ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -- Военная история -- Вотинов А. Японский шпионаж в русско-японскую войну 1904

Вотинов А.
Японский шпионаж в русско-японскую войну 1904–1905 гг.

«Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Вотинов А. Японский шпионаж в русско-японскую войну 1904–1905 гг. — М.: Воениздат НКО СССР, 1939.
Книга на сайте: militera.lib.ru/h/votinov_a/index.html
Иллюстрации: нет
OCR, правка: Смолянин (small_yanin@rambler.ru)
Дополнительная обработка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru); Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.

Вотинов А. Японский шпионаж в русско-японскую войну 1904–1905 гг. — М.: Воениздат НКО СССР, 1939. — 72 стр.

Аннотация издательства: Книга знакомит с некоторыми методами и приемами, а также наиболее характерными фактами подрывной работы японских шпионов в русско-японскую войну 1904–1905 гг.

Содержание

Предисловие
О подготовке японской разведки к русско-японской войне 1904–1905 гг.
Организация японской разведки перед войной
Японский шпионаж в Китае, Корее и Монголии
Использование японцами царской и иностранной прессы в качестве источника шпионских сведений
Организация японской разведки и шпионажа во время войны 1904–1905 гг.
Система связи между японскими шпионами во время войны
Коварные методы вербовки, применявшиеся японскими шпионами и разведчиками
Некоторые факты подрывной деятельности японских шпионов и разведчиков
Беспримерный героизм русских солдат и моряков
Крепче удар по поджигателям войны!
Примечания

Все тексты, находящиеся на сайте, предназначены для бесплатного прочтения всеми, кто того пожелает. Используйте в учёбе и в работе, цитируйте, заучивайте... в общем, наслаждайтесь. Захотите, размещайте эти тексты на своих страницах, только выполните в этом случае одну просьбу: сопроводите текст служебной информацией - откуда взят, кто обрабатывал. Не преумножайте хаоса в многострадальном интернете. Информацию по архивам см. в разделе Militera: архивы и другия полезныя диски (militera.lib.ru/cd).

Предисловие

Позорный для царского правительства исход русско-японской войны 1904–1905 гг. очень многими истолковывался так победа японских шпионов и разведчиков. «Если бы после моего десятимесячного пребывания в Манчжурии меня спросили, чем объясняю я, главным образом, тот успех, который японцы одержали над русскими, то я ответил бы: японцы знали, а русские не знали»{1}, — писал французский корреспондент Людовик Нодо. Такое же мнение высказывали и другие, в частности германский полковник Эммануэль в своем учебнике германской полевой службы, вышедшем в 1908 г.

Особенно хвастались работой своих разведчиков и шпионов сами японцы. Пресловутого генерал-майора Фукусиму после русско-японской войны японские правящие классы превратили в «национального героя». Портреты Фукусимы и платье, в котором он в течение нескольких лет объезжал Россию, а также платье и портреты его коллег, других японских шпионов и разведчиков, красовались в витринах и на стенах военного музея города Токио.

Однако пальма первенства в отношении высокой оценки японского шпионажа того периода смело может быть присуждена норвежскому писателю Биргеру Видту. В своем романе «Кольцо маршала Ямагаты», написанном от имени капитана Реммера, которого Видт выводит в качестве японского шпиона, главного действующего лица романа, он, между прочим, утверждает, что «гулльский инцидент»{2} был инспирирован японцами. Возможно, что это утверждение не лишено основания, так как установлено, что многие провокаторы, оперировавшие в царской России, были в то же время шпионами других государств, в том числе Японии. [4] Но гвоздь вопроса не в этом, а в том, что Видт умиляется могуществом и всесилием японской разведки. Однако, как видно из приведенных ниже примеров подрывной деятельности японских шпионов, их «успехи» отнюдь не являлись результатом каких-то сверхъестественных разведывательных «талантов» японцев. Нет, тысячу раз нет!

Преимущество японского шпионажа и разведки во время русско-японской войны 1904–1905 гг. заключалось не столько в самой организации японского шпионажа и разведки (хотя они были организованы сравнительно неплохо), сколько в никуда негодной постановке разведывательной и контрразведывательной работы в царской армии, в полной неподготовленности царизма к войне. Надо к тому же учесть, что на шпионскую и разведывательную работу против царской России Япония в течение многих лет до войны, не говоря уже о периоде самой войны, расходовала баснословные денежные средства. На «чрезвычайные ассигнования японским дипломатическим органам за границей», т. е. на диверсионную работу и шпионаж, Японией было истрачено 10% всех средств, ассигнованных на войну в 1904 г., или в абсолютных цифрах только за один этот год японское правительство израсходовало 120 млн. золотых иен{3}.

Короче говоря, ни в одной из предыдущих войн шпионаж не применялся в таких широких размерах, как в русско-японской войне 1904–1905 гг., причем надо подчеркнуть, что колоссальные затраты на японскую разведку далеко не соответствовали ее эффективности. Эту эффективность самовлюбленные японцы и их вольные и невольные последователи, несомненно, преувеличивают.

«Достижения» японских шпионов и разведчиков во время русско-японской войны оказываются еще более сомнительными, если учесть, что война велась на территории страны, которая была задолго до войны «освоена» японскими шпионами и разведчиками, а на некоторых участках фронта, особенно на первых порах, японцы нередко вели наступление по маршрутам японо-китайской войны 1894–1895 гг.

«Характерной чертой первых операций, — писал Режиналь Кан, корреспондент французской газеты при японской армии во время русско-японской войны, — является их точное совпадение с соответствующим периодом японо-китайской войны».

Шпионско-разведывательная работа японцев против царской России облегчалась еще и тем, что «нейтральное» население прифронтовой полосы в отношении языка и особенно в отношении [5] письменности было несравненно ближе к японцам, чем к русским, ибо значительная часть иероглифов в китайском, корейском и японском языках имеет одинаковое значение.

Изучение методов и приемов разведывательной и шпионской работы японского империализма в период русско-японской войны показывает, что разведывательная, шпионская подготовка к войне проводилась японцами не только внутри государства, на которое намечено было напасть, не только в смежных государствах, но даже в государствах, на первый взгляд, не имевших никакого отношения к той стране, на которую готовилось нападение.

Японское военное министерство, готовясь к войне с царской Россией, тщательно знакомилось с материалами последних войн, которые вела царская Россия, не только путем изучения письменных документов, но и путем непосредственного обследования тех местностей, где происходили сражения между царской Россией и ее противниками. Так, например, японские офицеры изучали в Болгарии все поля битв во время войны 1877–1878 гг., все маршруты, по которым двигались русские войска, особенно интересуясь теми территориями, где русские войска имели неудачи.

Из австрийских источников известно, что японское военное министерство в начале русско-японской войны роздало своим офицерам брошюру, в которой описывались способы ведения русскими войн в 1812, 1853–1854 и в 1877–1878 гг.

Развертыванию подрывной деятельности японских шпионов и разведчиков до войны и во время самой войны донельзя способствовали преступное ротозейство, беспечность, а нередко продажность и прямое предательство некоторых царских генералов и чиновников. У царского наместника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева никаких подозрений не вызвал факт повального бегства японцев из городов Дальнего Востока за несколько дней до начала войны. В Порт-Артуре, например, почти все японские торговые фирмы распродавали свои товары по самым дешевым ценам; во многих объявлениях японских фирм распродажа товаров назначалась до 25 января 1904 г. Царские чиновники «не заметили» массового, носившего характер паники, бегства 2 000 японских подданных, уехавших 24 января 1904 г. из Владивостока на английском пароходе «Афридис».

Несмотря на то, что война должна была вспыхнуть с минуты на минуту, ни командующий флотом адмирал Старк, ни царский наместник на Дальнем Востоке адмирал Алексеев не принимали самых элементарных мер предосторожности. В трагическую ночь (с 26 на 27 января 1904 г. по ст. ст.), когда, как мы увидим из дневника японского морского офицера Нирутэка, [6] японцы во всеоружии готовились к внезапному бандитскому нападению на царскую эскадру, солдаты порт-артурского гарнизона или вовсе не имели боевых патронов, или же имели их, но в «караульном комплекте»; на многих сухопутных батареях крепости не было снарядов, а эскадра после учения была оставлена с потушенными огнями на внешнем рейде без надлежащей охраны. На кораблях не были даже опущены минные сети и в котлах не были разведены пары. Люди экипажа эскадры в большинстве мирно спали, а сам Старк вместе с высшим командованием эскадры, нарушив воинскую дисциплину, тайком отправился в город для того, чтобы оправить именины своей жены.

Дорого обошлись царской России эти адмиральщины именины. Два лучших броненосца царского флота — «Ретвизан» и «Цесаревич» — были выведены из строя и крейсер «Паллада» был затоплен.

Запоздалое и притом неудачное формирование царской агентурной разведки облегчало японскому командованию дезинформацию царской армии. И это было не так трудно, если учесть, что несколько сот миллионов золотых иен Япония затратила на организацию вредительства по заказам царского правительства, на подкуп руководящих газет капиталистических стран, на подкуп японоведов, военных корреспондентов и т. д.

Результаты этого подкупа не замедлили сказаться. Приведем несколько примеров.

Так, в начале 1904 г. один из иностранных корреспондентов в Порт-Артуре, используя любезность и гостеприимство русских властей, тайком сфотографировал порт-артурские укрепления и уехал в Шанхай, где фотоснимки были переданы японцам.

Этим же подкупом иностранных корреспондентов и ряда руководящих газет можно объяснить то, что все известия о царской армии, особенно известия, деморализующие ее (о промахах, ошибках или поражениях, которые терпели царские войска вследствие катастрофической неподготовленности царизма к войне, бездарности ее генералов и т. д.) с завидной быстротой появлялись на страницах мировой печати, усиливая международные позиции Японии.

Особую ретивость в этом отношении проявили немецкие, а также английские газеты, особенно те из них, которые издавались в Шанхае Им вторила печать и ряда других стран.

О «победах» японского оружия в мировой печати писалось сплошь и рядом задолго до решающих сражений, исход которых был еще спорен и неясен. Так, задолго до изменнической сдачи генералом Стесселем Порт-Артура в берлинских, лондонских и других газетах появились сообщения о том, что судьба [7] осажденного города уже решена, что японцами заняты самые важные форты крепости и т. п.

Разведка и шпионаж японцев во время русско-японской войны 1904–1905 гг. были облегчены и тем обстоятельством, что царские генералы готовились к каждому маневру долго и открыто, без всякой маскировки передвигая войска, перемещая врачебные заведения, подготовляя продовольствие и фураж и т. д.

Более того, планы военных действий обсуждались офицерами царской армии открыто в станционных буфетах и вокзалах железных дорог Естественно, что все это при широкой агентурной разведке японцев быстро доходило до последних.

Но все это было «мелочью» по сравнению с продажностью и предательством некоторых царских генералов. Особенно показателен в этом отношении факт сдачи японцам первоклассной крепости Порт-Артур, которая по самым осторожным расчетам могла выдержать осаду в течение года. Царское командование далеко не использовало всех возможностей обороны. Сдача изменником Стесселем Порт-Артура — крепости, имевшей большое стратегическое значение, дала возможность японцам перебросить 70-тысячную армию генерала Ноги на фронт к Ляояну. Захватив Порт-Артур, японцы получили громаднейшие запасы продовольствия, вооружения и т. д.

Все это говорит о том, что не только одно знание японцами царской России было причиной победы Японии в войне 1904–1905 гг. Действительные причины поражения царизма в этой войне были гораздо глубже. Они ярко вскрыты в статьях и высказываниях В. И. Ленина.

Так, Ленин в статье «Падение Порт-Артура» писал:

«Войны ведутся теперь народами, и потому особенно ярко выступает в настоящее время великое свойство войны: разоблачение на деле, перед глазами десятков миллионов людей, того несоответствия между народом и правительством, которое видно было доселе только небольшому сознательному меньшинству...

Несовместимость самодержавия с интересами всего общественного развития, с интересами всего народа (кроме кучки чиновников и тузов) выступила наружу, как только пришлось народу на деле, своей кровью, расплачиваться за самодержавие. Своей глупой и преступной колониальной авантюрой самодержавие завело себя в такой тупик, из которого может высвободиться только сам народ и только ценой разрушения царизма».

И дальше Ленин писал: «...Военное могущество самодержавной России оказалось мишурным. Царизм оказался помехой современной, на высоте новейших требований стоящей, организации военного дела, — того [8] самого дела, которому царизм отдавался всей душой, которым он всего более гордился, которому он приносил безмерные жертвы, не стесняясь никакой народной оппозицией{4}. Гроб повапленный — вот чем оказалось самодержавие в области внешней защиты, наиболее родной и близкой ему, так сказать, специальности»{5}.

Таковы истинные причины поражения царизма в войне. Но несомненно, что шпионаж и разведка немало помогли японскому империализму в том, чтобы одержать победу над царской Россией в 1904–1905 гг.

Хотя после этой войны прошло свыше тридцати лет, однако освещение некоторых методов и приемов, а также наиболее характерных фактов японского шпионажа того периода, представит несомненный интерес для советского читателя, помогая трудящимся нашей родины «знакомиться с целями и задачами, с практикой и техникой вредительско-дивсрсионной и шпионской работы иностранных разведывательных органов»{6}. [9]

О подготовке японской разведки к русско-японской войне 1904–1905 гг.

Японская военщина еще до начала войны раскинула большую разведывательную сеть как в самой России, так и в пограничных с ней странах.

В этом отношении японской разведке большую услугу оказали в тот период японские эмигранты, весьма многочисленные по сравнению с эмигрантами других стран. Иностранные наблюдатели издавна утверждают, что японец только тогда получает право на выезд из своей страны, когда японская полиция убеждается в том, что отъезжающий будет надежным резидентом японской разведки. Поэтому среди иностранцев существует весьма распространенное (и, на наш взгляд, довольно обоснованное) мнение, что значительная часть японских эмигрантов — шпионы. В этой связи небезыинтересно проследить за ростом количества иностранцев, прибывавших в царскую Россию через азиатскую границу (многие из них были японцы) в период, предшествовавший русско-японской войне 1904–1905 гг. Приведем цифры из официальных источников.

Годы	Количество иностранцев, прибывших в Россию через азиатскую границу	Количество иностранцев, выбывших из России через ту же границу	Увеличение на	Уменьшение на
1900	116 983	99 553	17 430
1901	200 876	162 525	38 351
1902	207 709	151 036	56 673
1903	197 976	161 683	36 293
1904	163 611	144 611	19 000
1905	136 976	131 993	4 983
1906	217 883	163 000	54 883	[10]

Годы	Количество иностранцев, прибывших в Россию через западную границу	Количество иностранцев, выбывших из России через западную границу	Уменьшение на
1900	3 775 010	3 859 148	84 138
1901	4 535 204	4 577 921	42 717
1902	5 353 918	5 426 877	72 959
1903	5 613 604	5 725 453	111 849
1904	5 833 400	5 925 943	92 543
1905	5 714 883	7 452 327	1 737 444
1906	8 458 797	8 632 323	173 526

Из приведенных таблиц очевидно следующее: 1) количество иностранцев, прибывших в царскую Россию через азиатскую границу, уступая в абсолютных цифрах количеству иностранцев, прибывавших через западную границу империи, из года в год увеличивалось (с 17 430 эмигрантов, осевших в России в 1900 г., до 54 883 — в 1906 г.).

2) Количество этих эмигрантов резко уменьшается перед русско-японской войной (с 56 673 человек, осевших в Россия в 1902 г., до 36 293 — в 1903 г.) и особенно во время самой войны.

К этому уместно добавить, что, по официальным данным, еще в 1897 г. в одной только Приморской области (по административному делению того времени) на 223 330 человек населения приходилось 45 916 иностранцев. Наибольшее количество японцев, проживавших в Приморской области, падало на Южно-Уссурийский округ этой области, где насчитывалось 1 529 японских подданных, из них 838 мужчин и 691 женщина. Что касается русских городов, наибольшее количество японских подданных было сосредоточено во Владивостоке (1 250 японцев, из них 695 мужчин и 555 женщин). Это были японские подданные, постоянно проживавшие (по данным 1897 г.) в России.

Количество же японских подданных, фактически проживавших в Приморской области, так же как и в других районах царской России, было значительно больше, не говоря уже о том, что ко времени войны оно резко увеличилось. Для полноты картины необходимо также учесть японцев, которые в большом количестве были сконцентрированы на тех или других строительных работах.

Так, группа шпионов — японских офицеров генерального штаба — работала на постройке Китайско-Восточной железной дороги в Манчжурии (КВЖД, как известно, [11] строилась царским правительством на народные деньги) и на постройке Сибирской железнодорожной магистрали.

Офицеры японского генерального штаба, занимавшие те или иные должности на указанных железнодорожных стройках, руководили многими японскими шпионами, одетыми в китайскую, корейскую и монгольскую одежду и устроившимися работать в качестве строительных рабочих. Кроме того, некоторые из лиц других национальностей (китайцев, корейцев, манчжур и монголов), занятых на строительстве этих железных дорог, также были завербованы японцами для шпионской работы. Проникновение японских шпионов на строительство железных дорог облегчалось тем, что, начиная с 1899 г., царское правительство выписывало на строительные работы десятки тысяч китайцев из Тяньцзина и Чифу, где были сосредоточены крупные центры японского шпионажа. Естественно, что среди прибывавших партий строительных рабочих было немало японских шпионов.

И хотя офицеры японского генерального штаба не брезгали никакой работой для прикрытия своей шпионской подрывной деятельности, все же они предпочитали работать над возведением парапетов, над устройством платформ для пушек и в траншеях. Такого рода работы давали возможность получать «первосортные» сведения.

Многие японские шпионы, офицеры генерального штаба, «специализировались» в качестве содержателей публичных домов и курилен опиума. «Японские» улицы таких русских городов, как Владивосток, Никольск и другие, состояли почти сплошь из публичных домов. Число японских шпионов-сутенеров и содержателей публичных домов колебалось в среднем от одной трети до одной пятой всех японских подданных, проживавших в городах Дальнего Востока. И проститутки и офицеры японского генерального штаба делали одно общее дело. Они не гнались за деньгами, а выкрадывали из полевых сумок, портфелей и карманов посетителей публичных домов различные документы.

Немало шпионских сведений получили офицеры японского генерального штаба и от посетителей опиекурилен.

Профессия фотографа была одной из наиболее распространенных среди японских шпионов и разведчиков. Некоторые из фотографов-разведчиков оказывали большие услуги японскому генеральному штабу.

Среди японских шпионов, подвизавшихся в тот период в качестве «фотографов», выделялся японец Нарита, [12] который вел перед войной активную шпионскую работу во Владивостоке. Нарита специализировался на групповых снимках преимущественно военнослужащих. Он брал за снимки меньше, чем другие фотографы, и военных, желавших сниматься, у него всегда было хоть отбавляй.

Недели за две до начала войны Нарита исчез из Владивостока, имея весьма точные сведения об офицерском составе пограничных царских частей, причем на некоторых увезенных им фотографических карточках красовались даже факсимиле незадачливых офицеров, очарованных деликатным обращением и мастерской работой Нарита... В результате у японского генерального штаба были весьма точные, обогащенные фотографиями, сведения о командном составе царских пограничных войск, стоявших во Владивостоке.

Немало японских шпионов работало приказчиками не только у русских, но и иностранных купцов в городах Дальнего Востока. Один из английских торговцев, часто бывавший во Владивостоке, имел здесь своего приказчика японца. В начале января 1904 г. этот «приказчик» заявил своему хозяину, что больше он работать не будет. Англичанин никак не мог уговорить его не бросать работы, хотя и обещал ему утроить жалованье. Каково же было изумление англичанина, когда он по приезде в Токио встретил на одной из главных улиц города своего приказчика в форме капитана японского генерального штаба.

Офицеры японского генерального штаба нередко устраивались на работу в парикмахерских городов или станций, где стояли гарнизоны царской армии. Обслуживая офицеров и солдат, шпионы-парикмахеры устанавливали состав расквартированных частей армии и т. д., т. е. добывали сведения, нужные японскому генеральному штабу.

Наиболее важные секретные документы и сведения удавалось получать тем японским шпионам, которые находились на службе у царских дипломатов или других должностных лиц царского правительства в качестве... домашних парикмахеров. Эти «брадобреи» в домашней обстановке фотографировали и переписывали секретные документы, очень часто небрежно хранившиеся царскими дипломатами, чиновниками и генералами.

Некоторая часть японских офицеров генерального штаба преуспевала на шпионском поприще в качестве лакеев, кучеров, врачей-венерологов, чернорабочих, продавцов шелка, коммивояжеров, скупщиков старья, точильщиков ножей и т. д. [13]

Японскими шпионами была и добрая половина носильщиков Ляо-Тешаньской железной дороги (Порт-Артурская ветка железной дороги).

По китайским данным, каждый десятый или двенадцатый кули в Порт-Артуре был переодетым японским шпионом, безнаказанно и успешно скрывавшимся в пестрой толпе остальных кули, торговцев, нищих и т. д.

Отдельные японские офицеры работали также «прачками» или охотно ловили «рыбу» в водах близ русских берегов.

Более того, уже во время войны было обнаружено несколько японских шпионов, работавших санитарами в царских госпиталях.

Японские шпионы работали также поварами, кочегарами и официантами на русских и иностранных пароходах, курсировавших между русскими и иностранными портами. Японские шпионки охотно устраивались на работу в качестве нянек и горничных в семьи к военным или к знакомым военных.

За какую только работу ни брались японские шпионы и разведчики, чтобы собирать нужные японскому генеральному штабу сведения! Известно, что подрядчиком по очистке нечистот в Порт-Артуре был помощник начальника штаба 3-й японской армии. Частые поездки по городу этого «подрядчика», обычно сидевшего на ассенизационной бочке, оказались для японского генерального штаба весьма полезными. 3-я японская армия, которая под командованием генерала Ноги осаждала и благодаря предательству Стесселя и нескольких других царских генералов взяла Порт-Артур{7}, была прекрасно осведомлена о каждом уголке этой крепости.

К началу войны с царской Россией Япония располагала большим количеством офицеров и солдат, неплохо владевших русским и китайским языками, великолепно знавших такие города Дальнего Востока, как Порт-Артур, Владивосток, Дальний, Харбин и т. д.

Немало японских офицеров, пробравшихся под той или другой личиной в Россию, совершенствовали свои знания в русском языке, уточняли свои сведения о России. Одним из таких офицеров был полковник Хагино, начальник разведывательного отдела первой японской армии, проживший семь лет в России. [14]

Неплохо были осведомлены о России задолго до войны и многие другие офицеры и генералы, работавшие в штабах японской армии. Так, начальник штаба маршала Ойямы генерал Кодама, которого считают автором плана войны с царской Россией, долгое время прожил в Амурской области.

В формировании кадров шпионов и разведчиков большую помощь японскому империализму оказывала (оказывает и сейчас) японская «православная церковь», существующая с 1858 г. Ее организовали царские православные миссионеры с целью усиления влияния царизма в Японии. Имелось в виду также использовать православную церковь и в целях шпионажа. Само собой разумеется, что все это было завуалировано елейными речами о бескорыстном служении «господу богу».

Организатором и руководителем православной церкви в Японии был русский иеромонах Николай. Он начал свою деятельность в Японии в качестве настоятеля православной церкви при царском дипломатическом консульстве в Нагасаки. Иван Касаткин (таково мирское имя иеромонаха Николая) оказался настолько полезным царскому правительству, что оно возвело его в сан архиепископа и наградило многими орденами.

«Деятельность» отца Николая поощряло и японское правительство. Незадолго до того, как началась подготовка к войне с царской Россией, японские империалисты вдруг почувствовали непреодолимое влечение к православию...

Правда, в начале войны с Японией, как жаловался потом «отец» Николай, японцы «под предлогом оказать ему почет и главное оградить от могущих быть уличных беспорядков, поставили в его миссию караул и окружили ее... густой сетью шпионов».

Но это произошло уже во время войны. До войны отношения между «отцом» Николаем и японцами были самыми дружескими. Эта «дружба» объяснялась просто. Значительная часть служителей православной церкви, основанной в Японии, была завербована японцами для шпионской работы. Царское правительство просчиталось в своих надеждах на японскую православную церковь...

Царское правительство не скупилось на расходы по новой епархии. На деньги народов, населявших царскую Россию, в столице Японии Токио была создана «православная» духовная миссия, в 1891 г. построен собор и организован ряд школ русского языка. [15]

В 1903 г., накануне русско-японской войны, в Японии насчитывалось около 240 православных общин, объединявших 25 231 верующего, с 35 духовными лицами во главе, из которых только трое были русские, а остальные — японцы. В мужской «духовной семинарии» Токио обучалось около 70 человек, преимущественно японцев, в женском духовном училище — около 80 человек и т. д.

На содержание японской «духовной миссии», которая готовила кадры японских шпионов, царское правительство расходовало ежегодно 60 000 рублей, из них 26 000 давало миссионерское общество, а остальные 34 000 отпускал «святейший» синод.

Японская духовная миссия выпускала периодические издания, вроде «Православного вестника», «Скромности» и «Духовного моря», для обращения в христианство японцев Кроме того, в 1903 г. эта же миссия выпустила русский «духовный» словарь, составленный в интересах японского шпионажа во время войны. В этом словаре в изобилии были и такие «наивные» вопросы:

— В каком состоянии русские войска?

— В каком направлении ушли русские войска?

— Сколько у русских кавалерии? и т. д.

Среди других вопросов о прожекторах, пироксилине и тому подобных «духовных» вещах, встречались и такие «христианско-кроткие» выражения — «не упирайся, а то убью», и т. д. и т. п.

Этот «духовный» словарь сослужил свою службу, облегчая японским шпионам в поповской рясе во время русско-японской войны 1904–1905 гг. разведывательную работу и допрос русских военнопленных. Имеются данные, что этот словарь был ценным пособием и для японских интервентов в 1918–1922 гг.

Словом, составители «духовного» словаря оказались неплохими эрудитами в военном деле. Короче говоря, этот «духовный» словарь оказался незаменимым пособием на многие годы, чего нельзя сказать о русско-японских толмачах, составленных для русской армии при участии японских подданных, проживавших в России во время русско-японской войны.

В толмаче, составленном полковником царской службы Адабашем, японец Ханиуда так перевел военные термины, что толмач оказался непригодным для использования.

Такая же участь постигла и толмач, составленный мичманом де Ливроном. Не лучше оказался и третий «Военный [16] русско-японский толмач», составителя которого даже не решились (теперь понятно, по каким причинам) подписать свой «труд».

Приведем некоторые примеры из этого «толмача», иллюстрирующие, насколько крепко японская разведка приложила свою руку и к составлению военных русско-японских разговорников, а также словарей, которые должны были сыграть большую роль в изучении японского языка командным составом царской армии.

«Военный русско-японский толмач» был составлен для русской армии японским подданным Куроно, преподавателем японского языка в Петербургском университете, и его учеником, неким Панаевым. Работу Куроно направляла японская разведка. Об этом можно судить хотя бы до следующим примерам переводов слов с русского на японский. В этом толмаче слово «вал» переведено — «плотина», слово «укрепление» — «скрепление», слово «кондуктор» — «проводник», «стрелка» (железнодорожная) — «стрела», «сулема» — «ляпис» и т. д. Куроно одинаково перевел слова «телеграф» и «телеграмма» словом «денсин», что верно только для слова «телеграф» и не совсем верно для слова «телеграмма», которая по-японски переводится обычно словом «демпо». Причем, для того чтобы это не сразу бросалось в глаза, слова «телеграмма» и «телеграф» даны на разных страницах.

С целью затруднения пользования этим «пособием» так же вредительски путанно были расположены слова и в приданном к толмачу «Систематическом словаре». Так, слово «лампа» помещено в общем отделе (стр. 108), а «керосин» — в военном (стр. 124).

«Озеро» отнесено к отделу «океан»; «фонтан» помещен в отделе «река», а «деревня» в отделе «столица». Интересно отметить, что для глагола «стрелять» не нашлось места в этом «словаре».

Оставляя в стороне другие «перлы» этого «толмача», укажем еще на заумь и дикое словотворчество, которое также нельзя иначе расценивать, как самое гнусное вредительство. В самом деле, во введении к разговорнику и словарю его авторы подчеркивали, что толмач «должен служить лицам, безусловно незнакомым с японским языком», однако русские слова, переведенные на японский язык, звучали по-японски так же заумно, как если бы мы по-русски стали говорить вместо слова «балка» — «потолочное дерево», вместо слова «теленок» — «быкин сын». Таких «быкиных сынов» в толмаче немало: так, [17] слово «траншея» переведено «препятствующая яма», «брешь» — «рваная дыра» и т. д.

Для полноты представления о «достоинствах» этого «толмача» (разговорника) укажем, что Куроно написал фразы «толмача» иероглифами, а также японской слоговой азбукой «катаканой», но не приложил к своему «толмачу» этой азбуки и тем самым лишил людей, не знающих японского языка (для которых он предназначался), возможности пользоваться этим «пособием».

Профессор японского языка Ланге (мировая известность, на филологические труды которого ссылался и сам Куроно при опросе его следователем), вызванный в качестве одного из экспертов{8} для определения годности «Военного русско-японского толмача», признал, что из 37 слов, взятых им из этого «пособия» на выдержку, оказались правильными только два.

Этот «толмач» стоил жизни многим русским разведчикам. Вот что писал корнет Завадский-Краснопольский:

«Когда я писал свои статьи во время русско-японской войны (о негодности «Военного русско-японского толмача», составленного Куроно. — А. В.), то передо мною стояла фигура Василия Рябова, геройски погибшего 17 сентября. 1904 г. Мне вспомнилась неудачная разведка Суркаска, при которой он недоумевал, как могли узнать японца [18] своих врагов. Во время разведки одним русским солдатом было сказано слово «токибан» (это слово, которое Куроно перевел как «часовой», пока еще не встречено ни в одном из словарей. — А. В.), и наш разведчик... был пропущен в передовую (японскую. — А. В.) линию. Только тогда, когда за первым солдатом последовал и второй, японец выстрелил, и разведка не удалась. Также был пропущен сквозь передовую линию Василий Рябов, также были пропущены и многие другие (русские разведчики. — А. В.), погибшие на полях далекой Манчжурии, выучив несколько слов из неверных «толмачей» японской работы. Они проходили через передовую линию с тем, чтобы не возвращаться».

Одним словом, и «духовная семинария» в г. Токио и «представитель» японской «науки» в Петербурге делали одно и то же подрывное кровавое дело.

Вредительская деятельность «преподавателя» японского языка при Петербургском университете Куроно не ограничилась составлением непригодного к употреблению «толмача» для царской армии. Сын потомственного японского дворянина (самурая) Иосибуми Куроно за 18 лет своего пребывания в России не подготовил ни одного сколько-нибудь грамотного японоведа, а в самый горячий период русско-японской войны, ссылаясь на перегруженность работой «для русской армии», Куроно сорвал и без того запоздавшую подготовку японистов. Приведем пример.

В 1904–1905 гг. «курс японского языка в Петербургском обществе востоковедения за неимением подходящего преподавателя не состоялся».

О том, как использовали это положение другие японские подданные, говорят наглядно следующие факты. Одного из немногих японцев, работавших в русском генеральном штабе переводчиком, пришлось арестовать... Другой пример. После окончания русско-японской войны нужно было перевести с японского языка на русский ряд документов, которыми Стессель пытался обелить себя и тем самым избежать ответственности перед царским судом за сдачу Порт-Артура японцам. В департаменте русского министерства иностранных дел не оказалось переводчика... За это дело охотно взялся все тот же Иосибуми Куроно...

Кадры японских шпионов вербовались не только среди японских подданных преподавателей японского языка и переводчиков в России. Все священники ряда полков [19] одного из гарнизонов царской армии были на службе у японцев. Были также такие «служители божий» и в других гарнизонах, правда, в меньшем количестве.

От них, как от «духовных пастырей», царское командование ничего не скрывало. К тому же шпионы в поповской рясе узнавали многое сами о настроениях офицеров и солдат, используя исповеди. Поэтому они были очень ценными агентами для японской разведки.

Формируя кадры шпионов и разведчиков из служителей японской «православной» церкви, всемерно поощряя «издательско-просветительную» деятельность своих агентов, японская разведка стремилась как можно больше расширить круг японцев, владеющих русским языком.

С этой целью перед началом русско-японской войны в ряде японских университетов были открыты кафедры русского языка. На японский язык переводятся произведения таких классиков русской и мировой литературы, как А. С. Пушкин, И. С. Тургенев, Н. В. Гоголь, Л. Толстой и А. М. Горький.

Расширяя по мере приближения войны сеть шпионажа и разведки, японский генеральный штаб особое внимание уделял «документальной» разведке, стремясь к овладению наиболее секретными документами о мобилизационной готовности царской армии и военной промышленности к предстоящей войне.

Для этой цели японский генеральный штаб командировал в Россию наиболее квалифицированных шпионов и разведчиков. Чаще всего это были представители японской аристократии, которые приезжали в Россию под видом туристов, журналистов и т. п.

В 1934 г. Хирота, бывший тогда министром иностранных дел Японии, разоткровенничался и опубликовал в журнале «Хинодэ» («Восходящее солнце»), а затем и в других журналах воспоминания о том, как его тридцать лет назад готовил к «дипломатической деятельности» начальник разведывательного департамента министерства иностранных дел граф Ямадза Ендзиро.

Хирота рассказывает:

«Так как русско-японские отношения все более обострялись и обнаруживали необходимость вооруженного столкновения, наступило время напрячь нервы всей Японии. И вот однажды, — пишет Хирота, — вечером я и мой товарищ Хирата Томоо были вызваны графом Ямадза в его канцелярию. Граф откровенно сказал нам: «Кризис русско-японских отношений все больше и больше [20] обостряется. Ввиду этого до начала разрыва отношений с Россией, разделив работу между собой, поезжайте разведать положение дел в России, в Сибири и Манчжурии. Будучи студентами и используя для этого летние каникулы, вы легче всего отведете глаза противнику». После этого Ямадза вручил нам некоторую сумму денег на расходы и тридцать рекомендательных писем. Получив эти секретные поручения, Хирата Томоо направился через Цуругу во Владивосток, а я спешно выехал через Корею в Манчжурию. Я побывал в Дайрене, Порт-Артуре, порту Инкоу, Наньцзяне, Мукдене и в других пунктах, детально обследовал укрепленные пункты русских войск, воинские части и т. д.

В это время в Эйко находилась резиденция Мидзуно Кокичи, правой руки графа Ямадза. Получив от него сообщение о состоянии русской армии, я, на основании этих материалов вместе с добытыми мной материалами, подробно информировал графа Ямадза».

Японское правительство посылало в Россию также наиболее способных к дипломатической службе молодых людей, якобы с «целью завершения высшего образования».

Как правило, по окончании Петербургского университета большинство из них прикомандировывалось к японскому посольству в России, так что задолго до войны с Россией японская дипломатия пополнялась молодыми, но также хорошо осведомленными в отношении царской России японскими дипломатами.

Японские шпионы стремились также пробраться в царское военное министерство и морской флот. Американские источники сообщают, что уже в разгаре русско-японской войны были арестованы два японских шпиона — оба морские офицеры, которые, приехав в Россию за несколько лет до начала войны, вели активную разведывательную работу. Эти морские офицеры «переквалифицировались» и устроились в Петербурге сотрудниками одного торгового учреждения. Они ловко приспособились к условиям петербургской жизни и вскоре завели большое знакомство среди торговых и других слоев города, имевших отношение к морскому флоту. Один из них, для того чтобы прочней осесть в России и иметь возможность жениться на русской женщине, а через нее упрочить свое положение в обществе, принял православие. Он необыкновенно ревностно исполнял обряды православной церкви в одном из приходов Петербурга. [21]

Японский «документальный» шпионаж в отношении царской России донельзя облегчался тем, что в связи с большой трудностью изучения японского языка для иностранцев большинство служащих царского посольства в Японии (секретари, писцы и т. д.) были японцами. А они вели свои дела так, что наиболее секретные документы попадали в руки японской разведки, а их русские начальники нередко узнавали только то, что угодно было японскому министерству иностранных дел. И не случайно в разгар подготовки Японии к войне некоторые царские дипломатические агенты, являясь слепым орудием в руках японской разведки (отдельные из них были также японскими шпионами), строили свои сообщения царскому министерству иностранных дел на материалах, которые им подсовывала японская разведка.

Организация японской разведки перед войной

Огромной сетью шпионов и разведчиков, орудовавших под маской содержателей трактиров, публичных домов, опиекурилен, под маской парикмахеров, фотографов, кучеров и пр. во всех городах и населенных пунктах Дальнего Востока, Приамурского края, Манчжурии и т. д., которые имели или могли иметь во время войны стратегическое значение, руководили резиденты — наиболее квалифицированные агенты японской разведки.

Как правило, резидентами были люди, хорошо знакомые с военным делом. В больших городах: Харбине, Владивостоке, Мукдене, Цицикаре, Чаньтуфу, Телине, Ляояне, Хайчене, Пеньяне, Сеуле и др., работало по нескольку резидентов, каждый из которых руководил шпионской сетью одного участка города. Иногда в одном и том же месте проживало несколько резидентов на случай замены одного другим.

В странах Дальнего Востока резидентам японской разведки вменялось в обязанность изучение разговорного языка местного населения.

В России японские шпионы стремились совершенствоваться в усвоении русского языка, изучение которого было широко поставлено в Японии.

Агентам-резидентам ставилась задача широко изучить порученный им район или участок, начиная от [22] топографических и климатических условий местности, производственных и стратегических объектов и кончая изучением быта местных жителей. Особая работа велась этими агентами среди наиболее влиятельных чиновников, купцов и подрядчиков.

Наименее устойчивые из этих элементов, слабости которых были изучены японскими шпионами, завербовывались резидентами для разведывательной работы. Эти люди, являясь царскими подданными и проживая в России, неплохо знали ее и были очень ценными кадрами для японского шпионажа.

Японский шпионаж далеко не ограничивался районами Дальнего Востока и Сибири. Немало японских шпионов проникло и в другие районы России. Японский генеральный штаб протянул свои щупальцы и в центр страны, на которую он готовил нападение.

Для инструктирования японских резидентов и шпионов, осевших в России, из Японии под видом туристов, ученых, журналистов, военных, крупных коммерсантов и т. п. частенько наезжали матерые разведчики и шпионы.

Приведем пример. Незадолго до войны с Россией по Сибири и Дальнему Востоку совершал турне японский военный врач X. К. Прибыв в тот или другой город, этот «доктор», имея разрешение от царского генерального штаба на допуск его в военные госпитали, живо интересовался и санитарными условиями казарм, в которых жили русские солдаты, кубической вместимостью этих помещений, количеством воздуха, приходящегося на человека. Когда же ему отказывали в просьбе показать казармы, он любезно настаивал на своем, ссылаясь на то, что у него уже имеется печатная дислокация частей, полученная им в русском генеральном штабе. Возможно, это было и не совсем так, но достать дислокацию частей царской армии в то время не составляло большого труда, так как эти дислокации продавались в книжных магазинах...

По вечерам в гостинице, где остановился «доктор» X. К., собирались японские подданные. И кого тут только не было! И содержатели публичных домов, и служащие пивоваренных и водочных заводов, швейцары гостиниц и т. д. Приходили повидать своего соотечественника и японцы «парикмахеры» и, конечно, вовсе не для исполнения парикмахерских обязанностей, ибо после их ухода жидкая растительность на лице «доктора» X. К. оставалась [23] нетронутой. Все они подолгу засиживались у гостеприимного хозяина.

Поздней ночью расходились многочисленные посетители «доктора», знакомые ему, как он говорил, еще по Японии. После их ухода он долго еще не ложился спать, записывая в книжке «дорожные впечатления».

Часто инструктаж своих шпионов проводили непосредственно сами японские военные атташе, находившиеся в России или в соседних с ней странах.

Одной из таких инструктивных поездок была поездка по России и Сибири в 1893 г. капитана японского генерального штаба Фукусима, японского военного атташе в одном из европейских государств. Русские власти, видя в нем сотрудника дипломатического корпуса, оказывали этому крупнейшему японскому разведчику исключительную любезность. Его встречали в Томске, Иркутске и других городах как... дорогого гостя. Царские власти предоставляли ему лошадей (Сибирская железная дорога тогда еще не была достроена), и Фукусима проехал верхом всю Сибирь. Эта поездка и добытые Фукусима шпионские сведения доставили ему широкую известность, его повысили по службе и в чинах.

Во время русско-японской войны Фукусима возглавлял соответствующий отдел японской армии...

Резиденты японской разведки систематически посылали подробные донесения своим начальникам в Японию. В Токио эти сведения проверялись и дополнялись сообщениями военных атташе, донесениями чиновников японских посольств, консульств и др. В результате обработки всех этих материалов японцам было известно, сколько сможет поставить та или иная русская губерния, уезд или волость солдат или продовольствия во время войны, не говоря уже о том, что японцы имели подробные данные о сформированных воинских частях.

Заявление генерала Фукусима, что перед войной японцы знали царскую Россию в военно-мобилизационном отношении лучше, чем сами русские, имело некоторое основание.

Кадры руководителей японского шпионажа поставлялись также националистскими организациями японского империализма: «Черным драконом», «Черным океаном» и др., которые ставили своей задачей захват Манчжурии, русского Приморья, Приамурья и т. д., что целиком совпадало с захватническими планами японской военщины и ее детища — японской разведки. [24]

Школу шпионажа в «Черном драконе» прошли такие известные деятели японской дипломатии, как Арита, бывший министр иностранных дел в кабинете Хирота; бывший посол в Германии Мусякодзя и бывший посол в Москве Ота. Коки Хирота{9} начал свою дипломатическую работу с того, что был рядовым шпионом до и во время русско-японской войны 1904–1905 гг.

Общество «Черною дракона» (по-японски «Кокурюкай») привлекло для шпионской работы против царской России известного провокатора Азефа, попа Гапона (тоже. провокатора, организатора массового расстрела петербургских рабочих 9 января 1905 г.). Умерший в 1932 году фашистский диктатор Польши маршал Юзеф Пилсудский был также японским шпионом. Об этом не стесняясь пишет в одном из японских журналов тот же Хирота в своих воспоминаниях, связанных с тридцатилетием русско-японской войны.

«В следующем году, — пишет Хирота, — началась русско-японская война... В войсках, находившихся на действительной военной службе в Манчжурии, было много поляков. В это время поляки находились под властью русского государства. Однако они не хотели ради России воевать против Японии. Они добровольно сдавались нашим войскам. Эти пленные... направлялись в город Матсуяма (на острове Сикоку, Япония. — А. В.), в лагерь для военнопленных. Маршал Пилсудский, позднейший президент независимой Польши, был тоже одним из военнопленных. Среди военнопленных поляков было немало людей, знавших английский язык{10}. Поэтому, получив от графа Ямадза (начальника информационного разведывательного отдела министерства иностранных дел в Японии. — А. В.) соответствующее задание, я срочно выехал в Матсуяма.

Эти пленные поляки впоследствии подсылались нами дня получения сведений о состоянии царской армии. И так как с самого начала войны поляков, враждебных России, было много, то эта информация шла успешно.

...О вооружении, о съестных припасах, обо всем без исключения, вплоть до настроений солдат, эти военнопленные [25] поляки доводили до нашего сведения. Я эти сведения сообщал Ямадза. Из главной канцелярии эти информации поступали дальше. Они передавались начальнику армейского информационного отдела, которым заведывал генерал-майор Фукусима»{11}, — пишет Хирота.

Да и сам Пилсудский не видел в своей шпионской работе ничего зазорного. Он только заранее, «авансом» (в 1930 г.), уточнил высказывания г-на Хирота. В своей книге «Исторические поправки», написанной в ответ на книгу одного из лидеров ППС, Дашинского, Пилсудский сообщает, что он ездил в Японию по собственному желанию на деньги японского правительства для организации разведывательной работы, направленной против русской армии. Действительно, как говорят: «Не в лоб, а по лбу».

Справедливость требует добавить, что Пилсудский занимался шпионажем не только в пользу Японии. Он немало постарался в качестве организатора группы шпионов-»пилсудчиков», работавших на Австро-Венгрию.

Воспоминания Коки Хирота были напечатаны несколько раз. Видимо, спрос рождает предложение. В первый раз эти воспоминания были напечатаны в японском буржуазном журнале «Хинодэ» и издающемся в Шанхае американском журнале «Чайна Уикли Ревью» в 1934 г. В 1935 г. они вновь были напечатаны в японском журнале «Гендай».

Кроме многочисленных националистических организаций типа «Черный дракон», по заданиям японского генерального штаба шпионажем занимались и министерства Японии. В частности, как уже указывалось выше, перед русско-японской войной и во время самой войны большую активность развил разведывательный (или, как он скромно именуется, «информационный») отдел министерства иностранных дел Японии, которым руководил тогда граф Ямадза.

Наряду с этой шпионской работой вне Японии проводилась (и проводится) тщательная слежка и шпионаж за иностранцами, особенно за русскими, внутри самой Японии.

Все области жизни японцев — в орбите внимания тайной полиции. Но особенно «внимательна» тайная японская [26] полиция к иностранцам. Уже в момент приезда их в Японию японская тайная полиция получает от пароходной или железнодорожной компании сведения о приехавших иностранцах, которые в дальнейшем при переезде из города в город, часто незаметно для «опекаемого», заботливо передаются из рук в руки полицейскими агентами.

И неудивительно, что каждое слово и каждый поступок иностранцев становятся немедленно известными.

Вот что писал об этом один из англичан, представитель государства, с которым Япония была связана договором{12}.

«В Токио и Иокогама жизнь многих европейских резидентов и туристов была сделана несносной. В частную переписку было допущено такое вмешательство, что, даже сделав полное снисхождение к требованиям войны, все же никак нельзя было его оправдать. Письма к частным лицам безжалостно вскрывались и неуклюже запечатывались снова, как бы для того, чтобы вызвать впечатление, что они повреждены в пути. В многочисленных случаях сообщения не достигали своего адресата. Многие из слуг посольств, гостиниц и частных домов, где останавливались иностранцы, были подкуплены правительством. В то же время было известно, что гиды, приглашенные для туристов, и переводчики, прикрепленные к иностранным военным морским офицерам и военным корреспондентам, увеличивали свои доходы, будучи шпионами.

Часто их заставали приложившими уши к замочным скважинам, сплошь и рядом их обнаруживали взламывающими замки и открывающими ящики и чемоданы. Поэтому европейцы никогда не ведут беседу, которая может быть истолкована японцами как недружелюбная, в присутствии своих слуг и без того, чтобы не осмотреть [27] коридор по соседству со своими комнатами. Все документы, которые, по личным соображениям, европейцы хотят хранить тайно, они носят при себе в карманах. Кроме организованной секретной службы, состоящей из слуг, города кишат полицейскими агентами».

Так писал представитель Англии — «дружественной» в то время Японии.

Насколько усиленно готовилась Япония к войне с царской Россией, говорит следующий факт. Япония, имея золотой запас, значительно меньший, чем царская Россия, тратила на разведку и шпионаж перед войной в сотни раз больше, чем тратила на то же дело царская Россия.

Японский шпионаж в Китае, Корее и Монголии

Готовясь к войне с царской Россией, японский империализм раскинул широкую сеть шпионов и разведчиков в пограничных о Россией странах — Китае (особенно в Манчжурии), Корее и Монголии.

Уже во время японо-китайской войны 1894–1895 гг. японцы имели в Китае и Корее немало шпионов и разведчиков. Опытные японские топографы, переодетые нищими, купцами и путешественниками, в течение ряда лет работали над уточнением ранее имевшихся карт Китая и Кореи или же над составлением новых.

Наряду с этим в Китае и Корее японцы насаждали резидентов своей разведки, захватывали экономические позиции, формировали прояпонские партии, щедро рассыпая самые соблазнительные демагогические лозунги.

Многие японские шпионы работали в гражданских учреждениях, служили инструкторами в китайской и корейской армиях, подвизались в качестве советников при китайском и корейском дворах, проникали в арсенал и казначейства.

На подкуп и вербовку китайских генералов и чиновников японцы тратили колоссальные суммы, и результаты не замедлили сказаться. Во время японо-китайской войны некоторые китайские телеграфные служащие продавали японцам сведения, а офицеры и генералы, значительная часть которых также была подкуплена японцами, приказывали войскам отступать или сдаваться. Японское [28] командование в большинстве случаев заранее знало, где и когда оно встретит китайские войска...

Японский империализм своими успехами в войне 1894–1895 гг. против Китая в значительной степени обязан японским разведчикам и шпионам.

Деятельность японской разведки в Китае стала особенно интенсивной после того, как царская Россия заключала в 1900 г. с Китаем соглашение, предоставившее ей особые привилегии в Манчжурии.

В годы, предшествовавшие русско-японской войне, японские шпионы буквально наводнили Китай и Корею В 1898 г. было организовано японское общество «Тоадобункай» (дословно — «Восточное общество единой культуры») для «улучшения испорченных войной отношений между Китаем и Японией». Это общество открыло в середине 1899 г. школу японского языка в г. Баодине (центр провинции Чжили, ныне Хэбэй). Подобные же школы были созданы в таких городах, как Фу-Чжоу, Нанкин, Чао-Чжоу, Сватоу и др.

Этой же цели — «улучшению» испорченных войной отношений{13} — служили и газеты, издаваемые тем же обществом «Тоадобункай». Общество это, представлявшее собой замаскированную организацию японской разведки, имело также специальных агентов для приема китайцев, приезжавших в Японию. В целях создания кадров японских шпионов из китайцев само японское правительство, дало задание своим консулам оказывать всяческое содействие обществу «Тоадобункай», которое приглашало китайских служащих и студентов... погостить в Японии. О подоплеке этого «гостеприимства» можно судить хотя бы по тому, что гостям были показаны большие японские осенние маневры, после чего им предоставили возможность поступить в любую из японских школ. Любезность, не свойственная японцам в их отношениях с китайцами!

Но не только этим путем готовились нужные «кадры» резидентов в Китае на случай войны с Россией. Большое количество японцев посылалось в Китай, где они под предлогом изучения китайского языка селились в китайских семьях.

Японцы захватили в свои руки также школьное образование в Китае. Уже к концу 1903 г. большинство преподавателей западных наук в китайских школах оказалось японцами. [29]

Из года в год увеличивалось в Китае количество японских военных шпионов. В 1900 г., например, в Тяньцзин прибыла партия японских военных инструкторов во главе с майором Аоки, японским военным агентом в Пекине, и капитаном Сиба.

Особенно охотно японское правительство насаждало своих советников в правительственные учреждения Пекина я инструкторов в китайских войсках Северных провинций, используя для этого все возможности. Так, во время осады «боксерами»{14} в 1900 г. иностранных посольств в Пекине в составе японской миссии оказалось в строю, кроме десанта, около 15 волонтеров, причем, как заметил об этом японский посланник барон Нисси, «все они случайно оказались военными...»

Однако этим не ограничивалось проявление внезапной «заботливости» японцев в отношении Китая. Неожиданно они, исконные монархисты и поныне гордящиеся «божественным» происхождением своих императоров и своего ультра-»арийского» племени Ямато (так, по крайней мере, до сих пор пишется в учебниках японской истории и так об этом с глубокомысленным видом, не краснея от произносимых глупостей, вещают профессора в японских имперских университетах), вдруг стали ярыми поборниками реформ и сторонниками антидинастической партии в Китае.

Однако это чудесное превращение отъявленных монархистов в сторонников китайской партии реформ понятно. В этой антидинастической партии в Китае были и такие сторонники ориентации на Японию, как вице-король Китая Юань Ши-кай, Натун и др.

Преуспевали в деле служения японской разведке и японские буддисты. Выполняя, как и служители других культов, омерзительные функции одурачивания трудящихся, буддисты, находясь на службе полиции и разведки, пытались подвести под свою шпионскую деятельность своеобразную «теоретическую» базу. Они в 1902 г. устами молодых буддистов г. Токио обратились к буддистам [30] всего мира (имелись в виду прежде всего буддисты Китая) с пространным воззванием.

В этом воззвании восхвалялся буддизм. «Интернациональное общество молодых буддистов города Токио», беря на себя организаторскую роль по пробуждению «спящего континента Азии», призывало буддистов всего мира развернуть свою деятельность... выступать и объединяться, чтобы реализовать «чудные упования». Кстати, можно сказать, что эти «чудные упования» более внятно выразил в 1927 г. японский генерал Танака, сказавший, что «для завоевания Китая необходимо сначала завоевать Манчжурию и Монголию, а для завоевания всего мира необходимо захватить весь Китай...»

«Чудные упования» японских буддистов неуклонно осуществлялись и осуществляются японскими империалистами. Нынешняя война в Китае, неописуемые зверства японских захватчиков над беззащитным населением, разрушение китайских сел и городов — свежий пример этому. От «общих» туманных призывов японские буддисты перешли в Китае к бешеной пан-азиатской агитации для претворения в жизнь «чудных упований». Японские священники-буддисты решили «пробудить» Китай и в огромном количестве наводнили эту страну, распространяя «слово божие».

Напрасно возмущенное китайское правительство силилось дать понять японцам, что они, китайцы, — буддисты со стажем... (оно и по история получается так: буддизм был занесен из Индии в Китай, а оттуда в IV — VII вв. в Японию, находившуюся в течение многих столетий под воздействием культуры Китая и Кореи). Особенно понравились японским миссионерам провинции Южного Китая, вроде Фудзяна и Гуандуна. Возможно потому, что на севере Китая в это время уже орудовали японские офицеры-разведчики под видом инструкторов и советников. Но остается неопровержимым фактом то, что японские шпионы перед японо-китайской войной оперировали на юге Китая под видом бонз.

«Бонзы» не ограничивались одними воззваниями к своей новой пастве: они покупали пагоды{15} у китайцев или строили новые, вели пропаганду о славе японского оружия и о том, что японские товары лучше европейских, а главное, изучали районы, в которых они поселились, [31] и делали это нисколько не хуже, чем их «военизированные» соотечественники на севере Китая.

И когда, как пишет один из французов, крестьяне-китайцы сожгли одну из пагод, принадлежавших японцам, последние поспешили использовать этот «инцидент», требуя для своих «бонз» такой же защиты, какой пользовались христианские миссионеры. Несмотря на протест китайского правительства в отношении деятельности японских «бонз», «бонзы» продолжали пребывать в Китае и, более того, как сообщали, некоторые китайские бонзы даже ездили в Японию для изучения «буддизма»...

С начала 1902 г. японцы стали забирать в свои руки полицейский аппарат вице-короля и губернаторов Китая. В 1902 г. японский полковник Аоки «по просьбе» китайского генерала Натуна, начальника городской охраны Пекина, занялся организацией сил китайской полиции в столице. Вице-король Китая Юань Ши-кай и губернатор Чжан Чжи-дун также «попросили» японцев организовать полицию в подведомственных им провинциях. Вскоре почти все губернаторы Китая «пригласили» японцев для организации китайской полиции в многочисленных провинциях Китая.

Одновременно в правительственном аппарате Китая происходила замена неугодных японцам китайских чиновников сторонниками сближения с Японией.

Аналогичная картина «пробужденья» — наводнение страны японскими шпионами и разведчиками, аналогичная «заботливость» наблюдалась и в Корее.

Множество шпионов, всевозможных «учителей», «советников», «инструкторов», «путешественников» и «проповедников», было переброшено в Китай и Корею накануне русско-японской войны. В Корею с этой целью командировались даже воспитанники токийской военной школы. Новыми кадрами шпионов и разведчиков была усилена та часть агентуры японской разведки в Китае и Корее, которая сохранилась еще со времени японо-китайской войны 1894–1895 гг. А во время самой русско-японской войны на помощь этой группе разведчиков были переброшены разведчики и шпионы, подготовленные в самой Японии. В Корею во время войны с этой целью было переброшено большое количество японских резервистов.

Японский шпионаж в Манчжурии облегчался тем, что Манчжурия находилась в тесных торговых отношениях с Японией. Большая часть китайских фирм, имевших отделения во всех мало-мальски значительных городах [32] Манчжурии, была тесно связана с Японией. Японское правительство для усиления своего влияния посылало в Манчжурию на «практику» лиц, окончивших средние и высшие японские коммерческие училища.

Это в свою очередь давало возможность осуществлять в широкой степени экономический шпионаж не только в Манчжурии, но и в граничащих с ней остальных частях Китая, а также в России и Монголии.

Не довольствуясь этим наличием шпионов и разведчиков, осевших в Манчжурии, японцы перед самым началом войны открыли в Инькоу школу военных шпионов, в которой десять офицеров и сорок унтер-офицеров обучали около четырехсот человек.

Ученики-шпионы делились на две категории: на лиц, знавших и не знавших русский язык. Для стимулирования изучения русского языка шпионами выпускников этой школы, знавших русский язык, оплачивали почти в девять раз выше, чем тех, кто не знал русского языка.

Эти шпионы, так же как и выпускники других шпионских школ, были распределены по всем станциям железных дорог. Каждому из них, особенно во время войны, было придано по три-шесть человек для связи с другими японскими точками, для передачи донесений и т. д. И после выпуска своих питомцев город Инькоу оставался крупным японским центром. Он не потерял своего значения (как доносили царские агенты в начале апреля 1904 г.) и в начале войны: «В Цзинь-Чжоу постоянно можно было видеть переодетых в китайское платье японцев, встречающих почтальонов из Инькоу, от которых они принимали объемистые пакеты».

Школа для подготовки шпионов (военных) была и в Цзинь-Чжоу.

В пограничной с Россией Монголии японская разведка накануне русско-японской войны также развернула активную деятельность, всемерно поощряя распространение в Монголии ламаизма{16}. Многочисленные священнослужители — ламы, составлявшие в то время значительную часть мужского населения Монголии и по своему «священному положению» освобожденные от всякой работы и от военной службы, — поставляли основные кадры японских [33] шпионов и разведчиков. А разбросанные по всей Монголии многочисленные монастыри, которые японский генеральный штаб щедро поддерживал вкладами, представляли собой удобнейшие центры местного шпионажа. Одновременно японский генеральный штаб через своих агентов подчинял своему влиянию феодальных монгольских князьков и старейшин, усиленно пропагандируя среди них идею спасения Японией азиатских народов от «варваров Европы» и особенно «северных варваров» — русских.

Использование японцами царской и иностранной прессы в качестве источника шпионских сведений

Особо следует остановиться на фактах использования японцами заграничной и царской печати как источника для получения шпионских материалов.

Очень много ценных сведений о состоянии и передвижениях царской армии японский генеральный штаб черпал из русской прессы того времени, которая с преступной небрежностью печатала многие вещи, вовсе не предназначенные для всеобщего сведения. Газеты немедленно трубили о мобилизации той или иной части войск для отправки на Дальний Восток и даже сообщали «.предположения из достоверных источников» о переброске царских войск. Репортеры, не жалея красок, описывали проводы, той или иной части на Дальний Восток, слали «приветы с Байкала», писали о прибытии частей на театр военных действий и т. д. Сведения эти немедленно передавались по телеграфу за границу. В результате японский генеральный штаб имел полное представление о пропускной способности царских железных дорог в военное время, о количестве царских войск и пунктах их сосредоточения на Дальнем Востоке.

Дело дошло до того, что в газетах печатались все распоряжения военного министерства, сообщались даты окончания формирования воинских частей, публиковались списки убитых и раненых. Харбинские и манчжурские газеты публиковали даже объявления с указанием стоянок русской армии. В этом отношении особенно отличался «Вестник Манчжурской армии». [34]

Так, например, в номерах 212 и 245 «Вестника» за 1905 г. были помещены «всеподданнейшая» телеграмма главнокомандующего генерала Линевича и приказ о производстве смотра прибывшим на театр военных действий пластунской бригаде, 4-й стрелковой бригаде и кавказской казачьей дивизии.

В номере 225 «Вестника» был опубликован приказ главнокомандующего за номером 444 о производстве смотра 5, 17 и 9-му армейским корпусам 3-й армии и 10 и 6-му сибирским корпусам той же 3-й армии.

В одном из номеров был помещен приказ генерала Каульбарса (командующего 3-й русской армией. — А. В.), в котором он прощался с уходившим в 1-ю армию 1-м сибирским корпусом и приветствовал 6-й сибирский корпус, перешедший из состава 3-й армии во 2-ю русскую армию в Манчжурии.

Число таких приказов, напечатанных в царских газетах, можно бы умножить, но и приведенные достаточно полно иллюстрируют положение с военной тайной в царской армии во время русско-японской войны и постыдную роль в этом отношении многих органов царской печати и генералов царской армии.

Наряду с этим тот же «Вестник» печатал массу объявлений о розыске военнослужащими своих родных и «задушевных товарищей». И так как в объявлениях указывался адрес, то и это проливало свет на расположение частей царской армии.

Естественно, что все эти сведения при свободной продаже русских военных газет и наличии широкой агентурной разведки японцев немедленно использовались японским генеральным штабом для оперативных целей. Приведем один из многих фактов. После одного из боев под Сандепу японская газета «Джапан Таймс» поместила подробный перечень русских войск, участвовавших в этой операции, ссылаясь на номер одной из царских газет, печатавшей списки убитых и раненых с подробным указанием названий частей, в которых они состояли на службе.

О том, что не все офицеры царской армии даже после русско-японской войны 1904–1905 гг. уяснили необходимость строжайшего сохранения военной тайны, говорит следующий факт. В пятом номере журнала «Офицерская жизнь» (журнал издавался царскими офицерами в Варшаве с 1906 г.) было напечатано следующее объявление: [35]

«До настоящего времени специально военные самокаты «Ормонд» поставлены в следующие военные учреждения и части войск...» И дальше следовало перечисление 57 городов и пунктов царской России, с точным наименованием и нумерацией частей, расположенных в них. Короче говоря, печатный орган царских офицеров в Варшаве осведомлял всех заинтересованных... о расположении русской армии.

О том же пренебрежении к сохранению военной тайны говорили и объявления в военной газете «Русский инвалид», призывавшие высылать материалы к годовщине того или иного полка. В подобных объявлениях указывался не только точный адрес воинской части, но и краткая история ее существования.

Японский генеральный штаб черпал сведения о царской армии также и из иностранной прессы, перепечатывавшей эти материалы из русских газет. В одной из царских газет в начале войны было напечатано о назначении командиров корпусов и начальников дивизий царской армии. Основываясь на данных, приведенных в этой заметке, французская военная газета «Ля Франс Милитэр» весной 1904 г. поместила сообщение о предстоящей отправке на фронт таких-то и таких-то корпусов царской армии, причем перечень этих корпусов и их назначение в предстоящих военных операциях были сообщены газетой совершенно точно.

Приведенных примеров достаточно, чтобы судить, что не только прямое преступное разглашение военной тайны (в чем была виновата вся царская пресса), но даже «мелочи», невинная на первый взгляд хроникерская заметка, нацеливают шпиона, дают ему направление, нить для его догадок, помогают ему, в сопоставлении с другими фактами, делать чрезвычайно важные выводы о намерениях противника.

Многочисленные примеры преступного разглашения военной тайны газетами царской России во время русско-японской войны напоминают аналогичные факты легкомысленного отношения к соблюдению военной тайны со стороны некоторых французских газет во время франко-прусской войны 1870–1871 гг., что, как известно, сыграло роковую роль для французской армии. Из истории франко-прусской войны 1870–1871 гг. известно, что после сражения при Верте третья немецкая армия наступала вслепую на запад и уже разошлась на два-три перехода севернее с противником, наступавшим на восток. [36]

В это время в одной из французских газет появилась заметка о том, что армия французского генерала Мак-Магона сосредоточилась в Реймсе. Это сообщение во французской газете немедленно было использовано противником, который своевременно повернул войска на север.

Широко используя помещаемые в русской и иностранной печати сведения о передвижениях царской армии, японский генеральный штаб установил строжайшую цензуру всей японской прессы, которой за несколько недель до начала войны было запрещено печатать что-либо о начавшихся в то время передвижениях японских войск. Еще более строгие правила были установлены японской цензурой во время самой войны.

Печать европейских стран — Франции, Германии и др., на основании сведений, почерпнутых из царских газет, имела возможность публиковать подробные описания военных действий русских войск (в этих описаниях приводились даже расписания боевых действий царской армии), в то время как о передвижениях японской армии сведения в заграничной печати почти отсутствовали.

Японцы добились этого и тем, что сразу учли, какой нежелательный результат могут дать сообщения иностранных корреспондентов, если допустить их поближе к фронту. Иностранные корреспонденты ждали разрешений для поездки на фронт по полгода, а иногда и больше, причем получение разрешения выехать на передовые позиции часто обставлялось так, что иностранный корреспондент предпочитал уехать домой, чем писать о дозволенном. «Что делать! — писал один из офицеров иностранной державы, — японцы до сих пор обязаны своими успехами сохранению всего в тайне. Они говорили: это наша война, мы ведем ее для себя, а не для газет. И они правы: война ведется не для газет».

Следует ли из вышеприведенных фактов, что японская разведка и шпионаж во время русско-японской воины не знали провалов и что русские разведчики были беспомощны в борьбе с давно приготовившимся к войне противником. Нет, абсолютно нет! Несмотря на то, что русским разведчикам приходилось вести борьбу в далеко неравных условиях, в районах, давно охваченных японской агентурой, им есть чем гордиться.

Русские разведчики своевременно сообщали о подготовке Японии к воине, но бездарный царь и его клика не обращали на эти сообщения никакого внимания. [37]

Своевременно, в конце декабря 1903 г., русские разведчики предупреждали о начавшейся высадке японских войск в Корее. Но Николай II и К° решили ждать, предполагая, что японцы ограничатся захватом южной Кореи и не пойдут далее 38-й параллели.

За несколько недель до бандитского нападения японских судов на русские суда в Порт-Артуре в руках русских разведчиков оказался экземпляр книги кода (шифра), при помощи которого японское посольство в Гааге (Голландия) вело переговоры со своим правительством. Царское правительство не сумело использовать этот замечательный случай, для того чтобы узнать о готовящемся вероломном нападении японских захватчиков.

Более того, бездарное царское правительство не было даже в состоянии оценить и отметить храбрость и находчивость русских разведчиков. Между тем эти качества вызывали восхищение самих противников. Приведем пример. Японский полевой военный суд вынес смертный приговор одному из русских разведчиков; переодетый китайцем, он был случайно обнаружен японской контрразведкой в тылу у японцев. Приговор был приведен в исполнение, но храбрость русского разведчика, его мужественное поведение на суде произвели глубокое впечатление даже на таких изуверов и фанатиков, как японские офицеры.

Организация японской разведки и шпионажа во время войны 1904–1905 гг.

Опираясь на своих резидентов, командированных задолго до войны на территорию России, Манчжурии и других стран, японская разведка разбила весь район фронта и тыла царской армии вдоль линии железной дороги на сектора. Это облегчало японским шпионам и разведчикам наблюдение за передвижением русских войск и обеспечивало японской разведке своевременное получение сведений от широко раскинутой сети своих шпионов и разведчиков.

На японской территории таким сектором обычно руководил офицер японской разведки или один из агентов-шпионов, окончивших перед войной школы шпионажа [38] в городах Чинчжоу (Корея), Инькоу и Цзинь-Чжоу (Манчжурия) и др.

Этот «заведующий сектором» контролировал всю разведывательно-шпионскую работу на участке, производил расчеты со шпионами, сортировал и проверял сообщаемые ими сведения и передавал эти сведения дальше.

Японские шпионские группы располагали значительными средствами для шпионско-диверсионной работы и для приобретения помещений, которые приближали их к массе населения. Как правило, приобретались небольшие мелочные лавчонки, преимущественно булочные, которые посещались всеми слоями населения. В эти лавочки в числе других покупателей приходили солдаты и офицеры царской армии, из разговоров которых, иногда неосторожных, можно было узнать очень многое, не говоря уже о том, что офицерские и солдатские погоны давали возможность определить, какие новые части русских появились в этом районе.

Обычно беседа с русскими офицерами и солдатами начиналась «случайным» вопросом, который задавал старший группы шпионов как хозяин заведения, а остальные шпионы работали «молча» приказчиками, грузчиками или просто толпились около лавчонки.

Очень часто (и это было наиболее эффективно) шпионские группы работали в качестве строительных рабочих над возведением укреплений, собирая точные сведения о размерах этих укреплений, тем более что царское командование во время русско-японской войны показывало исключительные образцы преступной небрежности и ротозейства в отношении хранения военной тайны. Так, например, при постройке портов на Куанчендской позиции подрядчикам-китайцам были выданы планы фортов... Более того, даже охрана этих фортов была организована из сторожей-китайцев...

В тылу царской армии во время войны такие шпионские группы японцев, действовавшие на территории сектора, обычно возглавлялись японскими шпионами китайцами. Они, как и руководители шпионских групп на японской территории, имели в своем распоряжении группу шпионов от трех до пяти человек.

Каждый из этих шпионов получал конкретное задание, например, произвести рекогносцировку определенного участка оборонительной линии и установить наблюдение за передвижением какого-нибудь определенного войскового соединения царской армии. Это не составляло большого [39] труда, так как указатели дорог и вывески о расположении частей и штабов расквартированных русских войск очень облегчали такого рода разведку. Один из русских офицеров писал по этому поводу: «Прямо непонятной являлась любовь как в штабах, так и в войсках к вывескам.

Приходилось видеть деревни, на фанзах которых были прибиты доски с переименованием не только отдельных частей, но даже рот и батарей.

В одной импани (казарме. — А, В.), где квартировал штаб Н-ского корпуса, кроме громадной доски, на белом фоне которой красовалась надпись номера корпуса, были прибиты дощечки с названиями: «оперативное отделение», «инспекторское отделение» и пр.

Лазутчикам противника не составляло абсолютно никакого труда собрать сведения о войсках, расположенных в том или ином районе, для этого нужно было только обойти и записать все то, что они видели на этих пресловутых вывесках».

Английский офицер Гамильтон, прикомандированный во время войны к японской армии, свидетельствует, что трафареты и шифровка русских войск давали возможность японцам опознавать воинские части царской России. «Русские войска. — пишет Гамильтон, — в этом месте (позиция между русскими и японцами 17–18 июля 1904 г. — А. В.) состояли из 11, 12 и 21-го восточносибирских полков, как это было впоследствии удостоверено по номерам и по фуражкам с убитых»{17}.

Царские генералы упорно стремились сохранить трафареты и шифровку войск, в то время как японцы с самого начала боев сияли трафареты, лишив русских столь важных данных для определения японских частей.

Особое усердие в отношении сохранения трафаретов проявил главнокомандующий царской армией генерал Линевич, сменивший на этом посту генерала Куропаткина.

Это усердие Линевича по меньшей мере непонятно, если учесть, что соответствующие отделения его же штаба сообщили штабам частей царской армии о приеме японских шпионов определять по трафаретам части русских войск.

Беспечность, а иногда и вредительство некоторых царских генералов давали возможность японскому командованию использовать для шпионажа даже малограмотных [40] или неграмотных китайцев и корейцев, которым давалось задание только зарисовать погоны, воротники или шапки солдат частей, расположенных на их участке. Полученные таким путем сведения о расположении русских войск в соединении с другими данными, полученными от 400–500 шпионов, которыми располагали войсковые штабы японской армии, представляли разведывательный материал большой ценности.

Для того чтобы японские войска не задерживали своих шпионов, последним выдавались пропуска на крохотных кусочках бумаги, которые могли быть легко спрятаны в папиросе или пачке табака, а также зашиты в одежде. Японцы использовали для шпионской работы также китайских фокусников.

В одно селение, где был расквартирован Н-ский полк, пришел фокусник китаец, который оказался замечательным мастером своего дела. За интересные фокусы его щедро одарили деньгами. Однако перед уходом «фокусник» скромно попросил дать ему заверенное печатью полка удостоверение о том, что он искусно делает фокусы; при этом «фокусник» объяснил, что это ему нужно как рекомендация для показа своего искусства и в других полках. Просьба его была удовлетворена. Постепенно он переходил из одного селения в другое, где стояли воинские части и в каждой после представления получал удостоверение с печатью.

В результате подобного «турне» этот искусно маскировавшийся японский шпион собрал документальные данные о расположении ряда воинских частей царской армии, — данные, скрепленные полковыми печатями. Эти документы, как выяснилось при допросе «фокусника» (он был задержан во время второго «турне» по настоянию одного из русских офицеров), были уже пересланы органам японской разведки.

Собиранием шпионских сведений в пользу японцев во время войны занимались также мелкие торговцы — китайцы и корейцы. Они торговали русским табаком и японскими папиросами, местными лакомствами я безделушками.

В разгар военных действий разбиралось дело одного из китайцев, продавца махорки, который все время находился в тылу русских позиций южнее Мукдена. Несколько раз его прогоняли, но он упорно возвращался назад. Это продолжалось до тех пор, пока однажды один из переводчиков-китайцев, работавших у русских, не обратил внимания на то, что китаец, сидя на корточках, что-то [41] вычерчивает на небольшой бумажке. Его арестовали и нашли эту бумажку в одной из пачек табака. Бумажка была разделена красной чертой пополам, а потом на квадратики. Выяснилось, что красная черта изображала дорогу на Мукден, а квадраты — участки земли. В эти квадраты японский шпион наносил расположение частей русской армии.

Кого только ни вербовала японская разведка для шпионской работы! Ассенизаторы, ходившие от роты к роте, тоже в большинстве были японскими шпионами.

У многих из царских офицеров служили денщиками китайцы. В Ляояне эти «денщики» аккуратнейшим образом два раза в неделю собирались у японских агентов к давали им сведения о своих господах{18}.

И едва трогались куда-нибудь царские войска, как вместе с ними подымалась и вся эта воронья стая: нищие, мелкие торговцы, фокусники и др., осведомляя японцев о каждом шаге царской армии.

Японские шпионы и разведчики буквально наводнили и нейтральную зону, образовавшуюся в связи с тем, что Китай во время русско-японской войны заявил о своем нейтралитете. В нейтральную зону входил и город Синьментин. Здесь японцы не только раскинули густую агентурную сеть, но даже создали базу для снабжения армии генерала Ноги во время мукденской операции. Это облегчалось тем, что (по китайским сведениям) Ганзолин, китайский полковник и начальник синьминтинского гарнизона, оказался матерым японским шпионом.

Для получения шпионских сведений японским разведчикам и шпионам в большинстве случаев не требовалось никакой хитрости или изобретательности. Нужно было только иметь «своих» людей в общественных местах и слушать то, что преступно выбалтывали многие офицеры, а иногда и солдаты царской армии. Вот что писал по этому поводу один из подполковников царской армии:

«В период расположения армии на р. Шахэ мукденский вокзал являлся клубом, в котором собиралось офицерство и где решались судьбы кампании.

Тыл прислушивался к тому, что говорили приехавшие с позиций, а затем, исказив все пылкой фантазией, распространял слышанное дальше. [42] Тут же на вокзале вертелись «бойки» (полуироническое название китайцев-слуг, произошло от английского слова «бой» — «мальчик, слуга» — А. В.) и восседали китайцы-чиновники.

Малейшее передвижение войск было известно мукденскому вокзалу, а значит и Мукдену{19}, а оттуда через Синьминтин — японцам.

Так, например, 5 января мне лично пришлось слышать на мукденском вокзале о том, что на 12 января (1905 г. — А. В.) назначено наступление 2-й армии. Можно предположить, что это могло стать известным и японцам.

Факт отмены нашего вторичного наступления на Санделу говорит в защиту высказанного. День наступления был известен японцам. Они даже подбросили на наши аванпосты записку, в которой сообщили об этом».

Большую группу шпионов имели японцы и в мукденском вагон-ресторане. Сюда собирались не только военные агенты я корреспонденты, но также ординарцы, состоявшие в большинстве из бездарных гвардейских молодых офицеров. Эти «вояки», не обращая никакого внимания на присутствие иностранцев, часто, рисуясь знанием иностранных языков, выбалтывали все то, что они знали, находясь на службе при высшем командовании царской армии. А желающих послушать этих «вояк» было хоть отбавляй. В Мукден за армией понаехала масса всякого подозрительного элемента из России и из-за границы. Здесь были греки, французы, итальянцы и множество других иностранцев, но особенно много было китайцев как из самого Китая, так и из Манчжурии, т. е. из пунктов, где японская разведка широко развернула вербовку. Все эти любители легкой наживы торговали, толпились на вокзалах или в ресторанах и наряду с этим в большинстве шпионили.

Обширная своевременно организованная сеть японских шпионов сильно облегчала работу японской войсковой разведки, иногда почти заменяя ее. Об этом пишет, например, хорошо осведомленный французский полковник Ниссель:

«Японская служба разведки, по крайней мере до мукденских боев, была почти целиком возложена на шпионаж, организованный до кампании». [43]

Однако даже из приведенных фактов очевидно, что беспечность значительной части царских офицеров и прямая диверсионная деятельность некоторых из них в пользу японцев и ряд других условий, о которых говорилось выше, чрезвычайно облегчали японцам шпионскую и разведывательную работу против царской России. Поэтому преувеличивать «достижения» японских шпионов и разведчиков, чем грешат некоторые авторы, по меньшей мере неуместно и явно тенденциозно.

Система связи между японскими шпионами во время войны

Большой интерес представляет система связи между японскими шпионами во время войны.

Связь между японскими шпионами через фронт, передача донесений была очень затруднительна, особенно в первый период войны, когда японская армия продвигалась мелкими частями, т. е. до сосредоточения японской армии к Ляояну.

Своевременная доставка по назначению сведений, собираемых относительно легко при широкой сети японских шпионов и резидентов, наталкивалась нередко на непреодолимые препятствия. Воюющие находились друг от друга на значительном расстоянии, и поэтому сведения, посылаемые даже с конными, частенько запаздывали или попадали в руки русских.

Придумывались всевозможные ухищрения: шпионские донесения вплетались в косы китайцев, помещались в подошву обуви, зашивались в складки платья и т. п.

Наряду с этим японские шпионы, заметив, что китайцы перед началом боев в их деревне бросали свои дома и уезжали по различным направлениям, стали использовать их для передачи сведений по назначению.

Этих беженцев японцы использовали и для прокладки телефонных линий. Так, например, русские неоднократно задерживали китайские арбы, груженные пожитками, среди которых оказывались катушки о японским телефонным проводом, а иногда даже находились и телефонные аппараты.

Японские шпионы переходили через линию фронта и под видом бродячих рабочих, носильщиков, странствующих [44] китайских купцов, погонщков скота, искателей корня жень-шень и т. д.

Прекрасное знание русского языка многими японскими солдатами и офицерами давало им возможность переходить через передовые позиции.

Японские шпионы и разведчики для доставки донесений по назначению, особенно в ночное время, надевали форму русских солдат, офицеров и очень часто переодевались русскими санитарами.

Но вскоре все это стало известно русской контрразведке. Нужны были новые и новые способы.

В иностранных источниках приводятся высказывания, что среди многочисленных японских шпионов в Порт-Артуре долгое время успешно подвизались двое — старый китаец Лин и один иностранец. Они долгое время использовали для переноски донесений японцам вставные золотые зубы старого китайца. Лин записывал свои донесения с помощью лупы и рисовал кроки местности на мельчайших кусочках пергаментной ткани, после чего он скатывал эти кусочки в шарик, величиной не более булавочкой головки, который вкладывал в один из своих вставных пустых золотых зубов, затем заделывал зуб воском и водворял его на старое место.

Во время неожиданной облавы, произведенной в Порт-Артуре, китаец был пойман. Содержимое его вставных зубов было обнаружено совершенно случайно.

Японские шпионы в целях передачи сообщений через фронт применяли и такую уловку. Нарядившись уличным торговцем, японский шпион нес в своей корзине товары различных цветов, причем каждый цвет товара обозначал определенный род войск царской армии, а каждый мелкий предмет, находившийся в корзине, обозначал вид оружия: трубки — тяжелую артиллерию, папиросы — полевые пушки, а количество этих предметов точно соответствовало количеству того или иного рода оружия на данном участке фронта. На товарах «торговца», кроме того, делались мельчайшими иероглифами записи, которые в отдельности ничего не значили, но, собранные агентом воедино, давали ему полное и четкое донесение.

Передача донесений от одного японского шпиона другому облегчалась системой нумерации шпионов. Каждый шпион получал крохотный металлический номер, который он мог прятать в косу, между пальцами ног, носить во рту и т. д. [45]

В местах наибольшей глубины фронта, доходившей иногда до 60 километров, японская разведка использовала для быстрой передачи донесений специальных «проходчиков», которые передавали сведения от агентов, находившихся по ту сторону кордона. Вся работа этих «проходчиков» заключалась в том, чтобы непрерывно поддерживать связь между агентом, которому они были приданы, и тем органом разведки, которому их агент передавал сведения. Неиссякаемый резерв «проходчиков» давали японцам многочисленные нищие, китайцы и корейцы, проживавшие в прифронтовой полосе.

После нескольких провалов передачи письменных донесений японская разведка перестала прибегать к передаче наиболее важных сведений путем писем. Связисту-проходчику приказывалось сообщить устно сообщение офицеру, к которому он был прикреплен. И когда таких шпионов русские арестовывали, то, за неимением вещественных улик, их вынуждены были освобождать.

Однако ценность донесений этого рода, т. е. устной передачи сведений, была довольно неустойчивой, ибо для правильности передачи сведений таким путем от шпиона требовалась исключительно хорошая память.

Во время второго периода русско-японской войны (от Ляояна до Мукдена), в связи с сосредоточением крупных частей армии и длительными сроками операций (Мукденская операция длилась около 6 месяцев), японцам было значительно легче поддерживать связь между шпионами. Они устраивали дополнительные бюро в тылу русских и особые пункты для приема, доставляемых сведений. Для сообщений между собой японские шпионы широко пользовались телеграфными линиями и т. д., т. е. вся система связи между японскими шпионами была значительно усовершенствована, и японская разведка, в результате, неплохо знала о планах штаба царской армии.

Так, после сражения при Сандепу у одного из убитых японцев была найдена газета «Джапан таймс», в которой сообщалось, что генерал Гриппенберг покинет русскую армию, если Куропаткин не поддержит его во время наступления.

Действительно, такое настроение у Гриппенберга было. Второй пример. О готовящемся кавалерийском рейде на Инькоу русского генерала Мищенко штаб японского фельдмаршала Ояма был осведомлен, по крайней мере, недели за две до того, как об этом сообщили частям, которые должны были принимать участие в этом рейде. [46]

И не случайно поэтому, что мастерски задуманный, но проведенный с большим запозданием рейд не дал желательных результатов и закончился провалом. Японцы знали не только количество солдат отряда генерала Мищенко, но и из каких частей был сформирован этот отряд.

Однако, как неопровержимо установлено, кавалерийский рейд Мищенко (как и все остальные мероприятия царского командования) закончился провалом отнюдь не благодаря особым тактическим способностям японских генералов, сделавших немало тактических ошибок во время войны, а вследствие катастрофической неповоротливости царского командования, его преступной медлительности, неумения хранить военную тайну и т. д.

Осведомленность японцев о рейде Мищенко не может быть поставлена также в заслугу японским шпионам и разведчикам (как и во многих других случаях), ибо за несколько месяцев до этого кавалерийского рейда о нем шли разговоры даже среди солдат царской кавалерии, не говоря уже о ее офицерском составе.

Коварные методы вербовки, применявшиеся японскими шпионами и разведчиками.

Русские в самом начале войны поймали нескольких японцев, переодетых китайцами, и стали частенько проверять всех подозрительных китайцев. В результате этого, после участившихся провалов своих шпионов на фронте, японское командование вынуждено было перейти к переброске шпионов через линию фронта в тыл царской армии и обратно уже преимущественно из числа китайцев или корейцев.

Вербовка шпионов из китайцев и корейцев производилась так. Еще до начала войны агенты японской разведки собирали в пограничной полосе России сведения о всех тех китайцах и корейцах, которые были связаны с русскими властями, и особенно о тех, которые служили у русских.

Все эти китайцы и корейцы были отнесены ими к категории «неблагонадежных». За ними была установлена строжайшая слежка. [47]

Всем этим «неблагонадежным» китайцам и корейцам весьма прозрачно и неоднократно давалось понять, что если они согласятся быть шпионами «Страны восходящего солнца», то будут исключены из списков «неблагонадежных», в противном случае их ожидают неприятности. И действительно, с сопротивляющимися японцы не церемонились. Если шантаж в отношении главы семьи не давал желаемых результатов, японцы подвергали репрессиям его семью. Эта мера была довольно действенной.

Многие китайцы и корейцы, боясь этих репрессий, или оставляли службу у русских, или давали согласие вести шпионскую и разведывательную работу в пользу японцев. Особую ценность для японской разведки представляли те китайцы и корейцы, которые работали у русских в качестве переводчиков, писцов.

Подозревая возможность двойного шпионажа (в пользу русских и японцев) со стороны китайцев и корейцев, японские резиденты особенно тщательно следили за шпионами, завербованными из китайцев и корейцев, жестоко расправляясь с уличенными и даже подозреваемыми в шпионаже в пользу русских.

Китайцы и корейцы, работавшие у русских и являвшиеся японскими шпионами, очень долго не были разоблачены. Лишь в конце 1904 г., т. е. спустя полгода после начала войны, из ряда дел о японских шпионах удалось установить, что среди переводчиков китайцев и корейцев, работавших в царской армии, были японские шпионы.

Наряду с довоенной вербовкой «неблагонадежных», японцы во время самой войны, захватывая территории, находившиеся до этого в руках царской России, немедленно развертывали активную работу по вербовке шпионов и разведчиков среди китайцев и корейцев, применяя те же методы: шантаж, подкуп, убийства.

Японская военщина не ограничивалась вербовкой на шпионскую работу китайцев и корейцев, служивших у русских. Создав основной кадр своих резидентов и шпионов, японская военщина стремилась втянуть в свою омерзительную работу возможно больше как подданных царского правительства, так и иностранцев, проживавших в России, количество которых, как мы видели выше, было весьма значительно.

Методы вербовки, применяемые японскими шпионами и диверсантами, в основном сводились к следующему: японцы изучали слабости человека, которого намечено [48] было завербовать, после чего в ход пускались подкуп, шантаж, обманы всякого рода, угрозы, использование недостатков и промахов отдельных людей.

Кроме того, помимо посылки шпионов на тот или иной участок, японцы имели возможность получать подробные устные, а иногда и письменные сообщения о русских войсках через местных жителей, среди которых у них (японских шпионов) было много знакомых, вольно, а иногда и невольно доставлявших японским шпионам те или другие сведения. Причем эти знакомые японских шпионов, поставлявшие им сведения, ничем не рисковали, особенно китайцы и корейцы, так как война велась на китайской территории. Бродя среди русских войск, собирая те или иные сведения, они в начале войны не вызывали никаких подозрений у царского командования.

Заняв тот или другой город или деревню, японцы поручали вербовку шпионов и разведчиков резиденту или агенту, который проживал в этом пункте или поблизости и был знаком о окружающей местностью. Резидент вызывал к себе старшину деревни или местечка, а в городе — лицо, ведавшее одним или несколькими кварталами, и предлагал им представить податной (именной) список местного населения, который он сверял со списками местного населения, составленными японской разведкой до войны.

После этого резидент разбивал деревню или квартал города на участки и назначал во главе каждого участка агента, поручив ему наблюдение за всяким новым лицом, приходившим из другой местности. Агентам участков вы; давалась награда за доставку подозрительных лиц, приходивших из другой местности, а в ином случае — сыпались репрессии.

Одновременно проводилась вербовка шпионов и разведчиков из той части китайского и корейского населения, которая была разорена войной и в силу тяжелого материального положения и своей моральной неустойчивости, шантажированная японцами, давала согласие выполнять шпионские поручения. Этой категории шпионов японцы платили от 1 до 3 рублей за каждый переход через границу.

Наряду с вербовкой шпионов и разведчиков из местного китайского и корейского населения японские шпионы и разведчики обязаны были вести паназиатскую агитацию как на территории, занятой японцами, так и на русской территории. Основной тезис этой демагогической [49] агитации сводился к тому, что японцы-де воюют не с китайцами, а с русскими.

«Паназиатская» демагогия, подкуп и шантажирование наиболее видных китайских чиновников и генералов и руководителей различных организаций в Китае помогали японцам еще до захвата территорий Китая, находившихся до войны в руках царского правительства, расширять свое влияние среди местного населения.

В целях упрочения своего влияния японцы сразу же после занятия той или иной территории без всякого стеснения сменяли неугодных им китайских чиновников.

Так, например, в июле 1905 г. японцами был сменен бамиенченский фудутун (помощник начальника гарнизона или военного губернатора), известный своей приверженностью к русским. Кроме того, в занятых местностях японцы принуждали служить себе «нейтральных» китайских солдат, заставляя их наблюдать за движением русских войск.

Более того, китайские солдаты несли полицейскую службу и следили по указке японцев за передвижением войск и на территории, занятой русскими. Приведем факт, отмеченный комиссией по описанию русско-японской войны 1904–1905 гг.

В марте 1905 г. разведчики штаба одного из округов пограничной стороны обнаружили, что на станции Куанчендзы (севернее г. Чань-Чунь, Китай) несколько солдат производят наблюдения за проходящими на юг русскими воинскими поездами и заносят результаты наблюдений на особые карточки.

Дальнейшие розыски выяснили, что заполненные карточки отсылались гиринскому губернатору{20}. Запрошенные по этому поводу китайские власти пояснили, что наблюдение за поездами поручалось китайским солдатам с учебной целью.

Из приведенных фактов явствует, что японцы совершенно не считались с тем, что война велась на нейтральной китайской территории, и умело использовали нерешительность и неумение царского командования и царской администрации опереться на местное население даже там, где это было возможно.

Создание прояпонской администрации и организация полиции из китайских солдат в захваченных районах [50] давали японцам возможность не только наладить тщательный надзор за местным населением (характерно, что в июне 1905 г. была проведена перепись жителей всех населенных пунктов, занятых японцами), но и успешно вести борьбу с царской разведкой.

Дело дошло до того, что китаец, не имевший удостоверения от японцев, не мог показаться в поле. Малейшее подозрение влекло за собой арест. Если же китаец не мог доказать легальность своего появления в известном районе, то японцы без всякого суда предавали китайца публичной казни, зарывая его живым в землю.

Для того чтобы затруднить доступ шпионов и разведчиков со стороны противника, японцы применяли также такой прием. Путем дознания они выясняли пути, по которым шел тот или иной русский разведчик, узнавали названия деревень, где он останавливался, владельцев домов, где он ночевал, после чего привлекали всех этих лиц во главе со старшиной селения к ответственности как пособников... русской разведки.

Однако, несмотря на все эти мероприятия, облегчавшие развертывание шпионской работы против царской России, до мере развертывания военных действий японским шпионам и разведчикам становилось все труднее и труднее работать на линии фронта.

Давно налаженная система японского шпионажа и разведки стала давать осечку за осечкой, хотя против нее выступила во время войны только разрозненная инициатива, находчивость и смекалка русских отдельных рядовых разведчиков.

Ярче всего провал японской разведки виден из того, что русские принудили японцев перебрасывать через линию фронта китайцев и корейцев. Это обходилось японскому командованию дешевле (за переход через фронт, глубина которого колебалась от 55 до 60 километров, агенту китайцу или корейцу платили 3–5 рублей), но применение основного, более надежного контингента самих японских шпионов было чрезвычайно затруднено.

Более того, вскоре и использование японцами китайцев и корейцев для разведывательной работы потеряло свое преимущество. Хотя корейцы и китайцы, как местные жители, хорошо знали местность, но и они вызывали у русских не меньше подозрений, чем японцы, особенно после того, как удалось установить наличие среди японских шпионов корейцев и китайцев. [51]

Некоторые факты подрывной деятельности японских шпионов и разведчиков

В начале войны в связи с разрывом дипломатических, отношений между Японией и Россией находившаяся в Петербурге японская миссия во главе с японским посланником графом Курино 29 января 1904 г. выехала не в Токио, а в Берлин. Останавливаясь в Берлине, японская миссия имела целью организовать шпионско-разведывательную работу против царской России на территории Германии. Кроме того, бывшее японское посольство в Петербурге посетило Швецию и на весьма длительное время остановилось в Стокгольме.

В столице нейтральной Швеции граф Курино оставил ту часть работников японского посольства, которая по своей специальной военной подготовке была наиболее пригодна для развертывания в широких размерах шпионской диверсионной работы. Лишь после создания опорных пунктов шпионажа и разведки против России в «нейтральных» странах японское посольство возвратилось в Токио.

Но Германией и Швецией не ограничивается перечень стран, на территории которых японцы вели активную шпионско-разведывательную работу против России. Установлено, что в Лондоне во время войны развернула свою работу группа японских военных шпионов, собиравшая сведения о состоянии царской армии, т. е. был создан прототип тех «информационных бюро», которыми японцы в настоящее время наводнили почти все страны мира вплоть до Австралии.

Японские агенты также активно действовали в Австрии и других странах Западной Европы. Японские агенты, орудовавшие в Австрии, подкупили австрийских заводчиков, выполнявших заказ на 500 000 шрапнельных снарядов для царской армии. Заказ австрийские заводы выполнили так, что эти снаряды не разрывались.

Японская агентура подкупила также германское пароходное общество «Гамбург-Америка», обязавшееся доставлять уголь судам 2-й русской эскадры адмирала Рожественского. Этот договор, во избежание дипломатических затруднений, был заключен не от имени царского правительства, а от имени одного петербургского спекулянта. Подкупленное японцами германское пароходное [52] общество накануне сражения между эскадрой Рожественского и японской эскадрой перестало подвозить уголь русским кораблям, ссылаясь на новое «понимание» договора.

Невыполнение договора обществом «Гамбург-Америка» продолжалось до тех пор, пока японский флот не подготовился для встречи с эскадрой Рожественского.

Для шпионских целей японцы пользовались также услугами иностранцев, приезжавших в Россию для выполнения заданий японской разведки.

Известен такой факт. В разгар военных действий между Россией и Японией в одном из южных городов России были задержаны два японских шпиона, оказавшиеся австрийскими подданными, которые подкупили писарей воинского начальника и получали через них все данные о ходе мобилизации царских войск. Эти шпионские сведения переправлялись затем в Австрию, а оттуда — в Японию.

Известны факты шпионажа в пользу Японии и со стороны подданных многих других государств, использовавших для этого пребывание не только в России, но и в других нейтральных странах.

Широкое привлечение иностранцев для шпионажа было одной из особенностей шпионско-разведывательной деятельности японцев во время русско-японской войны.

В результате развернутой японским империализмом В огромных масштабах шпионско-разведывательной работы против России до войны и во время самой войны японский генеральный штаб был хорошо осведомлен о стоянках военных кораблей русского флота, о расположении частей царской армии и т. д.

Эта осведомленность японского генерального штаба давала ему возможность совершать неожиданные нападения на части царской армии и суда морского флота. Об этом свидетельствует в своем дневнике Нирутака{1} за две недели до вероломного нападения японцев на русскую эскадру в Порт-Артуре.

И хотя он пишет о многом чрезвычайно тенденциозно, сдабривая свои описания лошадиными дозами чисто самурайского бахвальства, тем не менее его дневник представляет собой один из любопытных документов японской военной литературы того времени. Из дневника очевидца [53] лихорадочная подготовка японцев к неожиданному, злодейскому нападению на русские суда в Порт-Артуре и Чемульпо и поразительная бездеятельность царского командования.

Вот выдержка из этого дневника:

«Иокодзука, 26{22} января 1904 г.

В сухом доке.

На борту «Акацуки»

Наконец-то можно отдохнуть!

За последние дни мне и команде приходилось круто. И день, и ночь с эскадрой или с флотилией в открытом море, во всякую погоду при собачьем холоде. Вертимся, как белка в колесе, но от этого не легче! Совершенно не понимаю, почему избрано именно это отвратительное время года. Единственный эффект тот, что люди и животные одуреют, а котлы не выдержат тонки. И если бы действительно серьезно повоевать, это было бы еще хорошо! Но о войне столько было говорено за последние месяцы, что я уже перестал в нее верить.

Недавно в Порт-Артуре опять был наш шпион, штабной офицер. Мы посылаем их туда уже давно. Этот офицер говорит, что русские и не помышляют о войне. Они не делают никаких репетиций (приготовлений. — А. В.), не стреляют из орудий, и в одном углу верфи лежат сваленные в кучу торпедные суда, на которые уже в течение нескольких месяцев не вступала нога машиниста и боцмана. Недурной должно быть у них вид; очевидно, насквозь проржавели и котлы лопнут при первой же поездке! А между тем эти лодки совсем новые».

Через несколько дней Нирутака сделал следующие записи в своем дневнике:

«2 февраля.

Я только что вернулся о нашего прощального праздника. Было очень недурно. Но... теперь не время заполнять дневник подобными вздорными замечаниями; скоро можно будет занести в него кое-что получше, как только гром грянет! Он действительно грянет и, судя по словам командира, — при посредстве нашей флотилии... Мы идем к Порт-Артуру или его окрестностям. Ну, а эти места знаем мы прекрасно. В одну зиму мы были там, по крайней мере, раз двадцать. Каждая бухта, каждый маяк знакомы мне, как будто они уже японские...» [54]

«Сасебо. 4 февраля.

Сасебо, город и бухту, совершенно нельзя узнать. Все переполнено войсками, а в бухте еле умещаются пароходы, перевозящие наших солдат. Ежедневно ходят транспорты к Фузану и Мазампо. Но главные силы высадятся выше, в Корее, для того чтобы избежать отвратительных дорог».

«5 февраля.

Гроза разразилась. Правительство прервало всякие дипломатические сношения с Россией... Завтра утром эскадра выходит в море. Куда она пойдет, неизвестно. Но мы думаем, что в Порт-Артур или в его окрестности...

Жизнь в старом Сасебо стала совсем неузнаваемой. Но это не надолго: в скором времени он совершенно опустеет. Сегодня мы сдадим на верфь свои старые торпеды и получим совсем новые. Из старых мы уже слишком много стреляли, и на последних учениях многие давали осечку. Осечка в серьезном деле лицом к лицу с русскими! Если бы со мной случилось что-нибудь подобное, я пустил бы себе пулю в лоб. Сегодня вечером, я надеюсь, мы получим бронзовые сигары и завтра рано поутру выйдем на пробную стрельбу».

«Желтое море. 6 февраля.

Сегодня утром весь флот покинул Сасебо. Куда мы идем, никому не известно, так как сигналов еще не было и все следуют за флагманским кораблем. Но, судя по курсу, мы идем к Порт-Артуру...

На линейных судах делаются приготовления к бою. Перила снимаются, что очень благоразумно со стороны адмирала. Он боится, что в суете забудут что-нибудь. Нам на наших лодках нечего особенно готовиться, надо только зарядить торпеды да запастись снарядами для орудий».

«Острова Митаоу. 9 февраля, вечером.

Наконец-то я выбрал минуту, чтобы записать все мною пережитое, о чем я не помышлял три дня тому назад. Хотя я устал, как собака, но постараюсь изложить все происшедшее толково и последовательно. Вчера вечером флот встал на якорь недалеко от Хайянтау. Торпедные суда получили приказ остановиться около флагманского судна. Контрминоносец взял на буксир остальные торпедные суда, что удалось, несмотря на волнение. Вслед затем раздался сигнал; командир всей флотилии и командиры торпедных судов были немедленно вызваны на флагманский корабль. Было ясно, что мы первые подымем оружие, которым мы так гордимся. Я думаю, что русские и [55] в мыслях не имеют, что мы уже начинаем. Я слышал в Сасебо, что мы не будем заранее объявлять войну, так как это совершенно непонятный, глупый европейский обычай»{23}.

И дальше:

«Перед адмиралом лежала карта Желтого моря и специальная карта Порт-Артура. Мы все сели вокруг стола, и штабной офицер дал каждому из нас план рейда и гавани Порт-Артура, на котором было подробно указано все положение русской эскадры и место каждого корабля. Офицеры второй флотилии получили планы Талиенванской бухты и Дальнего. Адмирал сказал нам... приблизительно следующее:

- Господа! (Вы должны сегодня вечером или сейчас же после полуночи, — точное время я предоставляю назначить начальникам флотилий после того, как они ориентируются, — напасть на русскую эскадру в Порт-Артуре и в Дальнем. По всей вероятности, все корабли, даже линейные, будут стоять на Порт-Артурском рейде, но некоторые могут находиться в Дальнем, почему я и посылаю туда вторую флотилию.

- На плане Порт-Артурского рейда, который каждый из вас только что получил, — продолжал адмирал, — точно отмечено место стоянки (каждого. — А. В.) русского судна. План этот снят нашим штабным офицером, ездившим переодетым в Порт-Артур. По его мнению, враг не подготовлен встретить наши нападения, так как ждет объявления войны с нашей стороны».

Неожиданным, разбойничьим нападением японцев без объявления войны, без подыскания даже «инцидента», это так модно в современной практике японских самураев, началась русско-японская война. Таким же способом японцы начали войну с Китаем в 1894 г.

Коварное, бандитское нападение на царский флот опять-таки не обошлось без участия японских шпионов, перехвативших телеграфную переписку Петербурга с царским наместником на Дальнем Востоке генералом Алексеевым по поводу того — объявлять ли войну или ждать, когда ее начнут японцы.

То, что японские миноносцы атаковали лучшие корабли русской эскадры в Порт-Артуре, стоявшие притом во второй линии расположения эскадры (лишь «Паллада» стояла на фланге), целиком подтверждает неплохую [56] осведомленность японцев, которые, по донесениям своих шпионов и разведчиков, знали точное расположение судов русского флота. В прессе того времени указывалось, что о расположении кораблей русской эскадры сообщил японскому морскому командованию японский консул в Чифу, проезжавший утром мимо расположения русской эскадры на английском пароходе. Но это было не совсем так. Как видно из дневника Нирутака, командование японского морского флота было прекрасно осведомлено о расположении судов царского флота в Порт-Артуре. Японский консул лишь уточнил эти сведения. Он утром 26 января 1904 г. прибыл в Порт-Артур на английском пароходе с тем, чтобы увезти японских подданных, еще не успевших уехать в Японию. На руках у него была охранная грамота, выданная ему русским консулом в Чифу. Охранная грамота предлагала русским властям не препятствовать японскому консулу в деле исполнения его обязанностей. А «обязанностей» у этого консула было много... Кроме всего прочего, он непосредственно руководил многочисленными японскими шпионами и разведчиками, орудовавшими на китайском побережье, русском Приморье и Приамурье.

Встретив самый любезный прием у русского дипломатического чиновника при царском наместнике на Дальнем Востоке, адмирале Алексееве, этот японский консул со своими спутниками отбыл на английском пароходе из Порт-Артура. Не дохода до Чифу, пароход был встречен в открытом море японской эскадрой. Японский консул немедленно был принят адмиралом Того и передал ему точные данные о расположении и состояния судов царского флота в Порт-Артуре.

О секретном решении царского командования начать операции под Вафаньгоу (Манчжурия), принятом 26–31 мая 1905 г., в Токио знали на другой же день, т. е. 1 июня, несмотря на то, что переговоры с Петербургом Куропаткин вел шифрованными телеграммами. Японские шпионы «нашли» ключи к этим шифрам (при наличии широкой сети резидентов это совсем нетрудное дело).

И первый Сибирский корпус русских натолкнулся неожиданно на сильное сопротивление японцев, успевших стянуть свои войска в этом направлении.

Так, с первых же дней войны сказалась многолетняя шпионская разведывательная работа японского генерального штаба. Можно привести еще много примеров подрывной работы японских шпионов и разведчиков, знавших [57] многое из того, что царское командование считало сугубо секретным и не известным японцам.

Судя по иностранным источникам, местоположение электрической силовой станции и главных передаточных линий, а также распределение минных нолей около Порт-Артура и т. д. были известны японскому командованию.

Японцы были прекрасно осведомлены и о местонахождении больших прожекторов в Порт-Артуре, предназначенных русскими для ослепления противника при нападении с моря или с суши.

Японские диверсанты готовили взрыв доков во Владивостоке. Уже все приготовления к взрыву были сделаны оставшимися в городе японскими диверсантами. В это время, по счастливой случайности, русские власти получили анонимное письмо, в котором сообщалось о готовящемся взрыве доков. Принятыми мерами удалось помешать японским диверсантам осуществить их гнусное дело.

Заслуживает также серьезного внимания деятельность большого количества сигнальщиков, завербованных японцами из местного населения перед войной и обученных японскими офицерами.

Эти многочисленные сигнальщики были во всех пунктах предполагаемых сражений, и вплоть до Дашицяо они давали знать японцам о приближении русских войск различными сигналами. В ясные солнечные дни сигнальщики взбирались на вершины сопок и давали сигналы ручными зеркалами или ярко начищенными жестянками от консервов, далеко бросавшими рефлексы; в пасмурные дни они сигнализировали флажками или дымом костров, а ночью — факелами. Сигнальщики часто корректировали стрельбу японской артиллерии.

Диверсионная, подрывная работа японских шпионов и разведчиков давала себя чувствовать почти на каждом шагу. Все чаще и чаще казачьи разъезды ловили китайцев или японцев, переодетых в китайскую или монгольскую одежду, при разборке железнодорожных путей или порче телеграфных линий.

В конце февраля 1904 г. было поймано несколько японских шпионов при попытке взорвать железнодорожный мост между Харбином и Владивостоком.

В начале апреля 1904 г. в окрестностях Харбина были задержаны два японских офицера. Они были одеты тибетскими ламами и готовились к крупной диверсии. У них отобрали более пуда пироксилиновых шашек, несколько [58] коробок бикфордова шнура, динамит, французские ключи для отвинчивания рельсовых гаек и пр.

В конце апреля 1904 г. были арестованы пять китайцев, подложивших пироксилиновые патроны под русский воинский поезд около станции Хайлар, и т. д. и т. п.

Японская военщина использовала своих резидентов и для понижения морального состояния войск своего противника: японские шпионы в тылу царских войск, а часто и на передовых позициях разбрасывали листовки соответствующего содержания.

Так, перед наступлением на Мукден японцы разбросали массу листовок, в которых указывалось, что 25 февраля 1905 г. город будет взят японцами.

Более того, о той же целью посеять панику среди насен ления города, что не преминуло сказаться и на русских войсках (позиции находились верстах в 20-ти от города), японские тайные агенты расклеивали 22 февраля по Мукдену прокламации, предлагавшие жителям и особенно торговцам покинуть город ввиду предстоящей его бомбардировки японцами. Особенно много подобной «литературы» японцы распространяли во время осады Порт-Артура, не будучи в силах сломить героическое сопротивление защитников крепости всем наличием боевых средств, имевшихся в распоряжении у осаждавших крепость.

Любопытен такой факт. В осажденный Порт-Артур прибыли с японских миноносцев два корреспондента иностранных газет, французской и немецкой.

Приехавшие, пользуясь любезностью начальника укрепленного Квантунского (Порт-Артурского) района, в течение суток находились в осажденной крепости, осматривали укрепления и т. д., несмотря на то, что они не имели на этот счет разрешения от штаба русской армии.

О состоянии крепости и планах ее защиты корреспонденты немало узнали от самого Стесселя во время попойки, организованной Стесселем по случаю их приезда. Гости в свою очередь были также весьма любезны и словоохотливы, однако о той лишь разницей, что сообщали преимущественно неприятные, притом не всегда правдивые известия.

16 сентября 1904 г., едва успели иностранные корреспонденты отплыть из Порт-Артура, как их среди бела дня принял на борт один из японских миноносцев.

Но это были лишь «цветочки» в сравнении с тем, что творили Стессель и его гнусные приспешники. Он умышленно [59] поощрял вывоз из крепости продуктов на другие участки фронта. Он дезорганизовал оборону крепости тем что заставлял укреплять менее важные ее участки в ущерб более решающим участкам и т. д.

Словом, пользуясь своим положением «начальника укрепленного Порт-Артурского района», он всячески вредил делу обороны крепости, героически державшейся благодаря беззаветной отваге русских солдат и таких честных и преданных родине людей, как генерал Кондратенко, адмирал Макаров и др.

Стессель — этот бандит в генеральском чине — натравливал гарнизон крепости на моряков эскадры. Задолго до изменнической сдачи им крепости японцам он в своем приказе назвал Порт-Артур «могилой гарнизона», с явной целью внести деморализацию в ряды стойких защитников крепости. Этот японский шпион и провокатор обрушился с руганью на 5-й сибирский полк, который потерял две трети состава, отбиваясь от численно превосходящего противника. Стессель назвал солдат и офицеров полка «трусами и изменниками».

Не отставал от своего начальника и другой резидент японской разведки в Порт-Артуре, генерал-лейтенант Фок. Он даже превзошел своего «учителя». Фок приказал остаткам измученного 5-го полка вернуться обратно на позиции, по которым (видимо, не без участия предателя Фока) пристрелялись японцы.

Фок является автором гнусной, беспримерно циничной записки, широко известной среди защитников Порт-Артура, в которой он сравнивал осажденную крепость «с организмом, пораженным гангреной».

Можно было бы привести массу примеров подрывной деятельности этих к других резидентов японской разведки, находившихся на службе в царской армии. Повторяем, очень многое, если не все, в удачной иногда работе японских шпионов и разведчиков зависело не столько от них самих, сколько от неподготовленности к войне царского правительства, от преступного ротозейства и беспечности, а нередко и прямой измены некоторых царских генералов.

«Генералы и полководцы, — писал Ленин в то время, — оказались бездарностями и ничтожествами... Бюрократия гражданская и военная оказалась такой же тунеядствующей и продажной, как и во времена крепостного права. [60]

Офицерство оказалось необразованным, неразвитым, неподготовленным, лишенным тесной связи о солдатами и не пользующимся их доверием»{24}.

Беспримерный героизм русских солдат и моряков

Из предыдущего изложения ясно, в какой обстановке нечеловеческих трудностей, порожденных гнилым самодержавием, приходилось воевать русским солдатам и матросам, проявившим и в эту войну исключительную храбрость и геройство, особенно во время длительной обороны Порт-Артура.

Легендарный гарнизон Порт-Артура, руководимый генералом Кондратенко, Смирновым и другими, несмотря на вредительство Стесселя и К°, мужественно отбиваясь от наседающего неприятеля, неустанно укреплял крепость, оказавшуюся не подготовленной к обороне из-за преступной бездеятельности царского правительства.

Исключительная заслуга по непосредственному руководству укреплением крепости Порт-Артура принадлежит инженеру-полковнику Рашевскому.

Несмотря на невыносимые условия, работа героического русского гарнизона по укреплению и обороне крепости была настолько эффективной, что на долгие месяцы спутала крапленые карты японской разведки и всей японской военщины. Членам японского парламента и иностранным морским агентам, прибывшим по приглашению адмирала Того в начале июля 1904 г. из Японии на пароходе «Мансю-мару» для того, чтобы «насладиться» картиной взятия Порт-Артура японскими войсками, пришлось вернуться во-свояси, не солоно хлебавши.

Это было особенно конфузно для японских самураев, если учесть, что их воображению рисовалась легкая победа над русскими.

Русские солдаты и моряки во время защиты Порт-Артура, так же как и на других участках фронта, показали образцы исключительной храбрости и геройства, свойственных великому русскому народу.

О беззаветной отваге защитников Порт-Артура вынуждены [61] были положительно писать даже газеты Англии, находившейся в то время в дружбе с Японией.

«Русские сражались, — писал один из английских корреспондентов, — с храбростью, которую недостаточно назвать храбростью. Это было неистовство, а не храбрость».

Другой английский корреспондент при японской армии, Норригард, писал о сдаче крепости: «Крепость сдали, быть может, предусмотрительно, но не совсем красиво, и оборона, рассказы о которой передавались бы из поколения в поколение как об одном из величайших военных подвигов в истории всего мира, была обесславлена».

Более того, даже сами японские самураи, несмотря на все их низкопробное бахвальство, не в силах были замолчать героизм русских солдат и моряков.

Японский поручик Тадеучи Сакурай, один из активных участников штурма твердынь Порт-Артура, в своей книге, выдержавшей в течение короткого времени десятки издании, так описывает результаты штурма японцами в июле 1904 г. «Зеленых гор» и правого фланга «Позиции на перевалах»:

«...несмотря на все наше озлобление против русских, мы все же признаем их мужество и храбрость, и их упорная оборона в течение 58 часов заслуживает глубокого уважения и похвалы...

Среди убитых в траншеях мы нашли одного русского солдата с перевязанной головой: очевидно, уже раненный в голову, после перевязки он вновь встал в ряды товарищей и продолжал сражаться до тех пор, пока новая пуля не уложила его насмерть...»

Приведем несколько примеров, рисующих несравненные боевые качества русских солдат и моряков.

23 апреля 1904 г. команда русских пограничников в составе 50 человек во главе с поручиком Сиротко, вооруженная только винтовками, оказывала длительное сопротивление в двадцать раз превосходившему ее противнику, И это на неукрепленной позиции!

17 октября 1904 г. поручик 25-го Восточносибирского стрелкового полка Топсашар вместе с ротой русских моряков штыковой атакой выбил японцев из траншей, прячем противник имел колоссальное превосходство в силах. Этот подвиг вызвал изумление даже у видавшего виды японского генерала Ноги, который доложил о нем японскому императору.

Наряду с русскими моряками и солдатами самоотверженно защищали Порт-Артур и их жены. Одной из таких [62] героинь была женщина-стрелок 13-го полка Харитина Короткевич. Она принимала со своим мужем, тоже стрелком 13-го полка, активное участке в нескольких боях и была убита в сентябре 1904 г.

Не случайно во время штурмов Порт-Артура японские солдаты иногда целыми полками выходили из повиновения, отказываясь штурмовать крепость, и это несмотря на шовинистический угар, которым в то время были охвачены многие японские солдаты.

Немало тяжелых потерь нанесли японцам и русские моряки, потопившие много вражеских военных транспортов. Часть из них была захвачена русскими крейсерами в сохранном состоянии и с ценным военным грузом. Но особенно много японских кораблей погибло в 1904 г. от русских мин у Порт-Артура.

Так, 2 мая (по ст. ст.) русские моряки потопили два самых больших японских броненосца «Хатсусе» и «Ясима» и подорвали третий броненосец «Фудзи». Кроме того, в тот же день в суматохе японский крейсер «Носино» столкнулся с японским военным судном «Кассугой» и пошел ко дну.

4 мая русские моряки потопили японский истребитель миноносец «Акацуки», 5 мая — японскую канонерку «Осима» и т. д. и т. п.

О поразительной отваге и героизме русских моряков особенно ярко свидетельствуют следующие факты.

27 января 1904 г. японский адмирал Уриу предложил командирам русского крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» сдаться, но те отказались, несмотря на подавляющее превосходство сил врага. Не желая подвергать опасности экипаж иностранных судов, стоявших на рейде в том же порту Чемульпо, командиры русских судов отдали приказ выйти в открытое море{25}. И здесь, в открытом море, вызывая восхищение команд иностранных [63] судов, стоявших на рейде, бесстрашные русские моряки показали необычайную силу сопротивления в попытке прорваться под огнем через тесный строй неприятельской эскадры и уйти в Порт-Артур. Во время этого боя моряки броненосца «Варяг» всячески старались прикрыть от огня противника матросов канонерской лодки «Кореец».

Этот бой один из очевидцев французский морской офицер описывает так:

«Бой «Варяга» и «Корейца», грудью встретивших снаряды с шести больших японских судов и мины с восьми миноносок, останется незабвенным событием текущего века. Героизм русских матросов не только не дал японцам возможности захватить в свои руки оба судна, но побудил их (русских. — А. В.) оставить бой лишь после того, как неприятельской эскадре были нанесены чувствительные поражения. Один из японских миноносцев затонул. Японцы хотели это скрыть и послали своих людей отпилить мачты и трубы, которые торчали из-под воды еще на другой день после боя, но офицеры иностранных судов были свидетелями этого факта, а потому отрицать его японцам нельзя. С иностранных судов видели, кроме того, что броненосцу «Ассама» были нанесены очень серьезные повреждения: между его трубами показался огонь, и судно после этого сильно накренилось. Не желая ничего оставлять японцам, экипаж русского торгового судна «Сунгари» устроил на нем пожар и попросил приюта на «Паскале» (французское судно. — А. В.), который принял эту команду».

Так же восторженно отзывается о героизме русских моряков и итальянский моряк, высказывания которого мы приводили выше (см. сноску на стр. 62).

«Когда «Варяг», блестящий и ярко сверкавший сталью и медью, с приготовленной артиллерией, сравнялся с «Эльбой», стоявшей у входа в порт, он несколько задержал ход и пропустил вперед «Корейца». Затем, в этом порядке два обреченные на смерть судна двинулись через канал и достигли японской эскадры, пройдя через ряд неприятельских чудовищ. Настала томительная тяжелая тишина и ожидание. Иностранные офицеры вооружились биноклями, моряки, затаив дыхание, напрягали зрение... Но вот японский адмиральский корабль поднимает сигнал о сдаче. И тотчас же на «Варяге» и на маленьком «Корейце», составлявшем его слабую охрану, моментально взвились всюду русские флаги. Весело развевались они, [64] играя на солнце, с чувством гордости и презрения к врагу. Это знак сражения.

В 4 километрах от плотины порта завязался бой. Мы видели раньше, чем звук долетал до нас, огонь, выбрасываемый со всех сторон японской эскадрой, огонь, несший потоки железа. Семь громадных колоссов, точно собачья свора, преследовали два русских судна, которые дошли, почти не отвечая, до крайней линии нападавшего неприятеля. Первый заряд упал приблизительно в 200 метрах от «Варяга». Затем началась буря ударов. Страшный перекрестный огонь продолжался 40 минут. Борты, палуба, мостик «Варяга» были поражаемы выстрелами, как градом. Красавец корабль исчез в облаках дыма, чтобы через несколько времени явиться почернелым с начавшимся пожаром. Он (корабль. — А. В.) яростно отвечал на нападения. Орудийное пламя поминутно сверкало с его бортов».

Несмотря на страшнейшие повреждения на корабле (на «Варяге» было подбито несколько орудий, сбиты обе рубки, снесена одна из дымовых труб, в нескольких местах вспыхнул пожар), русские моряки продолжали энергично, хладнокровно и бесстрашно вести бой против всей японской эскадры. Они меткими нападениями вывели из строя флагманский корабль японской эскадры «Ассама» и крейсер «Чиодо». И только сильное повреждение рулевого аппарата вынудило командира русского крейсера прекратить бой. Дождавшись подхода канонерской лодки «Кореец», «Варяг» направился в гавань с тем, чтобы исправить повреждения и снова ринуться в бой.

Японская эскадра, насчитывающая в своем составе один броненосец, пять бронепалубных крейсеров и восемь миноносцев, не решилась преследовать смельчаков. Русские суда беспрепятственно вошли в гавань при бурных приветствиях иностранных команд, восхищенных действительно непревзойденным героизмом русских моряков. Убедившись в невозможности исправить суда, и не желая, чтобы они достались врагу, русские взорвали канонерскую лодку «Кореец» и затопили крейсер «Варяг».

В марте 1904 г. русский миноносец «Стерегущий», изрешеченный снарядами неприятеля и пылавший в огне, один вел бой против целой японской эскадры. Из-за взрыва котла миноносец «Стерегущий» потерял возможность двигаться, но, несмотря на это, несколько уцелевших матросов героически продолжали вести страшный неравный бой, поддерживая огонь одним оставшимся орудием. Мичман [65] Кудревич посылал последние снаряды из оставшегося одного носового орудия. Но вот и оно выбыло из строя. Из команды почти никого не осталось. Тяжело раненый и обессилевший от потери крови сигнальщик Кружков перед смертью, напрягая последние силы, утопил сигнальные книги в море, чтобы они не попали в руки противника. Предвкушая свою победу, японцы устремились к «Стерегущему», пытаясь овладеть им и доставить его как трофей в Токио. Но в тот момент, когда японцы стали брать «Стерегущего» на буксир, они заметили, что двое русских матросов спускаются в люк. Японцы бросились за ними, но люк был крепко задраен и не поддавался никаким усилиям. Японцам пришлось поспешно бежать со «Стерегущего», не солоно хлебавши. Двое русских матросов, жертвуя своей жизнью, затопили свой боевой корабль, чтобы не сдать его врагам. Не успей японцы перерубить буксирный канат, их миноносец также пошел бы ко дну.

30 марта 1904 г. команда русского миноносца «Страшный» мужественно и стойко отбивалась от шести японских миноносцев и двух крейсеров.

Вот выдержки из описания этого боя.

«У берега идут шесть неприятельских миноносцев и два двухтрубных крейсера, которые залпами начали осыпать «Страшного».

Открыв огонь из своей слабой артиллерии, командир дал самый полный ход вперед... Все было на стороне противника — и численность, и сила, и большой ход.

Неприятель настигал, засыпая снарядами.

Попавшим снарядом разорван командир капитан 2-го ранга Юрасавский и перебита вся прислуга у носовой артиллерии. Снаряды быстро разрушали миноносец, заполняли палубу ранеными и убитыми.

Но машина продолжала работать. Миноносец не потерял еще своей жизненной силы — он уходил. В сердце каждого еще теплилась надежда на спасение. Прислуга поддерживала орудийный огонь.

Лейтенант Малеев, принявший командование миноносцем, энергично распоряжается, дает указания, весело подбадривает. Он всюду: то на корме, то на носу. В нем бьет ключом жизнь и жажда жизни, призрачная надежда на помощь и спасение заставляют его забыть, не ощущать, что кругом смерть, что огонь противника все усиливается, что море кипит, как в котле, от падающих и рвущихся снарядов. Мичман Акинфиев падает, пораженный [66] в бок... Вой, треск, свист снарядов. Стоны, крики, мольбы и проклятья раненых и умирающих.

Лейтенант Малеев, улучив удобный момент, посылает из кормового аппарата мину в крейсер, настигающий миноносец. Цель достигнута.

Крейсер накренился и тотчас же отстал. К нему подошел другой крейсер и два миноносца. Положение значительно изменилось. Только четыре миноносца громят «Страшный». Окрыленный надеждой и напутствуемый своим командиром, минер Черепанов бросается ко второму аппарату, но лишь только взялся за опускную ручку, как мину попавшим в нее снарядом разорвало. Результаты ужасны! Инженер-механик Дмитриев разорван пополам, всех вблизи стоявших разметало; машина остановилась. Японцы тоже остановились и на расстоянии 35 саженей расстреливали миноносец... Новый снаряд дает подводную пробоину. Последняя 47-мм пушка подбита. Миноносец гибнет. Лейтенант Малеев, убедившись, что спасения нет, что минуты «Страшного» сочтены, поднял голову своего соратника механика Дмитриева, простился и, поцеловав его со словами: «Прощай, дорогой товарищ!», бодро обратился к команде:

— Лучше погибнем, но не сдадимся!

Подбежав к пятиствольной митральезе, снятой им самим с японского брандера, он открыл беглый огонь по неприятелю.

Дорого отдавал свою жизнь Малеев!

Огнем митральезы разбило мостик одного миноносца, разворотило трубу другого. Противник, ожесточенный таким упорством, залпами добивал героев. ...Малееву сбило фуражку, — ранило в висок... он упал.

«Страшный» с грудами трупов и корчившихся в мучениях, залитый кровью, быстро погружался.

Вдруг японцы прекратили огонь и стали отходить.

Со стороны Ляотешаня шел на помощь «Баян».

Вечную славу заслужили и моряки многих других русских боевых судов.

Так беззаветно бились и жертвовали своей жизнью русские солдаты и моряки даже тогда, когда царская Россия была для них злой мачехой, а не матерью-родиной.

* * *

В огне революции, в ожесточенных кровавых схватках с гнусными интервентами всех мастей, в беспощадной борьбе с их омерзительными пособниками из троцкистско-бухаринской [67] своры трудящиеся Советского Союза под руководством непобедимой партии Ленина — Сталина заново обрели свою родину. И нет в мире силы, способной противостоять героизму народов, населяющих Советский Союз — великое отечество трудящихся всего мира.

Недавние события в районе озера Хасан вновь продемонстрировали всему миру непобедимую, все возрастающую мощь нашей легендарной Красной Армии, могучую силу советского патриотизма.

Наша героическая армия на Дальневосточном фронте дала сокрушительный отпор японской военщине, несмотря на внезапность нападения и длительную подготовку самураев к этой чудовищной провокации войны.

«Через своих плохих разведчиков японские и германские фашисты были, видно, сильно обмануты и насчет боевых качеств наших пограничников и красноармейцев. В этом они убедились, получив крепкий отпор. Теперь для самоутешения им ничего не остается, как распространять всякие небылицы о слабости Красной Армии и советской авиации через всяких проходимцев, через всяких Линдбергов. Но пусть верит, кто хочет, наемным агентам, вроде шпика Линдберга. Мы предпочитаем верить фактам. И даже нашим врагам не советуем забывать о таких фактах, как геройские дела красноармейцев у Хасана. Мы знаем, что как у японских, так и у германских фашистов не было желания популяризировать Красную Армию, но независимо от своих желаний они добились того, что красноармейские части в Советском Приморье продемонстрировали свои прекрасные боевые качества и силу советского патриотизма.

Непреклонная верность СССР своей мирной внешней политике и готовность до конца отстоять советские границы от всяких нападений, — вот итог событий у Хасана, имеющий большое международное значение»{26}.

Крепче удар по поджигателям войны!

В осуществлении агрессивной политики японский империализм всегда отводил огромную роль шпионажу. Еще [68] большее значение отводится шпионажу в современной практике японских захватчиков.

Японские шпионы стремятся проникнуть всюду. Они не оставляют в покое даже такие, казалось бы, отдаленные от Японии части света, как Америку и Австралию, не говоря уже о Европе и Азии.

Количество японских резидентов не только не уступает количеству резидентов других капиталистических стран, тоже весьма усердно засылающих шпионов и диверсантов в другие страны, но оно превосходит даже количество резидентов, которыми располагают «сестры Японии по агрессии» — Италия и Германия. «На каждого американца в Японии в Америке приходится 400 японцев, на каждого француза, проживающего в Италии, во Франции живет 350 итальянцев, а в Северной и Южной Америке, Польше, Чехо-Словакии и других континентальных странах проживают большие группы людей явно немецкого происхождения»{27}.

Обилие японских шпионов, ведущих гнусную подрывную работу во всех уголках земного шара, объясняется тем, что японский империализм является опаснейшим провокатором новой мировой войны. Он уже более двух лет ведет разбойничью войну против великого китайского народа.

Деятельность японской разведки является важнейшей составной частью стратегического плана японской военщины, лихорадочно готовящейся к «большой войне». Японский империализм строит свои военные планы на сочетании чисто военных операций с подрывной работой разведчиков, шпионов и диверсантов в тылу у противника, делая ставку на его деморализацию путем взрывов, поджогов, массовых отравлений, убийств.

С особой активностью японская военщина ведет шпионскую, разведывательную работу против нашего социалистического государства.

Она начала эту подрывную работу о первых же дней после Великой Октябрьской Социалистической революции.

Годы кровавой японской интервенции и оккупации дальневосточных окраин советского государства были годами широко развернутой японцами шпионско-разведывательной работы. Японская разведка раскинула на Дальнем Востоке широкую сеть шпионов, организовала диверсии, [69] сколачивала белобандитскае шайки, вроде шайки Семенова и др. Японской разведке оказывали значительные услуги японские православные священники, а также буддийские и остальные «коллеги», которые и в настоящее время активно участвуют в шпионско-диверсионной работе японского генерального штаба.

Многие японские православные священники были мобилизованы правительством для службы в частях оккупационной японской армии, оперировавшей тогда на территории советского Дальнего Востока. Об этом с удовлетворением писал белогвардейский генерал Болдырев: «Воспитанники Сурагадайскои семинарии, получившие образование за счет миссии (речь идет о японской православной миссии. — А. В.), вместо умножения числа духовных пастырей в Японии нашли полезное для государства применение. Они командируются переводчиками в японские полки, находящиеся в Сибири, где благодаря недурному знанию русского языка оказывают немалую услугу по изучению столь интересующего японцев материала».

Когда же японские интервенты, разгромленные доблестной Красной Армией и героическими партизанами, вынуждены были убраться с советской земли, японская разведка оставила на советской территории кадры своих шпионов и разведчиков, которые должны были ждать «лучших времен».

Что это было именно так, ярко свидетельствуют вскрытые недавно японско-диверсионные гнезда на советском Дальнем Востоке. Многие из разоблаченных в 1936–1937 гг. советской разведкой японских шпионов оказались старыми японскими разведчиками, завербованными еще в годы японской интервенции (1918–1922 гг.).

Исключительную активность против Страны Советов развернула японская разведка после захвата японцами Манчжурии в 1931 г. Старая агентура японской разведки стала пополняться новыми кадрами шпионов, разведчиков и диверсантов за счет засылаемых на территорию СССР белых эмигрантов, кулацких и спекулятивно-контрабандистских элементов корейской и китайской национальности. В этот период японская разведка усилила вербовку шпионов и разведчиков среди контрреволюционных элементов внутри СССР, в первую очередь среди троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев и рыковцев, представлявших наиболее ценную агентуру для фашистских разведок благодаря тому, что они обладали партийными билетами и, подло двурушничая и маскируясь, пробрались [70] на ряд ответственных участков нашего социалистического строительства.

Органами НКВД вскрыто за последнее время немало японских шпионско-днверсионных организаций, в которых основное ядро составляли злейшие враги советского народа — троцкистско-бухаринские бандиты.

Империалистическая Япония, связавшая свою судьбу с фашистской Германией и Италией и заключившая с ними так называемое антикоминтерновское соглашение о совместных действиях против Советского Союза, предусмотрела в этом соглашении пункты о координации действий японской и германской разведок.

Некоторые «подробности» этого соглашения между японской и германской разведками освещены в брошюре «Подрывная работа японской разведки» (Партиздат ЦК ВКП(б), 1937 г.).

«Один из авторов японо-германского военного соглашения, генерал-майор Осима, японский военный атташе в Берлине, — говорится в этой брошюре, — сам является одним из крупнейших разведчиков, «специализировавшихся» на действиях против СССР. Единство действий германской и японской разведок, направленное против СССР, ярче всего проявилось в «полюбовно-параллельном использовании этими разведками троцкистеко-бухаринских шпионов».

Как выявили данные судебных процессов над троцкистскими бандитами, главарь преступной шайки Иуда-Троцкий сговаривался о «контакте» в шпионско-диверсионных делах и с Гессом, заместителем Гитлера, и с официальными представителями японского правительства. И тот и другие любезно согласились разрешить своему подрядчику Троцкому обслужить сразу двух хозяев.

Показания троцкистов — японо-германских шпионов Ливщица, Турока, Князева, Граше и др. (расстрелянных по приговору суда) развернули на московском процессе в январе 1937 г. омерзительную картину сплетения японо-германо-троцкистского шпионажа, террора, диверсии и вредительства.

Злейшие враги советского народа, презренные троцкистско-зиновьевские и бухаринско-рыковские шпионы, диверсанты и убийцы являются наиболее усердными агентами фашистских разведок.

Закончившийся в 1938 г. процесс антисоветского «право-троцкистского блока» раскрыл перед всем миром преступную деятельность этих наемных бандитов и убийц. Они — [71] презренные реставраторы капитализма — не останавливались ни перед какими средствами для достижения своих гнусных целей. На руках этих отвратительных выродков кровь лучших сынов нашей родины, выдающихся деятелей Советского Союза, товарищей Кирова, Куйбышева, Менжинского.

Троцкисты и бухаринцы — эти омерзительные гады, цепные псы фашизма, ослепленные звериной злобой к стране социализма, — умертвили величайшего художника русской и мировой литературы А. М. Горького и его сына. Троцкисты и бухаринцы покушались на жизнь величайших гениев человечества товарищей Ленина и Сталина. Троцкисты и бухаринцы покушались на жизнь ближайших соратников товарища Сталина.

На руках троцкистов и бухаринцев кровь многих рабочих стахановцев, колхозников, красноармейцев, женщин и детей.

Презренные подонки, гнусные отбросы человеческого общества, троцкисты, бухаринцы и прочая свора, активно готовя поражение нашей страны, были шпионами ряда империалистических государств, в том числе и Японии.

Разоблачение и полное уничтожение троцкистско-бухаринских наймитов иностранных разведок является могучим ударом по иностранному шпионажу, по фашистским поджигателям войны.

Готовясь к войне против СССР, японская разведка развивает сейчас лихорадочную деятельность.

Советский народ отвечает на происки японской разведки, как и на происки других буржуазных разведок, беспощадным уничтожением их наймитов — троцкистско-бухаринских шпионов и предателей, диверсантов и убийц.

Двадцать с лишним лет бесстрашная советская разведка стоит на страже завоеваний Великой Октябрьской Социалистической революции. За это время раскрыто немало заговоров против советской власти. За это время стерто с лица земли немало тайных врагов советского народа — шпионов, убийц и диверсантов, засылаемых к нам капиталистическими государствами.

Советская разведка, в отличие от разведок буржуазных стран, защищает кровные интересы народа. Советская разведка, отстаивая дело мира, борется против поджигателей войны. Сильная своей кровной связью с трудящимися, наша славная разведка непобедима, потому что [72] миллионы советских патриотов помогают ей в ее сложной, ответственной и почетной работе.

Советская разведка, как и весь советский народ, твердо помнит мудрые указания товарища Сталина о том, что: «Нужно весь наш народ держать в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы никакая «случайность» и никакие фокусы наших внешних врагов не могли застигнуть нас врасплох...»{28}.

В своем замечательном докладе XVIII съезду ВКП(б) товарищ Сталин вновь напомнил о необходимости усиления нашей бдительности и укрепления нашей социалистической разведки:

«Не забывать о капиталистическом окружении, помнить, что иностранная разведка будет засылать в нашу страну шпионов, убийц, вредителей, помнить об этом и укреплять нашу социалистическую разведку, систематически помогая ей громить и корчевать врагов народа».

Вот почему советская разведка не останавливается на достигнутых успехах.

Опираясь на поддержку многомиллионных масс нашей отравы, памятуя указания вождя трудящихся всего мира, друга и учителя народов Советского Союза товарища Сталина о капиталистическом окружении, советская разведка и впредь будет беспощадно громить всех врагов народа нашей великой социалистической родины, в какую бы личину они ни рядились, к каким бы уловкам они ни прибегали.

Примечания

{1} Людовик Нодо, Они не знали, Москва 1905 г.

{2} «Гулльский инцидент» — расстрел царскими судами английских рыбачьих лодок у Доггербанка. Эти лодки были приняты за японские суда и по приказу главнокомандующего 2-й русской эскадры адмирала Рожественского по ним был открыт артиллерийский огонь, этот факт вызвал всеобщее возмущение. См. подробно об этом статью В. И. Ленина «Разгром» (седьмой том Сочинений Ленина), где он бичует бездарность царскою правительства и его клики, втянувших народы России в войну с Японией.

{3} Карл Гельферих, Золото в русско-японской войне.

{4} Разрядка наша — А. В. (Заменено на курсив. — Смолянин).

{5} В. И. Ленин, Сочинения. т. VII, стр. 40–48.

{6} И. В. Сталин, О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников, Партиздат ЦК ВКП(б), 1937 г., стр. 21.

{7} Стессель вопреки решению военного совета крепости изменнически сдал ее японцам, так что считать это победой японскою оружия или результатом их храбрости нет никакого основании.

{8} Русский подданный корнет Завадский-Краснопольския, неплохой знаток японского языка, получил во время русско-японской войны письмо от брата — артиллерийского офицера — с просьбой выслать ему на передовые позиции какой-нибудь хороший русско-японский разговорник (толмач). В этом же письме брат Завадского-Краснопольского, говоря о подобных «пособиях», имеющихся в русской армии, указывал на их полнейшую непригодность. Однако корнету Завадскому-Краснопольскому не удалось выполнить просьбу брата, так как, в продаже не оказалось иных пособий по данному вопросу. Письмо брата натолкнуло Завадского-Краснопольского доискаться причин негодности «толмачей» Выяснилось, что все они заведомо неточно составлялись японскими подданными, проживающими в России. Завадский-Краснопольский начал обличать составителя одного из этих «толмачей», выступив в печати с рядом статей. Обиженные авторы увидели в этом клевету(!?) и привлекли Завадского-Краснопольского к судебной ответственности. И, несмотря на то, что профессор японского языка в Лондоне Джозеф Лонгфорд, профессор китайской словесности Петербургского университета П. С. Попов, профессора Восточного института во Владивостоке и другие участвовавшие в качестве экспертов русские и иностранные специалисты с мировыми именами признали этот «толмач» непригодным для «пользования», царский суд был на стороне японского «подданного «профессора» Куроно.

Завадскому-Краснопольскому в течение нескольких лет приходилось доказывать свою правоту.

{9} Коки Хирота, один из виднейших деятелей современной Японии, был министром иностранных дел в правительстве Коноэ и премьер-министром в 1936–1937 гг. Дипломатическую деятельность начал в 1906 г., шпионскую, как видно из его воспоминаний, раньше.

{10} Хирота владел английским языком, имевшим в Японии большое распространение, и мог объясняться с этими пленными.

{11} «Я уже в то время (с твердостью вспоминает Хирота — А. В.). будучи студентом императорского университета, благодаря заботливости графа Ямадза получал из министерства иностранных дел вознаграждение настолько значительное, что внесение платы за учение в университете меня не затрудняло».

{12} Империалистическая Япония, мечтающая о создании мировой японской империи, отнюдь не имеет для осуществления этих захватнических планов соответствующей финансово-экономической базы. Поэтому все «большие войны» или «карательные экспедиции», как иногда называют их японские самураи, велись и ведутся имя в «трогательном» союзе с какой-нибудь более мощной державой. Так, перед японо-китайской войной 1894–1895 гг. Япония заключила соответствующее соглашение с Францией, а перед русско-японской войной японцы заключили в 1902 г. договор с Англией. По этому договору Англия должна была встать во время войны на сторону Японии, если бы на стороне России выступила какая-нибудь держава. Более того, Теодор Рузвельт, бывший тогда президентом США, тоже обещал свою поддержку. Но этого благоприятного сотрудничества Англии и Америки со слабой в финансово-экономическом отношении Японией было все же недостаточно, и японское правительство, пытаясь усилить свою «мощь», вело с большим размахом и шпионскую работу.

{13} Речь идет о японо-китайской войне 1894–1895 гг.

{14} Боксерское восстание — восстание широких трудовых масс Китая, вспыхнувшее в 1900 г. Оно было вызвано наглым хозяйничаньем в Китае европейских империалистов. Восстание было подавлено объединенными усилиями одиннадцати держав, в том числе Японии.

Японские хищники получили львиную долю из громадной контрибуции в 450 млн. таэлей, наложенной интервентами на Китай после подавления восстания.

{15} Пагоды — буддийские храмы.

{16} Ламаизм — вероучение, по которому достижение блаженства в загробной жизни возможно лишь путем отречения от всего земного. Этот эксплоататорский тезис весьма ловко используется японцами в их колонизаторской деятельности. Ламаизм распространен в Китае, Тибете и среди монгольских племен Средней Азии.

{17} Гамильтон, Записки штабного офицера, 1913 г.

{18} Кстати отметим, что центр японского шпионажа в Ляояне в течение полугода находился почти рядом с пунктом, где был расположен штаб царской армии.

{19} По французским сведениям, губернатор Мукдена был японским шпионом.

{20} По французским и другим сведениям, гиринский губернатор был японским шпионом.

{21} Нирутака — псевдоним одного из японских офицеров.

{22} По новому стилю.

{23} Разрядка наша. — А. В.

{24} В. И. Ленин, Сочинения, т. VII, стр. 47.

{25} Вот как был воспринят этот благородный поступок русских командами иностранных судов, бывших свидетелями неравного боя. Приводим высказывания одного итальянского моряка:

«В 11 1/2 часов «Варяг» и «Кореец» снялись с якоря. «Варяг» шел впереди. Волнение иностранных моряков было неописуемое. Палубы всех судов были покрыты экипажами; некоторые из моряков плакали. Никогда не приходилось видеть более возвышенной и трогательной сцены. На мостике «Варяга» неподвижно, спокойно стоял его командир. Громовое «ура» вырвалось из груди всех и раскатывалось вокруг... Подвиг великого самопожертвования принимал эпические размеры».

{26} В. М. Молотов, 21-я годовщина Октябрьской революции (доклад на торжественном заседании Московского совета 6 ноября 1938 г.), Гос. изд-во политической литературы, 1938 г., стр. 12 и 13.

{27} Роуан, Война шпионов и диверсантов.

{28} Письмо т. Иванова и ответ т. Сталина, Партиздат, 1938 г., стр. 13.