Аннотация: Лекция для местного исторического общества. Печатный вариант
Характер и специфика исторического знания
История существует с глубокой древности, точнее, с античных времён. Однако историю, как её понимали в Древней Греции, вряд ли можно считать наукой. Сами древнегреческие историки, Геродот и Фукидид в частности, считали её искусством. Нельзя не признать их определённую правоту: знакомство с их произведениями показывает, что историей в их понимании был художественный рассказ о важных, значимых событиях и лицах. Свою задачу древнегреческие историки видели в том, чтобы передать читателю эстетическое впечатление и вместе с ним ряд нравственных идей. Соответствующими были и приёмы историков. При всём стремлении к достоверности изложения их произведения очень трудно назвать исторически достоверными. Геродот в свои труды включает много басен (о скифах или Атлантиде, например), по мнению С.Ф.Платонова, 'потому что не знает пределов естественного'1, а Фукидид сам пишет (сочиняет) речи своих героев, что не является нарушением законов исторического повествования в его понимании. Но уже в Древней Греции проявляется специфика исторического повествования (что, собственно, и приводит современных историков исторической науки к утверждению, что история зарождается именно в Древней Греции) - стремление к точному знанию требует от историка прагматизма, и древнегреческие историки начинают связывать исторические факты причинной связью, объяснять их происхождение. Тогда же начинают требовать от истории и практической пользы - древние греки говорят, что история должна быть 'наставницей жизни'.
В Средневековье возникает то, что можно определить как философия истории, но развивается она в рамках теологии, что, соответственно, и обуславливает комплекс её проблем (история должна изучать Библию как единственно верный исторический источник). С другой стороны, развивавшаяся первоначально в рамках средневековых хроник описательная традиция закладывает основу для возникновения т.н. 'повествовательной' истории, прошедшей через всю европейскую традицию вплоть до середины 19 века.
Характерной особенностью 'описательной' истории было небольшое внимание к объяснению исторических фактов. Главной задачей историй этого времени (при всём их многообразии) было как можно более полно описать интересующий историка период. Превалировавшим типом объяснения было объяснение 'по традиции'.
XIX век можно с полным правом назвать веком появления истории как науки. Появляются философии истории Гегеля и К.Маркса, разрабатываются собственно исторические концепции - в частности, классический 'ранкенианский' позитивизм. История начинает не только описывать, но и объяснять историю.
ХХ век принёс в историю, как и во все другие науки, 'многоголосие', результаты которого особенно отчётливо ощущаются сейчас. В начале века в исторической науке ещё доминирует позитивистская методология немецкой исторической школы (призывавшей исследовать историю, опираясь только на факты, которые нашли отражение в источниках). Однако с середины 20 века методологическая гегемония была разрушена. В Англии была создана цивилизационная концепция А. Тойнби. Во Франции возникает самая, пожалуй, влиятельная из современных исторических школ - 'Школа Анналов', с подачи которой история начинает использовать структуральные методы и исследовать ментальность прошедших эпох. Наконец, как отдельное направление в методологии выделяется история, использующая методы психоанализа. Наибольшее влияние она приобретает в США. Помимо этого, возникает много других исторических течений - религиозно-мистическое направление, представленное такими историками, как К. Барт, Ж. Маритэн, Э. Мунье и другие, неопозитивистский подход, феноменологическая история, разрабатываемая Э. Гуссерлем, Х. Ортега-и-Гассит, Э. Нольте.
Однако мы должны признать, что во второй половине ХХ века наиболее влиятельными оказываются два направления, имеющие очень много общего. Это марксизм в разных его проявлениях, оказавший огромное влияние на исторические школы в СССР и потом в странах СНГ, Восточной Европе и Латинской Америке (в последней марксизм является доминирующей методологией до сих пор), и это французская школа Анналов, во многом сформировавшая историческое пространство на территории Западной Европе и частично в США. Подход этих двух направлений к специфике и характеру исторического знания рассматривается в первой главе.
В связи с тем, что марксизм и различные исторические направления в Западной Европе, подвергшиеся влиянию французской исторической школы (мы будем условно называть их модернистскими, т.к. данное обозначение получило в историографии широкое распространение) - столь популярные в современной исторической науке - оказались с 70х годов ХХ века под огнём критики 'новых историков', то этот процесс начал восприниматься как кризис исторического знания. Необходимо очень осторожно подходить к такому ярлыку. Кризис методологии большинства историков ещё не является кризисом самой истории. С другой стороны, нельзя не признать и обоснованность подобного утверждения.
В России после того, как марксистская идеология перестала быть общеобязательным инструментом познания, значительная часть историков оказалась в состоянии философской и методологической растерянности. С одной стороны, советская историческая наука добилась целого ряда блестящих результатов, особенно в сфере 'прикладных' исторических наук, например, археологии. С другой стороны, её идеологическая 'маркированность' вызывают в современных историков желание откреститься от её принципов и методов, обратиться к новым методикам познания, найти другую философскую и идеологическую базу.
Но кризис в тех или иных формах 'охватил историческое знание и за пределами нашей страны'2. Провозглашается коренная 'смена парадигм' и даже 'революция в исторической науке'. Такое положение вызвано противоборством двух течений, имеющих абсолютно разное философское обоснование - модернизма (часто называемого его противниками позитивизмом) и постмодернизма.
Постмодернизм возникает в исторической науке под влиянием лингвистики и литературоведения. Представители постмодернизма поставили под сомнение привычное понимание исторической истины, а некоторые из них отрицают саму возможность обсуждения подобного вопроса. Их основное положение выражается в том, что историк столь же суверенно творит исторический текст, как создают свои тексты поэты и писатели. В связи с этим к изучению исторических текстов нужно подходить не с точки зрения стремления восстановить историческую реальность (о которой представители исторического постмодернизма предпочитают не говорить), а с точки зрения дискурсивного анализа.
В данной работе мы постараемся показать, как характер и специфика исторической науки по-разному воспринимается в подходе модернистов и постмодернистов. Эти подходы отражают 'крайние' мнения по поводу предмета и специфики истории, и в то же время нужно констатировать, что именно к этим крайним подходам, а не к т.н. 'третьей позиции', представляемой, в частности, немецким историком К. Рюзеном или российским историком Л. Репиной, тяготеет большинство современных историков.
Основные положения модернистских направлений в современной исторической мысли.
В начале требуется определиться с терминологией. И позитивизм, и модернизм в характеристике исторической науки приобретают абсолютно разные значения у разных авторов. В нашей работе мы будем использовать эти термины в том значении, которые вкладывает в них один из крупнейших современных российских историков и философов истории - профессор А.Я. Гуревич, главный редактор ежегодника 'Одиссей', посвящённого в значительной части анализу развития современной исторической науки. Под модернизмом он понимает совокупность разных направлений исторической науки, которых объединяет принадлежность к единой 'научной парадигме' - концепции субъектно-объектной дихотомии, в первую очередь, при которой историческая реальность познаётся как реальность объективная, и целью историка становится 'раскрытие' этой реальности путём описания ('ранкенианский' позитивизм второй половины 19 - начала 20 веков), объяснения (марксизм, структурализм, историческая антропология) или понимания (отдельные представители исторической науки, в частности, В.О. Ключевский)3. Соответственно, позитивизмом называется частной течение в исторической мысли, сложившееся на основе идей немецкой исторической школы в последней трети XIX века.
Методология этих двух направлений строится, таким образом, на двух аксиомах - онтологической и гносеологической. Первая аксиома предполагает объективность существования исторической реальности. 'История - это наука, которая изучает 'то, чего нет'... Это, однако, не означает невозможности научного познания прошлого. Ведь оно никогда целиком не уходит в небытие. Каждое его событие оставляет после себя следы, которые и являются для историка источниками его изучения'4. Вторая аксиома предполагает познаваемость этой объективной реальности. То, что и первое, и второе положение являются аксиомами, показывают 'субъективистские' направление в историографии, самым влиятельным из которых является постмодернизм, отрицающий - в качестве методологической позиции - второе положение, а в крайних своих проявлениях и первое.
Признание этих аксиом ведёт к очень важным методологическим выводам. Во-первых, признанию объективности (относительной, естественно) исторического источника. Источники - это 'реально существующие объекты, дающие возможность познать и реконструировать прошлое'5. Более того, источники - это единственное основание для познания истории, и любая теория, рассматривающая их как отражение не объективной, а субъективной реальности, 'убивает' сам предмет истории. Исторические направления в рамках позитивизма расходятся во взглядах на то, что можно считать источником. 'Ранкенианский' позитивизм признаёт только письменные источники, ранняя марксистская история включала в круг источников и материальные свидетельства деятельности человека (орудия труда). Школа 'Анналов' вводит в сферу исторического свидетельства целый ряд других источников, в частности, 'непрямые' источники, не дошедшие до нас, но оставившие след в других источниках. Под её влиянием расширяют круг источников и современные историки-марксисты.
Принятие двух аксиом, описанных выше, и подход к источникам как к объективно существующему 'обломку' исторической реальности, обуславливает сам подход к объекту истории. Объектом познания признаёт историческая реальность в разных её формулировках. Специфика объективности исторического познания заключается в самом характере отношений между познаваемым объектом и субъектом познания. Если в естественных науках между субъектом и объектом познания существует принципиальное качественное различие, то 'историческое познание характеризуется качественных единством объекта и субъекта познания, что превращает историю в самопознание общества'6. Поэтому модернистская философия истории не провозглашает, как утверждают её противники7, абсолютную объективность исторического познания. Например, у Б.Г. Могильницкого: 'Во всяком произведении историка присутствует оценочный момент, в котором выражаются его пристрастия. Историк пишет не так, как это было в действительности, а как он думает, что так было, исходя из своих идейно-теоретических и общеисторических представлений'8.
Модернистская философия истории сходится ещё в одном ключевом моменте: в признании основным элементом любого исторического исследования исторического факта. При этом исторический факт рассматривается как сложная структура, состоящая из трёх уровней9:
1. Факты исторической действительности - объективны и инварианты.
2. Факты исторического источника (сообщения источника), представляющие собой отражением объективной и современной реальности творцом источника. Субъективны и инвариантны.
3. Научно-исторические факты, создаваемые учёным-историком на основе фактов исторического источника. За счёт этого представляют собой дважды субъективированное отражение прошлого. Однако за счёт специальных методов исторического исследования повторное субъективное отражение реальности может оказаться более точным, что приводит к большей научной достоверности именно научно-исторических фактов.
Использование фактов даёт возможность смоделировать исторический процесс. Поскольку над исторической реальностью нельзя поставить научный эксперимент, моделирование остаётся единственным научным инструментом познания исторической реальности. Для моделирования исторической реальности через исторические факты используются методы научно-исторического исследования. Академик И.Д. Ковальченко выделяет следующие методы исторического исследования10:
1. Общенаучные методы: а) Исторический и логический методы, б) Восхождение от абстрактного к конкретному и от конкретного к абстрактному, в) Системный подход и системный анализ - и как его подметоды г) Причинно-следственный анализ и д) Структурный и функциональный анализ.
3. Конкретно-проблемные исторические методы. Разрабатываются на основе методов более высокого порядка для конкретных прикладных исследований.
Разные методы используются разными модернистскими направлениями в современной исторической мысли, но отличает их то общее, что все они направлены на познание объективной исторической реальности.
Важной проблемой в модернистской исторической науке является проблема альтернативности в истории. Эта проблема вытекает из самого онтологического статуса исторической науки. Альтернатива как объективная реальность получает следующее определение: это 'такая историческая ситуация, которая характеризуется борьбой общественных сил за реализацию существенно отличных возможностей общественного развития'11. Объективной основой для существования исторической реальности является наличие в исторической действительности существенно различных возможностей, потенций и тенденций последующего развития. Исторический процесс может иметь определённый диапазон форм, в рамках которых может происходить его развитие. Выбор той или иной формы не признаётся детерминированным даже в марксисткой философии истории, не говоря уже о западных течениях исторической мысли. Зато другой элемент философии истории - вопрос об исторических законах и закономерностях - является тем 'перекрёстком', на котором расходятся разные направления исторической науки в рамках модернизма.
Наибольшее значение историческому закону придаётся в различных течениях религиозной философии истории. Основные черты её были сформулированы у немецкого теолога XIX века Ф. Шлейермахера и разработаны целым рядом историков уже ХХ века. Одним из основных положений этой теории является утверждение о том, что трансцендентное содержание истории, являющееся её основным содержанием, представляет собой жёстко детерминированный процесс, где движущей силой истории является бог в его различных определениях12. Марксистская философия истории, в принципе, придаёт историческому закону и исторической закономерности не меньшую роль. Известный российский историк Б.Г. Могильницкий, занимающийся вопросами методологии истории, пишет, что 'история исследует конкретные, ограниченные определёнными пространственно-временными рамками закономерности общественного развития, связанные с деятельностью людей (исторические закономерности), а также объективные предпосылки и результаты этой деятельности'13. Историческая закономерность, таким образом, становится в его трудах предметом исторической науки14.
Закономерность в трудах французской школы 'Анналов' остаётся, но в то же время ей уделяется гораздо меньше внимания. Несмотря на увлечение историками первых двух поколений школы 'Анналов' структурализмом (имеются в виду М.Блок и М.Бродель), вопрос о детерминированности исторического процесса здесь прямо не ставится. Можно сказать, что у историков французской исторической школы просто были другие интересы: вводя в научный оборот абсолютно новые методы исследования, они рассматривают развитие истории не в рамках законов и закономерностей, а с иных углов. Тем не менее, введённое ими понятие исторической структуры можно также считать проявлением детерминированности исторического процесса.
Глава 2. 'Постмодернистская революция' в исторической науке.
Последняя треть 20 века характеризуется драматичной сменой познавательных ориентиров в истории. Закреплённые за этими процессами традиционными историками ярлыки - 'лингвистический поворот' и 'семиотический вызов' - отражают то влияние, которое оказали на этот процесс такие науки, как лингвистика, семиотика, литературоведение, а также антропология и психология. Представители этого нового направления в исторической науке называются постмодернистами, а новые направления в исследовании исторической науки, активно разрабатываемые в рамках этой новой для истории научной традиции - 'лингвистическим поворотом' и 'семиотическим вызовом'. Несмотря на то, что отдельные элементы, вошедшие в эту революцию, активно разрабатывались и в рамках 'традиционной' исторической науки (в частности, школа 'Анналов' во Франции или представители 'фрейдистского' направления в истории), только у представителей постмодернизма они вошли в единую систему знаний и методов, поставившую под сомнение привычное понимание исторической истины или даже отрицающую (у такого известного историка, как Анкерсмит) саму возможность обсуждения этого вопроса.
Историки традиционного направления очень негативно восприняли теории исторического дискурса, высказанные постмодернистами. Вот, как оценивает их методологические позиции один из наиболее влиятельных российских историков, академик А.Я. Гуревич: 'Согласно логике их [постмодернистов - А.Г.] рассуждений, историк столь же суверенно творит исторический текст, как создают его поэт или писатель. Текст историка, утверждают постмодернисты, - это повествовательный дискурс, нарратив, подчиняющийся тем же правилам риторики, которые обнаруживаются в художественной литературе. Если последовательно стоять на подобной точке зрения, то не окажется ли, что любая версия истории в равной мере имеет право на существование и безразлична к истине: она способна выразить, собственно, лишь взгляды и оценки автора исторического сочинения, взгляды, по сути своей субъективные'15.
Эта цитата довольно точно отражает восприятие новой истории историками 'традиционных' направлений. Однако данная позиция упускает из виду то, что, собственно, и стало причиной возникновения новой постмодернистской истории - осознание того, что познание истории представляет собой семиотический процесс, к изучению которого можно применить подходы, разработанные для изучения других семиотических систем, в первую очередь, системы языка (структуральная лингвистика и дискурсивный анализ) и системы литературного произведения (методы современного литературоведения).
Как правило, новые направления в любой науке возникают постепенно, и мы не можем сказать, что, например, формальная лингвистика или классическая позитивистская история возникает в таком-то году. Постмодернизм в этом отношении является исключением, поскольку его 'выход' на историческую арену чётко датирован 1973 годом, когда Хейден Уайт публикует в США свою книгу 'Метаистория'. Уже второй абзац введения в эту книгу стал манифестацией нового направления в историографии. Хейден Уайт пишет: 'In this theory I treat the historical work as what it most manifestly is: a verbal structure in the form of a narrative prose discourse'16 (в рамках данной теории я подхожу к историческому исследованию как к тому, чем оно, собственно, и является: языковой структурой в форме повествовательного прозаического дискурса). И далее Хейден Уайт определяет подход, который должен использовать историк: 'Histories contain a deep structural content which is generally poetic, and specifically linguistic, in nature...'17 (истории содержат глубокое структурное содержание, по своей природе являющееся в целом поэтическим и, в частности, лингвистическим,..,).
Это утверждение ударило в самое слабое место в методологии истории. Нельзя не признать тот факт, что исторические источник не обладает той 'прозрачностью', которая дала бы исследователю возможность без особых затруднений приблизиться к познанию прошлого. Далее, исторический текст действительно представляет собой повествование, построенное вокруг 'сюжета' - той части исторического процесса, которую историк выбирает для анализа. Наконец, отсутствие у историков кодифицированного профессионального языка и упоминавшаяся выше формальная близость к литературным текстам приводит к тому, что и стиль исторических исследований сближается со стилем художественной литературы.
Поскольку обозначенные проблемы фактически не получали освещения в рамках традиционной историографии, постмодернисты во главе с Х. Уайтом сосредоточили основное внимание именно на них. Иными словами, проблема была поставлена следующим образом: как формируется исторический дискурс и какие его элементы нужно считать структурообразующими, приводящими к появлению собственно исторического дискурса.
Постмодернисты приходят к идее того, что исторический дискурс, как языковая деятельность, образовывается на базе т.н. 'тропов'. Хейден Уайт даёт следующее определение тропа - 'Tropes generate figures of speech or thought by their variation from what is 'normally' expected, and by the associations they establish between concepts normally felt not to be related or to be related in ways different from that suggested in the trope used'18 (тропы образуют речевые или мыслительные фигуры с помощью переосмысления того, что ожидается 'по норме', и с помощью ассоциаций, которые образуются между понятиями, обычно не воспринимаемые как родственные, или между понятиями, между которыми установлены уже другие ассоциации, отличные от тех, что используются в тропах). Из литературной теории им были взяты четыре тропа - метафора, метонимия, синекдоха и ирония, на основе которых строится любое историческое повествование. Согласно постмодернистам, для того, чтобы опыт и знания историка могли быть представлены в виде дискурса, в виде текста, требуется один из тропов для создания 'архитипа' текста. Так, философия истории К.Маркса с точки зрения Уайта оказывает написанной в рамках 'метонимического' тропа: 'Marx apprehended history in metonymical mode. His categories of prefiguration were the categories of schism, division, and alienation'19 (Маркс воспринимал историю в метонимическом ключе. Его категории префигурации были категориями сдвига, разделения и отчуждения). 20
Однако центральным понятием в постмодернистской историографии стало понятие дискурса. Необходимо отметить, что термин дискурс, попав в употребление в постмодернистской историографии, изменил своё значение и, что самое главное, свои функции. В лингвистике термин дискурс был введён в рамках структурализма как третий член в первоначально бинарную оппозицию Ф. де Соссюра 'язык' - 'речь' (language - parole). Здесь он обозначал речевую деятельность, вписанную в коммуникативную ситуацию и в силу этого приобретавшую сильный социальный компонент, и позднее, с середины 70х годов ХХ века, эту же речевую деятельность, но рассматриваемую также с точки зрения теории информации. Соответственно, дискурсивный анализ в лингвистике решал довольно ограниченные задачи - анализ бытового диалога, анализ информационных потоков и анализ когнитивной функции речевой деятельности.
Однако когда понятие дискурса было принято на вооружение историками-постмодернистами, его функции чрезвычайно расширились, и дискурсивный анализ в постмодернизме приобрёл характер единственно возможного инструмента познания истории. В рамках постмодернизма произошло 'возрождение' риторики, на сей раз как науки о дискурсе: 'Rhetoric is the functional organization of discourse, within its social and cultural context..'21 (риторика - это функциональная организация дискурса в рамках социального и культурного контекста...).
Традиционная история и её достижения рассматриваются постмодернистами с очень критических позиций. В частности, основным недостатком её считается подход к изучению источников. 'The difficulty is that a restricted documentary or objectivist model... diverts attention from the way 'documents' are themselves texts that 'process' or rework 'reality' and require a critical reading that goes beyond traditional philological forms...'22 (сложность заключается в том, что ограниченная источниковедческая или объективистская модель... не обращает внимания на то, что 'источники' сами по себе являются текстами, которые обрабатывают или перерабатывают 'реальность' и требуют критического прочтения, которое не дают традиционные филологические формы), и далее - 'To the extent that components of a documentary model constitute a necessary condition of professional historiography, the historian will face the recurrent temptations of making a fetish of archival research'23 (Пока компоненты источниковедческой модели составляют необходимое условие профессиональной историографии, историк будет постоянно испытывать соблазн фетишизации архивного исследования). Недостаток этот и призвана решить историческая риторика.
В основу исторической риторики оказалась положенной идея работы с источником и историческими исследованиями, совершенно противоположная традиционной. Источник больше не рассматривается как отражение объективной реальности, но эту идею можно было встретить и в 'классических' источниковедческих работах. Зато вторая часть произвела среди историков действие, сравнимое с взрывом. Историческое исследование перестало рассматриваться как 'модель', или 'отражение', объективной реальности. Оно стало текстом, дискурсом, который строится не на объективной реальности, а на реальности как 'культурном акте творения, совершаемом автором. В таком случае познающий субъект оказывается слитным с объектом - культурным контекстом, автор включен и даже растворён в нём'24. Далее, постмодернисты использовали литературоведческую идею о функционировании текста в 'диалогической' среде 'автор - читатель'. Историческое исследование функционирует не как монолог, а как диалог, 'со-общение': 'Rhetoric involves a dialogical understanding of discourse and of 'truth' itself in contrast to a monological idea of a unified authorial voice providing an ideally exhaustive and definitive (total) account of a fully mastered object of knowledge'25 (Риторика включает в себя диалогическое понимание дискурса и самой правды - в противоположность монологической идее одного авторского голоса, предоставляющего идеально исчерпывающую и определённую (полную) характеристику объекту знания, построенному как единое целое). Таким образом, выстраивается следующая цепочка: 'авторское намерение - процесс письма - авторский текст - чтение-письмо читателя. В процессе письма погибает авторское намерение. Читатель переводит, интерпретирует этот язык, создавая тем самым свой, со-авторский текст'26.
Соответственно, поскольку дискурс рассматривается как центр исторического исследования, основным методом в работах постмодернистов стала деконструкция авторских текстов. Цель деконструкции - выявить структуру исторического нарратива, типы и особенности исторического дискурса, жанры, коннотации, культурный контекст. Поскольку историческое исследование конструируется не объективной реальностью, а языком и дискурсивной практикой, то и изучать его нужно лингвистическими и литературоведческими методами, считают постмодернисты.
Такая точка зрения приводит к тому, что постмодернисты фактически отрицают возможность истории познать объективную историческую реальность. Соответственно, 'победа' постмодернизма в англо-американской историографии понимается ими как несомненный шаг вперёд. В частности, Джон Хайэм пишет в историографическом исследовании 'History', подготовленном совместно с Феликсом Гилбертом и Леонардом Кригером, что 'The age of realism and naturalism in American culture had passed. Historians no longer considered their own subjectivity as exclusively a problem... Historians now knew that this achievement is not simply a task of self-effacement, not an effort to register passively the harmonies of an evolutionary pattern. It calls for a creative outreach of imagination...'27 (Эпоха реализма и натурализма в американской культуре прошла. Историки больше не рассматривали свою субъективность как проблему... Историки теперь знали, что это достижение является не просто задачей 'самоисчезновения', не усилиями, направленными на пассивную запись гармонии эволюционного развития. Эта задача [исследование истории - А.Г.] требовала творческого взлёта воображения).
Рассматривая проявление новых тенденций в исторической науке, нельзя не признать, что постмодернистская философия и методология истории возникла не на пустом месте. Появление такой мощной и авторитетной парадигмы научного знания в истории не могло быть вызвано простым стремлением ряда историков 'взорвать' здание исторической науки, в чём их обвиняют некоторые историки старшего поколения. Постмодернистская революция в историографии происходит на фоне обновления методологического аппарата лингвистики, литературоведения, семиотики и других гуманитарных наук. Достижения этих наук не могли не оказать влияние на историю, традиционно очень тесно связанную с другими гуманитарными науками. Однако простое заимствование методов оказалось недостаточным для ряда историков. Тот факт, что ими была предпринята попытка перестроить самые основания исторической науки, говорит о том, что причины 'постмодернисткой революции' следуют искать и внутри самой истории, в недостатках её традиционной методологии и философии.
Заключение
Постмодернистское влияние последней трети ХХ века значительно изменило облик исторической науки. Многие историки, оказавшись перед перспективой пересмотра познавательных ориентиров, отказываются придать этим изменениям статус научных; другая часть видит панацею от всех преследующих историю познавательных проблем в уходе в лингвистический, дискурсивный анализ исторических текстов. 'Везде на виду, как это бывает всегда, оказались крайности: с одной стороны, заявления о том, что якобы 'не существует ничего, кроме текста', 'никакой внеязыковой реальности', которую историки способны понять и описать, с другой - полное неприятие и отрицание новых тенденций'28.
Однако в последние годы, по мере усвоения и переработки идей постмодернистов, всё больше стали звучать голоса 'умеренных', ищущих т.н. 'третий путь'. В России эти историки объединились вокруг исторического 'Общества Интеллектуальной Истории', выпускающего ежегодные сборники своих работ. Историки, разделяющие среднюю позицию, исходят из представлений о существовании реальности вне дискурса, независимой от наших представлений о ней и воздействующей на них. В то же время они признают важность изучения исторического дискурса в процессе познания исторической реальности и не отмахиваются от факта воздействия на познание объективной реальности определённых лингвистических структур. Можно выделить два направления, наиболее успешно развивающиеся в результате синтеза модернистских и постмодернистских подходов к истории.
'Признание активной роли языка, текста и нарративных структур в созидании и описании исторической реальности является базовой характеристикой т.н. нового культурологического подхода к истории, под которым обычно понимают совокупность некоторых наиболее общих теоретических и методологических принципов, разделяемых новой культурной и новой интеллектуальной историей'29. Именно поэтому некоторые исследователи современной исторической мысли не разделяют новою культурную и новую интеллектуальную историю как два отдельных направления. Однако разница эта есть, и она довольно ощутима. Новая культурная история акцентирует своё внимание на 'дискурсивном аспекте социального опыта в самом широком его понимании'30. В отличие от неё, новая интеллектуальная история занимается исследованием истории общественной, политической, философской и - что естественно - исторической мысли. Поскольку интеллектуальная история работает именно с текстами, то она в большей степени, чем культурная истории, подверглась влиянию постмодернистских тенденций в исторической мысли.
Тем не менее, новая интеллектуальная и культурная история стремятся к синтезу, и наиболее перспективной в настоящее время областью его является история исторического сознания.
Список использованной литературы
1. Highham J., Gilbert F., Krieger I. History. Englewood Cliffs, 1985.
2. LaCapra D. History and Criticism. Ithaca, 1985. 148 p.
3. Novoantiqua: Rhetorics as Contemporary Theory. Bloomington, 1980.
4. Roth M. The Ironist's Cage: Memory, Trauma and the Construction of History. New York, 1995. 240 p.
5. White H. Metahistory. Baltimore, 1975. 448 p.
6. White H. The Content of the Form. Baltimore, 1978. 244 p.
7. White H. Tropics of Discourse: Essays in Cultural Criticism. Baltimore, 1985. 287 p.
8. Гуревич А.Я. Историк конца ХХ века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. C. 5 - 10.
9. Гуревич А.Я. 'Территория историка' // // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М., 1996. - С. 81 - 100.
10. Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив. // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. C. 11 - 24.
11. Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М.: Наука, 1987.
12. Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М.: Наука, 1989.
13. Репина Л.П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 25 - 38.
14. Салов В.И. Историзм и современная буржуазная историография. М.: Мысль, 1977. 253 с.
15. Шмидт С.О. Путь историка. М.: Изд-во РГГУ, 1997. 612 с.
Примечания
1 С.Ф.Платонов. Полный курс лекций по русской истории. Введение.
2 Гуревич А.Я. Историк конца ХХ века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М., 1996. - С. 7.
3 Гуревич А.Я. 'Территория историка' // // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М., 1996. - С. 81 - 100.
4 Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М., 1989. С. 63.
5 Салов В.И. Историзм и современная буржуазная историография. М., 1977. С. 151.
6 Могильницкий. Б.Г. Указ. соч. С. 60.
7 White H. Metahistory. Baltimore, 1975. Введение этой книги, положившей начало постмодернизму как движению в исторической науке, посвящено анализу данного вопроса. Опираясь на работы, в частности, Мишеля Фуко, Уайт пишет, что данные утверждения служили следующей цели: 'It is possible to view historical consciousness as a specifically Western prejudice by which the presumed superiority of modern, industrial society can be retroactively substantiated' - P. 2 (Нужно рассматривать (объективное) историческое сознание как чисто западный предрассудок, посредством которого с позиций прошлого получает основание тезис о превосходстве современного индустриального общества).
8 Могильницкий Б.Г. Указ.соч. С. 60.
9 по Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987. С. 170 - 172.
10 по Ковальченко И.Д. Указ. соч.
11 Ковальченко И.Д. Указ.соч. С. 73.
12 Салов В.И. Историзм и современная буржуазная историография. М., 1977. С. 89 - 96.
13 Могильницкий Б.Г. Указ. соч. С. 40.
14 В определённой степени можно рассматривать это как попытку преодолеть кризис исторической науки, который уже отчётливо давал о себе знать в СССР во второй половине 80х годов ХХ века. Тем не менее, как последовательный марксист, Могильницкий пытается преодолеть этот кризис на старых методологических основаниях, восходящих к 'классической' советской исторической мысли.
15 Гуревич А.Я. Историк конца ХХ века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М., 1996. - С. 8 - 9.
16 White H. Metahistory: The Historical Imagination in Nineteenth-Century Europe. - Baltimore, 1975. - P. ix.
17 Там же.
18 White H. Tropics of discourse. Essays in cultural criticism. - Baltimore, 1985. - P.4.
19 White H. Metahistory... - P. 281.
20 Дальше, однако, Уайт не даёт аргументации данному высказыванию, что, впрочем, не помешало постмодернистам использовать его теорию тропов для характеристики историков и, в частности, Маркса.
21 Novoantiqua: Rhetorics as Contemporary Theory. - Bloomington, 1980. - P. 7.
22 LaCapra D. History and Criticism. - Ithaca, 1985. - P. 19.
23 Ibid. - P. 20.
24 Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив. // Одиссей. Человек в истории. 1996. - М., 1996. - С. 13.
25 LaCapra D. History and... - P. 36.
26 Зверева Г.И. Указ.соч. - С. 13.
27 Higham J., Gilbert F., Krieger L. History. - Englewood Cliffs, 1985. - P. 136.