Веками копившаяся в России ненависть угнетенных к угнетателям, помноженная на ожесточение одной из самых страшных в мировой истории гражданских войн, вызвала среди многочисленных форм классовой борьбы и связанных с этой борьбой явлений такое необычное на первый взгляд явление, как красный бандитизм. Термин "красный бандитизм" неразнывно связан с Сибирью и употребляется исключительно в связи с сибирской тематикой. Однако его аналоги под разными наименованиями можно разглядеть в разных районах России и в разных пропорциях во все первые послеоктябрьские годы: с конца 1917 года и до середины 1920-х годов. Широкое исследование этого политического феномена в масштабах всей страны еще предстоит. В данной работе предпринята попытка исследовать идейно-политический характер этого сложного и неоднозначного явления в масштабах Сибири, где оно проявилось в классической форме, приобрело свое название и громко заявило о себе.
Заявивший о себе в 1920 году в Сибири красный бандитизм выражался в разных формах - от незаконных экспроприаций имущих слоев деревни до физического уничтожения по политическим мотивам неугодных лиц ("гадов"): бывших колчаковцев и их пособников, торговцев-спекулянтов, буржуазных специалистов, священников, партработников-назначенцев ("комиссаров"), продработников, судей, совбюрократов. К красному бандитизму относились также факты личной мести и факты чисто уголовного характера, совершаемые "красными бандитами". Термин "красный бандитизм", как следовало из информации Сиббюро ЦК РКП(б) в сентябре 1921 года, употреблялся в применении к атакам далеко неоднородного характера: "В основной и первоначальной своей форме красный бандитизм является продолжением гражданской войны. Посредоством его одна из групп населения сводит свои старые, со времени Колчака ведущиеся счеты с другой группой населения... "гадами" на выразительном языке красных бандитов. ..."Бей гадов!" - основной лозунг бандитов во всей Сибири". Характеризуя социальный состав краснобандитского движения, Сиббюро отмечало, что "в красный бандитизм вовлекаются преимущественно элементы, во времена Колчака активно боровшиеся в рядах партизан. Социально это, следовательно, отчасти рабочие (не городские, а рабочие копей, рудников и прочий поселковый рабочий элемент) и в основном крестьяне из бедноты или выбитые из хозяйственной жизни колчаковским режимом и партизанщиной; иногда это элементы (большей частью партизанский вожди разного калибра), которых партизанщина пробудила и сделала политически активными, а политическое невежество мешает им проявлять эту свою активность не иначе, как в форме прямых действий" [1].
Начавшаяся в 1920 году и бушевавшая около трех лет эпидемия красного бандитизма потребовала от центральных и сибирских партийно-советских органов комплекса усилий по преодолению данного явления, несущего, по мнению руководства, угрозу Советской власти [2].
Ведущий исследователь этой проблемы В.И.Шишкин отмечал, что вопрос о красном бандитизме отнюдь не прост. "Представляется, что ответы на него лежат в разных плоскостях и на разной исторической глубине. Совершенно очевидно, что красный бандитизм явился продолжением и следствием тех социально-политических конфликтов, которые накапливались в обществе на протяжении десятилетий (если не столетий) и были усугублены революцией 1917 года и особенно гражданской войной" [3]. Но, делая это важное методологическое замечание, автор, однако, в своей статье фактически сводит красный бандитизм исключительно к бандитизму коммунистическому, не останавливаясь на самим же приводимых свидетельствах определенного анархического влияния на данное явление [4].
Не отвергая полностью коммунистическую подоплеку и окраску известной части краснобандитского движения, данная работа исследует ту его часть, которая напрямую или косвенно, в той или иной мере была связана с анархизмом. Представляется, что из многочисленных и разнообразных проявления красно-бандитского движения можно выделить три направления:
Следует отметить, что деление это не всегда проявлялось четко: встречались краснобандитские акции или краснобандитские группы, в которых элементы сразу двух или всех трех направлений тесно переплетались.
В настоящем исследовании внимание уделено последнему из перечисленных направлений, поскольку в нем, по нашему мнению, имело место анархическое влияние.
Об этом влиянии свидетельствует много фактов.
Сразу же обращает на себя внимание то, что общим у красного бандитизма и анархо-крестьянского движения 1920 года в Сибири ("роговоновоселовщина", "новоселовщина", "лубковщина") был лозунг: "Бей гадов!". К тем и другим этот лозунг пришел из той струи антиколчаковского партизанского движения, которая находилась под влиянием анархизма, главным образом анархизма стихийного. И в анархо-крестьянском движении, и в красном бандитизме под гадами в условиях Советской власти подразумевались в основном одни и те же социальные категории. Ядром анархо-крестьянских движений, как и краснобандитского движения, также были в основном одни и те же социальные слои: бывшие красные партизаны (бедняки и середняки), люмпенизированные группы деревни и отчасти города.
Несколько (хотя и незначительно) различались цели борьбы, но и они восходили к одному корню. "Сибирская махновщина" в 1920 году была своеобразным массовым движением сопротивления крестьянства военно-коммунистической диктатуре и коммунистической модели Советской власти. Одновременно участники данного движения не желали и возвращения белогвардейских режимов. Красный бандитизм выступал более разрозненно не против коммунистической модели Советской власти в целом, а против конкретных проявлений сверхцентрализации и сверхбюрократизации этой модели. К реставрации белогвардейских режимов красный бандитизм относился резко отрицательно. Своей деятельностью субъективно красные бандиты как раз и пытались свести возможность такой реставрации к нулю.
Определенную преемственность красного бандитизма по отношению к анархо-крестьянским движениям можно объяснить следующим. Проиграв в открытом столкновении с военно-коммунистической диктатурой (разгром "рогово-новоселовщины" в мае-июне, "новоселовщины" в июле-сентябре и "лубковщины" в сентябре 1920 года), анархо-крестьянское сопротивление ушло внутрь системы, трансформировавшись в одно из направлений красного бандитизма. Другая причина данного превращения: рост белого бандитизма - общего врага коммунистов, большинства анархистов и их сторонников в крестьянской среде.
В пользу определенного тождества "сибирской махновщины" и красного бандитизма свидетельствует немало фактов, которые легко отнести одновременно как к первому, так и ко второму явлению. Наиболее ярким из этих фактов является, на наш взгляд, так называемый "кузнецкий анархический заговор".
В ноябре 1920 года в Кузнецке возникла подпольная организация под руководством сотрудников политбюро (уездная ЧК) Клиндера (исполняющего обязанности начальника политбюро), Худородзе и Пономарева. В заговоре участвовали также работники милиции, в том числе начальники уездного и городского отделов Ананчик и Булдаков. Причинами заговора являлись: 1)бюрократизм совгоаппарата; 2)засилье в нем "спецов"; 3)засилье бывших белогвардейских офицеров в комсоставе. Кроме того, общим фоном являлось усиливавшееся недовольство крестьян продразверсткой. Заговорщики вели работу в войсках Кузнецкого гарнизона и рассчитывали, что в выступлении примет участие до 100 штыков: чекистов, милиционеров, красноармейцев - как правило бывших партизан, в том числе и "роговцев". Была установлена связь с анархо-крестьянскими отрядами И.Новоселова и П.Лубкова, имелся расчет на взаимодействие с ними. Выступление было намечено на 23 ноября. После захвата города планировалось убить начальника ЧК и председателя уисполкома, а также "спецов". Остальных было решено передать народному суду. Планировалось также раздать повстанцам запасы винных складов. Далее предполагалось идти на губернский центр, а в сулчае неудачи отступить в тайгу. Несмотря на то, что часть участников заговора являлась членами РКП(б), лозунг был: "Да здравствует Советская власть, бей коммунистов!".
В результате деятельности кузнецкой "революциононй тройки" заговор был ликвидирован, выступление предотвращено, задержано 15 активных заговорщиков [5]. События в Кузнецке ясно показали, что речь шла не об обычном контрреволюционном выступлении белогвардейского типа. Не была установлена и какая-либо связь заговорщиков с белогвардейскими формированиями. Это было выступление антикоммунистическое, но левое; своеобразное выяснение отношений между коммунистами-назначенцами и проанархистски настроенными элементами бывших партизан, причем недовольство последних и причины заговора вполне объяснимы с революционной точки зрения. По целям и задачам, а также по политическим контактам заговор тяготел к анархо-крестьянскому движению. Но имелись и новые, необычные черты: все участники заговора работали в совгосаппарате и часть из них входила в РКП(б).
Анархистские черты красного бандитизма выражались и в позиции, направленной против политики централизованной власти, причем как против политики "военного коммунизма", так и против нэпа. По мнению В.И.Шишкина, первоначально причина красного бандитизма "...коренилась в прогрессирующем недовольстве различных слоев свободолюбивого населения Сибири жестким организационным централизмом советской государственной системы, трудовыми повинностями, продовольственной и иными разверстками, всей системой "военного коммунизам"" [6]. Отметим, кстати, что в основном эти же причины лежали и в основе "сибирской махновщины" 1920 года. Но, как справедливо отмечает В.И.Шишкин, с введением нэпа красный бандитизм получил дополнительный импульс [7]. Парадоксально, но переход от чрезвычайщины "военного коммунизма" к более нормальной и экономически упорядоценной политике нэпа не только не уменьшил, но и увеличил размеры красного бандитизма, пик которого пришелся на вторую половину 1921 года. Анализируя ситуацию, Сиббюро ЦК РКП(б) осенью 1921 года отмечало, что "с отменой разверстки они [беднейшие слои деревни, пополнявшие ряды красных бандитов - А.Ш.] утратили экономический базис, почувствовали себя столь же обездоленными, как были при Колчаке, и почуяли, что новый курс неизбежно ведет к усилению враждебных им элементов и понижает их собственное влияние" [8]. Как иллюстрация к этому выводу весьма показательна политическая позиций крупной красно-бандитской организации, охватившей летом 1922 года уезды Алтайской и Семипалатинской губерний. Ее руководители (члены волостных комячеек) "по своей малосознательности и непонимании нэпа вообразили, что власть захватила буржуазия и поэтому им пришла пора для открытого выявления своего недовольства..." [9]. Потверждение оценки Сиббюро содержится и в "Обзоре бандитского движения по Сибири": "Не приемля нового курса политики они [красные бандиты и питающие их социальные группы. - А.Ш.] продолжали в 1921 году автоматически действовать стихийно, в духе тех методов, к которым они были приучены в предыдущий период..." [10]. Нельзя не согласиться с выводом В.И.Шишкина, что руководство Сибири видело главную опасность красного бандитизма в противодействии политическому курсу РКП(б) и Советской власти, "будь то "военный коммунизм" или пришедший ему на смену нэп" [11]. В газете "Советская Сибирь" говорилось, что несмотря на различие форм, суть красного бандитизма всегда одна: органическая ненависть к централизованному советскому государственному аппарату и его представителям, проводящим волю Центра на местах; нежелание подчиняться воле и законам центра [12]. Таким образом, деятельность значительной части красных бандитов была вызвана не только той или иной политикой власти, но и самой властью с любой ее жесткой и централизованной политикой. Это, несомненно, роднило часть краснобандитского движения с анархизмом - как со стихийным, так и в известной мере с идейным.
Косвенным свидетельством связи красно-бандитизма с анархизмом является и тот факт, что очаги наиболее интенсивного краснобандитского движения в основном совпадают, во-первых, с районами антиколчаковского партизанского движения, в которых было сильно влияние стихийного и идейного анархизма, а во-вторых, одновременно и с территорией наибольшего и традиционного влияния анархизма в Сибири (Томская, Алтайская и Иркутская губерния). В документах сибирских и центральных партийно-советских органов районами наиболее интенсивного красного бандитизма названы Томская губерния (Кузбасс и Мариинский уезд), Алтайская и Иркутская губернии (районы Иркутска и Черемхова), Ачинский и Минусинский уезды Енисейской губернии [13]. Если сопоставить эти данные с картой районов партизанского движения под сильным анархистским влиянием, то получится вполне определенное совпадение. В 1919 году в Томской губернии действовали отряды анархистов И.Новоселова и К.Кузнецова (Хмелева) (Кузбасс), ряд мелких отрядов стихийно-анархистской ориентации, отряд беспартийного П.К.Лубкова стоявший на платформе стихийного анархизма (Мариинский уезд). В Алтайской губернии действовал отряд И.Новоселова (рейдировал по маршруту Кузбасс-Алтай-Кузбасс, на Алтае находился в июле и в октябре-ноябре 1919 года), анархистское влияние имелось в партизанской армии Е.Мамонтова (в рядах Алтайских и Каменских партизан, в 4-м крестьянском корпусе М.В.Козыря), а также в партизанском отряде беспартийного, но сочувствовавшего анархизму Г.Рогова. В Иркутской губернии действовали отряды под командованием анархистов Каландаришвили, Карасева, Пепула, Дерюжкина, Полина [14]. Таким образом, районы наибольшего анархистского влияния на партизанское движение в Сибири и районы очагов красного бандитизма почти полностью совпадают, за исключением Ачинского и Минусинского уездов Енисейской губернии, где анархисты заметного влияния на партизанское движение не имели.
Существовала и прямая связь некоторых краснобандитских групп с анархистскими организациями и вождями анархо-крестьянских движений и отрядов. Так, краснобандитские группы Кузнецка (осенью 1920 года) и ст.Топки (лето 1921 года) были связаны с командиром анархо-крестьянского отряда и лидером Федерации алтайских анархистов И.П.Новоселовым [15]. С ним же была связана "коммунистическая фракция" Каменского-на-Оби крестьянского союза, включавшего в себя не менее 7 человек. Связь с Новоселовым поддерживалась через П.Я.Соловьеву, сотрудницу АлтГубЧК, члена компартии с 1917 года [16]. Кузнецкая краснобандитская организация имела также связь и с партизанским анархо-крестьянским отрядом П.К.Лубкова - лидера массово анархо-крестьянского движения осенью 1920 года в Мариинском уезде [17]. Неслучайно в ноябре 1921 года Сиббюро ЦК РКП(б) запрашивало сибирские губкомы, "не замечается ли влияние на развитие красного бандитизма эсеровских и других родственных им групп [читай: максималистских, анархистских, крестьянского союза. - А.Ш.] и какова связь между деревенскими комячейками и этими группами" [18]. Влияние эсеровских и проэсеровских групп не выявлено, за исключением факта вхождения каменских коммунистов в крестьянский союз, в то время как влияние анархистов прослеживается.
Тема анархистского влияния на красный бандитизм звучит, хотя и сдержанно, в документах партийных и государственных органов. В циркулярном письме Алтайского губкома РКП(б) от 22 января 1921 года краснобандитские акции характеризуются как партизанские действия, в результате которых комячейки превращаются в шайки бандитов [19]. Объединенное заседание президиумов Ачинского укома РКП(б) и уисполкома 22 июня 1921 года употребило для характеристики красного бандитизма выражение "анархическая партизанская вольница" [20]. Алтайские коммунисты понимали красныйы бандитизм как главным образом проявление стихийного анархизма. Они характеризовали это явление как стремление революционной, но проникнутой мелкобуржуазными предрассудками деревенской массы, бедняцкой и отчасти середняцкой, проявить политическую активность не в духе указаний и директив пролетарской партии коммунистов, а в анархическом неорганизованном движении, свойственном мелкой буржуазии (заседание комиссии по борьбе с красным бандитизмом при Алтайской губернской чрезвычайной тройке 7 сентября 1921 года) [21]. Газета "Советская Сибирь" в статье, посвященной анализу явления и перепечатанной другими сибирскими газетами, называла красных бандитов "сознательными проводниками идей анархического разложения наших аппаратов". Там же говорилось, что "социальная сущность красного бандитизма кроется в анархическом уклоне собственника-крестьянина, а также рабочего, не порвавшего с землей" [22]. Выещдной сессией Томского губревтрибунала 2 декабря 1921 года рассматривалось дело С.А.Климовича, А.Ф.Лукьянова и П.И.Подонина, которым инкриминировалось убийство семи человек, квалифицированное судом, кроме прочего, еще и как анархо-бандитизм [23]. В информации о докладе представителя Сиббюро на заседании Оргбюро ЦК РКП(б) (лето 1921 года) при характеристике красного бандитизма говорилось, что "он прибегает к анархическим методам борьбы..." [24]. Необходимо пояснить, что и у классического революционного анархизма общими и главными были такие формы борьбы, как экспроприации и политические теракты, - то, что обычно в политологии называют "прямыми действиями". Именно этот термин употребило Сиббюро в своем докладе ЦК осенью 1921 года [25]. В вышедшей несколько позже (1929 год), но еще по горячим следам Сибирской советской энциклопедии в статье "Бандитизм" участниками красного бандитизма назывались "отдельные представители советской власти или бывшие партизаны, анархически настроенные" [26].
Тревожным для партийно-советского руководства Сибири явлением стало возникновение нелегальных террористических групп внутри парторганизаций или же переход отдельных (как правило, сельских) ячеек на положение таковых. Это явление не укладывалось ни в рамки обычной тогда фракционности, ни в привычное клише контрреволюционных белогвардейских организаций. В обзоре ЦК РКП(б) по парторганизациям республики (октябрь 1921 года) сообщалось, что "из среды членов РКП(б) организуются нелегальные группы, проникнутые ненавистью к советскому бюрократизму и начинают вести террористическую борьбу с обанкротившимися коммунистами, спецами и лицами административно-технического персонала" [27]. О нелегальных группировках против советского бюрократизма говорится в материалах Сиббюро ЦК РКП(б) [28]. В "Обзоре бандитского движения..." отмечается: "Были случаи создания внутри парторганизаций нелегальных ячеек для борьбы с бюрократизмом и ответственными работниками, проводящими неправильную политику" [29].
Однако тот факт, что во многих случаях красные бандиты состояли в РКП(б), не может полностью служить основанием для утверждений об исключительно комунистическом характере красного бандитизма. Пример "кузнецкого заговора" ярко высвечивает призрачность коммунистического характера подобных групп. Логика государственной партии, каковой к 1920 году стала РКП(б), состояла первое время в том, чтобы вбирать в себя все более-менее политически активные элементы, хотя бы только внешне поддерживающие Советскую власть. По этой причине, кстати, в РКП(б) уже с самого начала попало немало беспринципных, но внешне лояльных карьеристов. По этой же причине в РКП(б) оказалось немало бывших красных партизан, революционно настроенных, понимание которыми Советской власти, однако, не во всем совпадало с "генеральной линией". Согласно этой же логике так и не были приняты серьезные меры против красного бандитизма. Принять их означало оттолкнуть массу союзников: бывших партизан, люмпен-пролетариев сибирской деревни, формально признающих диктатуру пролетариата, но фактически оставшихся стихийными анархистами. Таким образом, в условиях острого дефицита партийных кадров в огромном крестьянском крае, каковым явилась Сибирь, масса сибирских партизан в 1920-1921 годах оказалась в РКП(б), не обладая глубоким знанием и пониманием марксистско-ленинского коммунистического учения (по сути, учения о государственном социализме). Понимая и признавая его лишь в общих чертах, в политической практике они исходили из привычных идейно-психологических стереотипов: крестьянского здравого смысла, общинного социализма, стихийного анархизма и т.п. Когде же их стереотипы начинали заметно расходиться с жесткой платформой централизованной власти, которая к тому же быстро бюрократизировалась, конфликты были неизбежны.
Таким образом, в сибирской деревне и вообще в Сибири в начале 20-х годов "быть членом РКП(б)" необязательно означало "быть коммунистом". "Полукрестьянский характер сибирских парторганизаций" привел к тому, что партийные низы оказались "во власти мелкобуржуазной партизанской стихии" [30]. Примером может служить деятельность Кауракской волостной ячейки РКП(б) (Ново-Николаевская губерния), которые свои цели и задачи понимали весьма своеобразно. В период с 1920 по 1921 год члены ячейки физически уничтожили по собственному признанию 7 (по данным ЧК - 9) контрреволюционеров и кулаков, имевших связь с белобандитами. Для расследования дела прибыл уполномоченный Ново-Николаевского Губбюро Стасин, который стал вести следствие в соответствии с законом, арестовав нескольких бандитов. Тогда остальные члены ячейки ушли в тайну, мотивируя это тем, что "по советским учреждениям набилось сколько хочешь белогвардейщины и еще не дай бог вошли в партию и им закатать человека ...ничего не стоит". Участники бандгруппы направили письмо своему бывшему партизанскому командиру В.П.Шевелеву ("Лубкову"), в котором доказывали что их очернили, и просили его походатайствовать перед властями о прекращении дела и заступиться. "Неужели Кауракская комячейка, - вопрошали они, - не стоит [жизней] каких-нибудь 7 негодяев/?/" [31]. В разных концах Сибири действовали десятки, если не сотни, подобных "комячеек".
Непросто обстояло дело и в городских организациях РКП(б), хотя здесь имелись свои особенности. Краснобандитские группы в городах составляли часть городских парторганизаций, действуя нелегально внутри них. Подобные подопольные группы с более или менее выраженным анархистским уклоном имелись в городских парторганизациях, действуя нелегально внутри них. Такие группы имелись в городских парторганизациях Барнаула, Кузнецка, Ачинска, Красноярска. Предполагалось существование такой группы и в Горно-Алтайске.
Тот факт, что анархизму в начале 1920-х годов могли симпатизировать не только молодые коммунисты, но и некоторые члены партии с дооктябрьским и даже дофевральским стажем, вполне объясним. Несмотря на конфликт с коммунистической идеологией государственного социализма, анархизм в основном оставался революционным, левым и социалистическим учением. В начале 1920-х годов он часто становился идеологическим знаменем тех, кто, с одной стороны, не желал возвращения буржуазной власти в любой ее форме, а с другой - был не согласен с жесткой централизацией Советской власти, огосударствлением всех сфер жизни и бюрократизацией партийно-советских верхов. Омская федерация анархистов, строившая свою работу на критике именно перечисленных явлений, осенью 1920 - весной 1921 года нашла десятки сторонников и сочуствующих не только среди беспартийных, но и среди коммунистов, в том числе среди рядового и командного состава воинских частей и отряда ЧОН. Более того, двое секретных штатных сотрудников ЧК, проводивших активную разработку федерации, в одном из рапортов признали, что "опровергнуть указанные примеры [анархистской агитации - А.Ш.] невозможно, ибо если опровергать, значит обманывать себя" [32].
Подобно анархо-синдикалистскому уклону в РКП(б), платформу которого создали и поддерживали коммунисты, в том числе и с большим стажем, в сибирских организациях фактически возник краснобандитский уклон, уходящий корнями в стихийный анархизм мелкобуржуазной крестьянской массы и в разной мере связанный с анархизмом идейным. Характерно, что у таких, казалось бы, различных на первый взгляд явлений, как анархо-синдикалистский уклон в РКП(б) и красный бандитизм, оказалось в политическом плане немало общего: ненависть к буржуазным "спецам", протест против тоталитарного огосударствления всех сфер жизни, неприятие сверхцентрализации управления. Все это в целом было присуще и советскому анархизму начала 1920-х годов. Идеи анархизма, открыто отвергаемые и осуждаемые Советской властью и коммунистической партией, пробивали себе дорогу разными, иногда совершенно неожиданными путями.
Сканирование и подготовка html - Березнюк Станислав