде. Идут тяжелые бои, большие потери и в людях и в самолетах. Главное для техников и механиков — сумей подготовить самолет к вылету. Но ведь где-то надо и жить. И вот мы в один день соорудили землянку. Лопаты и кирки нашлись. Взяли мы этот инструмент — и за дело. И тут же к нам присоединились техники, механики, летчики Бычков, Разумов, Воскресенский. Вот тут-то и состоялось наше первое знакомство с личным составом эскадрильи. Заметили мы, какие дружные парни здесь, почувствовали сразу — гвардейцы.

— Потом-то лучше было, — вступила в разговор Тоня. — Меняет полк дислокацию, прибываешь на новый аэродром — вот тебе землянки. Обжитые, теплые. Надя Арсеньева поддакнула Тоне.

— Верно, верно. Я вот вспомнила, как мы жили. Сейчас, пожалуй, уже и смешно. А тогда было просто трудно. И нужно. Другого выхода не было. Первым делом, как в песне поется, — самолеты. А жили мы тогда в ящике-контейнере из-под самолетного крыла. Помните, девчата? Рассказать кому постороннему — не поверит.

Валя Сидорова глянула на нее, да так и покатилась со смеху.

— Ой, девоньки, ой не могу. Вспомнила. Нары в этом ящике в два яруса, и мы спали в спальных мешках по двое. Тесновато, но зато тепло. Встать все одновременно не могли. Поднималась одна, брала свою одежду и сапоги и выходила на снег одеваться и обуваться. Потом выбиралась из контейнера другая, и так по очереди все остальные. Помню, однажды по тревоге выскочили, второпях похватали что попало. На построении смотрю, на мне два правых сапога, оба в одну сторону носками смотрят. Ох, и сейчас со смеху падаю, удержаться не могу. А тогда сдержалась. Только когда старшина распустил строй, так прыснула, что он аж побледнел. Спрашивает:

«Сержант Сидорова, что за выходка?» А я хохочу уж в открытую и показываю ему на свои сапоги. Тут и он не выдержал, улыбнулся. Насмеялись вдоволь.

Девушки помолчали, вспоминая каждая свое.

Валя Сидорова мечтательно сказала:

— Девчата, потанцевать бы сейчас. Кончится война, ох и потанцуем.

— Что это мы, девчонки, — посерьезнела вдруг Тоня. — Радуемся, смеемся. А каково-то сейчас тем, кто в наряде?

В праздничные дни, как правило, охрана аэродрома и самолетов усиливалась. Многие девушки-оружейницы назначались в наряды. Сменившиеся с постов отдыхали в дежурном домике на аэродроме. В сильный мороз смена караула производилась каждый час.

...Зябко. И немного жутковато. Аня Парфенова с винтовкой шагает вдоль аэродрома, мечтая о том времени, когда можно встретить Новый год в теплой комнате, одевшись в красивое платье и туфли на высоком каблуке. А пока на ней большие, не по размеру валенки, ватник и ватные же брюки, делавшие ее фигуру неуклюжей.

Аня остановилась, осмотрелась по сторонам, прислушалась. Тишина. Только слышно, как поскрипывает снег.

Это движется с противоположной стороны ей навстречу Нина Семенова.

Сменилась с поста она уже в полночь. Придя с мороза в тепло, долго отогревалась у печки, а потом легла на койку и, сморенная усталостью, заснула. И снилась ей жарко натопленная изба и домашний стол, на котором стояло блюдо с теплыми румяными новогодними пирогами.

Опытные летчики особенно любили «свободную охоту», когда можно проявить все свое мастерство, находчивость, а главное, подстеречь врага там, где он тебя совсем не ждет. Но на Севере, особенно с наступлением длительной полярной ночи, в условиях, когда аэродромы противника находились очень близко к переднему краю, заниматься «свободной охотой» было не так-то просто, поэтому ее доверяли лучшим из лучших. Пожалуй, чаще других вылетал на «свободную» Алексей Хлобыстов, иногда один, но обычно в паре с кем-нибудь из тех, кто уже имел достаточный опыт боев на Севере.

Героя Советского Союза Хлобыстова хорошо знали не только в эскадрилье, но в полку, да и вообще авиаторы Севера, его любили, у него учились боевому мастерству.

Алексей был подлинным кумиром молодых летчиков. Им казалось, что все ему дается легко, само собой. Но он-то знал, что каждый вылет, каждый воздушный бой — это тяжелый труд, требующий напряжения всех духовных и физических сил. Труд не только в воздухе, но и на земле, во время наземной подготовки. Поэтому он частенько заглядывал к техникам и механикам, рассказывал, как вел себя самолет в бою, а те, как говорится, мотали на ус, намечали, на что надо обращать особое внимание.

Коротким осенним днем, хотя и днем-то это время суток на пороге полярной ночи назвать нельзя, Хлобыстов в паре с младшим лейтенантом Калегаевым вылетел на «свободную охоту».

Находясь в небе, Хлобыстов по радио получил данные о немецком разведчике, который на значительной высоте крался в сторону Мурманска, но делал это хитро, пытаясь пробраться к городу с юго-востока, откуда его, естественно, не ждали. Но этот маневр только угадывался: пока «рама» находилась над «своей» территорией.

— За мной! — скомандовал Алексей своему ведомому и устремился к югу.

Мотор гудел ровно и четко. Интересно, где может прятаться фашист? Чего доброго, он проползет над самой землей так, что и не заметишь. Алексей бросил машину вниз. За ним — Калегаев. Навстречу им с укрепленных врагами сопок потянулись тонкие иглы трассирующих очередей. Не спят фашисты, зорко следят за небом. Алексей взмыл вверх и тут заметил знакомый силуэт фашистского разведчика. Хлобыстов поднялся еще выше и ввел машину в боевой разворот для атаки. Сзади его прикрывал Калегаев.

В прицеле быстро увеличивался в размерах крест на фюзеляже вражеского самолета. Но его стрелок пока молчал — то ли выжидал, когда советский истребитель подойдет ближе, чтобы бить наверняка, то ли еще не видел его, то ли просто замешкался. В любом случае это его бездействие было на руку Хлобыстову; он четко определил наивыгоднейшую для себя дистанцию и нажал кнопку пушки. Истребитель слегка вздрогнул, серия снарядов с молниеносной быстротой устремилась к цели и почти в ту же секунду в центроплане вражеской машины между правым мотором и фюзеляжем выросли два-три пучка от разрыва снарядов, а от плоскости отскочили куски обшивки. Вражеский стрелок дал ответную очередь, но Алексей уже уходил по кривой. В это время Калегаев, повторяя маневр ведущего, на какое-то мгновение оказался под прицелом вражеского стрелка. Пули спаренных пулеметов, предназначенные Хлобыстову, пусть и не все, но достались Калегаеву. Летчик был ранен. Машина Калегаева, хоть шла по-прежнему за Хлобыстовым, но уж не так уверенно, как прежде. «Во что бы то ни стало вгоню фрица в землю», — зло подумал Хлобыстов и снова зашел для атаки. Но и фашист оказался не лыком шит. Он ринулся в крутое пике, еще ближе прижался к земле, полагая, что советские летчики потеряют его из виду. Оно бы так и произошло, будь на месте Хлобыстова менее опытный пилот. Алексей подождал, пока гитлеровец выйдет в пологий полет и ринулся за ним. Однако навстречу ему устремился град трассирующих пуль. Бил не только вражеский стрелок-радист — били и с земли. Удивительно, как ни одна из очередей не попала в Хлобыстова. Он снова настигал фашиста. Требовалось почти ювелирное мастерство, чтобы не врезаться в сопку.

Алексей не сомневался, что справится с пилотированием что испытанный «миг» не подведет, а вот Калегаевым рисковать не стоит. И он дал ему команду подняться выше и уж в самом крайнем случае прикрыть его с хвоста.

Теперь Хлобыстов действовал почти автоматически! Поймав в центр прицела кабину гитлеровского разведчика, нажал кнопку орудия. Есть попадание! Вражеская машина дрогнула, пошла вниз и врезалась в подножием сопки.

Этот бой наблюдали и наши посты, находившиеся на одной из сопок, поэтому о нем впоследствии стало известно и в полку, а вот куда подевались Хлобыстов с Калегаевым — никто не знал. По докладам командиром наземных войск с территории, занятой противником, из района высоты 105,3 донесся взрыв большой силы, а потом был виден пожар.

А Хлобыстов с Калегаевым все не возвращались. Никто не мог поверить, что погиб такой ас, такой мастер воздушного боя, и потому Алексея терпеливо ждали хотя никаких надежд уже не оставалось. Его долго вызывали по радио, запрашивали соседние аэродромы — не сел ли там, связывались со стрелковыми частями переднего края — и все безрезультатно. Когда же было перехвачено радиосообщение о том, что два советских самолета, прорвавшиеся в глубокий вражеский тыл, были сбиты ружейно-пулеметным огнем, в полку стали обсуждать, кто это мог быть?

— Я хорошо знаю Хлобыстова, — говорил комэск Жариков. — Он даром не отдаст свою жизнь. Будет драться до последнего.

— Что можно предположить, исходя из имеющихся у нас сведений? — сказал Громов. — Напрашиваются два вывода. Вывод первый: Хлобыстов пулеметным огнем взорвал склад боеприпасов и при выходе из пикирования подорвался на взрывной волне. Могло так быть?

— Могло, — согласился командир полка. — Вывод второй. Будучи подбит и ранен, Хлобыстов направил свой самолет на склад, взорвал его и сам погиб. Ведомый же гвардии младший лейтенант Калегаев во время атаки Хлобыстовым склада потерял его из виду и при поиске был сбит огнем с земли. Падение его на горящем самолете и наблюдали наземные войска.

— Вполне вероятно.

— И еще одна деталь, — продолжал Громов, — о сбитых советских самолетах фашисты широко оповестили по радио. А это делается ими лишь в тех случаях, когда они понесли значительный урон. Поэтому можно предположить, что наши летчики совершили героический поступок, в результате которого противник понес большие потери.

Пал в бою с врагом один из лучших летчиков полка Герой Советского Союза Алексей Хлобыстов. Его гибель остро переживал весь личный состав эскадрильи, да и всего полка. Не стало веселого, смелого парня, отличного товарища, прекрасного летчика.

Койку Алексея Хлобыстова вскоре занял молодой летчик, только что прибывший в полк. Так уж повелось, тут ничего не поделаешь. Погибает один боец — ему на смену приходит другой. Но в тот же день в землянку заглянул ветеран полка гвардии капитан И. Жариков. Присел рядом с новым товарищем. Слово за слово и полилась у них беседа. О жизни, о боях и об Алексее Хлобыстове, о традициях эскадрильи и полка. Прибывшую в эскадрилью молодежь младших лейтенантов Михаила Делаева, Михаила Незнамова, Владимира Савинова, Василия Середу сразу стали учить на его примерах, подчеркивать, что его прекрасные качества летчика пришли не сами собой, что он их постоянно совершенствовал и развивал, изучал особенности воздушных боев в Заполярье, тактику противника, знал возможности его самолетов. Героями не рождаются — ими становятся, вот что было основой всех бесед с молодыми летчиками. И это не прошло бесследно. Молодые пилоты стали внимательно относиться к освоению накопленного в полку опыта, упорно совершенствоваться, смело и решительно действовать в бою.

В феврале 1944 года летчики Жученко, Шилков, Савинов под командованием Разумова вылетели на прикрытие своих войск. Находясь на высоте две тысячи метров, группа приняла сообщение из штаба полка о том, что на высоте четырех тысяч метров находятся Ме-109. Набрали высоту. Жученко заметил вражеские самолеты, сообщил об этом командиру группы. Развернувшись для лобовой атаки. Разумов открыл огонь по ведущему. Тот, сделав полупереворот, попытался выйти из боя. Но Жученко на пикировании настиг его и сбил. Вражеский самолет упал северо-восточнее озера Чапр. Летчик посмотрел вниз. Довольно сносно различалась линия фронта. Чернелись траншеи, протоптанные дорожки вели к штабам и тыловым подразделениям.

А ведь когда-то им казалось, что воевать в условиях наступающей полярной ночи нельзя: ничего не увидишь ни в воздухе, ни на земле.

Оказалось, что это совсем не так. И Алексей Хлобыстов вместе с Громовым это доказали собственной практикой, которая теперь так пригодилась другим.

В освоении боевой техники и тактики ночных полетов помогали технические конференции и систематические разборы полетов. Комсомольцы не раз встречались с летчиками и штурманами полка, которые уже имели большой боевой опыт. Учеба дала отличные результаты: с каждым днем росло мастерство летного состава, улучшалась тактика ночного боя, точность разведки. Молодежь становилась все более грозной силой для врага.

Боевым действиям летчиков была подчинена и повседневная работа партийной и комсомольской организаций. Собрания, лекции, доклады, беседы, литературные читки, концерты-экспромты поднимали дух воинов, воодушевляли их на образцовое выполнение боевых заданий. И в этом А. Хлобыстов принимал самое активное участие.

Большой интерес у молодежи всегда вызывали рассказы о героических подвигах советских людей на фронте и в тылу, об отличившихся в бою комсомольцах полка. Любили летчики слушать проникновенные выступления и беседы комиссара эскадрильи. Он умел увлечь боевых друзей рассказами из их же боевой практики, показать, что образцом для подражания может быть каждый отлично подготовленный и осуществленный отважными летчиками полет.

С наступлением долгих зимних ночей интенсивность полетов сокращалась. И у летчиков, и у механиков оставалось больше свободного времени. Собирались группами в землянках, вели неторопливые разговоры, вспоминая чаще всего удачные боевые вылеты.

Ивана Разумова по праву причисляли к славной когорте асов Заполярья, и политуправлением Карельского фронта о нем, как и о ряде других летчиков полка, была выпущена листовка.

Называлась она: «Становление гвардейца Разумова». В ней говорилось, что летчик Иван Разумов пришел в гвардейскую эскадрилью «Комсомолец Заполярья» в 1942 году. Его радушно приняли в свою семью молодые истребители. А он внимательно присматривался к опытным воздушным бойцам.

Ему посчастливилось застать в эскадрилье Алексея Хлобыстова, послушать его беседы о воздушных боях, о тактике противника. Он учился у Громова, Жарикова, Бычкова. Первый вражеский самолет Разумов сбил в мае 1943 года. Участвовал в других боях. Однако подлинное боевое крещение он принял в сентябре 1943 года. Тогда десять советских летчиков дрались с двадцатью истребителями противника. Круговерть была страшная. Наши, несмотря на двойное превосходство врага, вышли победителями. Тогда, как легенды, переходили из уст в уста рассказы о мужестве летчиков-комсомольцев; Алексее Небольсине, мастере лобовых атак Павле Кайкове, Алексее Хлобыстове, совершившим два тарана в одном бою. Двадцатилетний Разумов внимательно присматривался к крылатым гвардейцам, впитывал все то хорошее, что было в каждом из них. От своего учителя Георгия Громова он унаследовал смелость, боевой азарт и рассудительность. Таким он вошел в строй не знающих страха воздушных бойцов.

А бои за господство в воздухе то затухали, то разгорались с новой силой. И в них принимал активное участие гвардеец Иван Разумов.

1944 год начался для него, как и для всего полка, наступлением наших войск на северном направлении. Настало время для изгнания врага с советской земли. Поддерживать наступающие войска приятно. Все в движении. Плоды воинского труда видны в стремительном продвижении вперед. И настроение приподнятое, и самолетов стало побольше.

Вражеские самолеты при появлении наших истребителей обычно уходили на свои аэродромы. Так произошло и на этот раз. Разумов погнался за гитлеровцем, но он повернул на бреющем к озеру, завертелся над ним, рассчитывая скрыться, оказаться незамеченным на фоне воды. Разумов подумал: «Куда он денется? Все равно выскочит».

Расчет был верным. Фашист не выдержал, попытался улизнуть. Тут Разумов и поймал его в прицел. Улучив удобный момент, сбил. Нельзя сказать, что победа далась легко. Пришлось поработать. Зато на фюзеляже его самолета появилась еще одна звездочка. К октябрю их было уже пять.

Под Петсамо летчики полка сопровождали до десяти групп штурмовиков. Фашисты отчаянно сопротивлялись. Почти каждый вылет заканчивался боем. В одном из боев восьмерка наших истребителей, сопровождая шестерку «ильюшиных», встретилась с восемнадцатью немецкими истребителями. У врага было двойное превосходство. Разумов уже знал, что в таких случаях все решает смелость, внезапность атаки. И он дерзко пошел на врага и сбил его. В тот же день в другом воздушном бою он сбил еще одного фашиста.

В другом случае четверка наших истребителей сопровождала на разведку «петлякова», пилотируемого Героем Советского Союза Антоном Сливкой. Над целью снарядом был поврежден самолет гвардейца Алексеева. Прикрываемый своим ведомым, он ушел на свой аэродром. Около «петлякова» остались Иван Разумов и гвардии младший лейтенант Василий Середа, Фотографирование, производившееся «петляковым» вблизи аэродрома Луостари, не могло пройти незамеченным.

И вот в поле зрения наших летчиков появились четыре «мессера» и два «Фокке-Вульфа-190». Наши истребители подтянулись к «петлякову». Соотношение сил явно не в нашу пользу. Пара «стодевятых» заходит в атаку, И когда она приблизилась на дистанцию действительного огня, Разумов и Середа резко разворачиваются влево. «Мессеры» проскакивают. И тут происходит эпизод, достойный славы гвардейцев. Гвардии младший лейтенант Середа один бросается в гущу вражеских истребителей. Четыре «стодевятых» наседают на него, и в небе начинается страшная карусель. Воспользовавшись этим, Сливка ведет «петлякова» на свою территорию, сопровождаемый Разумовым. А тем временем Середа только успевал поворачиваться. Минут семь продолжался неравный бой. А затем отважный гвардеец, удачно избрав выгодный момент, ввел свой самолет в штопор. Гитлеровцы решили — сбит и прекратили преследование. Сделав несколько витков, Середа вывел машину в горизонтальный полет и на низкой высоте пересек линию фронта.

А утром восемь советских истребителей снова поднялись в воздух для сопровождения «ильюшиных». И вдруг над линией фронта они встретились с фашистскими истребителями. Их почти вдвое было больше. Часть из них попыталась сверху связать группу прикрытия, другая — снизу подбиралась к штурмовикам.

Группа Ивана Разумова вовремя заметила эту уловку и противопоставила ей встречный удар. Лишь одному фашисту удалось прорваться к боевым порядкам «илов». Но и тот перед атакой попал под пулеметную очередь Ивана Разумова.

Всего пять самолетов сбили в этом бою гвардейцы. На этом, по существу, схватка закончилась, поскольку остальные гитлеровцы трусливо удрали.

В этом бою Иван Разумов довел счет сбитых фашистских самолетов до семи. Его победы были отмечены орденом Красного Знамени и двумя орденами Красной Звезды. Много раз он смотрел смерти в глаза и не отворачивался. Он такой, каким должен быть воспитанник комсомола, верный сын Советской Родины, ее бесстрашный защитник.

Листовка об Иване Разумове обошла не только все звенья эскадрильи, но и весь полк и долго еще передавалась из рук в руки.

«Петляковы» базировались на аэродроме неподалеку. Истребителям из «Комсомольца Заполярья» не раз приходилось сопровождать их на бомбежку вражеских объектов. Обычно бомбардировщики поднимались в воздух несколько раньше, потом поступала команда истребителям, и когда они взлетали, бомбардировщики уже висели над аэродромом. Разумов, Жученко, Хлобыстов, Громов и другие летчики дружили с пилотами бомбардировщиков.

Каждый полет на бомбежку аэродромов и укреплений противника тщательно готовился, учитывались малейшие, даже самые незначительные, детали. Полярной ночью находить цель гораздо труднее, чем в обычных условиях, поэтому каждый экипаж перед полетом детально изучал маршрут и цель по карте, фотографиям, уяснял подходы к ней, систему ПВО противника. Бомбометание осуществлялось по расчетному времени и с помощью осветительных авиабомб.

Экипажи полка не раз бомбили аэродром противника в Луостари. Это очень сложные задания: во-первых, аэродром был довольно на большом удалении от линии фронта; во-вторых, экипажи вынуждены были действовать в зонах, насыщенных средствами ПВО; в-третьих, требовалось исключительно точное бомбометание. К таким заданиям экипажи всегда очень обстоятельно готовились, боевую задачу получали за несколько часов до вылета, составляли план и продумывали все детали его выполнения. В результате такой кропотливой и длительной подготовки повышалась эффективность полетов, сокращались наши потери от огня зенитной артиллерии.

Основными объектами бомбежки на аэродромах были самолеты, склады горючего и боеприпасов, командные пункты и отдельные аэродромные сооружения. Бомбометание осуществлялось с планирования. Каждый экипаж бомбил индивидуально, число заходов определялось интенсивностью зенитного огня противника. В целом полк действовал сосредоточенно — эшелонированным способом; бомбили все эскадрильи с интервалом 10–30 минут, В эскадрильях бомбометание производили с интервалом от 30 секунд до одной-двух минут. Таким образом достигалась максимальная концентрация огня на сравнительно ограниченном объекте. Благодаря непрерывному воздействию цель поражалась, кроме того, противник испытывал моральное потрясение.

Для подавления зенитного огня и прожекторов противника специально выделялись самолеты. Они вылетали вместе со всеми. Наиболее слаженной была работа 1-й эскадрильи. Она раньше других выходила на цель, вызывая огонь на себя, что давало возможность последующим экипажам бомбить зенитные точки и основную цель. Разумеется, более высокой была эффективность дневного бомбометания. Однажды лишь за один вылет были полностью уничтожены батареи зенитной артиллерии и узел связи, несколько прожекторов, автомашины и склад с горючим, продовольственный склад, подсобное хозяйство.

Нередко летчики эскадрильи «Комсомолец Заполярья» летали на воздушную разведку либо самостоятельно, либо прикрывая «петляковых».

Особенно часто Иван Разумов встречался с командиром «петлякова-2» старшим лейтенантом Антоном Сливкой, не раз сопровождал его и на бомбометание и на разведку. Надо сказать, что воздушная разведка, как и фотографирование, штука ответственная и рискованная.

— Особенно неприятные моменты, — рассказывал Сливка Разумову, — это когда уже заметил всплески огня от выстрелов зениток, а разрывов в воздухе еще не видно. Как только появляются взрывы, уже легче. Знаешь, что делать. Маневрируешь, уходишь из зоны обстрела. Однажды пришлось вести разведку прямо над линией фронта. По низколетящему самолету гитлеровцы открыли огонь из всех видов оружия. Стреляли ожесточенно, яростно, но не сбили. Это было похоже на чудо. Маневрируя, самолет прошел по намеченному маршруту. Я выяснил расположение частей, подыскал объекты последующей бомбежки. На обратном пути вновь встретил шквал огня. С десятками пробоин пришел на свой аэродром. Даже ветераны, побывавшие в разных переплетах, не могли скрыть удивления: ведь самолет в тяжелейшем полете остался почти невредим. О выполнении задания доложил по всей форме.

Рассказывая об этом рискованном предприятии, Сливка был совершенно спокоен. Да и что особенного? Обычная фронтовая работа. Эта сдержанность, пожалуй, больше всего нравились Разумову в Антоне Сливке. Сдержанность да еще упорство, настойчивость. Ему говорят: в этом районе должен быть вражеский аэродром. А где — надо искать. И Сливка терпеливо ищет. Прочесывает весь район по нескольку раз. Проходит на бреющем или взмывает ввысь, уходя от прицельного огня вражеских зениток, зорко просматривает местность. И находит, наконец. Пытливость ума, инициатива и дерзание, в нужный момент смелый риск — вот что роднило летчиков и разведчиков. И еще одно — неутомимость, безотказность. Боевое задание — непреложный закон. И все-таки разведчику чуть потруднее: не должен возвращаться с пустыми руками.

За годы войны А. Сливка совершил 240 боевых вылетов, из них около 100 разведывательных.

3 февраля 1944 года старшему лейтенанту Антону Романовичу Сливке было присвоено звание Героя Советского Союза. Радость по случаю награды разделили с отважным воздушным разведчиком и его друзья из эскадрильи «Комсомолец Заполярья».

Но не только удача сопутствовала летчикам. Случалось, погибали в боях лучшие бойцы, испытанные боевые друзья. В октябрьских боях 1944 года, прикрывая наступление наших войск, был сбит в неравном бою с истребителями противника гвардии капитан Михаил Шилков.

Перед этим он только что принял командование эскадрильей «Комсомолец Заполярья».

А Ивана Юшинова сбили еще раньше. Он начал вылетать на боевые задания сразу по приходе в эскадрилью: времени на тренировочные полеты почти не было. Ежедневно вылетал Иван, чтобы сопровождать бомбардировщики, перехватывать противника и штурмовать вражеские войска и аэродромы. Вскоре на его счету уже был сбитый вражеский бомбардировщик.

В бою лейтенант не знал страха: перехватив вражеский бомбардировщик, он не отставал от него до тех пор, пока тот не падал, волоча за собой черный шлейф дыма.

Однажды он встретился один на один с вражеским асом. Началась борьба. И мужество советского пилота победило: вражеский Ю-88 был сбит.

Не раз самолет Юшинова был подбит, не раз однополчане считали его погибшим, но он всегда возвращался на свой аэродром... Боевые товарищи даже шутили, называя его машину решетом. И действительно, более двадцати пробоин имел самолет. Но Юшинов сумел сохранить боеспособность машины, продолжал летать на ней и уничтожать врага.

Воинское мастерство, чувство товарищества, ровный характер сделали его любимцем истребительного авиаполка. Но однажды Иван не вернулся из боя. Что с ним произошло, никто так и не узнал, и Юшинова, как водилось в таких случаях, посчитали без вести пропавшим.

След Ивана Юшинова обнаружили только в мирные дни. Не очень ярким, но теплым северным летом красные следопыты из школы поселка Килп-Явр совершали свой очередной поход по местам боев в Заполярье, Они не первый год вели поиск летчиков, павших в этом районе в сражениях Великой Отечественной войны. Многое было уже выяснено, составлены списки павших в боях, героическая гибель их подтверждена документами, находками. Казалось, отыскать еще что-либо было уже невозможно. Но ребята настойчиво продолжали поиск. Отряд приближался к озеру Чапр.

Время перевалило за полдень, и руководитель похода был готов дать команду на большой привал, когда в тишине раздался возглас.

— Ребята, я, кажется, что-то нашел. Все оживились.

— Что нашел?

— Сам пока не знаю, но похоже — самолет.

Ребята бегом устремились к озеру и остановились в безмолвии: в илистой почве неподалеку от твердого берега виднелось крыло самолета.

Увязая по колено в ил, ребята обследовали находку со всей тщательностью и с горечью обнаружили, что в фюзеляж, ушедший в болото и заросший высокой травой, пробраться невозможно. Тем не менее, отдохнув, снова принялись изучать находку. И тут им повезло: они сумели прочитать номер самолета. Но никаких документов, личных вещей летчика, по которым можно было бы определить, кто вел в последний путь краснозвездную машину, не нашли. И тут особое упорство проявили две Нади — Хмелева и Александрова со своими подругами. Они засели за письма. Шли запросы в Центральный архив МО СССР, в Управление кадров Министерства обороны СССР. Писали летчикам-ветеранам боев на Севере. Правда, особых надежд, что удастся установить имя летчика, не питали, но их труд не пропал даром. В конце концов по номеру самолета удалось установить, что машина принадлежала летчику гвардии лейтенанту Юшинову. Далее поиск пошел быстрее, обрастая, как снежный ком, фактами и подробностями. Одним из первых на письмо ребят откликнулся ветеран полка, ныне подполковник в отставке Иван Михайлович Жариков. Он сообщил, что хорошо помнит Ивана Юшинова, который прошел с полком большой путь, был опытным пилотом, не раз выходил победителем в схватках с фашистами.

Следопыты разыскали родителей Ивана Ивановича Юшинова и сообщили им о героической гибели их сына в бою с фашистскими захватчиками. Для стариков Юшиновых эта весть, хотя и печальная, принесла все же облегчение. Дело в том, что они с войны ничего не знали о судьбе сына. Когда погиб Иван Юшинов, его родное село Крапивное на Белгородчине еще находилось на оккупированной территории, и сообщить родителям летчика о героической смерти сына не было возможности. По чьей-то оплошности не известили их об этом и после Победы, Важное дело сделали следопыты для семьи героя, для всех, кто знал этого замечательного летчика, человека.

Вскоре в Килп-Явр пришел ответ, полный благодарности и признательности. Это ответное письмо родителей летчика Ивана Ивановича Юшинова ребята зачитали на вечере, на который со всех концов прибыли ветераны 19-го и 20-го авиационных полков, сражавшихся с фашистскими захватчиками в небе Заполярья, Это было трогательное и тяжелое письмо. Крик души, выражавший и печаль, и радость, и гордость за сына, верно служившего Родине.

«Здравствуйте, дорогие дети!

Когда мне читали ваше письмо, я будто бы услышала голос своего сына. Большое спасибо вам и за ваш труд и за ваше послание, за которое не знаю, как только вас благодарить. Одно сознание того, что это письмо пришло из тех мест, где воевал и погиб мой Ваня, наполняет сердце и печалью, и радостью. Печалью потому, что я уже никогда не увижу своего мальчика, не побываю на его могиле, а радостью потому, что вы вспомнили о моем сыне, что в ваших глазах и в глазах своих однополчан — он является мужественным и смелым человеком, каким мы с отцом и хотели его видеть, что он храбро сражался с фашистами, а погиб как герой, и что есть люди кроме отца с матерью, которые чтут его память. Большое спасибо вам за это».

Останки младшего лейтенанта Ивана Ивановича Юшинова перенесли и торжественно захоронили на кладбище, И опять Иван Жариков пережил горечь потери, как в тот сумрачный день, когда Иван не вернулся из боя и когда эскадрилья «Комсомолец Заполярья» недосчиталась одного из лучших своих пилотов.

С мая 1944 года в командование 20-м гвардейским истребительным полком вступил Герой Советского Союза гвардии майор Павел Степанович Кутахов, впоследствии главный маршал авиации. Это был к тому времени уже закаленный в боях летчик-истребитель, прошедший большую школу в сражениях с врагом в Заполярье. За три года войны он побывал и рядовым летчиком, и командиром звена, эскадрильи. Возглавив полк, Кутахов продолжал много летать, показывая пример боевой активности. Много внимания уделял он и эскадрилье «Комсомолец Заполярья», не раз водил ее в бой, учил молодых летчиков мастерству маневра и точности огня.

Под руководством Кутахова полк совершил около 2000 боевых самолето-вылетов, сам Павел Степанович за годы войны сделал 367 боевых вылетов, провел 79 воздушных боев, сбил лично 14 самолетов противника и 28 в групповых боях.

«Тяжелые были бои и на заключительном этапе войны в Заполярье, — вспоминает бывший командир эскадрильи «Комсомолец Заполярья» Иван Михайлович Жариков, — Особенно когда полк под командованием П. Кутахова вылетал на сопровождение штурмовиков. Мне в этих вылетах часто приходилось вылетать ведомым командира. А быть ведомым у П. Кутахова было нелегко. Сам он воевал исключительно смело, в бою маневрировал так, что и удержаться у него было тяжело. Я делал все возможное, чтобы ни один фашист не атаковал моего ведущего».

Хочется сослаться здесь на небольшую заметку. Она была опубликована в нашей армейской газете «Часовое Севера» еще 25 июля 1942 года и, как мне думается, очень верно характеризует Кутахова не только как мастера воздушного боя, но и как опытного воспитателя подчиненных. Заметка называлась «Учитель». В ней говорилось:

«Капитан Кутахов — ветеран части, хранитель ее славных традиций. Летчики называют его отцом. Он терпеливо учит и воспитывает молодежь. Готовит ее к новым жестоким воздушным битвам. Для молодого воздушного бойца Кутахов всегда найдет слово одобрения, искрометную шутку. Как бы ни сложна, ни трудна была обстановка, он не растеряется, умело организует бой. Это и понятно: он уверен в себе, в силе советского оружия, в своих друзьях, многих из которых он сам воспитывал».

С летчиками из эскадрильи «Комсомолец Заполярья» Кутахов поднимался в небо часто. Это объяснялось не только тем, что в эскадрилье было немало воздушных бойцов, на которых можно положиться. Командир полка хотел лично испытать людей в бою, выявить их сильные стороны, подметить качества, чтобы затем вернее строить учебную боевую подготовку. И, конечно, на первое место выдвигалась закалка молодых летчиков непосредственно в боях.

Характерен в этом отношении один из боевых вылетов, совершенный в октябре 1944 года. Наши штурмовики и истребители нанесли массированный удар по вражескому аэродрому в Луостари. Они уничтожили и повредили на земле около тридцати самолетов противника, десятки автомашин и повозок, подавили несколько артиллерийских батарей. В тот же день истребители в воздушных боях сбили тридцать семь фашистских самолетов. Восьмерка наших истребителей, возглавляемая гвардии майором Кутаховым, сопровождая штурмовиков, встретилась с восемнадцатью «мессершмиттами». Уповая на свое численное преимущество, фашисты решили посчитаться с нашими летчиками, отомстить им за неоднократные поражения в воздухе.

Разделившись на группы, они бросились в атаку на наши штурмовики. Ведомые Кутаховым летчики преградили им путь. Развернув ударную группу своих истребителей, командир атаковал четверку «мессершмиттов». Выходя из атаки, он увидел, что на него наседают сразу два «мессершмитта». На помощь вовремя пришел ведомый Кутахова Иван Жариков. Он пулеметными очередями отсек гитлеровцев, не позволил им вести прицельный огонь. Но на самого Жарикова уже наседал вражеский истребитель. Пришлось маневрировать, уходить из-под удара. Однако на помощь вражеской четверке кинулись другие гитлеровцы, а на машину Кутахова тоже набросились три «мессершмитта». Искусно маневрируя, Кутахов увернулся от удара и сам зашел в хвост одному из гитлеровцев, Гитлеровский летчик попытался отвалить в сторону. Не удалось. Тогда он сделал «горку», сразу бросил свою машину в пике. Но не так-то просто уйти от Кутахова. Он неутомимо преследовал фашиста и, уловив момент, прошил его меткими очередями. «Мессершмитт» загорелся и упал. Следуя примеру командира, по одной машине уничтожили тогда И. Разумов, М. Делаев, В, Савинов, Геройски дрался с врагом старший лейтенант М. Шилков. В ходе ожесточенной схватки на него набросилось сразу три «мессершмитта». Зайдя в хвост одному из них, Шилков сразил врага. Но в неравном поединке он был сбит и погиб смертью храбрых. Как жалел Кутахов, что все были связаны в этот момент боем и не смогли прийти на помощь товарищу! В бою группа Кутахова сбила пять самолетов противника, потеряв одного своего.

Когда предстояло особо трудное задание, Павел Степанович Кутахов нередко брал с собой летчиков из эскадрильи «Комсомолец Заполярья». Это положительно сказывалось на результатах ее боевой работы: число сбитых ею вражеских самолетов росло. Командир полка редкий день не заглядывал в эскадрилью, разбирал с летчиками полеты, проводил учебные занятия и предполетную подготовку.

— Решающее значение, — говорил Павел Степанович, — имеет воля к победе. Но это должно подкрепляться знанием тактики воздушного боя, безукоризненным владением своей машиной, умением до конца грамотно использовать все ее боевые и летные качества.

Среди летчиков нередко возникали споры, как лучше действовать в бою. Молодые, задорные, они считали, что каждый бой не похож на предыдущий, что в небе особенно размышлять и раздумывать некогда: сама, мол, динамика боя подскажет, как лучше поступить в том или ином случае. Командир полка добавлял:

— Да, натиск и дерзость — это хорошо. Но следует помнить и о том, что победа в воздухе куется на земле. Иначе не одолеть опытного и коварного противника.

Поддерживая боевое настроение, наступательный порыв авиаторов, Кутахов большое внимание уделял партийно-политической работе, сам выступал на партийных и комсомольских собраниях с докладами, проводил беседы с летчиками в эскадрильях, рассказывал о положении на фронтах Великой Отечественной войны, о боевых традициях летчиков-гвардейцев. Ценил он и печатное слово. Всегда заботился, чтобы в полк вовремя доставлялись газеты, чтобы важнейшие статьи не только читались, но и внимательно изучались, обсуждались.

Примеров мужества и героизма и в полку в целом, и в эскадрилье «Комсомолец Заполярья» было много. Однажды до 60 вражеских самолетов летели к Мурманску. Навстречу им поднялась группа летчиков под командованием Ивана Жарикова. Немцев удалось встретить на дальних подступах к Мурманску. Жариков решил не ввязываться в бой с истребителями, а сразу пойти навстречу бомбардировщикам. Так он и сделал. Маскируясь в облачности, группа Жарикова незаметно для фашистов сблизилась с восемнадцатью немецкими бомбардировщиками. Фашисты не ожидали нападения, беспорядочно сбросили бомбы на скалы и поспешили восвояси.

А однажды был сбит гитлеровский бомбардировщик, весь экипаж которого состоял из асов, все награждены крестами, а командир имел даже три креста — он был опытнейшим летчиком, возглавлял группу ночных бомбардировщиков. Летал он превосходно; ночью в облаках на бреющем ходил на бомбежку Мурманска.

И летчики эскадрильи «Комсомолец Заполярья» его сбили! А произошло это так. Однажды фашист появился над нашим аэродромом на высоте 3000 метров, спикировал, сбросил бомбы, которые не причинили особого ущерба, и пошел на второй заход, В это время Громов, который находился в воздухе, бросился на врага и меткой очередью подбил его.

Подобные случаи становились предметом разговора на конференциях по обмену опытом. Летчики выступали охотно, молодежь не стеснялась выспрашивать у «стариков» о тайнах боевого мастерства. Нового командира эскадрильи, сменившего майора Громова, гвардии капитана Ивана Жарикова это радовало. Полтора года был он в эскадрилье заместителем командира по политчасти. Много работал с людьми и по собственному опыту знал, как важен вот такой непринужденный разговор. Он сплачивает боевой коллектив, выдвигая на авансцену людей, которые являются ядром этого коллектива, на которых равняются другие.

Жариков и сам выступил на конференции с докладом о взаимодействии, эффективном использовании самолетов различных марок в бою. И хотя впервые за долгую свою службу он говорил не о воспитательной работе, а о тактике, он все же сказал и о людях эскадрильи, о значении для успешной борьбы с врагом не только их опыта и мастерства, но прежде всего их идейной убежденности. Потому что сам давно убедился; самая совершенная техника без людей мертва. Если же человек глубоко убежден в правоте своего дела, он и дерется с врагом бесстрашно и, если надо, безбоязненно идет на смерть.

Жариков был опытным политработником, умело доводил партийное слово до сознания каждого летчика, к каждому мог подобрать особый «ключик». Он часто беседовал с летчиками о традициях полка и эскадрильи, знакомил их с опытом воздушных боев на других фронтах, в частности с опытом А. И, Покрышкина и И. Н. Кожедуба.

Время для бесед, встреч выделить, конечно, было нелегко. Летчики в полетах, а техники и механики заняты ремонтом и подготовкой к вылетам боевых машин. Но к Жарикову люди шли, выкраивали время. Бывало, слово за слово — и завяжется непринужденный разговор об особенностях боев на Севере, о требованиях, которые капризная полярная природа предъявляет к технике, о том, как увереннее чувствует себя летчик в воздухе, если знает, что самолет подготовлен к полету заботливыми руками.

Техники обычно интересовались, как ведет себя машина в различных режимах полета, что особенно волнует летчика, когда он находится в воздухе, ведет бой. И на все Жариков находил ответ — ведь он сам был превосходным летчиком, имел на своем счету не один сбитый фашистский самолет. Став уже командиром эскадрильи, Жариков продолжал чувствовать себя политработником, ни на минуту не забывал о работе с людьми. Это помогало ему знать их сильные и слабые стороны. Летчики эскадрильи относились к нему с доверием и уважением.

Годы боев в суровых условиях Севера позволили ему накопить немалый опыт как в области тактики, так и в ориентировании, осмотрительности, совершенствовании боевых действий. С первых же шагов своей деятельности на новой должности Жариков особое внимание обратил на обобщение боевого опыта, на то, чтобы учить летчиков делать выводы из каждого полета, уметь находить и изживать ошибки, В эскадрилье, как и в целом в полку, регулярно подводились итоги боевой работы. Громов, будучи в это время уже штурманом полка, следил, чтобы работа эта велась систематически, чтобы на этих занятиях не был забыт ни один факт.

— Если человек допустил ошибку, — говорил он Жарикову, — резонно ему на нее указать, чтобы учел, подтянулся. А если отлично действовал, тоже надо об этом сказать прилюдно — это будет моральный стимул как для того, кто добился успеха, так и для его товарищей.

Этого же требовал от всех и командир полка. Вот и теперь на конференции в полку шла речь о тактике воздушного боя. В зале тихо. Ни разговоров, ни реплик. Громов, штурман полка, говорит дельно. Он лично сбил в воздушных боях более десятка самолетов противника, прислушаться к его советам и выводам полезно. Докладчик выделил несколько слагаемых успеха. На первое место поставил осмотрительность летчика в бою, слетанность пар и групп. Пример он привел из опыта эскадрильи «Комсомолец Заполярья». Пример отрицательный. Но это лишь говорило о деловом настрое конференции. Люди пришли не бахвалиться успехами, а анализировать ошибки и учиться их не допускать. Громов рассказал, как летчик Воскресенский принял наши самолеты (летела группа 19-го авиаполка) за чужие, стал в вираж, готовясь к атаке, отстал от своих, и пришлось ведущему возвращаться, чтобы его найти.

Потом выступили лейтенанты И. Жученко и М. Шилков. Оба из эскадрильи «Комсомолец Заполярья». Они, хотя и молодые летчики, но уже накопили опыт боев, сбили по нескольку вражеских самолетов. Они располагали прекрасными примерами ратного мастерства и отваги в бою. Но сочли более важным сказать о допущенных промахах. Так, Шилков привел пример, как однажды он ослабил наблюдение в конце боя и за это был немедленно наказан: не заметил противника, и его подбили.

Начальник штаба 20-го гвардейского истребительного авиационного полка майор А. Мартьянов в своем выступлении рассказал о смелости и находчивости летчиков, выполняющих фотографирование объектов противника. Вот какой случай произошел сравнительно недавно и был еще свеж в памяти. При ведении фоторазведки В. Бакулин и А. Паков заметили на высоте 5500 метров восемь истребителей противника Ме-109Ф, которые немедленно пошли в атаку. Несмотря на опасность, Бакулин продолжал вести фотографирование аэродрома противника и только по окончании его стал маневрировать с целью принять бой. Фашисты не ожидали этого. Они полагали, что при таком соотношении сил наши летчики попытаются уйти; ведь им надо было еще и сохранить фотопленку. Но расчеты врагов не оправдались. Бакулин и Паков смело вступили в бой и сбили два вражеских истребителя. Сами они благополучно добрались до дома. Тем самым и поставленную задачу выполнили, и доставили командованию отличные снимки аэродрома, на котором базировались вражеские истребители.

Война медленно, но неуклонно подходила к концу. Наши войска стремительно наступали на всех фронтах. К концу шли боевые действия и на Кольском полуострове. Задание партии было выполнено: враг не прошел к Мурманску, порт и железная дорога действовали всю войну. Но завершающий этап войны в Заполярье был весьма трудным. Враг в течение трех лет создавал сильную оборону в условиях труднопроходимой местности, используя для оборонительных сооружений многочисленные реки и речушки, озера, болота и сопки. Главный удар по врагу наносился левым флангом 14-й армии в общем направлении на Луостари — Петсамо.

Специально созданная оперативная группа, расположенная на правом фланге 14-й армии, должна была сковать вражеские войска активными действиями и в дальнейшем совместно с двумя бригадами морской пехоты продвигаться к Петсамо.

Операция началась 7 октября мощной артиллерийской подготовкой и закончилась 29 октября 1944 года. В результате были освобождены район Петсамо и северные районы Норвегии, тем самым положено начало освобождению этой страны от немецко-фашистских оккупантов. Боевые действия характеризовались тесным взаимодействием сухопутных войск с авиацией и флотом. Господство в воздухе было завоевано полное. Вскоре бои затихли. Наступила тишина. И эта тишина как-то не вязалась с представлением о фронте. Каждый думал о близкой победе, о возвращении домой. И невольно оглядывался на пройденный путь, вспоминал долгие и тяжкие годы войны...

Скрипнула дверь землянки. Душно сегодня в ней Жарикову, не спится и Ивану Жученко.

— Жарковато в землянке, — говорит Иван, обращаясь к командиру. — Захотелось подышать свежим воздухом.

— А я вот размечтался, — признался Жариков. — Все бои свои вспомнил. С первого до последнего. Хотя, как знать, последний ли?

— Добиваем фашиста, — уверенно отозвался Жученко.

Жариков промолчал. Стоял, изредка поглядывая на небо.

— Тихо-то как! Фашистские летчики вылетать не решаются.

— Ну, это как сказать. Техники у гитлеровцев еще хватает.

Опять помолчали.

— А мне вот вспоминается почему-то самый первый бой, — тихо произнес Жученко.

...Тогда они вылетели четверкой. Задача — прикрыть наземные войска. В районе патрулирования по радио получили сообщение с земли о том, что в воздухе два Ме-109. Вскоре Жученко увидел врага. Доложил. Фашистские самолеты имели преимущество в высоте. «Плохо», — подумал Жученко. И тут же он услышал команду ведущего обходить стороной, одновременно набирая высоту, используя для этого скорость. Жученко знал; чтобы успешно атаковать противника, надо подойти к нему незамеченным, имея преимущество в высоте. Этот проверенны» прием и использовался сейчас. Когда фашисты заметили наши истребители, то они были уже выше их и шли в атаку. Встреча на лобовых ничего хорошего не сулила гитлеровцам. Они решили уйти полупереворотом вниз. Гвардейцы пикированием настигли «мессеров». Жученко оказался в выгодном положении для удара по противнику. Разумов увидел это и передал по радио:

— Атакуй, я прикрою.

Повторять приказ не было нужды. Жученко понял, что настал главный момент боя. Он догнал фашиста, сблизился с ним почти вплотную и открыл пушечный огонь.

— От «мессера» тогда буквально клочья посыпались, — вспомнил Жученко. — Я думал, в воздухе развалится. Тут же задымил и упал на землю. Там и догорел.

Это был первый сбитый им самолет. Сейчас, когда наступил 1945 год, на счету Жученко уже 11 сбитых лично и в группе вражеских машин, совершено более 150 боевых вылетов.

— А после войны что намерен делать? — спросил Жариков товарища.

— Останусь в авиации, — твердо ответил тот. — Думаю, что мои опыт еще пригодится. Надо будет новые самолеты осваивать, молодежь учить. Так что нам дел хватит.

День Победы летчики эскадрильи «Комсомолец Заполярья» встретили на своем родном аэродроме в Мур-машах.

Боевых вылетов уже практически не было, и все ремонтировали, чистили, смазывали технику и оружие. Настроение у всех веселое, радостное.

— А ведь дело-то, девчата, подошло к концу, — сказал Костя Покумейко, обращаясь как-то к оружейницам. — Вы скоро снимете погоны и гимнастерки, разоденетесь в платья и забудете нас.

Валя Сидорова аж вся зарделась от волнения.

— Ни за что и никогда, — горячо возразила она. — Мы никогда не забудем вас, ребята, и эти суровые годы. Мы навсегда останемся друзьями.

- — Ну ладно, Валя. Не кипятись, — остановил ее Покумейко. — За добрые слова спасибо. А вообще-то, у каждого своя жизнь.

После трудового дня девушки долго не могли заснуть. Все мечтали, какая будет жизнь после войны, кто чем будет заниматься. Часа в четыре утра послышались выстрелы.

— Девчонки, что такое? — вскочила Таня Сиротина. Выглянули в окно. Барак, где размещались летчики 1-й эскадрильи, находился рядом. Летчики выбегали из него, стреляли в воздух из пистолетов, кричали:

— Ура! Победа! Победа!

Надя Арсеньева первая выскочила из барака. Не знала, куда сперва бежать; к летчикам 2-й эскадрильи, где находился Миша Делаев, или к техникам и механикам. Увидела Разумова, радостно крикнула:

— Победа?

— Победа, Надя, Победа! Фашистская Германия капитулировала. Конец войне!

Давно отгремели грозы войны, а израненная земля все еще хранит на себе следы ожесточенных боев. Еще крепче хранит их память людская. Кровью полили мы поля сражений. Такое не забывается.

Хранят память о войне и ветераны боев на Севере, бывшие воздушные бойцы эскадрильи «Комсомолец Заполярья», Тогда, сорок с лишним лет назад, они были комсомольцами, сегодня — убеленные сединами ветераны, Но, как поется в известной песне, не стареют душой ветераны.

Массовый героизм воинов-комсомольцев и комсомольцев-тружеников. тыла в годы войны явился ярчайшим проявлением любви молодежи к своей Родине и результатом гигантской организаторской работы партии по воспитанию молодежи.

«Комсомольцы, — писал в «Комсомольскую правду» во время Великой Отечественной войны командующий 62-й армией генерал-лейтенант В. И. Чуйков, — со своим фантастическим бесстрашием и мужеством во имя победы Родины шли на легендарные, не слыханные в истории войн подвиги...»

Прав был А. Сурков, когда писал:

Орден Ленина на знамени комсомола увенчал заслуги молодежи Страны Советов в Великой Отечественной войне.

Героев, известных и безымянных, погибших и живых, — миллионы. И они вечно будут служить для советских людей образцом высокой нравственной силы и беззаветной преданности народу.

И среди этих миллионов немеркнущим светом сияют имена Зои Космодемьянской и Александра Матросовп, Николая Гастелло и Олега Кошевого, Юрия Смирнова и Лизы Чайкиной, Три тысячи комсомольцев удостоены за свои подвиги звания Героя Советского Союза, причем 60 комсомольцев стали дважды Героями Советского Союза.

...Идет время. Чем дальше от нас военные годы, тем глубже и полнее оцениваем мы бессмертный подвиг воинов, отдавших свою жизнь во имя свободы и независимости социалистической Родины. Идет время, все меньше бывших фронтовиков собираются на свои традиционные встречи в День Победы. Устоявшие против вражеского огня, они бессильны против его величества времени, Все меньше и меньше остается и тех, кто когда-то бок о бок воевали с Громовым, Хлобыстовым, Бычковым, Поздняковым. По-разному сложились судьбы тех, кто вернулся с войны. Родина увековечила память павших.

В Москве и Мурманске — двух городах-героях — имеются улицы, носящие имя Алексея Хлобыстова. А в Килп-Явре, под Мурманском, его имя носит средняя школа. Следопытами собрано немало материалов об отважном летчике. В предвоенные годы он работал на опытном заводе Всесоюзного научно-исследовательского и проектно-конструкторского института металлургического машиностроения. Кинолюбителями института создан о Хлобыстове документальный фильм, а на территории института сооружен бронзовый бюст летчика, установлена мемориальная доска в цехе опытного завода, где он трудился.

Более двухсот боевых вылетов совершил за два года боев на Севере Михаил Бычков, лично сбил шесть вражеских самолетов и семь в группе. Отважный летчик награжден двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны 1 степени. В память о земляке в Тульской области его именем названа средняя школа.

Первый командир эскадрильи «Комсомолец Заполярья» Георгий Васильевич Громов закончил войну в Берлине, будучи командиром авиационного полка. В марте 1945 года он был представлен к высшей правительственной награде — званию Героя Советского Союза. В наградном листе, подписанном командующим 16-й воздушной армией генерал-полковником авиации С. И. Руденко и командующим войсками 1-го Белорусского фронта Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым, отмечалось: «Особенно отличился в боях при защите Советского Заполярья. В дни напряженных боев в трудных метеорологических условиях делал 4–6 боевых вылетов в день, не считаясь с трудностями». К весне 1945 года Г. Громов провел 64 воздушных боя и лично сбил 13 самолетов противника. Всего же за время войны им сбито 18 вражеских самолетов. До 1963 года Герой Советского Союза генерал-майор авиации Г. В. Громов продолжал службу в армии, будучи заместителем командира соединения. Затем работал в ДОСААФ, учил молодых парней и девушек прыгать с парашютом. В 1974 году Г. Громов приезжал в Заполярье. Он побывал на местах боев с фашистскими оккупантами, встречался с боевыми друзьями, с красными следопытами. В Килп-Явре, в школе, носящей имя Героя Советского Союза А. Хлобыстова, по просьбе председателя первичной организации ДОСААФ провел урок мужества.

Ребятам, как это водится, не терпелось узнать про тот «самый страшный» бой, за который Громова наградили Золотой Звездой Героя, а Георгий Васильевич почему-то вспомнил день, когда ему пришлось докладывать на заседании бюро Мурманского обкома комсомола о боевой работе эскадрильи за восемь месяцев. Волновался тогда не меньше, чем перед любым боем. Они долго перед этим сидели с Иваном Жариковым в землянке и при робком пламени светильника, сработанном техниками из гильзы зенитного снаряда, вспоминали пройденный за эти месяцы эскадрильей боевой путь. Был он нелегким.

Когда ему предоставили слово, Громов поднялся с места. Легко и свободно прошел к трибуне. Мельком взглянул на собравшихся. Увидел в глазах, в настороженных позах заинтересованность, готовность внимательно слушать, И сегодня на школьном уроке мужества генерал-майор Громов увидел почти те же заинтересованно-настороженные мальчишечьи глаза (впрочем, многие члены бюро обкома комсомола были тогда лишь чуть старше собравшихся послушать Героя теперешних десятиклассников). И вдруг до мельчайших подробностей вспомнилось ему тогдашнее выступление, к которому они так долго готовились с Жариковым. Вспомнилось потому, что очень уж схожими показались эти два его выступления. Тогда, в 1942-м, перед бюро Мурманского обкома комсомола и теперь, более тридцати лет спустя, перед комсомольцами семидесятых годов.

— Товарищи! — хриплым oт волнения голосом начал он свое выступление перед школьниками, будто все еще чувствовал себя к той обкомовской обстановке. Впрочем, и тогда, и теперь надо было отчитаться о том, как они воевали и били врага. Но Громов все-таки заставил себя поправиться.

— Ребята! — продолжил он. — В годы войны комсомольцы и молодежь Мурманской области самоотверженно трудились, чтобы на личные сбережения и средства, заработанные в нерабочее время, построить эскадрилью самолетов, по их желанию эскадрилью назвали «Комсомолец Заполярья». Наши летчики с гордостью летали на полученных самолетах, не одну победу одержали на них над фашистскими захватчиками.

Я хочу рассказать вам, ребята, как комсомольцы и молодежь эскадрильи «Комсомолец Заполярья» сражались за освобождение советского Севера. Они сражались бесстрашно, быстро набираясь опыта и мастерства. Все мы дали клятву оправдать доверие мурманских комсомольцев и беспощадно разить врага. Эту клятву мы выполнили.

Вы, конечно, ждете от меня боевых эпизодов, каких-то особых моментов из жизни эскадрильи «Комсомолец Заполярья». Такие напряженные моменты в бою с врагом были и у меня, и у моих товарищей. О них немало сказано и написано. И вы о них наслышаны. Три тарана совершил в воздушных боях старший лейтенант Алексей Хлобыстов. Таран — это особый вид боя, особый подвиг. Летчик идет на него, когда все средства борьбы с врагом исчерпаны, а пропустить вражеский самолет нельзя. Его надо сбить. Иначе он натворит много бед. И тогда остается один выход — таранить врага. Хлобыстов шел на это трижды. И трижды выходил победителем, оставался жив.

Но сегодня мне хочется рассказать вам о летчике, который был одним из зачинателей таранных ударов по врагу на Севере. Его звали Павел Каиков и он служил в нашем истребительном авиационном полку и в нашей эскадрилье, правда, тогда она еще не носила имени «Комсомолец Заполярья». Он был юн и отважен, но как дисциплинированный воин, честно выполнял ту работу, которую ему поручали. Еще до войны, в начале своей летной карьеры, как и многие летчики, начинал путь в небо на самолете У-2. Но мечтал пересесть на истребитель, чтобы самому драться с врагом, своими руками разить врага. И вот комсомолец Павел Каиков получил «чайку». Он, как и прежде, старательно выполнял свой долг воина, но один день, даже один миг высоко поднял его в глазах товарищей, показал, какие благородные качества таятся в характере советского юноши. В тот день, 29 ноября 1941 года, Каиков в составе эскадрильи выполнял боевое задание — штурмовал скопление вражеских войск. Штурмовка прошла успешно, и летчики возвращались на свой аэродром. Лейтенант Павел Кайков прикрывал посадку своих товарищей. И тут он увидел два истребителя противника, пытавшихся уничтожить наши самолеты при посадке. И Каиков смело вступил в бой. Кончились боеприпасы. Мужественный летчик пошел в лобовую атаку и протаранил вражескую машину. Второй фашистский самолет поспешно скрылся. От сильного удара стал разрушаться самолет героя-комсомольца. Павел пытался выпрыгнуть с парашютом, но сделать этого не успел: слишком малым было расстояние до земли.

Вот откуда пошла в эскадрилье «Комсомолец Заполярья» традиция сражаться до последней возможности, во что бы то ни стало сбивать фашистские самолеты. Лейтенанту Павлу Кайкову посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

В своей боевой практике мы твердо придерживались знаменитого суворовского правила — воюют не числом, а умением.

Таких примеров героизма у нас было много. Летчики дрались не щадя себя. Командование высоко оценило боевые заслуги личного состава. Многие были награждены орденами и медалями! После каждого боя, подведя итоги, мы говорили: мало, можно бить врага сильнее. И били. До самой победы. Желаю вам, дорогие ребята мирного неба над головой...

Десятиклассники дружно аплодировали.

Это было одно из последних выступлений ветерана. Георгий Васильевич в 1975 году скончался после тяжелой болезни...

Частый гость у молодежи бывший комиссар эскадрильи, впоследствии ее командир Иван Жариков, который и поныне живет и работает в Туле, Иван Михайлович ведет большую военно-патриотическую работу, один из активистов городского комитета ДОСААФу ему тоже есть о чем рассказать юношам и девушкам. За время войны он сделал 300 боевых вылетов, сбил лично 9 самолетов противника и 16 в группе, награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны I степени и Красной Звезды. Уволился из армии в 1960 году с должности заместителя начальника штаба дивизии в звании подполковника.

Жариков нередко с улыбкой вспоминал, как Громов советовался с ним, чем бы скрасить неуютный фронтовой быт девушек-оружейниц.

— Может быть, командировать кого-нибудь в Мурманск? — смущаясь, спросил он как-то Жарикова. — Девчатам нужны кое-какие безделушки. Духи там, ну и прочее, что по женской части.

Жариков обещал узнать, в чем они нуждаются.

— Только поосторожней, — попросил Громов. — А то неправильно поймут, подумают, что с подарками хотим навязаться. Да и вообще, чтобы наши ребята возле них поменьше болтались. Дело тонкое, сам понимаешь...

— Понимаю, — невольно улыбаясь и тут же гася улыбку, ответил Жариков.

— С девчатами забог немало, — вздохнул Громов. — Но, на мой взгляд, они свой долг правильно понимают и дело знают. А если и побалагурят с ребятами — так молодость ведь.

Да, хотя и война, а жизнь брала свое. И дружили на войне, и влюблялись. Как, например, Миша Делаев и Ар-сеньева Надя. Они любили друг друга, но признались в этом только в день разгрома фашистов в Заполярье. В тот день, взявшись за руки, бродили по дорожкам, проложенным вдоль землянок, и по кромке аэродрома и условились, что поженятся, как только определится их послевоенная судьба. Задуманное — сбылось: Надя и Миша поженились вскоре после Победы. Жили дружно и счастливо. Но в 1958 году Михаил Делаев погиб при исполнении служебных обязанностей. Для семьи это была тяжелая утрата. Надежда Андреевна осталась с тремя детьми: вырастила их одна, теперь у нее уже три внучки и внук.

Стали мужем и женой Шамаев и Тоня Александрова, Иосиф Михайлов и Валя Сидорова. Иосиф и Валя прожили долгую счастливую жизнь, вырастили двух дочерей. К сожалению, Валентина Семеновна после тяжелой болезни умерла в 1976 году, Иосиф Иосифович живет в Евпатории, часто встречается с молодежью.

Михайлов нередко вспоминал, при каких обстоятельствах они познакомились с Валей.

...Жизнь летчиков состояла, конечно, не из одних боевых вылетов да схваток с противником. Иногда наступало затишье. И тогда летчики просто не знали, куда себя деть. Особенно не переносил безделья живой по натуре Михаил Бычков.

— Скука страшная, — сказал он как-то, когда они с Михайловым отдыхали после полетов. — Может быть, пойдем в землянку к девчатам? Они тоже, наверное, скучают. Поговорим, посмеемся, отведем душу. А?

Михайлов согласился.

Но девчоночья землянка оказалась почти пустой. На койке в углу лишь куталась в одеяло прихворнувшая Маша Болотова. Она поднялась, приглашая ребят посидеть.

— Что же мы все около одной будем сидеть? — заметил Бычков. — А где подружки?

— У самолетов, — степенно ответила Маша. — Ведь когда вы на земле, у нас самая работа. Чинить, латать, снаряжать. Только поворачивайся. Не успеем, сами же ворчать будете.

— Это верно, — со вздохом согласился Бычков. — Ну мы пойдем посмотрим.

Из кабины одной из машин выглянула девушка, громко крикнула:

— Девчата, к нам гости.

Когда летчики приблизились, спрыгнула на землю и с вызовом в голосе спросила:

— Ну что? Проверять пришли? Ох ты, да среди вас новенький, — заметила она Михайлова. И сердито обратилась к нему: — Может, подсобите, товарищ лейтенант?

Михайлов вопросительно взглянул на ребят.

— А что, может, действительно поможем? — спросил он и полез в кабину самолета, откуда появилась Валя.

— А вы пока отдохните, — сказал он девушке. Валя нахмурила брови и лицо ее посуровело.

— Будем отдыхать, когда вы, летчики, поменьше забот нам доставлять будете.

Михайлов в шутку заметил, что летчики тут не виноваты. Это фашистов ругать надо. Валя вздохнула и ничего не ответила.

С этого дня и началась их дружба, переросшая в крепкую, чистую любовь.

Валя всегла провожала его в полет. Стоит, бывало, у самой взлетной полосы и смотрит, как влезает в кабину, запускает двигатель, как самолет потом, управляемый его руками, бежит по взлетной полосе и взмывает вверх. Он делает круг над аэродромом, а она все стоит, подняв голову, он быстро уходит на запад, а Валя долго еще до рези в глазах всматривается в беспокойную синеву, пока черненькая точка не исчезнет совсем. Более тревожными все же были не проводы, а ожидания. А вдруг?..

Иван Яковлевич Жученко войну закончил старшим лейтенантом в должности командира звена. Был награжден двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны II степени. После войны окончил военно-воздушную академию. Был командиром полка, преподавателем.

Уволившись в запас в звании полковника, Иван Яковлевич Жученко не прерывал с армией духовной связи. Его продолжали волновать события минувшей войны, хотелось лучше понять, в чем истоки массового героизма воинов армии и флота, высокого патриотизма, самоотверженности тружеников тыла. Он считал, что сможет, поскольку сам пережил все трудности и опасности войны, донести до молодого поколения советских людей правду о войне. Раскрыть молодежи злобный лик врага, показать, что только жажда наживы, стремление поработить другие народы вели фашистов вперед. Звание ветерана войны обязывает его сказать свое слово, внести свой вклад в освещение истории борьбы советского народа со злейшим врагом человечества — фашизмом.

Встречаясь с однополчанами, ветеранами боев с немецко-фашистскими захватчиками, Жученко подмечал, что у каждого из них есть что рассказать молодежи, есть свои сокровенные мысли, связанные со службой Родине, и в какой-то мере свое объяснение воинского подвига. Но не все имеют возможность широко рассказать о своем опыте, о том, чему научила их война против фашистских захватчиков. Надо помочь ветеранам сделать это. Так пришел Иван Яковлевич Жученко к решению посвятить себя работе по изучению истории Великой Отечественной войны. Он начал собирать воспоминания ветеранов. Труд этот требовал упорства, кропотливости, умения найти нужный факт, выслушать героя боев. Но он доставлял и удовлетворение, так как ощутимой была его польза.

Работая в Институте истории партии при ЦК Компартии Украины — филиале Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС старшим научным сотрудником, кандидат исторических наук Иван Яковлевич Жученко принял участие в подготовке и выпуске в свет многих книг о партизанах Украины, о роли политической работы в мобилизации советских воинов на разгром врага. В этом нашел бывший летчик эскадрильи «Комсомолец Заполярья» свое призвание в мирное время, и этим он как бы продолжает свой путь служения Отчизне, начатый в боях против фашистских поработителей на Севере.

«Юность моя, — пишет он в своих воспоминаниях, — полностью связана с Заполярьем. Там я встретился с любовью, моим дорогим и верным другом жизни Риммой Ивановной Дмитриевой, с которой мы поженились в мае 1945 года», Жученко не раз вместе с женой бывал на встречах ветеранов 19-го и 20-го гвардейских истребительных авиационных полков.

...Я беседую с Героем Советского Союза генерал-майором запаса Антоном Романовичем Сливкой у него дома. Он командовал эскадрильей бомбардировщиков.

— Фронтовая дружба не забывается, — говорит он. — Здорово поддерживали нас истребители во всех вылетах: на бомбежку или разведку, на другие задания. Особенно тесно мы взаимодействовали с истребительным авиационным полком Кутахова. В этот полк, как известно, входила эскадрилья «Комсомолец Заполярья». В том, что два летчика и два штурмана авиазвена, которым мне довелось командовать в годы Великой Отечественной войны, были удостоены высшей награды — звания Героя Советского Союза, — заслуга и летчиков эскадрильи «Комсомолец Заполярья». На фронте победа давалась тем, кто ко всему прочему умел взаимодействовать с другими подразделениями.

Антон Романович Сливка участвовал в Параде Победы в июне 1945 года, на котором он вместе с воинами других родов войск представлял Карельский фронт. Неизгладимое впечатление оставил у него тот момент, когда знамена поверженного врага были брошены к подножью Мавзолея основателя нашего государства В. И. Ленина.

После войны А. Р. Сливка окончил военно-воздушную академию, а затем Военную академию генерального штаба Занимал ряд командных должностей. Пятнадцать лет летал на реактивных бомбардировщиках, подготовил и воспитал достойную смену уходившим в запас боевым товарищам. Прослужив в ВВС тридцать восемь лет, А. Р. Сливка в 1975 г. уволился в запас. Но нестареющее сердце ветрена по-прежнему полно забот. Он член президиума совета ветеранов Карельского фронта. Часто встречается с молодежью, рассказывает ей о Советской Армии, ее боевых традициях.

Павел Степанович Кутахов, который в последние годы Великой Отечественной войны командовал 20-м гвардейским истребительным авиационным полком, не раз водил в бой летчиков эскадрильи «Комсомолец Заполярья». После войны он продолжал службу в армии. В 1949 году он окончил Высшие офицерские летно-тактические курсы, а в 1957 году — Военную академию Генштаба, Но никогда не прерывал он связи с ветеранами боев на Севере. Беседуя с ними, он продолжал обобщать накопленный в ходе войны с немецко-фашистскими захватчиками опыт, используя его для обучения нового поколения летчиков.

После войны авиация переходила на реактивные самолеты. Освоение новой техники было связано с немалыми трудностями, требовало от летчиков высокого мужества и незаурядного мастерства. Кутахов сам подавал пример, много учился и много летал. Беседуя с летчиками, он не раз ссылался на опыт Великой Отечественной войны, вспоминал, как в условиях Заполярья, при постоянных действиях противника, осваивали летчики эскадрильи, которой он тогда командовал, новые самолеты, учились полностью использовать их летно-тактические данные, умело бить врага.

С июля 1967 года П. С. Кутахов был назначен первым заместителем главнокомандующего ВВС, а в марте 1969 года он стал главнокомандующим ВВС — заместителем министра обороны СССР. Большой боевой и учебно-тренировочный опыт, высокая теоретическая подготовка в сочетании с недюжинными организаторскими способностями военачальника позволили ему внести большой вклад в развитие Военно-Воздушных Сил. Много внимания уделял он в эти годы и развитию советской космонавтики. В 1972 году ему было присвоено звание главного маршала авиации.

Вспоминаю встречу с П. С. Кутаховым в редакции «Красной звезды» во время сборов постоянных корреспондентов газеты. Павел Степанович охотно рассказывал тогда о своих молодых годах, боях на Севере.

— Это была суровая, но необходимая школа, — говорил он. — Там, на Севере, я и мои товарищи по эскадрилье научились бить врага, летать в сложных условиях и побеждать. Сказывалось не только воинское мастерство, которому мы учились постоянно, но и крепкая фронтовая дружба, войсковое товарищество, когда действуешь по пословице: «Сам погибай, а товарища выручай». Примеров такой взаимной выручки было много.

Говорят, фронтовая дружба самая крепкая. До конца своих дней П. С. Кутахов поддерживал связи с ветеранами боев на Севере, интересовался их здоровьем, послевоенной судьбой. В 1985 году Павла Степановича не стало...

Демобилизовавшись и разъехавшись по всей стране, бывшие летчики эскадрильи «Комсомолец Заполярья» потеряли друг друга из виду.

И вот ветераны эскадрильи, проживавшие в Ленинграде, решили разыскать своих фронтовых друзей. Бывшая оружейница Антонина Дмитриевна Шамаева, механики Виктор Курилов, Сергей Егорович Нарвский, Николай Иванович Енин, Владимир Михайлович Гаврилов начали поиски. Во многом помогли им красные следопыты. В Минске отыскалась Надежда Андреевна Делаева (Арсеньева). Из Пермской области прислала письмо бывшая оружейница Мария Степановна Болотова. Откликнулся проживающий в Иркутске механик по вооружению Сергей Сергеевич Кузнецов. И с каждым годом круг ветеранов эскадрильи «Комсомолец Заполярья» становился шире.

Со многими ветеранами эскадрильи переписывалась Антонина Дмитриевна Шамаева. Она решила собрать фотографии участников боев на Севере — фронтовые и послевоенные. Теперь ленинградцы имеют отличный альбом фотографий почти всех, кто служил в комсомольской эскадрилье. Помогли они создать стенд, посвященный эскадрилье «Комсомолец Заполярья», и в открывшемся в одном из ленинградских профессионально-технических училищ музее 20-го гвардейского истребительного авиационного Краснознаменного полка, в состав которого входила эскадрилья.

Немало материалов о заполярных летчиках в годы войны собрано в музее школы г. Килп-Ярве. Школьники составили полный список летчиков, участвовавших в битвах с врагом в заполярном небе. Они взялм шефство над местами захоронения тех, кто пал в бою. Ведут переписку в ветеранами. В школьном музее хранятся воспоминания многих защитников неба Заполярья.

Ветераны эскадрильи — частые гости в школах и на предприятиях. Эти встречи надолго остаются в памяти.

...Все дальше отодвигаются годы войны. Но, к сожалению, все чаще возвращаются они к ветеранам болью в старых ранах. Один из ветеранов эскадрильи бывший гвардии старшина Николай Иванович Енин недавно писал мне:

«В 1943 году, когда мы зимой ходили за летчиком Воскресенским, который вынужденно сел в заснеженных сопках, я на обратном пути провалился в воду и обморозил ноги. Лечился в больнице в Мурмашах. Все как будто бы прошло. Но вот в 1975 году опять пришлось лечь в больницу. Профессор спросил; было ли обморожение ног. Я сказал, что да, было. Не предполагал, что через столько лет это может сказаться. Но, увы, сказалось. Сделали операцию. Теперь с палочкой хожу. Работаю в спортивно-техническом авиамодельном клубе».

Недавно отыскался бывший техник звена старший техник-лейтенант Константин Антонович Покумейко. Хотелось встретиться, поговорить. И живет-то он недалеко от меня — в городе Чехове Московской области, но встреча все откладывалась. То он в госпитале, то в санатории — сказывались полученные во время войны ранения. И все-таки наша встреча состоялась.

Естественно, я поинтересовался, как же сложилась его послевоенная судьба. Оказывается до войны Константин Антонович учился в музыкальном училище имени Гнесиных, собирался стать музыкантом. Война помешала закончить училище, но любовь к музыке осталась навсегда. На фронте в эскадрилье руководил Покумейко художественной самодеятельностью. В выдававшееся иногда свободное время устраивали концерты. После войны закончил музыкальные курсы, стал руководителем духового оркестра. Константин Антонович ведет и активную военно-патриотическую работу, встречается с молодежью.

Да, время неумолимо, но эскадрилья «Комсомолец Заполярья» на радость ветеранам продолжает существовать.

После войны ее командиром был Иван Иванович Разумов, опытный летчик, во время войны совершивший 198 боевых вылетов, награжденный двумя орденами Красной Звезды. Уже в мирное время окончил военно-воздушную академию, служил на разных должностях, работал в аэроклубе ДОСААФ, вел большую военно-патриотическую работу.

В настоящее время гвардейская авиационная часть, в состав которой входит эскадрилья «Комсомолец Заполярья», несет службу по охране неба нашей Родины. Напряженно трудятся воины, совершенствуя боевую и политическую подготовку. Широкий размах приобрело социалистическое соревнование. С любовью оформлены стенды в комнате боевой славы о героях боев в Заполярье.

Часть продолжает поддерживать тесные связи с шефами — комсомольцами Заполярья. В подразделении высокая дисциплина, растет число отличников учебы, классных специалистов. Сюда нередко приезжают делегации из Мурманска. Комсомольцы знакомятся с жизнью и бытом воинов, продолжающими славные традиции героев боев в Заполярье в годы Великой Отечественной войны. Эти традиции восприняли молодые летчики.

Не забыты подвиги защитников города-героя Мурманска. Свято чтит наш народ своих героев, павших за освобождение Родины. Среди них и летчики эскадрильи «Комсомолец Заполярья». Слава вам, доблестные сыны и дочери Отчизны!