Библиотека сайта  XIII век

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ

Об отъезде из Москвы и поездке до Нижнего Новгорода. Как мы ехали по рекам Москве и Оке и что мы за города, деревни, монастыри и дачи встречали по дороге

Вернемся опять к нашей поездке в Персию. Когда для этого путешествия нам был вручен приставом вышеупомянутый великокняжеский паспорт, мы собрались в дорогу из Москвы [30] июня. В тот же день мы напоследок получили от фактора 47 его княжеской светлости господина Давида Рутса прекрасно приготовленное угощение. Когда подошел последний час дня (у русских применяются вавилонские часы, и они начинают счет часов от солнечного восхода и считают до захода солнца), царь прислал нам, как это принято здесь, лошадей, на которых мы, в сопровождении старых наших приставов и многих знатных немцев, проехали три версты за город, до Симоновского монастыря, где нас ожидала лодка, выехавшая вперед из-за сильной кривизны реки Москвы. Мы, стало [415] быть, вошли в лодку при сердечных приветах добрых друзей. Великим князем нам был дан пристав по имени Родион Матвеевич, который должен был идти с нами до Астрахани.

Едва мы немного отъехали от берега, подошел сюда молодого князя гофмейстер Борис Иванович Морозов, доставивший разных дорогих напитков и имевший при себе трубачей своих. Он попросил послов немного пристать, чтобы он мог на прощанье угостить их. Послы, однако, отказались, а так как перед этим, как выше сказано, он некоторым из нас на соколиной охоте доставил большое удовольствие, то мы и подарили ему серебряный прибор для питья. После этого в особой маленькой лодке он довольно долго ехал рядом с нами, велел своим трубачам весело играть, а наши им отвечали. Через некоторое время он даже пересел в нашу лодку и пил с нашими дворянами вплоть до утра, после чего он, со слезами на глазах, полный любви и вина, простился с нами.

Так как в эту ночь русские лодочники (они по восьмеро по очереди сидели у весел) еще были свежи и к тому же каждый из них получил по чарке водки, мы так быстро подвинулись вниз по реке, что на другой день, а именно 1 июля, вскоре по восходе солнца, оказались у дворянской усадьбы Дворянинова, в 80 верстах, или 16 немецких милях, от Москвы; усадьба лежала по левую сторону от нас. К вечеру мы прибыли к деревне Марчук, направо, в 40 верстах от Дворянинова.

В дальнейшем, обозначая деревни и другие предметы, лежат ли они направо или налево, я буду пользоваться начальными буквами: л. — обозначает расположенные налево, пр. — расположенные направо предметы.

2-го того же месяца мы до полудня у деревни и монастыря Бобренева [?] встретили несколько больших лодок, нагруженных медом, солью и соленою рыбою. Они шли большею частью от Астрахани и направлялись к Москве. Здесь в реке много больших изгибов и поворотов. Мы вышли на берег, имели свои молитвенные часы и поехали дальше.

К вечеру мы прибыли под город Коломну, пр. Он находится от Москвы водою в 180 верстах, или 36 немецких милях; сушею же, особенно зимою, когда можно ехать по полю, считается сюда едва 18 миль. Если судить по внешнему виду, то он хорошо охраняется своими каменными стенами и башнями. Через реку Москву, протекающую у городских стен, ведет большой деревянный мост. Здесь имеет свое местопребывание единственный [416] епископ, имеющийся в стране; так как здесь есть и воевода, то нам пришлось подождать, пока пристав показал наш паспорт. Тем временем бесчисленное количество народа собралось на мосту, чтобы смотреть на нас. Однако им пришлось, чтобы дать проезд нашей лодке, несколько высокой ввиду ее крыши, разобрать часть моста, что ими было очень поспешно сделано.

В трех верстах за Коломною река Москва впадает в Оку, Широкую и глубокую реку, идущую с юга.

Здесь вблизи лежит монастырь Голутвин-Сергиевский, будто бы учрежденный св. Сергием 48, похороненным в Троице.

За местом слияния этих вод страна по обе стороны реки становится весьма плодородною, покрытой растительностью и обитаемою, так что нас весьма обрадовал вид этих веселых местностей. В данном месте такое количество дубов, какого мы нигде во всей России не видели.

3 июля мы до восхода солнца прибыли к большой деревне Дедино[во], л., длиною почти с 1/2 мили и, как говорят, имеющей более 800 жителей. К полудню мы прибыли к деревне Омут, пр., в 37 верстах от Коломны. Здесь, так как день был воскресный, мы высадились на берег и под веселым деревом совершили наше богослужение с проповедью и поехали дальше. В 3 верстах за деревнею посередине реки находился длинный остров, который мы оставили с левой стороны. Мы проехали еще мимо нескольких деревень, из которых главнейшие были Сельцо, пр., и Морозо[во], пр.

4-го с. м., около полудня, мы прибыли под город Переяславль, пр., где также имеется воевода. Этот город в 107 верстах от Коломны. Близ него я нашел высоту полюса в 54°42'.

5-го с. м. мы проехали мимо местечка Рязань, пр., бывшего раньше большим и даже главным городом целой провинции этого названия. Но когда в 1568 году вторглись крымские татары и, избивая и пожигая, все опустошили, погиб и этот город. Так как, однако, эта провинция, расположенная между Окою и валом, построенным против татар, раньше была княжеством и, кроме того, будучи чрезвычайно плодородна, по хлебопашеству, скотоводству и дичи превосходит все соседние провинции [...].то царь, по опустошении ее, велел отовсюду собрать большое количество народу, всю страну вновь обработать и привести в прежний порядок. Так как для постройки города Рязани они нашли более удобное [417] место, а именно то, где теперь лежит в 8 милях от [старой] Рязани Переяславль, то они и перенесли сюда оставшийся материал зданий и построили совершенно новый город. Он называется Переяславлем Рязанским, так как большинство и наиболее выдающиеся из лиц, которые его строили и населяли, были из Переяславля, лежащего столь же далеко от Москвы к северу, как этот город лежит к югу.

Меня удивляет, почему Петрей желает поместить эту область к западу от Москвы, тогда как она, по собственному же его признанию, лежит между реками Окою и Доном, которые, однако, в отношении к Москве лежат не к западу, а к востоку, куда направлено и течение их. Рязанская область лежит от Москвы к юго-востоку. В Рязани еще ныне находится местопребывание одного из семи архиепископов.

В этот день мы прошли мимо различных небольших монастырей и деревень; это невдалеке от Рязани: Село, л., Киструс, л., в 7 верстах, Обложицкий монастырь, в 3 верстах, Липовые Исады, пр., дворянская усадьба, в 2 верстах, Муратове, в 2 верстах, Калинине, в 1 версте, Пустополе, пр., — в 1 версте — деревня архиепископа рязанского, Новоселки, пр., в 3 верстах, Шилка, пр., в 2 верстах. У первой деревни по воде плыло нагое человеческое тело, которое — вследствие, вероятно, долгого плавания по воде — было совершенно черно от солнца и сильно свялилось. Полагали, что это человек, убитый казаками или беглыми рабами, которые, говорят, тут в окрестностях имеются.

6-го с. м. поездка шла мимо монастырей Терехина, л., в 10 верстах, Тыринской слободы, пр., в 10 верстах, Свинчуса, пр., в 8 верстах, и Копанова, пр., в 2 верстах. Здесь мы вторично увидели плывшее мертвое тело. Так как, однако, убийства здесь нередки, то русские не обратили на это внимания.

7 июля мы рано прибыли к Добрынину острову, пр., в 30 верстах от предыдущей деревни, затем к деревням: село Рубец, в 7 верстах, Курман, пр., в 7 верстах, потом к Гусь-реке, л., в 6 верстах, и другим деревням: Малеевой, пр., в 8 верстах, Габиловской, пр., в 2 .верстах, и Бабину, пр., в 3 верстах; они лежат на веселом холме. Наконец к вечеру прибыли мы к небольшому Касимову-городу, л., в 3 верстах. Это татарский город, принадлежавший татарскому княжеству Касимову 49. Здесь в старом каменном здании, некогда бывшем замком, жил молодой татарский князь Рес-Кичи, который еще несколько [418] лет тому назад вместе с матерью и бабушкою своею подчинился великому князю. Этот город дан им был для кормления. Здесь мы увидели первый магометанский храм. Рассказывали, будто русские говорили молодому государю, что если бы он принял русскую религию и дал себя окрестить, то великий князь не отказал бы ему в выдаче своей дочери за него. Он, однако, будто ответил, [что] теперь он еще слишком молод (ему было всего 12 лет), но когда он придет в лучший возраст и разум, то он готов дать ответ.

Наши послы велели передать ему свой поклон и подарили ему фунт табаку и бутылку французской водки; это ему было так приятно, что он, со своей стороны, велел передать поклон, усердную благодарность его и извинения ввиду невозможности для него угостить и почтить господ послов в своем доме, как он бы желал этого. [Посещение его] вызвало бы неудовольствие воеводы, неохотно разрешающего кому-либо из иностранцев иметь с ним сношения. Через слуг своих, татар, не могших говорить с кем-либо кроме нашего персидского толмача, он прислал нам в ответный дар разных съестных припасов, как-то: двух овец, бочонок меду, бочонок пива, водки, несколько кусков льду, кислого молока, сливок и свежего масла, приготовленного, как они говорили, собственноручно его матерью.

В течение этой ночи, как и следующего дня, мы по обе стороны реки встречали разные деревни, монастыри, и кабаки, вид на которые среди зеленого леса был очень привлекателен. Главнейшие из этих местностей: починок Татарский, пр., в 3 верстах от Касимова-города, село Перьево, пр., в 7 верстах, кабак, л., в 8 верстах, Брод, в 5 верстах, р. Мокша, пр., в 8 верстах, кабак, в 2 верстах, Сатеево, л., в 13 верстах, монастырь Андреянова Пустынь, л., в 4 верстах, Елатьма, л., в 3 верстах. Последняя— большая деревня, заключающая в себе 300 крестьян; принадлежала она боярину Федору Ивановичу Шереметеву. Далее следуют 20 верст до сухой степной местности Русбонор[?], направо от реки.

9-го с. м. встретили мы церковь Воскресенья, л., в 10 верстах. Местность эта обыкновенно называется Воскресенскою Мелью. [Далее следовали] большая деревня Ляхи, л., в 5 верстах (она принадлежит государственному советнику князю Борису Михайловичу Лыкову), и монастырь Пречистой Рязанской, пр., в 10 верстах, Затем приехали мы к городу Мурому, населенному русскими, и татарами. Здесь начало поселений мордовских [419] татар, которые все покорны великому князю. Так как в городе имеется рынок, то мы и послали своих толмачей, чтобы они закупили нам свежей провизии.

Не доехав с 1/2 мили до этого города, мы увидели на правом берегу, в сторону крымских татар, несколько татар. Они вскоре спрятались в кустах и оттуда стреляли в нас, так что одна пуля пролетела над кораблем. Так как мы, однако, ответили несколькими мушкетными выстрелами, то они присмирели, пока мы не проехали мимо города; тогда мы на прежнем месте опять услышали несколько выстрелов. Мы были вполне уверены, да и наши русские лодочники так думали, что в будущую ночь они нападут на нас. Поэтому мы стали на якорь около Чухтского [?] острова, в 51-й версте от города, и держали здесь добрую стражу. Однако мы уже ничего более не услышали.

10-го с. м. мы проехали мимо местечка Павлово, принадлежащего знатному боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому; наряду со многими небольшими деревнями проехали мы и мимо двух речек, из которых одна, Ворсма-река, течет справа, а другая в 8 верстах от первой слева и называется Клязьмою; она течет от Владимира. Здесь местность по правую руку начинает возвышаться, и получается очень высокий берег, который, почти на одинаковой высоте, тянется на протяжении 100 немецких миль по Волге и снизу имеет вид [...] примыкающих друг к другу гор. Однако сверху это ровная плоская местность, без леса, удобная для земледелия и простирающаяся, как говорят, в виде такой равнины более чем на 100 верст в сторону суши. Простирается эта местность более к юго-востоку. Страна же налево от берега, направляющаяся к северо-западу, повсюду низменна, лесиста, дика и мало населена. Кое-где на высоком берегу мы, во время величайшей жары, застали еще снег и лед.

11 июля, после проезда мимо лежащих с правой и левой стороны красивых, веселых деревень, как-то: Избыльца, Троицкой слободы, Дудина монастыря и Новинок, мы к вечеру прибыли к выдающемуся городу Нижнему, или Нижнему Новгороду. Здесь мы тотчас же направились не в город, а на наш там построенный корабль «Friedrich».

Этот корабль построил корабельщик Михаил Кордес, с помощью русских плотников, из сосновых досок; он был длиною в 120 футов, имел 3 мачты и плоское дно, сидел в воде лишь на 7 футов и имел 24 весла. Он был устроен преимущественно для плавания по реке Волге, [420] чтобы мы были в состоянии переходить через песчаные перекаты и мели, которых здесь имеется много, и в случае, если бы ветер оказался непопутным, могли подвигаться и без парусов. Наверху на корабле, в каютах, и внизу, в трюме, устроены были различные каморки, в которых послы и свита их могли удобно расположиться и иметь кухню и помещение для провизии. Мы хорошо снабдили корабль всякого рода зельем и снарядами, пушками для металлических и каменных ядер, гранатами и другим оружием на случай нападения разбойников.

Наряду с этим кораблем велели мы построить и шлюпку и прекрасно снарядили ее, так как полагали, что на Волге и в особенности на Каспийском море, где шкиперам и боцманам пришлось бы во время посещения нами персидского шаха оставаться на море, нам нужно будет иногда ездить по неизвестным и мелким местам, куда мы с кораблем не решились бы направиться. Шлюпка должна была служить и для того, чтобы, в случае нужды, снять груз с судна. Чтобы .снарядить вполне суда, мы оставались здесь почти три недели.

О городе Нижнем и Волге

Нижний Новгород, лежащий под 56°28' северной широты, по мнению Гёрберштейна, построен великим князем Василием и населен тем народом, который он взял во многолюдном городе Великом Новгороде; поэтому он и получил название Нижнего Новгорода. От него до Москвы водою считается 150, а сушею 100 немецких миль; он лежит у Оки на правом берегу в высокой местности, окружен каменною стеною и башнями. Вне городских стен здесь, пожалуй, больше домов и людей, чем в городе; живут они здесь в круге, описанном полумилею. Под городом Ока соединяется со знаменитою рекою Волгой, называемою у древних писателей Rha. Обе реки по соединении своем имеют ширину в 4600 футов; при путешествии в Персию и обратно я дважды через лед измерил это расстояние.

Я также заметил, что магнитная стрелка в этом городе отклоняется от полуночи [севера] к западу на целых 9 градусов.

В Нижнем живут русские, татары и немцы; все они подданные Великого князя и управлялись в наше время воеводою Василием Петровичем.

Здесь мы нашли самых крайних на востоке лютеран, которые могли служить по своей вере в открытой церкви; [421] в то время их община доходила до 100 человек. Многие из них были военные офицеры, шотландцы, частью существовавшие службою великому князю, частью жалованьем мирного времени, а также винокурением, пивоварением и продажею крепких напитков, что, по особой милости, было им предоставлено. Провизия в Нижнем была весьма дешева: молодая курица, а также 15 яиц стоили 1 копейку, или в мейсенской монете 6 пфеннигов, овца — 12, 15, 18 копеек.

24-го с. м. я с нашим шталмейстером фон Мандельсло, Гансом Арпенбеком, русским толмачом и приставом был отправлен к воеводе, чтобы, за доброе расположение и помощь, оказанные им нашему люду, прожившему здесь .ради постройки корабля более года, поднести ему ценный подарок в 100 рейхсталеров. Что воеводе это было очень любо и приятно, мы заметили по тому, что он не только дал нам прекрасное, великолепное угощение, но при уходе нашем подарил нам 20 кусков копченой свинины и другой провизии на дорогу. Это был вообще человек вежливый и разумный. Дом его содержался весьма прилично. Когда мы велели приставу доложить о себе, нас два человека повели по двору через прекрасно разубранный ход, по обе стороны которого, вплоть до крыльца, стояли слуги и рабы. В сенях нас встретили два осанистых старых человека, которые провели нас к воеводе в комнату украшенную обоями, занавесами, серебряными чарами и бокалами. Воевода стоял в золотой парчовой одежде, окруженный многими красиво одетыми мужчинами, принял нас ласково, благодарил за поклон и подарок послов во многих почтительных словах, а затем заставил нас сесть за стол, причем он начал говорить тосты за здоровье его царского величества, его светлости князя голштинского и княжеских послов. Во время угощения, заключавшегося в пряниках, очень крепкой водке и многих родах меду, он говорил всякие веселые и умные речи, так что мы — ввиду странности этого явления в России — должны были удивляться ему. Он спросил также, боимся ли мы казаков, которые разбойничают на Волге и вряд ли оставят нас в покое. Это жестокий, бесчеловечный народ, любящий разбои более господа бога своего; они нападают на людей, точно вот это животное; при этом он показал на нарисованного на столе льва, которому Самсон разрывал пасть. Когда мы ответили: «Если казаки окажутся львами, то мы окажемся Самсонами», он сказал: и он на это надеется, и выразил надежду, что имя немцев, известных храбростью в России, [422] ввиду добрых услуг, ими оказанных его царскому величеству, прославилось и среди казаков и, без сомнения, удержит их от нападения. Когда мы простились с ним, он, в прежнем порядке, опить велел проводить нас через двор к воротам.

В эти дни были улажены споры, происходившие во время кораблестроения между рабочими, и был потребован отчет о строительстве. При более точном расследовании оказалось, что тот, кто нанимал рабочих, убедил их обещать ему подарок в 40 рублей, или 80 рейхсталеров, чтобы он по более дорогой цене принял для них работу. Так как кузнец при поставке железа и в работе допустил большие злоупотребления и обманы, то ему, правда, пригрозили суровым наказанием, которое воевода — даже если бы потребовали смертной казни — предоставил совершенно на волю послов, но в конце концов, так как он упал в ноги послам и, лежа у ног их, долго со слезами просил о прощении, то его и простили, ввиду преклонных лет его (ему было более 70 лет), и оставили без наказания.

Пробыв в Нижнем до конца июля и заметив, что вода, которая до сих пор была высока, начала быстрее спадать, мы поспешили уйти. Корабли, или большие струги, и лодки, идущие по Волге к Астрахани, соблюдают это время и пускаются в путь, когда вода еще поднимается или оказывается выше всего, как это и происходит в мае или июне, когда реки на севере разливаются и приносят много воды в Волгу; в такое время эти суда не только безопасно проходят через мелкие места, но и через низкие острова, которые в это- время оказываются глубоко под водою. Бывают, впрочем, случаи, что, после ночевки их на таком острове, они, при быстром спаде воды, остаются сидеть на мели: подобного рода засевшие и погибшие большие струги и лодки мы встречали во многих местах на Волге.

Так как эта река, по моему заключению, одна из величайших, длиннейших и важнейших в мире, то я прилежно наблюдал ее и при помощи опытного голландского моряка Корнелия Клаус[ен]а и некоторых русских лоцманов не только по компасу определил и нанес на план ее течение, изгибы, углы и берега, но также и глубокий фарватер на ней, мели, острова и местности, от мили до мили и даже от версты до версты. [...]

Река Волга берет свое' начало (как упоминает о том Герберштейн) в области Ржевской, где имеется лес, называемый Волконским. В этом лесу есть озеро, из которого [423] вытекает река, протекающая через 2 приблизительно мили, затем через озеро Волго, дающее этой реке свое название. До соединения своего перед Нижним Новгородом с Окою река эта протекает мимо многих выдающихся городов: Твери (упоминаемой выше), Кашина, Холопьего [городка], Углича, Ярославля, Костромы, Галича и т. д. Так как я этих мест не проходил, то я этой части течения Волги и не буду описывать, а начну только с соединения у Нижнего Новгорода Оки с Волгою.

От Нижнего до Васильсурска

После того как наш корабль теперь был снаряжен и снабжен хорошими запасами провизии и мы также взяли с собою и лоцмана, или путеводителя-, который должен был показывать нам истинный фарватер, мы 30 июля собрались в путь, не глядя на то, что ветер был нам противен, и стали лавировать. При нас на корабле находился его княжеской светлости комиссар в Москве Бадтазар Мушерон, дьяк, или канцелярист, воеводы, пастор из Нижнего и наш фактор Ганс Бернгарт, проводившие нас на несколько верст и желавшие посмотреть, каково плавание на корабле. Едва, однако, мы в 2 верстах под городом прошли за именье Грамотина, л., напротив Печерского монастыря, пр., как мы уже попали на мель и засели. Пришлось заносить якорь и с большими трудами в течение 4 часов стаскивать корабль.

На другой день, а именно в последнее число июля, проехав с версту дальше, мы снова засели, однако скоро сошли с мели, и, когда выпал сильный дождь, а также буря с юго-востока подула нам навстречу, мы остались на якоре до следующего дня.

Здесь на корабле была произнесена вышеупомянутая немецкая речь об опасности, которую мы выдержали на Балтийском море, и о кораблекрушении у Гогланда; мы благодарили бога за милостивое спасение. Нашим людям было внушено в дальнейшем в других подобных случаях, могущих быть при предстоящем долговременном и опасном путешествии, возлагать твердое упование на бога и не терять мужества. По окончании богослужения, после веселой музыки, наши провожатые и добрые друзья простились с нами и вернулись обратно

1 августа заведен был порядок, как быть со стражею. Навербованные солдаты, а равно и свита послов, были разделены на три роты, с тем чтобы чередоваться на [424] службе. Во главе первой должен был находиться посол Крузиус, во главе второй — Брюг[ге]ман, а третьей — маршал. У каждого из послов был свой капитан: у Крузиуса — шталмейстер, у Брюг[ге]мана — секретарь; они вместе с маршалом поочередно, с обычным барабанным боем, приводили и уводили стражу. Часовые посты у передней и задней боевой рубки корабля были всегда весьма многочисленны.

После этого, когда ветер все еще дул нам напротив, мы сделали попытку двинуться вперед помощью весел. Однако на расстоянии выстрела из ружья мы вновь сели на мель. Освободившись от нее, мы остались стоять на якоре. Кое-кто из нас вышел на сушу пострелять птиц, которых можно было видеть вокруг весьма много. На высоком берегу, от Нижнего вплоть до Казани, повсюду есть приятные рощицы и отдельно стоящие деревья, точно лес здесь и не прекращается.

2-го с. м., когда ветер несколько поулегся, мы подняли якорь, надеясь сегодня пойти лучше вперед. Однако едва мы отъехали четверть мили, как у Телятинского острова снова засели, а потом опять за другим островом — Собщинским, на который во время полой воды нагнало большой струг, и теперь еще стоявший здесь. Здесь мы сидели целых девять часов, пока удалось сдвинуть корабль с места.

Так как плавание сначала было столь неудачно для нас, что первые 4 дня мы не могли проехать вперед дальше двух миль (а ведь оставалось еще 5 1/2 сотен немецких миль до Каспийского моря), и к тому же наш лоцман, 8 лет не ездивший по Волге, очень немного мог дать нам точных сведений, — то некоторые из нас довольно-таки пали духом.

3-го с. м. дело шло несколько лучше. Мы проехали вперед мимо нескольких деревень и островов, из которых важнейшие Столбищи и Стоба, в 3 милях от Нижнего, Великой Враг, пр., деревня в долине между двумя горами, Зимёнки, пр., на холме, и остров Теплой, л., в 20 верстах от Нижнего. Здесь мы встретили большой струг, или лодку, шедший из Астрахани, с 200 рабочих на ней. Русские, не имея ветра в точности позади себя, не плывут на парусах, но в лодке заносят вперед на 1/4 мили пути один якорь за другим, и затем 100 и более человек, становясь один за другим, помощью каната из лыка тащат судно против течения. При этом они, однако, не в состоянии пройти в день больше двух миль. Такие струги [...] внизу плоски, могут поднять 400—500 ластов 50 [425] и большею частью нагружены солью, икрою и соленою грубою рыбою.

Деревни, мимо которых мы сегодня проехали, лежали все по правую руку; это были: Безводная, Ка[д]ница, где высота полюса оказалась равной 56°21', далее: Работки, Чеченино, Татинец, Юркино. Перед последним, находящимся в 10 милях от Нижнего, лежали два острова, .между которыми фарватер доходил до 21 фута глубины. Так как ветер стал для нас несколько более благоприятен, мы сегодня и на следующий день воспользовались парусом на мачте и прошли, наряду со многими малыми деревнями, еще мимо больших деревень Маза и Кременки, пр. За этой последнею мы 4-го с. м. поместились на ночлег.

5 августа мы спозаранок прибыли к деревне Бармино, в 90 верстах от Нижнего. Здесь крестьяне в трех лодках доставили на наш корабль молодых кур и другой провизии для продажи по низкой цене. После этого мы проехали между двумя островами, из которых один у них называется Спас-Белкою. К вечеру мы увидели и городок Васильгород, и так как перед ним мель, или сушь, как ее называют, то мы опустили якорь и остановились перед мелью.

Сюда к нам прислан был из Москвы гонец с письмами из Германии, датированными маем месяцем. Они нас сильно обрадовали.

Васильгород — небольшой городок или местечко; он построен всецело из деревянных домов, без стены кругом. Он лежит направо от Волги, под горою, под полярною высотою в 55° 51’. От Нижнего до него считается 120 верст. Говорят, что город этот построен великим князем Василием и снабжен им же солдатами, которые должны сдерживать набеги крымских татар. По ту сторону города с юга течет сюда довольно большая река Сура. Раньше эта река отделяла казанскую область от русской.

6-го с. м. корабль еле-еле прошел через упомянутую сушь, почти постоянно ее задевая дном; корабль, можно сказать, скорее прыгал и как бы танцевал через мель, чем плыл через нее.

Пройдя к полудню мимо города, мы для салюта велели выстрелить из металлического орудия, а трубачу трубить. То же делалось впоследствии перед всеми городами, к которым мы подходили. [426]

О черемисских татарах

Здесь появляются другого рода татары, а именно черемисы. Они тянутся далеко за Казань, живут по обе стороны Волги, большею частью без домов, в простых избах, питаются скотоводством, медом и дичью, являются превосходными стрелками из луков и даже детей приучают заблаговременно к этому. Это вероломный, разбойничий и чародействующий народ. Те из них, что живут направо от Волги, именуются «нагорными», так как они живут на высоте: на горах или между горами. Это наименование происходит от русских слов «на» и «гора». Живущие слева именуются «луговыми» от «лугового сена», т. е. зеленых лугов и сенокосов: ведь здесь, ввиду низкой и сырой почвы, много прекрасных лугов и полей, где собирается в большом количестве сено, которым «нагорные» питают свои стада. Гвагнин говорит, что эта нация частью языческой, частью магометанской веры. Живущие вокруг Казани все, насколько я мог узнать, язычники, так как их и не обрезают, и не крестят. Когда ребенку у них исполняется полгода, они определяют особый день, когда ребенок должен бы получить имя. Кто в этот день раньше всего зайдет к ним или пройдет хотя бы мимо, того имя и получит дитя. Большинство из них верит, что имеется бессмертный бог, который делает людям на земле добро и которого поэтому нужно призывать. Однако, что он собою представляет и как он желает быть почитаем, этого они не знают. Они не верят в воскресение мертвых или в новую жизнь после здешней. Они полагают, что со смертью человека, как и со смертью скотины, все кончено. В Казани, в доме моего хозяина, жил черемис, человек лет 45-ти. Услышав, что я говорил с хозяином о религии и, между прочим, упомянул о воскресении мертвых, он начал смеяться, всплеснул руками и сказал: «Кто раз помер, тот мертв и для черта. Или разве покойники восстанут, а с ними и мои лошади и коровы, околевшие несколько лет тому назад?» Когда я его спросил, знает ли он, кто создал небо и землю, он насмешливо ответил: «Черт знает». Хотя они не верят в существование ада, все-таки, по их мнению, существуют черти, которых они называют духами-мучителями; они полагают, что эти черти при жизни могут мучить людей и доставлять им другие неприятности; поэтому они и стараются умилостивить их жертвами.

Говорят, что в казанской области, к югу от Казани миль на 40, в болотистой местности имеется река, именуемая [427] у них Немдою. Сюда они направляются со своими паломничествами и жертвами. Они говорят: «Кто сюда придет и ничего не принесет в жертву, тот зачахнет или засохнет». Они полагают, что черт имеет резиденцию свою там или, точнее, у реки Шожшем, лежащей в 10 верстах от Немды, Говорят, что эта река не глубже 2 локтей, течет между двух гор и никогда не замерзает! Ее черемисы очень боятся. Они полагают, что если кто-либо из их нации прядет к этой реке, то он тотчас и помрет; русские же без опасности могут приходить к ней и уходить от нее. Иногда они приносят жертвы и богу, режут для этой цели лошадей, козлов и овец, натягивают шкуры на колья, варят рядам с ними мясо, берут блюдо, полное мяса, в одну руку, а чашку с медом или другим напитком в другую руку и бросают все это против шкуры в огонь, говорят «Иди, передай мое желание богу». Также: «О боже, я охотно жертвую тебе это, прими это от меня и дай мне скота» и т. д., смотря по тому, что они охотно желали бы. Так как они не верят в иную, чем здешняя, жизнь, то все их просьбы и молитвы устремлены на мирское. Они молятся также солнцу и месяцу, так как замечают, что их действие благоприятно для земли и скота. Особенно же во время урожая высоко чтится ими солнце. Нам даже сообщали, что они в течение дня почитают и иногда обожают все то, что они видели во сне, будь но корова, лошадь, огонь или вода. Когда я и хозяин меж иногда из-за этого укоряли черемисина, что неправильно чтить скот и другие твари, как бога, и молиться им, — он давал-такого рода ответ: что же такое представляют собою боги русских, вешаемые на стенку? Ведь в них нет ничего, кроме дерева и краски, и он поэтому не желает им поклоняться; гораздо, лучше и разумнее обожать солнце и то, что имеет жизнь. У них нет ни письмен, ни попов, ни церквей. Их язык также своеобразен и имеет мало родства с обыкновенным татарским или турецким: Те, кто в этих местах живут среди русских, пользуются обыкновенно русским языком.

Когда у них помирает состоятельный человек, то закалывают его лучшую лошадь и ее у реки (все свои жертвоприношения и тому подобные торжества совершают они у рек) съедают оставшиеся друзья и слуги его; покойника же зарывают в землю, а одежду его вешают на дерево.

Они одновременно вступают в брак с 4, 5 и более женами и не обращают внимания на то, если бы даже 2 или 3 жены оказались родными сестрами.[428]

Женщины и девицы ходят окутанные грубою белою холщовою матернею и закутываются вплоть до лица. Невесты носят спереди на головах своих украшение, почти вроде рога; оно с локоть длиною и направлено кверху; на конце его в пестрой кисточке висит небольшой колокольчик. Мужчины ходят в длинных холщовых кафтанах, под которыми носят брюки; головы свои они стригут наголо. Парни, неженатые еще, дают вверху у темени расти длинной косе, которую они иногда завязывают в узел; иногда же дают ей свисать наподобие женской косы. Мы многих из них встречали не только здесь, но и в Казани.

Когда они в первый раз увидели на Волге нас в столь необычной одежде и на корабле, то они испугались и некоторые из них стали убегать с берега, а часть осталась стоять, но, несмотря на наши кивки, не хотела подняться на судно. К вечеру один из них собрался с духом и у реки Ветлуги, л., против Юнгского монастыря, поднялся на наш корабль; он принес для продажи большого свежего осетра, за которого запросил 20 алтын, или 60 копеек, отдав его, однако, за 5 алтын.

Как мы прошли мимо Козмодемьянска, Чебоксар, Кокшли и Свияжска

7 августа мы прибыли к городу Козмодемьянску, лежащему в 40 верстах от предыдущего города, также на правом берегу Волги. И этот город имеет своего наместника, или воеводу. В этой местности растет очень много— даже целые леса — лип, с которых жители дерут лыко и развозят его по всей стране, приготовляя из него сани, посуду или ящики. Дерево они режут [пилят] на цилиндрические части, выдалбливают их и пользуются ими как ушатами, бочками и т. п.; они также выделывают из них целые лодки, челноки и гробы, которые продаются здесь и там на рынках.

8 3 верстах за этим городом у острова Криуши мы стали на якорь, совершили свое богослужение и причастились. Сюда крестьяне опять принесли на продажу свежую провизию. Когда мы прошли с милю вперед, началась сильная буря; поэтому мы опять спустили якорь и здесь расположились на ночевку.

8-го с. м., когда мы получили попутный ветер, мы подняли парус и до полудня легко проехали до острова Туричьего. После обеда мы на всех парусах налетели на песчаную мель у острова Маслова, так что мачты заскрипели; [429] здесь мы оставались на мели 4 часа, пока не сдвинулись при помощи трех якорей.

Здесь по правую руку на берегу мы видели очень много черемисов, конных и пеших, бывших на своих сенокосах. К вечеру мы прибыли к городу Чебоксарам, лежащему в 40 верстах от вчера встреченного [поселения] на правом берегу; подобно обоим предыдущим, и этот город построен из дерева: по расположению и по домам он наиболее приятный на вид из них. Когда жители, еще до нашего прибытия, увидели издали наш большой корабль, они недоумевали, что бы он собою представлял. Поэтому воевода прислал нам навстречу лодку со стрельцами за 3 версты от города к острову Мокрице, чтобы справиться и посмотреть, что мы за народ. Солдаты издали объехали кругом корабля и вновь поспешили к городу. Когда наш паспорт был доставлен в город, 300 человек молодых и старых людей выбежали на берег посмотреть на нас. [...]

9-го с. м. мы прибыли к острову Казину, л., в 12 верстах от предыдущего города, потом к деревне Сундырь, пр., и еще в 20 верстах далее к городку Кокшае, на левом берегу Волги, в 25 верстах от предыдущего города. Около этого места Волга на протяжении нескольких миль везде мелка, так что мы едва перешли через мели. Поэтому в течение этого и следующих дней у нас с переходом [при помощи заноса якоря и наматывания якорного каната] было очень много трудов и хлопот, и в течение 10-го с. м. мы подвинулись вперед всего на полмили. На корабле только и раздавалось: «Тяни! Греби! Назад!»

10-го с. м. река, течение которой было тут несколько сильнее, нанесла нас направо на берег, у которого мы застряли на несколько часов. Здесь я с фон Мандельсло вышел на берег и отправился в лес, чтобы развлечься и поискать лесных плодов. Так как, однако, тем временем ветер стал благоприятнее, то подняты были паруса и корабль ушел. Подойдя к берегу и не видя корабля, мы бежали некоторое время по берегу, надеясь догнать корабль. Однако мы корабля не увидели, но зато заметили лодку, которая направлялась в нашу сторону. Сначала мы думали, что это казаки; оказалось, однако, что лодка прислана с нашего корабля к нам навстречу. На ней мы вернулись к кораблю, который стоял в изгибе реки, задержанный ветром.. Так как ветер поднимался все сильнее и сильнее, мы устроили здесь остановку на всю. ночь. [430]

12-го с. м. мы попробовали протащить корабль с помощью маленького якоря вокруг изгиба. Якорь, однако, зацепил за дерево, лежавшее на дне, разорвал канат и остался на дне. Говорят, подобные вещи часто происходят на Волге из-за деревьев, которые во время половодья срываются с берегов в реку и лежат в иле на дне. Русские говорят, что в Волге лежат столько якорей, что они ценою с целое княжество. Бывали случаи, что такой якорь случайно вновь вытаскивался другим.

13 августа, после того как мы до полудня прошли мимо двух кабаков и деревни Вязовки, пр., мы прибыли под город Свияжск, расположенный по левую руку на приятном с виду холме; здесь имеется кремль с несколькими каменными церквами и монастырями, но окружен город деревянными стеками и башнями. Когда мы против этого города, из-за находившейся перед ним мели, стали на якорь, народ толпами собрался на берегу. Так как между нами и берегом находился длинный песчаный бугор, мешавший им как следует видеть нас, то многие из тех выехали на челноках и лодках или перешли через узкую часть реки, чтобы видеть нас и наш корабль. Остававшиеся отсюда до Казани 20 верст мы плыли мимо многих лежащих с правой стороны меловых и белых песчаных гор.. К вечеру мы прибыли к городу Казани, где стали на якоре. Здесь мы встретили персидские и черкасские караваны, выехавшие из Москвы за несколько дней до нас. При них находился персидский купчина, который был в Москве в качестве посла, как упомянуто выше. Также был здесь черкасский татарский князь по имени Мусал из [города] Терки, получивший после смерти брата своего ленное владение от великого князя.

О городе Казани и о том, как Казань подпала под власть московитов

Город Казань лежит на левом берегу Волги, в 7 верстах от берега, в ровной местности, на небольшом холме; вокруг города протекает река Казанка, от которой и город и вся область получили свое название. Высоту полюса определил я здесь в 55°38'. Этот город, подобно всем расположенным на Волге городам, окружен деревянными стенами, с башнями, и дома в нем также деревянные-, но кремль этого города хорошо защищен толстыми каменными стенами, орудиями и солдатами. Великий князь отрядил в кремль не только воеводу, но назначил [431] в город еще особого наместника, которые должны были управлять жителями и править суд. Город населяют русские и татары [...]

Область казанская, простирающаяся налево от Волги к северу почти до Сибири, а на восток вплоть до страны ногайских татар, была раньше татарским царствен. Так как это царство было очень могущественно и могло выставить в поле до 60000 человек, то оно вело с русскими тяжкие кровавые войны и иногда принуждало их платить себе дань; однако в конце концов татары была покорены царскою державою. Когда и как это сделалось, это я вкратце перескажу здесь, так как история эта стоят упоминания.

Однажды великий князь Василии Иванович, отец тарана, разбил казанских татар в битве наголову и поставил в цари им желанное себе лицо, называвшееся Шиг-Алеем. Хотя этот человек и был татарской нации, однако он все-таки был более люб, привязан и верен московитскому великому князю, чем татарам. С виду это был безобразный мужчина, с длинными отвислыми ушами, большим черным лицом, толстый, с короткими ногами и длинными искривленными ступнями. Вот этому человеку они должны были быть покорны и платить пошлины. Казанским татарам такая вещь была весьма досадна, они послали тайного гонца к крымским татарам, жаловались на свое несчастье, а именно, что покорили их великому князю и теперь ими правит неверный, некрасивый царь. Они просили, чтобы им, так как они с крымцами той же [магометанской] веры, дали возможность свалить с шеи тяжкое иго.

Крымский татарин Менгли-гирей [Магмет-гирей] отнесся к этой просьбе благосклонно, поспешно собрал большое войско, направился к Казани, взял ее и проедал Шиг-Алея, бежавшего с женой и ребенком в Москву. В Казани над татарами Менгли-гирей посадил своего брата Саип-гирея.

После этой победы самомнение татар поднялось, они со своим войском, усиленным людьми, вновь пришедшими из Крыма, направились против великого князя московского, стали нападать, грабить и опустошать все города н деревни, через которые они проходили. Хотя и великий князь собрал теперь, насколько он второпях смог, порядочно большое войско, направил его против татар и дал у реки Оки сражение, все-таки русские потерпели неудачу и поспешили вернуться в Москву. Татары пошли за ними следом, заняли город и осадили [432] Кремль, который великий князь оставил, направившись к Великому Новгороду. Русские держались в Кремле, храбро обороняясь, высылая при этом иногда и подарки врагу. Так как этот последний видел, как они обороняются, и полагал, что со сдачею крепости дело пойдет довольно туго, то он и решил вступить в переговоры с русскими и принял их дары. Русским пришлось согласиться на то, чтобы великий князь подписью и печатью обязался быть татарину подданным и ежегодно платить ему дань; только на этих условиях татарин соглашался оставить Россию и освободить опять всех пленных русских, которых было очень много. Великий князь сначала не хотел согласиться на такой позорный договор, но в конце концов должен был примириться со своим несчастием.

После этого татарин Менгли-гирей, в доказательство того, что он государь в Москве, велел поставить в, городе свое изображение, перед которым великий князь, при уплате крымским послам ежегодной дани, всякий раз должен был класть земной поклон.

После этого Саип-гирей вступил в Казань и царствовал в ней. Менгли-гирей же, старший брат, царствовавший в Крыму, с войском своим направился на Рязань, осадил здесь кремль и велел сказать воеводе Ивану Ковару [Хабару]: великий князь стал его подданным; пусть он поэтому, без всяких колебаний, сдаст ему крепость. Воевода в ответ сообщил ему, что это обстоятельство представляется ему странным; он не может представить себе, чтобы все было так, разве только ему дали бы поближе ознакомиться с делом, тогда бы он сразу постановил свое решение. После этого татарин прислал к нему в крепость с несколькими офицерами подлинник обязательства великого князя, чтобы показать его ему. Воевода же задержал послов вместе с грамотами и заявил, что будет сопротивляться до последней капли крови. При нем находился опытный итальянский артиллерийский мастер Иоганн Иордан [...]. Вместе с ним воевода так храбро оборонялся, что стрелами, ружьями и пушками побито и ранено было много людей у неприятеля. При этом большое ядро ударило так близко к самому Менгли-гирею, что оторвало кусок его кафтана. Этим татарин так был напуган, что уже требовал только выдачи великокняжеского обязательства. Когда, однако, ив этом ему было в смелых словах отказано, он собрался в путь и вновь вернулся домой. Рязанский воевода вернул великому князю обязательство его обратно; [433] по этому поводу в Москве было сильное ликование, изображение Менгли-гирея было сорвано, разбито и попрано ногами. Вскоре за тем великий князь вывел в поле 25000 человек, предложил Саип-гирею начать открытую войну и велел сказать ему, [что] он со своим братом вторглись неожиданно, как воры и убийцы, в страну; теперь он, государь и самодержец всея России, приходит как честный солдат, сообщает ему открыто о своем прибытии и этим объявляет ему войну. Когда, однако, татарский царь стал возражать насмешками и бранью, великий князь быстро подступил со всей своей армиею под столичный город Казань. Хотя русские здесь и причинили много вреда татарам, все-таки они не могли завоевать крепости, но принуждены были вернуться, ничего не добившись, и постоянно должны были снабжать город Нижний Новгород сильным гарнизоном в защиту от нападений татар. При жизни этого великого князя уже не состоялось более замечательных предприятий против казанцев.

Когда после смерти Василия Ивановича, сын его, Иван Васильевич, тиран, вступил на престол, он не захотел оставить на России понесенного позора. Поэтому он с большой военной силою, в среде которой было много иностранных, особенно немецких, солдат, направился к Казани, где обе стороны жестоко бились и произошло много кровавых сражений. Однако после восьминедельной осады, когда великий князь стал опасаться, как бы в случае продолжения осады крымский татарин не поднялся и не поспешил на помощь своему брату, он предложил осажденным сносные условия мира: Когда казанцы отвергли их, он поспешно велел подкопать стены и вал и взорвать их на воздух. Это татарам показалось явлением очень странным, чудесным и ошеломляющим; оно и послужило к гибели их. Когда мина возымела желанное действие, открыла не только стены и валы, но и убила и ранила многих татар, тогда русские пошли штурмом и вошли в крепость, хотя и не без потери многих людей: в двух местах в крепости, где засели татары и где они храбро оборонялись, им пришлось пробиваться. Наконец, когда татары увидели, что их одолевают и вожди их полегли на месте, они уже не захотели отстаивать город, но направились к одним из ворот, расположенных к востоку, пробились сквозь русских, перешли через реку Казанку и разбежались по разным направлениям. Это случилось 9 июля 1552 года по Р. X. [...].

После этого великий князь велел крепость дополнить [434] строением, укрепить при помощи более сильной каменной стены, башен, круглых бастионов и более толстой стены, прогнать остальных татар и занять город и кремль русскими, которые были выписаны из всяких мест. Татарам, однако, было позволено жить в одиночку поблизости и сохранять свою религию. Таким образом тиран Иван Васильевич подчинил своей власти все царство Казанское. Говорят, что тиран Иван Васильевич после этого в тех случаях, когда во время попоек хотел выказать свое веселье, пел песню о завоевании Казани и Астрахани.

Во время [нашего приезда] воеводою в Казани был брат нижегородского воеводы. И ему послы, как делали они это по отношению к другим, послали свои подарок, а именно прекрасный большой перстень с рубином.

Когда мне сказали, что корабль 15 августа весь день должен будет оставаться на якоре, я с фон Мандельсло отправился в город, чтобы осмотреть его и зачертить, а заодно и купить, вещей, которые бы нам понравились. Мы на рынке ничего не застали, кроме плодов, которых тут продавали большое множество, особенно много дынь, бывших не меньше тыкв. Так же точно имелась здесь соленая старая гнилая рыба, дававшая от себя столь скверный запах, что мы не могли проходить мимо нее, не затыкая носа. Так как, однако, послу Брюг[ге]ману не понравилось, что мы собрались в город, то корабль снялся с якоря и пустился дальше в путь. Когда казанские граждане, смотревшие с берега на корабль, повстречавшись нам на возвратном пути, сообщили нам, что послы уже успели отплыть, мы взяли две подводы и ехали довольно долго по берегу вслед за судном. Наконец мы пересели на лодку нашего пристава и дали себя перевезти на корабль, который мы застали к вечеру в 2 милях за Казанью, где он остановился для ночлега.

Путешествие до города Самары

Волга от Нижнего до Казани большею частью направляется к востоку и юго-востоку, а затем до Астрахани и Каспийского меря обыкновенно к югу. В дальнейшем на Волге находятся много плодородных мест, но, ради казаков и разбойников, встречающихся здесь местами, тут очень мало деревень и немного живет людей.

15 августа мы быстро подвигались вперед по реке, [435] которая здесь, вследствие узости своей, течет быстро, и за деревнею Ключищи, в 26 верстах от Казани, пришли к мели, через которую с трудом тащились на якоре. Когда мы перебрались, маленький якорь опять застрял на дне, так что мы за все послеобеденное время, несмотря на разные попытки, не могли освободить его; поэтому мы всю ночь оставались там. На следующий день до полудня работы продолжались, причем был выброшен и большой якорь. Однако канаты у обоих якорей порвались, и мы с громадным трудом разыскали и вновь подняли наверх большой из них. Что же касается малого, то он застрял так плотно, что его нельзя было достать. Поэтому мы его оставили на месте и .поехали дальше.

Вскоре за тем мы проехали мимо кабака Теньковского, пр., верстах в 30-ти от Казани. За ним опять оказалась мель, а другая встретилась в полумиле отсюда у кабака Кешовского, пр.; через эти мели нам пришлось опять тащиться на якоре.

17-го с. м. мы застряли на весьма большой очень известной главной мели, получившей название Теньковской от вчерашнего старого кабака. На перетаскивание корабля ушло несколько часов. Здесь река довольно широка и везде одинаково мелка. Вскоре затем мы увидали с правой стороны высокий подмытый берег, большая часть которого с месяц назад обвалилась и убила людей, занимавших целую лодку; они хотели проехать под этим берегом к вишням, которых много растет в этой местности. Наш новый лоцман, ехавший из-Астрахани, и нами перехваченный под Казанью и нанятый вновь для обратного шути, сказал нам, что много трупов этих мужчин и женщин повстречались ему плывущими по воде.

Вокруг этой местности, а дольше уже нигде, мы видела очень много вязов; они росли очень высоко и красиво спускались до самого берега. В этот день мы на берегу, по правую сторону, нашли много льду, которым могли освежить наши напитки.

К вечеру мы подошли к большой реке Каме, л.; [ее устье] находится в 60 верстах от Казани. Она течет с С.В, как говорят, беря начало в области Пермь, и впадает с левой стороны в Волгу. Это широкая река, почти такая же, как Везер в Германии, и вода в ней бурая. Находясь близ нее, Пауль Флеминг написал следующий сонет, который можно найти в его «Книге сонетов»:

Царицы дикия пустынных пермских вод,
    Плывите, нимфы, к нам, не замедляясь боле...
    У волжских берегов ваш взор, на дикой воле,
[436]
Голштиньи первенца и гордость обретет:
Корабль наш здесь стоит. По всей Руси идет
    Лишь разговор о нем и нашей славной доле.
     Голштинцам удалось безвестное дотоле,
Что в вечности скрижаль их имя занесет.
    Пусть бурых вод своих нам Кам-отец нальет
    Ковшами полными, чтоб сосен наших ход
Замедлить не могли ни суши здесь, ни мели,
    А Волга впереди пусть нам готовит путь,
    Чтоб от опасностей могли мы отдохнуть
И смерть и грабежи нам угрожать не смели.

В устье, или конце, реки находились два возвышения; наибольшее из них называлось Соколом. Напротив, на суше, была красивая деревня Паганщина, л., и в трех верстах за нею другая — Каратаи. Затем в 10 верстах от Камы следовала Киреевская, у которой мы устроили привал на ночь.

18-го с. м. шли мы на парусах весьма свежо вперед и к полудню с левой стороны снова встретили реку — Чертыг. Она начинается в немногих сушею верстах от Камы, в качестве особого рукава, и здесь в 30 верстах за Камою впадает в Волгу. Около полудня мы встретили город Тетюши, лежащий в 120 верстах от Казани, пр., высоко на горе и по склону ее; он состоит из разбросанных домов и церквей, весь построен из дерева и вместо стены окружен частоколом. Начиная от этого места вплоть до конца Волги уже не видно ни одной деревни. После обеда мы подошли к острову Пролей-Каша, пр., получившему свое имя потому, что здесь несколько слуг, как говорят, убили своего господина и засыпали его труп крупой. За ним нам встретился воевода теркский, с 8 лодками. После трехлетнего управления областью он, по обычаю, был отозван в Москву; при нем находился сильный конвой. Лодка со стрельцами, шедшая впереди, подошла к нам для осмотра нашего корабля. Так как неизвестно было, что это за народ и можно ли им доверять, то им крикнули, чтобы они не подходили слишком близко, иначе в них будут стрелять. Стрельцы рассказали, что около 3000 казаков, распределившись по разным местам, подстерегают нас; иные из них —на Волге, другие — на Каспийском море. Кроме того, по их словам, недалеко отсюда на берегу показались 70 человек конных людей, без сомнения разведчиков, задумавших напасть на нас; говорили еще иное тому подобное. Мы для салюта выстрелили из большого орудия и, поехав дальше, прибыли к реке Утке, л., в 25 верстах от Тетюш, текущей от города, Булгара. В этот день мы прошли [437] 77 верст. Ночью послы сделали проверку, как будет ввести себя народ, если окажется необходимость и дело дойдет до сражения. Под утро устроена была ложная тревога. Часовой сначала, после обычного окрика, выстрелил и закричал: «Казаки!» После этого забили в барабаны, поднят был шум, стреляли из мушкетов и пушек. Большинство людей наших отнеслись вполне серьезно к делу, заняли назначенные места и приготовились отразить нападение. Подобного рода ложная тревога устроена была и в Персии на обратном пути.

19-го с. м. я у острова Старицы, который длиною в 15 верст, определил высоту полюса в 54°31'. За этим островом направо берег суши весь был покрыт круглыми камнями, вроде лимонов и апельсинов с виду; они были тверды и тяжелы и точно железо на ощупь. Когда их разбили, то внутри оказалась как бы фигура звезды цветов серебряного, золотого, коричневого и желтого: они содержали в себе серу и селитру. Мы много этих камней взяли с собою, надеясь применить их в своих орудиях для каменных ядер.

После этого мы пришли к зеленому веселому месту, где в давние времена стоял татарский город по имени Унеровская Гора [Ундоры]. Здесь, говорят, похоронен знатный татарин, которого они считают святым, и к его могиле еще часто отправляются помолиться живущие вокруг татары. До этого места от Тетюш считается 65 верст. Когда мы прибыли к этому месту, то на высоком берегу среди деревьев заметили двух всадников. Мы поэтому поместили в марсе на мачте часового, чтобы обозревать высокий берег, но уже более не видели ни этих людей, ни других каких-либо.

20 августа утром рано несколько рыбаков из Тетюш, ловивших рыбу в этих местах, пришли на судно и доставили 55 штук больших и жирных лещей на продажу за 50 копеек, или 1 рейхсталер. Один из этих рыбаков был столь добросовестен, что не захотел брать переданные ему по ошибке лишние 5 копеек, пока его несколько раз не попросили об этом. Способ рыбной ловли [у этих рыбаков] такого рода: они опускают в воду, на дно, длинную веревку с большим камнем и привязывают верхний конец ее к нескольким связанным вместе толстым деревяшкам, лежащим на воде; к деревяшкам прикрепляют удочки, нацепив на них довольно большие рыбы. Так ловятся большие белуги длиною в 4, 5 и 6 локтей; мясо их очень белое, сладкое и вкусное. Подобного рода рыбу на обратном нашем пути, в другом месте, доставили на [438] лодку посла Крузиуса на продажу за рубль, или 2 талера. Этой рыбою мы не только сразу накормили всех, кто был на корабле, но остатками ее еще засолили целую бочку.

Русские, путешествующие ради дел своих по Волге от города к городу, обыкновенно тащат за собою на тонком канате удочку, к которой прикреплена железная, покрытая толстые слоем олова пластинка в форме рыбы, длиною с ладонь, а то и короче. Когда удочка эта тащится по воде, то, ввиду ширины своей, пластинка по временам поворачивается и бывает похожа на играющую рыбу; на такую удочку удается им за время поездки наловить больше, чем они могут съесть, так как Волга очень богата всякого рода рыбами. Таким образом русские, если только у них имеется при себе хлеб, находят по пути достаточно провизии для путешествия. Ввиду многих своих постных дней, упомянутых выше, они привыкли питаться скорее рыбою, чем мясом, и пить воду.

Здесь мы оттолкнули от себя кашу баржу для провизии, взятую нами из Нижнего и теперь опорожненную; чтобы она не послужила казакам, мы зажгли ее и пустили плыть. К полудню прибыли мы к острову Ботемскому, л., длиною в 3 версты; он лежит против мыса суши, называемого Поливным [Врагом]. Когда ветер сильно стал дуть вам навстречу, мы стали на якорь за мысом, у реки Ботьмы, л., будто бы также являющейся рукавом великой реки Камы, и всю ночь оставались здесь.

21-го с.м. мы оставили по правую сторону от нас два веселых места, на которых будто бы раньше находились города; наиболее дальний из них называется Симбирская гора. Говорят, их разрушил Тамерлан. 22-го мы прошли через 3 сухих места, или мели, из которых одна лежит впереди, а две другие позади горы Арбухим, стоящей по правую сторону реки. Эта гора получила свое название от города, находившегося здесь. Здесь с реки, между двумя холмами, виден на суше большой камень, длиною с 10 локтей, но несколько более низкий. [...]

Вокруг этой местности страна с правой стороны не очень высока и безлесна, но имеет хорошую, тучную почву. Она повсюду поросла толстою, длинною травою, но трава эта ни на что не идет, и область здесь не заселена. Там и сям видны были знаки стоявших здесь некогда городов и деревень, которые все были разрушены во время войн Тамерлана. [439]

23-го с. м. мы у реки Атробы, л., опять встретили сильный противный ветер и должны были бросить якорь. Здесь высота полюса составляла 53°48'. Пополудни, когда ветер поулегся, мы попробовали лавировать, но в течение пяти часов еле сделали полмили.

24-го с. м. противный ветер дважды пригонял нас к берегу, вследствие чего мы в этот день прошли немного.

В течение этих дней, как и во все время путешествия, мели и ветер сильно мешали нашему путешествию. Хотя иногда мы и имели попутный ветер, но зато усаживались на мели; а когда попадали на глубокий и удобный фарватер, то ветер дул нам сильно навстречу, в какие бы мы извилины ни входили и из каких бы ни выходили. Ближайшие 4 дня ветер всегда поднимался рано, около 9 часов, и вновь ложился после полудня, около 5 часов, так что мы лучшую часть дня или оставались на месте, или же должны были проводить в трудах и хлопотах. Вследствие этого вновь мы упали духом, и стали сильно досадовать, особенно когда мы принимали в расчет предстоящий нам впереди долгий путь и остающееся короткое летнее время. Люди свиты были измучены и обозлены постоянною работою. Те же, кто ночью стояли вместе с солдатами на страже (стражу постоянно составляли 20 человек), должны были днем вместе с русскими браться за весла и за шпиль, причем пищу их составляли, большею частью, черствый хлеб, вяленая рыба и вода; кроме того, много неприятностей и тягот испытывали они еще со стороны посла Бригмана [Брюггемана], о чем, впрочем, много говорить не стоит. Таким образом, заботы, работа и досада были ежедневным нашим угощением за завтраком и ужином.

25-го мы пришли к Соляной горе, яр., где у русских устроены солеварни для соли, добываемой из соседних копей; здесь же сушится и та соль, которая уже выпарена солнцем, и много ластов соли отсюда увозится вверх по Волге к Москве.

Здесь же лежит остров Костоватый, у которого Волга, ввиду низких с обеих сторон берегов, весьма широко разливается. Вскоре за тем справа имеется гора, а под нею река, или, вернее, изливающийся из Волги рукав, который затем, в 60 верстах за Самарою, вновь вливается в Волгу; название этого протока — Уса. Ради густого темного леса, красиво покрывающего берега с обеих сторон, местность здесь приятна на вид, но в то же время она очень опасна для путешественников, ввиду удобств, какие она представляет для разбоя, особенно [440] ввиду высоких стоящих здесь гор, откуда приближающихся людей можно видеть издали и приготовиться к грабежу. Говорят, что обыкновенно казаки находятся около этой реки. Они и в прошлом году захватили здесь принадлежавшую богатейшему купцу в Нижнем лодку с товарами. Перед протоком глубина составляла 60 футов. Вскоре за тем следовала Девичья гора, у которой речка, при той же почти глубине, проходит очень узкое место. Гора лежит по правую руку, она очень высока, крута у берега и очень приятна на вид. Она представляет ряд ступеней, вроде как бы скамеек, одну над другою, из красного, желтого и синего песчаника; они похожи точно на старые стены. На ступенях стояли как бы в строгом порядке рассаженные ели. Что русские рассказывали про эту гору, видно из следующего сонета П[ауля] Фл[еминга]:

Скажите, русские, так весть в устах народа
    Про гору — истинна? Так правда то, что тут
    Премудрый карла жил, как нам передают,
И дева здесь была, из исполинов рода?
И гору дивную хранит с тех пор природа
    И Девичьею все поднесь ее зовут?
    Что сталось с девою? Вестей нам не дадут
О судьбах дочери одризского народа?
    С забвеньем время все с собою унесло,
    Добро минувшего погибло, как и зло!
Мне страшен вид горы: столь дико и столь властно,
    Я вижу, вверх она стремится к облакам,
    Как варвар дерзостный противится богам,
С Олимпа на него взирающим бесстрастно.

Там, где эта гора кончается, начинаются новые горы, которые на несколько миль провожают реку. Долина между ними называется Яблочный Квас, так как там много падает на землю дикорастущих яблок, из которых приготовляют напиток.

Здесь опять догнал нас гонец, посланный из Москвы нашим фактором. Он привез нам из Нижнего письма, сообщавшие, что у нас среди русских рабочих и гребцов на судне имеются четыре настоящих казака. Далее сообщалось, что от двух до трех сотен казаков, наверное, собрались где-то и подстерегают нас. Хотя мы и раньше были очень бдительны, но тут стали еще бдительнее.

Когда мы в этот день, вечером, в сумерки, увидели на берегу по правую сторону два зажженных больших огня, мы предположили, что это казаки, и послали поэтому тотчас на лодке нашего пристава нескольких солдат для разведок. Когда наша лодка; находившаяся невдалеке от берега, тремя выстрелами подала лозунг, то бывшие [441] на берегу отвечали также тремя выстрелами и рассказали, что они стрельцы, посланные для конвоирования персидского каравана. Наши высланные вперед солдаты несколько замешкались с получением известия с берега, а послу Брюг[ге]ману это показалось подозрительным. Когда на пистолетный выстрел, данный с корабля, и на окрик Брюг[ге]мана наши ответили, но ветер не дал возможности разобрать их слова, то посол хотел, чтобы в русских выстрелили из большой пушки. На это, однако, посол Крузиус не дал согласия, так как нам не подобало биться иначе, как лишь при обороне.

26-го с. м. ночью два человека в небольшой лодке совершенно тихо проехали вниз по реке мимо нашего корабля; когда часовой их увидел, они должны были пристать к кораблю и взобраться на палубу. Здесь они заявили, что они рыбаки и что у них в обычае, не задумываясь, близко проезжать днем и ночью мимо судов их братьев русских. Так как, однако, нам сообщили, что в подобном роде подплывают разбойники, отрубающие якорные канаты, и к тому же эти люди, когда их стали поодиночке расспрашивать, показывали несогласно (один говорил, что на острове у Саратова нас поджидают 500 казаков, а другой отрицал это), то их и продержали всю ночь на корабле под арестом, а на следующее утро с нашим приставом их послали вперед в Самару, лежавшую близко от нас.

27-го с. м. мы с левой стороны, недалеко от берега, увидели голый песчаный холм, лежащий в плоской равнине. Называли его Царев курган. Нам рассказали, что в нем похоронен татарский государь по имени Момаон [Мамай?], который с 7 царями из Татарии собирался пойти вверх по Волге и опустошить всю Россию, но помер в этом месте и погребен здесь. Рассказывают, что солдаты его, которых было бесчисленное количество, шлемами и щитами собрали столько земли для погребения, что возникла эта гора. Это известие П[ауль] Ф[леминг] изложил в следующих строках с прекрасным заключительным изречением:

Песчаный холм, едва дающий тощим травам,
    Чем корни укрепить, блестящею главой
    Своей возносится один в степи пустой.
Момаон в нем лежит. Когда семи державам
Законы он давал, стремился пылким нравом
    Рутению себе он покорить войной...
    Теперь безмолвно здесь стоит курган степной,
А хан забыт. Конец воинственным забавам!
    О суета сует! Так вот каков удел
[442]
    Столь многих тысяч! Он зачем же так хотел
Все покорить себе, так всех пожрать стремился!
    Орда кишела здесь. Теперь тут все молчит.
    Не то же ль вообще история гласит,
Забвенье ждет нас всех, как кто бы ни кичился!

Через милю после этой горы на той же стороне, а именно по левую руку, начинается гора Соковская, которая тянется на 15 верст до Самары; она высока, скалиста и одета в густой лес. Посередине горы, приблизительно в 8 верстах от города, широкая белая скала образует большое голое место; перед ним посередине Волги — мелкий скалистый грунт, которого русские опасаются. Когда мы к полудню приблизились к этому месту, ветер сильно подул нам навстречу, так что нам пришлось бросить якорь и до вечера оставаться на месте. Тем временем две красно-пестрые змеи приползли на наш якорь, свисавший до самой воды, обвились вокруг него и поднялись по нему на корабль. Когда наши русские гребцы увидели их, они обрадовались и сказали, что змей беспрепятственно следует пустить наверх, охранять и кормить, так как это не злые и вредные, но доброкачественные змеи, принесшие весть, что св. Николай доставит попутный ветер и на некоторое время освободит их, гребцов, от гребли и работы.

Путешествие от Самары до [Царицына]

28 августа заблаговременно вновь собрались мы в путь и до восхода солнца дошли до города Самары, который считается в 350 верстах от Казани. Этот город лежит по левую руку, в 2 верстах от берега, построен в виде четырехугольника, имеет небольшое количество каменных церквей и монастырей и получил название от реки Самары, которая в 3 верстах под городом дает рукав (его они называют Сын Самары) в Волгу, но главным течением своим вливается в нее лишь 30 верстами ниже.

У нас, правда, было желание остановиться перед городом и узнать, каковы были дальнейшие показания обоих арестантов, посланных вперед с нашим приставом, но так как ветер стал превосходно попутным, мы подняли паруса и поехали дальше. Мы и за этот день прошли хорошее расстояние, более чем когда-либо раньше, а к вечеру перед Казацкою горою, которая считается в 115 верстах от Самары, стали на якоре. Таким образом, предсказание русских относительно хорошей погоды начало сбываться. [443]

За Самарою вправо опять начинаются горы, однако не той высоты, как раньше. Первая гора тянется на 30 верст до реки Самары, против которой справа также впадает [в Волгу] другая река — Аскула. Волга здесь имеет в ширину 3 версты. Далее следует гора Печерская, пр.; она скалиста, покрыта отдельными лесками и простирается вниз по реке на 40 верст. В ста верстах от Самары к западу посреди реки лежит остров Батрак, длиною в 3 версты, а в 10 верстах от него — другой остров — Лопатин, длиною в 5 верст. Здесь с правой стороны впадает река Сызрань. За нею мы проехали мимо нескольких небольших островов, лежащих посреди реки, и поздно вечером прибыли к Казацкой горе, у которой остановились.

Казацкая гора гола, безо всякого леса и длиною в 50 верст. Название свое она получила от донских казаков, которые раньше жили здесь в большом количестве, нападая на мимоидущие суда и грабя их. После того как однажды посланные из города Самары стрельцы напали на них и несколько сот из них перебили, они здесь уже больше не показывались так часто. При проезде мимо горы о них сочинен был следующий сонет:

О холм, злодействами далеко прогремевший,
    Венец твой Фебом так безжалостно спален,
    Что и дриаде здесь приют не сохранен,
И дичь и человек исчезли с опустевшей
Главы твоей, давно ль злодеями кишевшей,
    Которых к Волге шлет сосед опасный Дон?
    Теперь спокойно здесь. Наш безмятежен сон,
И не боимся мы злой шайки, здесь сидевшей...
    Погибнет прошлое, и новая взойдет
    Здесь жизнь, колосьями края холма зальет,
И город с башнями возникнет в этой дали!
    Посмеет ли тогда казак сюда пристать?
    Не век же с Волги дань грабителям сбирать!
Что правы в этом мы, нам небеса вещали!

И эта гора, подобно следовавшим за нею, временами отходит в сторону суши, а через несколько миль опять подступает к берегу.

29-го с. м. мы у конца Казацкой горы проехали мимо реки Паньщины, пр., и, совершив в течение дня 45 верст, стали якорем перед островом Сагеринским, где на судно пришли несколько рыбаков, сообщивших, что недалеко на берегу показались 40 казаков. Здесь наши бочки с пивом опустели, и нашим людям пришлось начать пить воду, смешанную с небольшим количеством уксуса.

30 августа рано утром мы пришли к реке Чагре, которая вытекает за предыдущим островом, со стороны [444] штирборта. В 40 верстах за ним мы дошли до острова Соснового, на котором, по словам принятого на судно перед Самарою рыбака, будто бы стояли и ожидали нас несколько сот казаков. Мы в полном вооружении прошли остров, но никого не заметили. К полудню мы наткнулись на гору Тихая, образующую вправо большую излучину; издали кажется, будто эта гора совершенно замыкает Волгу. Близ нее повсюду вода мелкая, и находится здесь одна из главнейших мелей, которую они зовут Овечьим бродом. В этом месте, как говорят, казаки верхами и пешие переходят через Волгу. Здесь же находится много небольших островов, покрытых лесом и удобных для разбойников.

Мы встретили двух рыбаков, которые нам сказали, что 8 дней тому назад казаки отняли у них большую лодку и говорили им о приходе через немного дней большого иноземного судна с немцами. К вечеру мы вновь призвали на судно двух рыбаков: старого и молодого — и спросили их о казаках. Старик сначала говорил, что ничего о них не знает, когда, однако, молодой оказался более разговорчивым и заявил, что напротив в лесу имеются 40 человек казаков, то и старый подтвердил это и сказал: «У них 6 лодок, которые они вытащили на берег в кусты, но обо всем этом нельзя рассказывать, так как иначе рискуешь жизнью». Он просил также, чтобы мы взяли их, как бы пленников, с собою и в другом месте ночью высадили на берег; так и было сделано. Мы доверяли этим рыбакам не более, чем казакам, удвоили ночью стражу и рано утром, в сумерки, отпустили рыбаков. В этот день мы сделали 60 верст.

В последнее число августа мы опять имели очень попутный ветер, так что к вечеру прошли 120 верст. Мы, прежде всего, пришли к острову Осиновому, лежащему в 100 верстах от следующего города — Саратова. Против него мы попали на песчаную мель, которая тянется от берега с правой стороны; здесь судно несколько раз касалось дна, но мы все-таки не засели и не име-.чн замедления. В 20 верстах от мели был другой остров — Шисмамаго.[?], а затем Колтов, в 50 верстах от Саратова. Здесь мы опредёлили глубину воды в 16, 20, 30 и 40 футов. Между этими двумя островами мы встретили две русские баржи, принадлежавшие патриарху московскому, а также насаду с соленою осетровою икрою; принадлежавшую великому князю. На каждом из этих судов было 400 человек рабочих. Когда они подошли к нам, они дали салют из ружей, а мы отвечали выстрелом [445] из пушки. За Колтовом у берега стояли опять 4 баржи, нагруженные солью и соленою рыбою, принадлежавшею выдающемуся купцу в Москве Григорию Никитову [Никитичу]; все они шли из Астрахани. С них сообщили, что недалеко от Астрахани баржам на разных лодках повстречались 250 казаков, которые, однако, от них ничего не потребовали. Недалеко от упомянутого острова, направо, на берегу, лежит очень высокая гора, длиною в 40 верст. Гора эта называется Змеевою, потому что во многих изгибах она то отходит в сторону, то опять направляется к берегу. Некоторые баснословят, что гора получила название от змея сверхъестественной величины, жившего здесь долгое время, нанесшего много вреда и наконец изрубленного храбрым героем в три куска, которые затем превратились тотчас же в камни. Говорят, что действительно на горе можно видеть три больших длинных камня, лежащих близко друг к другу, точно они были отбиты от одного куска. Почти в конце горы и вплоть до города Саратова находятся много островов, лежащих рядом друг с другом и один позади другого; русские зовут их Сорок островов.

1 сентября мы встретили весьма рано 3 больших струга в 300 ластов; они шли на 12 футов в глубину и тащили за собой несколько мелких лодок, при помощи которых облегчаются суда перед мелями. Самый большой из стругов принадлежал богатому монастырю Троицкому, находящемуся в 12 милях от Москвы. Как и с предыдущими судами, мы обменялись с ними салютами. До полудня около 9 часов мы проехали мимо города Саратова. Этот город лежит в 4 верстах от главной реки в ровном поле, на рукаве, который Волга кидает от себя по левую руку. Здесь живут одни лишь стрельцы, находящиеся под управлением воеводы и полковника и обязанные защищать страну от татар, которые именуются у них калмыками: они живут отсюда вплоть до Каспийского моря и реки Яика и довольно часто предпринимают набеги .вверх по Волге.

Город Саратов лежит под полярною высотою в 52°12’, и до него от Самары считается 350 верст. В этот день мы прошли с попутным ветром мимо двух островов, лежащих недалеко один от другого (они звали их Криушею и Сапуновкою), и вскоре прибыли к Ахматовской горе, пр., конец которой приходится у острова того же названия; последний считается в 50 верстах от Саратова. Гора эта красива с виду ради зелени, покрывающей ее верхушку, крутого склона из пестрой почвы посередине [446] и длинного зеленого пригорка, замыкающего ее внизу в виде искусственного придатка. Здесь мы вновь встретили большой струг, выславший на лодке к нам несколько человек, известивших нас, что по его сторону Астрахани они встретили 70 казаков, которые, однако, ехали тихо вперед и ничего им не сказали! Четыре дня перед тем, однако, всего 10 казаков напали на них и обобрали у них несколько сот рублей. Казаки, правда, не пришли к ним на судно, где они вполне были в состоянии отразить разбойников, но отняли у них вышедшие вперед лодки с якорями, без которых им нельзя было обойтись, и продержали эти лодки, пока деньги не были уплачены.

Когда по заходе солнца мы стали на якорь, то увидели по левую сторону у берега 10 казаков, которые спешили вверх по реке и в лодке переправлялись на другой берег. Посол Брюг[ге]ман тотчас велел 8 мушкетерам, частью из солдат, частью из людей свиты, на лодке поспешить за ними и доставить их на судно. Казаки, однако, вытащили лодку на берег и спрятались в лесу, вследствие чего наши, ничего не добившись, темною ночью вернулись на судно. Наш маршал по этому поводу имел горячий спор с послом Брюг[ге]маном, которому говорил, что очень неудобно и опасно высылать людей ночью на подобные предприятия, в которых им нельзя оказать поддержки. Брюггеман отвечал резкими словами.

2 сентября мы пришли к острову Ахматовскому и в 20 верстах от него к другому — Золотому, который длиной в 3 версты. Потом пришли мы к Золотой горе, получившей, как говорят, свое название оттого, что некогда, как нам рассказывали, татары здесь напали на богатую «станицу», или флотилию, одолели ее и ограбили, после чего разбойники деньги и золотые вещи делили шляпами. Эта гора в 70 верстах от Саратова. Сейчас же за концом ее начинается белая Меловая гора, которая тянется по берегу вниз по реке на 40 верст и на поверхности своей так ровна, точно она по шнуру сглажена. К реке она круто спускается, а у подножья близ воды украшена красиво растущими деревьями. За нею следует еще иная, которую мы назвали Столбовою горою; она также была очень приятна на вид: со стороны обрывистого края здесь много выдающихся наружу кусков, которые, в качестве каменных жил, остались неразмытыми после смытия рыхлого песка; они были похожи на столбы синей, красной и желтой окраски и были перемешаны с зелеными кустами. [447]

3 сентября мы с левой стороны увидели реку [Е]руслан, а направо напротив круглую гору Ураков [бугор], которую считают в расстоянии 150 верст от Саратова. Эта гора, как говорят, получила свое название от татарского государя Урака, который здесь бился с казаками, остался на поле битвы и лежит погребенный здесь. Дальше с правой стороны находится гора и река Камышинка. Эта река вытекает из реки Иловли, которая, в , свою очередь, впадает в большую реку Дон, текущую в сторону Понта и представляющую пограничную реку между Азиею и Европою. По этой реке, как говорят, донские казаки со своими мелкими лодками направляются к Волге. Поэтому это место и считается крайне опасным в отношении разбойников. Здесь мы на высоком берегу направо увидели много водруженных деревянных крестов. Много лет тому назад русский полк бился здесь с казаками, которые хотели укрепить это место и закрыть свободный проход по Волге. В этой стычке, как говорят, пали с обеих сторон 1000 человек, и русские были здесь погребены.

Когда мы прошли мимо этого места, то заметили весь персидский и татарский караван, состоявший из 16 больших и 6 малых лодок, шедших рядом и гуськом. Когда мы заметили, что они, ожидая нас, опустили весла и лишь неслись по реке, то мы подняли все паруса и одновременно старательнее взялись и за весла, чтобы догнать их. Когда мы близко к ним подъехали, мы велели трем нашим трубачам весело заиграть и дали салют из 4 пушек. Караван отвечал мушкетными выстрелами из всех лодок. После этого выстрелили и наши мушкетеры, и с обеих сторон пошло большое ликование.

Во главе этого каравана, собравшегося окончательно перед Самарою, были кроме вышеозначенного шахского персидского купчины и татарского князя Мусала русский посланник Алексей Савинович Романчуков, отправленный от его царского величества к шаху персидскому, татарский посол из Крыма, купец персидского государственного канцлера и еще два других купца из персидской провинции Гилян.

После салютных выстрелов татарский князь послал лодку со стрельцами —в караване их для конвоя имелось 400 — к нашему судну, велел приветствовать послов и спросить о их здоровье. Когда они прибыли к кораблю, то они сначала остановились и дали салют, затем капитан их взошел на судно и исполнил свое поручение. Едва лишь они отъехали опять, как наши послы велели фон [448] Ухадрецу, Фоме Мельвиллю и Гансу Арпенбеку 51, русскому переводчику, отправиться, в сопровождении нескольких солдат, приветствовать татарского князя. Я же с фон Мандельсло, персидским толмачом и некоторыми из свиты послан был на двух лодках к шахскому купчине.

По дороге мы встретили нескольких персов, которые были направлены купчиною к нашим послам. Когда мы подошли к персидскому судну и слева хотели пристать к нему, поспешно выбежали несколько слуг и начали усердно махать нам, чтобы мы не отсюда, а с другой стороны лодки взошли на борт: на левой стороне находилось помещение жены их господина, которую никто не должен был видеть. Когда, мы теперь с правой стороны вступили на судно, то тут уже стояли многочисленные слуги, которые взяли нас под руки, помогли вступить на лодку и провели нас к купчине. Этого последнего мы застали на диване вышиною с локоть и покрытом красивым ковром. Он сидел на мохнатом белом турецком одеяле, ноги, по их обычаю, у него были подогнуты, а спина опиралась о красную атласную подушку. Он любезно принял нас, ударив рукою в грудь и нагнув голову: подобная церемония у них обычна при приеме гостей. Он попросил нас усесться к нему на ковер. Так как мы не привыкли к подобному способу сидения, то нам было тяжело и мы еле справились с этой задачею. Он с любезным выражением лица выслушал наши просьбы и ответ свой выразил во многих вежливых и почтительных словах, насчет которых персы — народ очень умелый и очень любезный. Между прочим, он так сердечно обрадовался по поводу нашего прибытия, что — по его словам — вид корабля причинил ему такое удовольствие, как будто бы он увидел Персию или в ней свой дом, куда он так давно стремится. Он жаловался на нелюбезный обычай русской нации, испытанный нами и состоявший в том, что нас держали взаперти и не дозволяли посещать друг друга. По прибытии в Персию, по его словам, мы будем иметь там больше свободы, чем сами даже туземные жители; он надеялся, что по прибытии нашем к его царю, шаху Сефи, он, купчина, ввиду завязавшегося на пути между нами знакомства, будет назначен нашим мехемандаром, или проводником. Он обещал, что в этом случае он выкажет нам полную дружбу. Он говорил также, что, если у него есть что-либо в настоящее время на судне, чем бы он мог услужить нам, то он ни в чем не отказал бы нам. [449]

Из позолоченных чар он угощал нас крепкою русскою водкою, изюмом, персидскими орехами, или фиссташками, частью сушеными, частью солеными. Когда в это время на нашем корабле стали провозглашать тосты в присутствии персидских посланцев купчины и стали трубить в трубы и стрелять из пушек и мушкетов, то и он начал пить за здоровье наших послов. Когда мы попрощались с ним, он по секрету сообщил нам, что, по достоверным, имеющимся у него сведениям, королем польским отправлен был посол к шаху Сефи, ездивший через Константинополь (или Стамбул, по их выражению), а ныне возвращающийся обратно и находящийся в Астрахани. Этому послу приказано идти в Москву к великому князю, но воевода не желает разрешить ему поездку вверх по реке до получения об этом приказа из Москвы. [Купчина предлагал] послам подумать, чего этот посол желает. Другие лица из находившихся в караване также отправили посланцев на наше судно приветствовать нас и просили остаться в их обществе. Они обещались охотно дожидаться в тех случаях, если бы мы сели на мель, и помогать везде, где бы это ни понадобилось. Таким образом, мы, после нового салюта на всех .кораблях и лодках, отплыли совместно.

К вечеру с быстро наставшею бурею поднялись гроза и ливень, причем были два сильных громовых удара; однако вслед за тем вновь настала тихая погода. Это обстоятельство изображено было нашим Флемингом в особом сонете...

4 сентября, ввиду воскресного дня, когда наш пастор захотел начать проповедовать, пришли вновь несколько татар от черкасского князя Мусала. Они посетили послов, чтобы сообщить им, что князь теперь несколько недомогает, но как только он поправится, он лично посетит господ [послов]. Наиболее знатный из татар, говоривший от лица всех, был длинный желтый человек с совершенно черными волосами и большой длинной бородою. Он был одет в черную овчинную шубу, мехом наружу, и был похож на то, как малюют черта. Другие, одетые в черные и коричневые суконные кафтаны, были не многим приятнее на вид. После того как их угостили несколькими чарками водки, они, при салютных выстрелах своих стрельцов, вновь отбыли.

К полудню мы пришли к реке Болыклее, отстоящей на 90 верст от вчерашней Камышинки и на 90 верст от следующего города Царицына. Пройдя еще 16 верст, мы миновали очень высокую песчаную гору Стрельну(ю) [450] пр., и в конце ее, в 60 верстах по сю сторону от Царицына, имели наш ночлег.

5-го с. м., едва лишь собравшись в путь, мы наткнулись на сушь, на которой было всего только 5 1/2 фута воды; поэтому пришлось тащить корабль в сторону, и он наконец с большим сотрясением перетащился. Тем временем караван ушел вперед до г. Царицына, где он должен был получить свежих стрельцов для конвоя. К полудню он прибыл на место, откуда едва полперехода дневного до великого и известного Танаиса, или Дона, который на протяжении 7 миль течет рядом с Волгою к востоку. Еще немного ниже пришли мы к Ахтубскому устью, где Волга получает первое ответвление и с левого берега откидывает рукав в сторону суши; этот рукав течет сначала одну версту против реки к ВСВ, а затем направляется к ЮВ и впадает в Каспийское море. Здесь высота полюса равнялась 48°51’.

В 5 верстах далее в глубь страны и в 7 верстах от Царицына еще в настоящее время, нам говорят, сохранились развалины города, который жестокий изверг Тамерлан построил из обожженных камней, воздвигнув в нем и большой увеселительный дворец; называется он Царевым городом. После того как город этот был опустошен, русские увезли наибольшее количество камней в Астрахань и построили из них большую часть городских стен, церквей, монастырей и других зданий. Еще в наше время несколько лодок, нагруженных камнем, шли отсюда и направлялись в Астрахань.

Близ этой местности рыбак при помощи удочки рядом с нашим кораблем поймал белугу длиною почти в 4 локтя, а обхватом в 1 1/2 локтя; фигурою она почти похожа на осетра, только белее его и с большим ртом. Ее били, точно быка, большим молотом по голове, [чтоб убить]; она была продана за 1 талер.

6 сентября мы вновь встретили караван под Царицыном. Ехавшие с ним разбили на берегу свои палатки и . ждали нового конвоя. Так как ветер был попутный, то мы проехали мимо них. Город Царицын считается в 350 верстах от Саратова; он лежит на правом берегу на холме; он невелик и имеет форму параллелограмма с 6 деревянными укреплениями и башнями. Живут в нем одни лишь стрельцы, которых здесь было 400; они должны были бдительно следить за татарами и казаками и служить конвоем для мимо едущих барж. Высота полюса здесь 48°23' [исправлено в конце книги: 49°42']. [451]

От Царицына до Астрахани

Отсюда вплоть до Астрахани и за нею до Каспийского моря местность пустынная, песчаная и непригодная для хлебопашества. Поэтому эти города, в том числе и Астрахань, должны выписывать свой хлеб с привозом вниз по Волге — в большинстве случаев из Казани. Несмотря на это обстоятельство, хлеб, привозимый вниз по реке, ввиду большого количества, в котором он доставляется, здесь гораздо дешевле., чем в самой Москве. Подобное явление часто происходит и в Голландии.

Сейчас же ниже Царицына лежит с правой стороны остров Сарпинский длиною в 12 верст. На нем стрельцы пасут своих коров и иной скот. Незадолго до нашего прибытия казаки, заметив, что жены и дочери стрельцов ежедневно, часто без стражи, переправлялись на остров доить коров, подстерегли их, схватили, натешились над ними и в остальном невредимыми отправили их обратно к стрельцам домой.

За этим островом из реки Дона впадает в Волгу небольшая речка, по которой могут ходить только челноки и самые легкие лодки; об этом рассказывал не только наш лоцман, но говорили и некоторые из рабочих, раньше бегавшие с казаками и плывшие по этой речке. [...]

В этот день, как и в некоторые следующие, все время была здесь сильная жара, точно у нас в каникулярное время. Здесь, как рассказывали русские, ежегодно в это время такая жаркая погода.

17 сентября было так пасмурно и такая непогода, что трудно было подвинуться вперед. После того как мы протащились 10 верст, мы с правой стороны на высокой красной песчаной горе увидели виселицу; это была первая из тех, какие мы видели в этих областях. На них воеводы ближайшего города обыкновенно вешают разбойничающих казаков. Говорят, впрочем, что никто не остается висеть долее 8 дней, как его уже успевают скрасть с виселицы его собратья.

Посол Брюг[ге]ман здесь вызвал к себе людей свиты и сказал, что он некоторых из них подозревает в тайном заговоре против него. [Он жаловался], что, в случае необходимости, ему нельзя будет положиться на них, а между тем он ожидал не этого, но совершенно иного от них, да и заслужил, ввиду трудной должности своей и ежедневно испытываемой заботы о них, совершенно иное отношение. Поэтому он потребовал от музыкантского, драбантского и лакейского столов присяги в верности в виде [452] личной клятвы. Все они, хотя и утверждали, что высказанное им обвинение вовсе их не касается и что они и так, по долгу службы своей, достаточно почитают себя обязанными хранить верность, тем не менее охотно дали присягу, попросив лишь, чтобы посол отныне не нападал, как это бывало до сих пор, на всякого без различия и зачастую безо всякой причины со словами, затрагивающими честь и унижающими; что их касается, то они готовы, лишь бы хорошо с ними обращались, не только верно и с любовью служить ему, но, по любви к нему, в случае нужды, даже положить свою жизнь за него. Людям, правда, было обещано, что просьба эта будет исполнена, но — и т. д.

В этот день мы встретили большую баржу; некоторые из бывших на ней на небольшой лодке подъехали к нашему кораблю и, явившись на судно, сообщили, что три недели тому назад они выехали из Астрахани, что по дороге на них напали казаки и отняли всю провизию, так что они 4 дня ничего не ели. Они просили дать им немного хлеба, чтобы утолить голод, пока они не встретят где-либо своих собратий или доедут до города. Мы дали им мешок сухарей, или черствых кусков хлеба, за что они все ударили головами оземь и сильно благодарили нас.

В 40 верстах за Царицыном направо тянется длинная ровная гора, а против нее расположен такой же остров; и остров и гора именуются Насоновскими. Между горою и островом расположен узкий искривленный глубокий проход; здесь несколько лет тому назад, как говорят, казаки обманули и перебили несколько сот стрельцов, искавших и преследовавших их.

К вечеру рыбак принес на судно неизвестную нам рыбу, которую они называют чиберика. Она длиною более 2 1/2 локтя, имеет широкий длинный нос, вроде утиного клюва, на спине и на обоих боках у нее черные и белые пятна, вроде как у польской пестрой собаки, но только расположенные в большом порядке. Брюхо этой рыбы совершенно белое. Вкус сладок и приятен, как вкус лосося. Рыбаки доставили нам и род осетра, именуемый стерлядями; они длиною менее локтя, не бывают больше, и очень вкусны. Волга доставляет их повсюду в большом количестве, и они продаются за дешевую цену.

8-го с. м. караван нас вновь догнал у мыса суши вправо от нас, называвшегося Поповицкою Юркою на том основании, что раньше некий русский попович, бывший полковником и атаманом казацким, в этом месте обыкновенно собирал свой отряд, Это место находится в 70 верстах [453] от предыдущего города. От этого места на протяжении 40 верст книзу до горы Каменный Яр, пр., находятся несколько островов и мелей, на которых то мы, то персы отчасти застревали. В 20 верстах далее находится высокий остров Вязовый, пр., длиною в 4 версты; за ним течет река того же имени. Когда мы прошли еще 30 верст, ветер загнал нас в залив направо, куда впадает река Володимирское устье. Так как ветер был очень благоприятен для дальнейшей поездки, то мы не захотели долго мешкать здесь, все принялись за дело и при помощи двух якорей вскоре вытащили судно из этого места. После этого мы на всех парусах проехали мимо местности Ступина, от которой 30 верст до следующего затем города Черного Яра. В 12 верстах по сю сторону Черного Яра снова от Волги влево отделяется река — Ахтубы нижнее устье — и соединяется с вышепомянутым Ахтубским [устьем]. За этой рекою мы вместе с караваном стали на якоре у острова Осинового [Сенного?] в 7 верстах от города, пройдя в этот день 135 верст, или 27 миль.

Вокруг этой местности почти вплоть до Астрахани по обе стороны реки в кустарнике весьма часто растет Glycerrhiza, или солодковый корень, достигая большой толщины. Здесь стебель его поднимается в половину роста человеческого, а семя его свисает в длинных стручках, как у черной вики. Мы находили его и в Мидии на всех полях и особенно у реки Аракса, где корень достигает толщины руки; он дает такой же нежный сок, как и у нас.

9 сентября к полудню мы сильной бурею были пригнаны под городок Черный Яр, где опустили якорь. Этот городок, в [2]00 верстах от Царицына, был 9 лет тому назад по приказанию великого князя построен полумилею ниже. Однако, так как перед ним высокий берег обвалился и несколько отклонил реку от города, то 2 месяца тому назад его перенесли сюда. Он лежит по правую сторону на высоком берегу, имеет 8 башен и окружен толстой бревенчатой оградою. Ввиду многих бродящих здесь кругом татар и казаков город занят исключительно стрельцами. Против каждого из углов города на расстоянии 1/4 мили на 4 высоких столбах построены караулки, откуда стрельцы, как со сторожевых вышек, могут далеко и широко обзирать всю местность, тем более что она ровна и безлесна. Вызвали постройку этого города великие убийства и грабежи, в то время совершенные здесь казаками. Как говорят, 400 казаков хитростью напали на русский караван из 1500 человек и перебили более [454] половины их. Воспользовались они такого рода уловкою. Когда они заметили, что лодки не все находились друг возле друга, но некоторые из них, а прежде всего их стража, ушли вперед на выстрел из ружья, те казаки, спрятавшись здесь, где река течет сильнее всего, у высокого берега, пропустили передние лодки со стрельцами, затем напали на остальные и перебили бывших в них. Хотя стрельцы и оправились и поспешили обратно, но сильное течение так задержало их лодки, что большая часть убийств и грабежа уже успела произойти, казаки выбрались на, сушу и ускакали на своих лошадях. Здесь, кроме как на берегу, особенно с правой стороны, уже не видишь деревьев, но лишь сухую, сожженную почву и степные растения.

Когда мы 10 сентября едва миновали город, ветер так сильно подул нам навстречу, что мы в течение всего дня, как ни старались, не могли сделать более 10 верст. К вечеру несколько рыбаков доставили нам на судно очень большого жирного карпа в 30 фунтов весом и 8 больших судаков, каких мы не видали еще за все время нашего путешествия. Они не хотели при этом брать денег, говоря, что известные торговцы в Москве, арендующие эту часть Волги, послали их сюда для рыболовства и что если узнают про продажу ими хотя бы малейшей рыбы, то им жестоко придется поплатиться за это. Они хлопотали, по-видимому, о водке и, получив ее полкувшина, со многими благодарностями и с радостью уехали.

11-го с. м., идя с попутным ветром и постоянно пользуясь парусами, мы за день прошли 120 верст. Около полудня мы прошли у горы Половина, получившей свое название оттого, что здесь воловина пути от Царицына до Астрахани, а именно 250 верст. Наша нынешняя ночевка происходила за островом Кизяром.

Ночью, когда следить за стражею, пришла очередь послу Брюг[ге]ману, посередине реки большая лодка тихо прошла мимо нашего корабля. Когда сначала на наш окрик никто не захотел отвечать и идти на судно, то пришлось из 15 мушкетов дать выстрел по ней, а пушкарю было приказано направить на нее пушку. Тем временем один из ехавших в лодке, в небольшом челноке, подъехал к нам и сказал, что это не враги, а русские, которых 7 человек в лодке в солью. Так как они получили от каравана, находившегося на расстоянии выстрела из ружья за нами, в подарок водку, то его братья все улеглись и заснули, дав лодке идти по течению. Когда наш лоцман узнал его, — оба они были из Нижнего, — то ему [455] дали несколько чарок водки и отпустили обратно. Утром он, в благодарность за угощение, принес несколько стерлядей. Следует удивляться, что никто из находившихся в лодке не был ранен нашей неосновательной стрельбою.

Так как ветер в течение всей этой ночи был очень благоприятен, то мы не захотели потерясь его и к утру, около 3 часов, вновь пустились в путь, причем вскоре со стороны бакборта встретили новый рукав Волги — Бухвостов, незаметно входящий в предыдущий. Потом подошли мы к острову Копановскому, против которого направо высокий берег суши называется Каланов Яр; он находится в 150 верстах от Астрахани. Через 20 верст прошли мы к четвертому отделяющемуся рукаву — Даниловское устье, л., который отдельно направляется в Каспийское море. В 15 верстах ниже его почти посередине Волги лежит прекрасный круглый, заросший красивыми деревьями и кустами островок Екатерининский.

За ним мы издали увидели на песчаном холме большой затонувший струг; так как нашим он показался как бы устроенным казаками укреплением и притом, пожалуй, несколько казаков и показались в кустах, то люди наши должны были стать под ружье и было приказано дать несколько выстрелов в кусты. При этом у нашего кухонного прислужника Иакова Гашена лопнул мушкет, им заряженный двойным зарядом, глубоко вырвал у него левый большой палец, державшийся им на дуле, и, кроме того, нанес ему еще много ран на лбу, груди и руках.

Сделав в этот день 100 верст, мы за островом Пирушки [?], в 80 верстах от Астрахани, бросили якорь.

13 сентября рано утром [...] нам пришлось увидеть первые фрукты. Из Астрахани пришли 2 лодки, с которых нам продали прекрасный крупный виноград, ягода которого была величиной почти с грецкий орех, а также большие очень вкусные персики и дыни.

Главнейшие места, к которым мы пришли в этот день, были: Митюшка, л,, отделяющийся рукав, частью впадающий во встреченный вчера рукав, частью через немного верст вливающийся в Волгу. Говорят, он является настоящим гнездом разбойников. Так как между двумя расположенными перед ним островами показались несколько казаков, посол велел дать во ним выстрел из пушки. Через 5 верст мы встретили последнюю сушь перед Астраханью — Кабанью мель, в 70 верстах от города, а еще через 5 верст — мыс, или выступ, Кабаний Яр; затем через 5 верст следовал, в 50 верстах от Астрахани, [456] остров Ичибурский, за которым мы остановились на ночлег.

Около этой местности, как и выше ее и у Каспийского моря, мы видели больших зобастых гусей, которых русские зовут «бабами» 52. Их штук 100 сидело вместе на берегу. Ниже о них будет сказано подробнее.

14 сентября, едва мы успели сделать 2 версты, нас с ЮВ встретила сильнейшая буря, так что мы принуждены были остаться здесь до следующего дня. Под нами оказалась глубина в 80 футов воды. Здесь князь Мусал подарил послам различных напитков: пива, меду и водки, предложив, если напитки эти понравятся, еще доставить их.

15 сентября, когда мы рано утром получили добрую погоду и ветер, мы около 4 часов утра вновь поднялись и на указанной глубине счастливо шли на парусах к югу, так что мы заблаговременно прошли мимо острова Бузана, в 25 верстах, и мимо реки, или рукава, Болч[у]ка, в 15 верстах от города, а в 8 часов утра, с расстояния в 12 верст, издали, ввиду ровной повсюду и безлесной местности, увидели давнюю цель поисков — Астрахань. Здесь как раз проходил рукав Гнилуша, отделяющийся от Волги и примыкающий к ней за Астраханью: этот рукав многими разделенными устьями впадает в Каспийское море.

К полудню мы с благоприятным ветром и погодою прибыли к далеко прославленному городу Астрахани и, при милостивой помощи божией, как бы сделали из Европы, первой части света, первый шаг в Азию. Вся Астрахань лежит уже за рекою Волгою, отделяющей Европу от Азии.

Мы остановились перед городом посередине реки и для салюта выстрелили из всех пушек на нашем корабле. Жителям, которые в числе более тысячи стояли на берегу, это показалось весьма удивительным.

О стране Ногайской и Астраханской, а также о жителях их

При первом же вступлении в эту местность мы, не пускаясь еще далеко в путь, рассмотрим немного положение и особенности как главного города, так и жителей его.

Древние описыватели мира и земель, как-то: Птолемей, Страбон и другие, следовавшие их примеру, или совсем не упоминали, или лишь в немногих словах говорили о живущих здесь и по соседству татарах; обыкновенно [457] под общим названием скифов понимались и сарматы и татары. Между тем они отличаются друг от друга весьма существенно как по жизни, нравам и обычаям, так и по местностям и названиям. Матвей из Мехова, поляк, писавший 150 лет тому назад, говорит в предисловии к своей книге «О двух Сарматиях», что древние писатели потому не могли написать об этих племенах ничего определенного, что они — в противоположность мнению некоторых новых исторических писателей — в древние времена не жили здесь, но что являются новым народом, который, считая от его времени, не более чем за 300 лет пришел сюда с востока. В 1211 году — говорит он в другой главе — в мае месяце показалась большая комета, направлявшаяся в сторону Дона и России и простиравшая свой хвост к западу; этою-то кометою и было предсказано прибытие нынешних татар. Действительно, годом позже эти разбойничьи народы бежали из Индии, так как там они умертвили собственного государя, соединились с некоторыми северными жителями, сходными с ними, направились к Понту, где жили г[о]ты, а затем перешли на жительство к берегам Дона и Волги, стали неоднократно нападать на русские земли (что они делают и до сего дня) и существовали здесь грабежом.

В 8-й главе он же перечисляет их названия, разделяя их на 4 орды, или толпы, и называет их заволжскими, перекопскими, казанскими и ногайскими. [...] Волжскими эти писатели, конечно, зовут тех, кто живут у Волги. Таковыми могут быть и черемисские, казанские и другие татары. Что же касается ногайских, то ясно, что они живут в Ногайской земле. Я оставляю в стороне, как означенные и другие писатели называют этих татар, как они их делят и какие отводят им места. Я сообщу лишь то, что я видел сам и услышал в наше время.

Ногайскою землею является страна, населенная ногайскими татарами; она занимает область между реками Волгою и Яиком 53 вплоть до Каспийского моря. Главным городом здесь Астрахань, по имени которой иные называют и всю эту землю. Полагают, что государь, построивший этот город и владевший им некогда, назывался, будто бы Астра-хан. Город этот не лежит, как говорит Герберштейн и думают иные, в нескольких днях пути от реки внутри страны, но примыкает к главному течению реки Волги и лежит на острове Долгом, образуемом отделяющимся рукавом Волги.

В Астрахани я, при помощи повторных исследований, определил высоту полюса в 46°22'. Здесь климат довольно [458] теплый. В сентябре и октябре здесь погода была так хороша и тепла, как у нас в жаркое лето, особенно когда дул северо-восточный ветер или ветер с Волги. Когда он, однако, шел с юга, со стороны моря, то он обыкновенно приносил с собою холод, а иногда воздух, от которого пахло морем. В июне, июле и августе, когда мы находились там во время обратного нашего путешествия, жара была очень сильная, но, ввиду постоянных ветров, нам она не казалась тягостною. Зима, хотя и длится не дольше 2 месяцев, приносит с собою такой холод, что Волга — в противоположность мнению некоторых писателей — совершенно замерзает, и на ней можно ездить на санях.

Остров Долгий, так же как и суша направо от него, за рекой, — песчаный и неплодородный, налево же, к востоку, как и вообще вплоть до Яика, как говорят, имеются хорошие пастбища. По сю сторону Волги к западу имеется большая ровная и сухая степь. По направлению к Понту, или Черному морю, эта степь простирается на 70, а к югу, к Каспийскому морю, на 80 немецких миль. Мы ее измерили в 11 трудных дневных переходов, 6 которых ниже будет сказано. Эта пустыня доставляет великолепнейшую соль, встречающуюся здесь в различных ямах, лужах и стоячих озерах, из которых самые замечательные: Мочаковское, в 10 верстах, Каинково, в 15-ти, и Гвоздовское, в 30 верстах от Астрахани. В лагунах, или соляных лужах, имеются соляные жилы, через которые рассол подымается вверх; под влиянием солнечной жары соль выпаривается на поверхность в виде ледяных глыб, кристальной чистоты и толщиною с палец; у нее приятный запах фиалки. Каждый желающий может собирать эту соль, платя лишь великому князю за 2 пуда (в пуде 40 фунтов) 1 копейку, или 1 шиллинг, пошлины. Русские ведут обширную торговлю солью, свозят ее на берег Волги, насыпают большими кучами и развозят по всей России — но не всей Мидии, Персии и Армении, как говорит Петрей в своей «Московской хронике». Дело в том, что в этих странах имеются собственные великолепные соляные россыпи... Кроме того, неверно то, будто в двух милях от Астрахани находятся 2 соляные горы, именуемые Бузин и до того неистощимые, что если бы даже 20 или 30 тысяч человек ежедневно со всех сил своих отбивали и отламывали части от такой горы, то и в таком случае, после усиленной их всех работы, не было бы видно, отломано ли что-либо или отбито от горы, так как гора растет тем сильнее, чем сильнее отбивают от нее части, и притом она так тверда, как скала. Такой горы во всей [459] этой стране не найти [...]. Относительно же соляных луж несомненно, что чем больше снимать с них соляных глыб, тем более они садятся на них, так как в рассоле нет недостатка у богатых источников.

На Волге от этого места до Каспийского моря, лежащего в 12 милях от Астрахани, совершается чрезвычайно богатая ловля рыбы всевозможных сортов; рыба эта весьма дешева, так как за 1 грош можно купить 12 больших карпов, а 200 стерлядей или малых осетров (это очень вкусная рыба) — за 15 грошей. Здесь же имеется и очень много раков; так как ни татары, ни русские не едят их, то их без всякого внимания выбрасывают.

Вокруг этих мест, ввиду близости моря и многих лежащих под Астраханью тростников и лесистых островов, имеется очень много пернатой дичи, особенно много диких гусей и больших красных уток, которых татары умеют быстро ловить с помощью обученных соколов и ястребов. Здесь имеется и много диких свиней, которых татары преследуют и продают задешево русским, так как сами они, в силу закона своего, не могут их есть.

Что касаемся садовых плодов, то они здесь так великолепны, что мы лучших, не находили даже в Персии: это яблоки, квиты, грецкие орехи, большие желтые дыни, а также арбузы [...] (они строением похожи на дыни, или, вернее, на тыквы, имеют зеленую корку, мякоть телесного цвета, очень водянистую и сахарной сладости, и черные зерна). Подобного рода арбузов и дынь, татары доставляли еженедельно возов 10—20 в Астрахань на рынок по очень дешевой цене.

Раньше здесь вовсе не родился виноград. Персидские купцы доставили в Астрахань первые виноградные лозы, посаженные старым монахом в монастыре перед городом. Так как заметили, что они вполне удаются, то в 1613 году, по приказанию великого князя, означенный монах устроил настоящий виноградник, который затем из году в год все расширялся. Он приносит великолепные большие и сладкие гроздья, которые частью наряду с другими плодами, получаемыми в тут же устроенном фруктовом саду, посылаются к великому князю в Москву, а частью продаются в стране воеводам и боярам. Теперь и некоторые астраханские горожане у домов своих устроили виноградники, и, например, наш хозяин говорил нам, что его виноградник, принес ему в этом году до 100 талеров. Мне в нынешнем году принесли достоверное известие, что в настоящее время в Астрахани будет разводиться такое количество винограда, что ежегодно 50—60 пип, [460] или больших бочек, вина отсюда будет доставляться в Москву. У них имеется свой виноградарь Иаков Ботман, учившийся у нас в Готторпе у его княжеской светлости придворного увеселительного садовода.

Упомянутый мною монах имел от роду 105 лет; он был по рождению австриец; взятый на войне в плен, еще мальчиком был доставлен в Россию, здесь перекрещен, обращен в русскую веру и сослан сюда в монастырь. В данное время он имел в своих руках управление всем монастырем. Он владел еще небольшим количеством немецких слов, сделал много добра тем из нас, которые его посетили, пришел также посетить послов и принес им в подарок фрукты с деревьев, посаженных им собственноручно. Он был все еще веселого нрава. Когда он выпил пару чарок водки, он начал показывать свою силу и плясать без палки, хотя и трясущимися ногами. Он говорил, что в этой стране много здоровых и весьма старых людей.

Жители этой ногайской или астраханской области, как уже сказано, раньше были исключительно татары. Они имели своего царя, состоявшего с казанскими и крымскими татарами в дружбе и союзе, так что противник, нападавший на одного из них, имел дело со всеми тремя. Поэтому великому князю Ивану Васильевичу через два года после завоевания царства Казанского пришлось иметь войну и с царством Ногайским, которое он также покорил себе. Столица ногайская, Астрахань, 1 августа 1554 года была взята штурмом, татары были изгнаны из нее, и город был занят русскими 54.

Город этот впоследствии тиран укрепил толстой каменкой стеною, нынешний же великий князь велел расширить его и построить около него Стрелецкий город, или часть, где живут стрельцы. Если смотреть извне с Волги, которая здесь шириною в 2260 футов, то город этот оказывается красивым ввиду многих башен и церковных колоколен, а внутри он состоит большею частью из деревянных строений, Он хорошо укреплен сильным гарнизоном при многих, — как они говорят, 500 — металлических орудиях [...]. Теперь, говорят, здесь имеются 9 приказов, каждому из которых принадлежит 500 стрельцов, постоянно стоящих наготове и на стороже, под начальством двух воевод, канцлера [дьяка] и нескольких капитанов; они должны держать татар в узде. В городе не только русские, но персияне и индийцы, все имеют по своему рынку, Так, как и бухарские, крымские и ногайские татары, а также армяне (христианский народ) со всякими товарами ведут тут большую торговлю и промыслы, [461] то, как говорят, город этот и приносит ежегодно его царскому величеству большую сумму — даже одних пошлин 12 тысяч рублей, или 24 тысячи рейхсталеров.

Туземные татары — частью ногайцы, частью крымцы — не имеют права селиться в городе, но лишь в определенных местах за городом, не имея притом права огораживаться иным чем-либо, как лишь частоколом. Впрочем, у них и по всей их стране нет укрепленных городов или деревень, они живут в избах [кибитках], которые круглы, с диаметром обыкновенно в 10 футов, сплетены из тростника или камыша и похожи на корзины для кур у нас; сверху они покрыты войлоком, в середине которого оставлено отверстие для дыма, впрочем, близ этого отверстия прикрепляется еще кусок войлока, который может вертеться по ветру. Когда зажженный ими из сухого кустарника и сушеного коровьего помета костер выгорит, а также уйдет и дым, то они опускают верхний кусок войлока; а если погода холодная, то вся изба окружается войлоком или тростником. Тогда жены и дети сидят вокруг угольев и золы. Таким образом на продолжительный срок сохраняется тепло. [...]

Летом у них нет постоянного местопребывания в каком-либо месте; они меняют и перемещают свое местопребывание всякий раз, как им приходится искать для скота свежих и хороших пастбищ. Тогда они ставят свои избы на высокие телеги, которые всегда стоят возле них, и перекочевывают с женами, детьми и домашним скарбом, размещенными на коровах, волах, лошадях и верблюдах. Поэтому-то русские и назвали их «половцами» за эту постоянную погоню за местом, «ловлю полей». Зимой они, разделившись на несколько орд [...] или отрядов, идут к Астрахани и селятся в таком расстоянии друг от друга, чтобы в случае нужды поспеть друг к другу на помощь. Нередко на них нападают и грабят их постоянные враги — калмыки, не только рассеянные отсюда до Саратова и называемые в этих местах булгарскими татарами, но живущие и за Яиком; набеги свои они совершают в то время, когда вода замерзнет и везде оказывается удобным перебегать через нее. Чтобы, однако, татары были в состоянии тем легче встретить врагов и защититься, им в это время из русской оружейной палаты выдаются ружья и другое военное снаряжение, которое они в начале лета опять возвращают. Другого оружия они не имеют права держать при себе.

Они, правда, не платят великому князю дани, но когда он захочет, чтобы они выступили в поход против врага, [462] то они должны являться, что, впрочем, они делают охотно в надежде на добычу, которая является лучшим источником богатства у них так же, как у дагестанских татар, о которых будет речь при описании обратного путешествия. Они быстро могут собрать несколько тысяч человек, и они очень смелы при нападении на врага.

Им, правда, разрешается иметь своих собственных князей, атаманов и судей, но, чтобы не было оснований ожидать мятежа, несколько человек их мурз, или князей, всегда должны поочередно храниться и содержаться в Астрахани, в кремле, в качестве заложников.

Ногайские, а равно и крымские, татары дородны, низкорослы, с широкими лицами и небольшими глазами, кожа их черно-желтая, и у мужчин лица сморщенные, как у старух, в бороде у них волос мало, а головы они наголо бреют.

Все они носят длинные кафтаны, частью из серого сукна, частью — особенно ногайцы — шубы и шапки из овечьей кожи, с вывернутым наружу мехом. Женщины, которые не очень безобразны лицом, носят белые полотняные одеяния и складчатые круглые шапки, заостряющиеся кверху, вроде каски; спереди они обсажены и увешаны русскими копейками, точно кольцами. Родившаяся первою, а также и некоторые другие из их дочерей, если они еще в чреве матери были родителями обещаны богу или известному имаму и святому, носят в знак рабской преданности своей в правой ноздре кольца с бирюзою, рубином или кораллами; подобные же кольца носят мальчики в ушах. Этот же обычай имеется у персов... Дети ходят голые, без сорочек, и у всех у них отвислые животы.

Пищу себе эти татары добывают скотоводством, рыболовством и птицеловством. Их рогатый скот велик ростом и силен, подобно польскому, а у овец, подобно как у персидских, имеются большие толстые хвосты из чистого сала, весящие иногда от 20 до 30 фунтов. У них отвислые уши, как у собак-водолазов, и высокие изогнутые носы. Лошади их невзрачны, но сильны и очень выносливы. У них имеются и верблюды, но редко с одним, а обыкновенно с двумя горбами на спине; последних они зовут «боггур», первых — «товэ».

Обыкновенное кушанье татар составляет вяленая на солнце рыба, которую они едят вместо хлеба; рис и пшено они мелют и приготовляют из них лепешки, которые жарят в растительном масле или меду. Наряду с другим мясом они едят и верблюжье и конское; пьют они [463] воду и молоко, причем особенно кобылье молоко считают за лакомый и здоровый напиток. Поэтому, когда однажды послы поехали посмотреть их орды и лагери, они им налили этого молока из кожаного мешка и подали выпить.

Религия татар магометанская, причем они исполняют обряды не персов, а турок. Некоторые из татар приняли русскую веру и дали себя окрестить. Они выказали любезность по отношению к нам, и один из их мурз, или князей, захотел, в угоду послам, устроить соколиную охоту и даже сделал необходимые для этого приготовления, но воевода запретил это ему.

Что еще произошло во время нашего пребывания в Астрахани, и как нас разные лица посещали и угощали пирами

Пока мы стояли на месте под Астраханью, чтобы варить пиво, печь [хлеб], бить скот и пополнять, в меру необходимости, наши опустевшие кухни и погреба, к нашим послам неоднократно присылали [депутации] персы, татарские князья и другие лица; они доставляли подарки, иногда являлись с визитом лично, а в других случаях приглашали к себе.

Когда мы, как выше сказано, едва лишь стали под Астраханью на нашем корабле и дали салют, шахский персидский купчина, равно как и другие персидские купцы, только что прибывшие из Персии, поднесли для привета послам несколько прекрасных больших арбузов, дынь, яблок, персиков, абрикосов и крупный виноград с просьбою принять его у них, так как и они чужестранцы здесь. [...] Послы, со своей стороны, послали несколько человек к купчине, а также к князю Мусалу, чтобы поднести им разные ценные воды, водку и конфекты.

На другой день по прибытии нашем пришли несколько партий персидских купцов на наш корабль, чтобы осмотреть его и посетить послов; каждый из них принес с собою несколько фруктов: в Персии существует обычай, чтобы никто не смел являться перед большими вельможами без подарков, хотя бы и незначительных. По обычаю земляков своих, и эти персы были очень любезны и обходительны [...]. Так как они являлись для нас новым, давно желанным народом, с которым мы предполагали поближе познакомиться, то это обстоятельство [464] нас весьма приятно поразило, и мы тем более разрешили им у себя свободы. Все они так охмелели у нас, что при уходе с судна некоторые попадали в воду, а старый видный купец даже заснул на корабле и остался на ночь у нас. Этот старик во время питья стал выказывать нам такое искреннее расположение, что, когда посол, подавая ему стакан с франконским вином, сказал, [что] вино нашей страны, может быть, не понравится ему и не покажется вкусным после их крепких напитков, он схватил стакан со словами: «Даже если это окажется ядом, но вы его подаете, я все же его выпью».

17 сентября шахский купчина вновь сделал послам подарок, поднесши два мешка рису, который качеством зерна превосходил обыкновенный рис, был очень красив, крупен и совершенно бел, а также чашку маринованного персидского чеснока, приятного на вкус. [...]

Одновременно со слугами купчины пришли и другие плававшие, по морю персы, осмотрели корабль, удивляюсь столь большой постройке, заявили, что оно не пригодится на Каспийском море, где волны очень высоки и коротки, и что поэтому, по крайней мере, хоть мачты следовало бы укоротить. «Кюлзюм, — так называли они Каспийское море, — с тех пор, как по нем ездят, не видал еще столь большого судна». Их персидские суда устроены как наши небольшие баржи; по форме своей они похожи на наши купальные ванны; они стоят очень высоко над водою, скрепляются снизу до верху многими балками и поперечными брусьями, выходящими по обе стороны наружу и укрепленными с помощью клиньев. Посредине они совершенно открыты, не имеют помпы, так что воду приходится вычерпывать; у них только один большой парус, как у русских, и они не умеют лавировать. Поэтому, когда поднимается буря, они или с величайшей опасностью идут с ветром, или же принуждены бывают бросить якорь. Редко какое-либо из них решается выйти в море более чем на глубину в 10 сажен.

После того как персы вновь вступили на судно, наши послы через секретаря послали большой бокал в подарок старшему воеводе Федору Васильевичу, причем запросили его мнения и совета относительно дальнейшей нашей поездки: удобнее ли будет нам идти сушею или морем. Воевода попросил отсрочки на несколько дней, чтобы посоветоваться с другими мореходами. Однако по многим причинам у нас считали более удобным ехать водою, чем сушею.

19-го с. м. татарский; князь Мусал предупредил о своем [465] приходе и посещении им послов на судне; ради него наша шлюпка была выложена коврами и послана с некоторыми из нас навстречу на берег. Князь прибыл в сопровождении сорока лиц; при нем был еще другой мурза и великокняжеский посланник Алексей Савинович. Сам он был в дорогом русском платье, вышитом золотом и жемчугом. Это был высокий ростом, крепкий, видный господин, с лицом белым и приятным и с длинными, черными как смоль волосами; ему было лет 28; он был весел и красноречив. Когда он вступил на корабль, сначала протрубили трубачи, потом выстрелили из 3 пушек, а во время угощения в каюте послов играла музыка. Драбанты, лакеи и солдаты стояли в порядке и с оружием; все это очень понравилось татарину, и он все это очень хвалил. После того как он весело провел в каюте 2 часа и, согласно с высказанным им желанием, был проведен по кораблю (его провели и вниз, в столовую, и упрашивали сесть за стол, покрытый разного рода конфектами), он не захотел уже садиться, но поспешил опять домой. При отъезде его опять дан был салют из пушек и мушкетов.

20 сентября послы отправили нашего маршала приветствовать купчину, прося его оказать им честь и посетить корабль, что и было сделано на следующий день. Купчина, по имени Наурус, прибыл с еще другим знатным купцом из Персии, по имени Науреддин Мухаммед, вместе с приставом, данным ему воеводою. И они были приняты и получили угощение подобно татарскому князю. Когда они среди всевозможных приятных разговоров и увеселений некоторое время прослушали нашу музыку, они попросили, чтобы им разрешено было доставить свои музыкальные инструменты. Это были свирели и литавры. Литавры были сделаны из гончарной глины и обожжены; они имели вид продолговатых больших горшков. Били они странно, но искусно, соблюдая, разнообразные мелодии и красивые темпы. С такою музыкою они вновь проехали с судна на берег. Можно было слышать, как они еще довольно долго играли в своих палатках, разбитых на берегу.

22-го с. м. воевода велел доставить свои ответные подарки послам, а именно: 20 кусков копченого сала и 12 штук больших копченых рыб, 1 бочку икры, 1 бочку пива и 1 бочку меда.

К обеду польский посол, о котором купчина упоминал в разговоре с нами 3 сентября, вместе с шахским персидским послом, отправленным к королю польскому, [466] прислал к нам двух служителей, чтобы приветствовать наших послов и подарить нам бутылку «шараб», или персидского вина. Польским послом был монах [...]. Персидским же послом был архиепископ из Армении Августин Базеций; их высланные к нам слуги были итальянский капуцин и француз. Они жаловались, что их вот уже более 5 месяцев держат в Астрахани, как пленников, и не пропускают дальше.

В этот день наши послы послали сообщить воеводе, что они желали бы завтра посетить князя Мусала; они просили о лошадях для верховой езды для себя и некоторых провожатых. Эта просьба была любезно исполнена, и на следующий день шталмейстер воеводы привел лошадей к берегу. Послы сначала поехали с знатнейшими из свиты в пригородный дом, который был предоставлен нам, должным образом велели сообщить о прибытии своем Мусалу, и, когда мы услыхали, что он с нетерпением ждет нас, мы поехали к его помещению, находившемуся в городе. Князь в великолепных одеждах вышел навстречу послам во дворе у крыльца, любезно принял нас и привел в помещение, обвешанное коврами. При нем находился посланник Алексей, и здесь же был татарский посол из Крыма, также находившийся при караване, человек гордый и грубый нравом. Мусал велел в чрезмерном количестве поставить на стол астраханские садовые плоды, а также вино, пиво, мед и водку. Он велел играть на регале [ручном органе], и тут же весело заиграли несколько русских трубачей, служивших воеводе. Он предложил с добрыми пожеланиями тосты за здоровье его царского величества и его милости князя голштинского, причем мы пили из больших бокалов и серебряных чар. Он стоял все время среди своих служителей и каждому из нас, даже пажам и слугам, передавал сам бокал в руки, выказав вообще большую ласковость. Тем временем Алексей начал многими словами открыто восхвалять род, храбрость и т. п. Мусала: он не простой мурза, каких много среди татар, но родной племянник (сын брата) великого и чуть не знатнейшего вельможи при великокняжеском дворе князя Ивана Борисовича Черкасского; в настоящее время он получил от его царского величества ленное владение и, в знак высокой милости, драгоценные одежды и большие подарки. Из братьев его один теперь при дворе его царского величества и получает там великолепное содержание. Сестра его просватана за шаха персидского н т. д.

Во время этого пира высокоблагородный Иоганн Альбрехт [467] фон Мандельсло заключил со мною обязательство, чтобы тот из нас, кто раньше помрет, был почтен со стороны оставшегося в живых похвальным словом. По слабой силе своей, я так и сделал, как видно по описанию его путешествия на восток, которое я издаю отдельно.

Воспользовавшись в течение нескольких часов всяческою дружбою и расположением Мусала и простившись с ним, послы думали в этот же вечер поехать в место, где живут татары, чтобы посмотреть их. Поэтому мы и направились к городским воротам, откуда ближе всего было пройти туда. Однако эти ворота по приказанию воеводы, не знаю по какому подозрению, были заперты перед нами, вследствие чего мы вернулись опять на корабль.

24-го с. м. посланник Алексей пришел на корабль посетить послов, был хорошо принят и угощен. Он был в веселом настроении и предложил быть с нами в доброй дружбе и согласии в Персии. Нашим людям и служителям, проводившим его опять на его судно и бывшим в числе 12-ти, он подарил, из благодарности, по соболю.

Этот русский, отправленный от великого князя московского к шаху персидскому в качестве посланника, а главным образом для наблюдения над нашими делами и поступками, был человек лет 30-ти, доброго разума и очень хитрый. Он мог назвать несколько латинских слов и [...] имел склонность к свободным искусствам, особенно к некоторым математическим наукам и к латинскому языку. Он просил, чтобы мы ему помогли в изучении всего этого. И действительно, в Персии, когда мы с ним были вместе, и в особенности на возвратном пути, прилежным вниманием, постоянным разговором и упражнениями в течение 5 месяцев он дошел до того, что мог выражать свои мысли, хотя не особенно складно; кроме того, он стал понимать употребление астролябии, [определение] часов и высоты солнца, а также геометрию. Нашим часовщиком ему сделана была астролябия, и везде, где он приходил в город или деревню на ночлег, в особенности же в Астрахани, Алексей выходил на улицы, чтобы упражняться, и называл людям высоту домов и зданий; русским, которые не привыкли что-либо подобное видеть у своих земляков, это казалось весьма удивительным.

25-го с. м. шахский купчина пригласил послов с их свитою на следующий день на банкет, причем он одновременно захотел знать имя и титул нашего милостивейшего [468] князя и государя, а также имена послов; он предложил послать гонца вперед в Шемаху, в Мидию, к тамошнему хану и губернатору, для сообщения о нашем прибытии, чтобы, по приходе на персидскую границу, нас тем скорее могли доставить дальше.

26 сентября купчина прислал на берег 7 оседланных и красиво украшенных лошадей, чтобы доставить на них послов.

Купчина Наурус в доме, предоставленном ему для этой цели в городе воеводою, устроил и приготовил все весьма великолепно и пышно. Против дома на другом доме была снята крыша, устроен был театр и увешан свисавшими вниз пестрыми персидскими одеялами; он же украшен был двумя воткнутыми флагами. Здесь стояли 3 литаврщика и свирельщики, которые при прибытии послов, как и во время пиршества, играли вроде хора. В доме, где происходило угощение, внутри все стены были завешаны персидскими и турецкими коврами. Купчина перед двором вышел навстречу послам, принял их весьма любезно и повел их вверх, через две великолепные комнаты, сверху, внизу и с боков одетые в великолепные ковры, — в помещение, обитое золотою парчою. В каждом помещении для нашего удобства, — против обыкновения персов, которые все сидят и едят на земле, — поставлены были столы и скамейки, покрытые великолепными коврами. Столы были уставлены садовыми плодами и сластями: виноград, яблоки, дыни, персики, абрикосы, миндаль, два рода изюму (один из них представлял небольшие белые и очень сладкие ягоды без косточек), лущеные большие грецкие орехи, фисташки, всевозможные в сахаре и меду вареные индийские чуждые фрукты стояли на столе, покрытые шелковыми платками.

Едва мы только уселись, как появились духовные лица: шахский персидский и королевский польский послы, надев поверх своей духовной одежды кафтаны из золотой парчи, подаренные им шахом персидским; у каждого на груди висело по золотому кресту. Они понимали по-латыни, по-испански, по-итальянски и по-французски, на каковых языках они и вели свои разговоры с послами. Когда и они сели, сласти были открыты, нас попросили есть и поили очень крепкой водкою, медом и пивом. После того как нас таким образом 2 часа проугощали, по общему обыкновению персидскому сласти были убраны, стол накрыт для кушаний и уставлен различною едою в серебряных и медных луженых блюдах. [469] Все блюда были наполнены вареным рисом различных цветов, а на рис были положены вареные и жареные куры, утки, говядина, баранина и рыба; все это были кушанья, хорошо приготовленные и вкусные.

Персы за столом не пользуются ножами; они учили нас, как нам, по их способу, делить мясо руками и кушать. Впрочем, куры и другое мясо обыкновенно до подачи на стол поваром разделяются на удобные куски. Рис, который они едят вместо хлеба, они берут большими пальцами, иногда и всей пригоршнею, с блюда, кладут на него кусочек мяса и все это несут ко рту. При каждом столе стоял суфреджи, или кравчий, который небольшой серебряной лопаточкою при помощи руки брал кушанья из больших сосудов, в которых они подавались, и перекладывал на небольшие блюда; иногда на одном блюде на рисе оказывались одновременно разложенными четыре или пять разных кушаний. Обыкновенно на двоих, но в некоторых случаях и на троих, подается одно подобное блюдо с кушаньями. Во время обеда пили очень мало, но тем более после него. Наконец каждому в фарфоровой чашке дана была для питья горячая черная жидкость kahawe [кофе]... Персы по отношению ко всем нам выказали любезность и услужливость, так что мы их обходительность и доброе расположение к немецкой нации усмотрели не только в их словах, но и в их делах.

При прощании, которое совершено было весьма дружелюбно и почтительно всеми сторонами, как монахами, так и персами, весело зазвучали со своеобразным тактом и мелодиею литавры и свирели. Двое знатнейших персов провожали послов до городских ворот и простились с ними, принеся им благодарность за то, что они, послы, охотно и послушно явились; при этом сами они свидетельствовали готовность еще более послужить нам. Когда послы снова сели в шлюпку, так же, как и при выходе из нее, даны были несколько выстрелов из орудия для каменных ядер. Таким образом, этот день был посвящен тому, что мы завязали добрую дружбу с иностранными нациями.

27-го с. м. послы с немногими из нас выехали за милю от Астрахани, чтобы осмотреть жилища татар. По дороге, в разных местах, мы видели, как бегали в круге привязанные к столбу волы и лошади, которые должны были выбивать и молотить просо. Около всех их хижин мы видели поставленных здесь соколов или орлов, которыми они пользуются для охоты. На возвратном пути [470] мы встретили одного из их князей; он ехал в овчинной шубе, мехом наружу, с соколом; он сожалел, что не находился у своей орды и не мог угостить послов.

В этот день великокняжеский посланник Алексей Савинович направился вперед в Персию через Каспийское море. .

28 сентября другой знатный купец — Науредди[н] Мухаммед устроил в честь наших послов банкет, прошедший столь же великолепно н с теми, же церемониями, как устроенный у Науруса. Театр для литаврщиков и свирельщиков на дворе против стола был устроен почти великолепнее предыдущего. К участию в беседе с нами были приглашены и монахи. Точно так же находились здесь несколько восточных индийцев и двое русских, отряженных воеводою и знавших персидский язык. Это было сделано, чтобы он узнал, о чем будут ваши речи. Поэтому, когда посол Б[рюггеман] начал говорить речи, метившие весьма далеко и направленные против турка, врага персов, но не врага русских, а персам эти речи показались опасными и досадными, то они попросили его оставить эту материю и просто повеселиться с ними: из этой устроенной ими беседы — [говорили сии] — и скудного угощения следовало заключить не о чем-либо ином, как о любви их к нам, которую они обязаны испытывать по отношению ко всем тем лицам, которых высокие монархи в дружбе посылают к их шаху. Все, что делается здесь, является лишь малым намеком на привет в собственной их стране. Вскоре после этого монахи по приказанию воеводы должны были уйти с пиршества.

29-го с. м. ногайский мурза, встретившийся нам третьего дня, явился, чтобы посмотреть корабль. Он принес несколько диких гусей, которых он поймал помощью сокола, и пригласил послов на упомянутую выше, но воеводою запрещенную охоту с соколами.

30 сентября воевода велел подарить послам несколько русских сластей: это были большие толстые пряники, а также сухое варенье из смородины и других ягод, спрессованное частью в форме большого богемского сыра, частью в виде широких свернутых кусков, похожих на фунтовую ила подошвенную кожу у нас. Подобного рода свертки присылались нам и в Москве великим князем и другими господами; они кисловатого, довольно приятного вкуса и употребляются у них больше в кушаньях.

1 октября я, в сопровождении двух, лиц свиты, был отправлен к воеводе в канцелярию, чтобы справить некоторые дела. [...]

(пер. А. М. Ловягина)
Текст воспроизведен по изданию: Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л. Лениздат. 1989

© текст -Ловягин А. М. 1906
© сетевая версия-Тhietmar. 2003

© OCR- Halgar Fenrirsson. 2003
© дизайн -Войтехович А. 2001 
© Лениздат. 1989