А.А.Шайкин

БРАТ МОНОМАХА

В опубликованной в журнале «Родина» статье Татьяны Вилкул «Полезный утопленник»¹ высказывается соображение о том, что у Владимира Мономаха в действительности не было брата Ростислава, который утонул в реке Стугне, спасаясь бегством после военной неудачи с половцами, о чём рассказано не только в «Повести временных лет» (далее — ПВЛ), но и в «Слове о полку Игореве» и в Киево-Печерском Патерике. Брата Ростислава Мономах себе выдумал, считает Т.Вилкул, ибо «смерть его мнимого брата ... становилась обвинительным актом против Святополка и укладывалась в схему совместного правления неудачливого киевского князя и мудрого Владимира». Утверждение смелое. Разумеется, исследователь имеет право пересматривать устоявшиеся репутации, выявлять неточности или прямые искажения фактов, содержащиеся в источниках. Но для подобных пересмотров должны быть достаточные основания. Рассмотрим аргументы Т.Вилкул.

Мог ли Мономах в принципе ввести в летопись придуманного в политических интересах брата? Т.Вилкул приводит сведения о количестве князей, современных Мономаху: не считая детей, их было около 20 (точность подсчёта не проверяем). Запутаться в такой цифре нельзя. Каждый знал всех князей и не только из родственного любопытства. В политическом и имущественном отношении они были взаимозависимы: смерть одного вызывала перемещения по всей цепочке княжений. «Протащить» через летопись² не существующего князя было немыслимо. Мономаха тут же уличили бы во лжи. Но это соображения общего порядка. Что конкретно позволяет исследовательнице выстраивать свою гипотезу (для неё, впрочем, это — не гипотеза, а установленный ею факт)?

Т.Вилкул кажется подозрительным, что Святополку в его столкновениях с половцами в 1093 г. помогают не ближайшие родственники, а двоюродный брат Мономах. В этой ситуации она усматривает «первый тревожный звонок для внимательного читателя». Однако, из текста ПВЛ следует, что Святополка, в сущности, вынудили обратиться за помощью к Мономаху. Святополк намеревался со своими семьюстами отроками выступить против половцев, но «смыслении» (старшие дружинники) указали новому киевскому князю, что если бы он «пристроил и 8 тысячь, не лихо ти есть». Дружина твёрдо заявила: «послися к брату своему Володимеру, дабы ти помогл»³.

Автор статьи в журнале «Родина» обращает внимание на то, что в Новгородской первой летописи старшего извода (далее НПЛ) сообщается, что Святополк в 1093 г. потерпел у Треполя поражение от половцев вместе с «Мстиславом». В этом Мстиславе она видит старшего сына Святополка и тем самым «уличает» ПВЛ в неверном изложении событий. Однако, в Указателе личных имён в НПЛ Мстислав Святополкович (или Святополчич) не зафиксирован; издатели НПЛ считают, что во фразе (процитированной Т.Вилкул) «В то же лето поб‡диша Половчи Святопълка и Мьстислава на Трьполи», речь идёт о Мстиславе Владимировиче, сыне Мономаха⁴ . В ПВЛ упоминается Мстислав Святополкович, сын Святополка от наложницы, но упоминается он, начиная только с 1097 г., т.е. после событий рассматриваемого нами сюжета. Был, правда, ещё один Мстислав — старший брат Святополка, но он, по ПВЛ, умер в 1069 г. в Полоцке, т.е. раньше описываемых событий.

Основываясь на убеждении, что Мстислав НПЛ — сын Святополка, мысль Т.Вилкул смело идёт дальше: «Можно предполагать, что киевский князь (Святополк — А.Ш.) привлек и других своих сыновей, а возможно и племянников. Из этого вытекает, что Мономах и его брат (если таковой существовал) выступали в роли ординарных союзников, которых старший киевский князь вызвал в поход». Увы, ничего здесь не «вытекает»: Мстислав НПЛ не был сыном Святополка (во всяком случае, Т.Вилкул ничего не противопоставила мнению комментатора НПЛ). Святополку в 1093 году у Треполя, по имеющимся источникам, действительно помогали только Мономах и его родственники. Помощь «других сыновей и племянников» Святополка — ни на чём не основанный домысел Т.Вилкул.

Святополк, подчиняясь дружине, обратился к Владимиру. Мономах и сам выступил, и «посла по Ростислава (здесь и далее в цитатах выделено мной - А.Ш.), брата своего, Переяславлю, веля ему помагати Святополку» (ПВЛ. 143.). Об участии в событиях Мстислава, сына Мономаха, ПВЛ не упоминает, видимо, потому, что не считает его самостоятельной фигурой: он при отце. Опускаем не существенные для нашей темы споры между Святополком и Владимиром. Так или иначе, князья выступили: «Святополк же, и Володимер и Ростислав, исполчивше дружину, поидоша. И идяше на десн‡й сторон‡ Святополк, на шюей Володимер, посреде же б‡ Ростислав» (ПВЛ. 144.). Как видим, центральным полком командует брат Мономаха, по Т.Вилкул — фантом.

В начавшемся сражении половцы «взломиша» полк Святополка и «поб‡же Святополк. Потомь наступиша на Володимера, и бысть брань люта; поб‡же и Володимер с Ростиславом и вои его. И приб‡гоша к р‡ц‡ Стугн‡, и вбреде Володимер с Ростиславом, и нача утапати Ростислав пред очима Володимерима. И хот‡ похватити брата своего и мало не утопе сам. И утопе Ростислав, сын Всеволожь. Володимер же пребред р‡ку с малою дружиною... плакася по брат‡ своемь... Си же ся злоба сключи в день Възнесенья Господа нашего Иисуса Христа, м‡сяца мая в 26 ⁵. Ростислава же искавше обр‡тоша в р‡ц‡; и вземше принесоша и (его) Киеву, и плакася по немь мати его, и вси людье пожалиша си по немь повелику, уности его ради. И собрашася епископи и попове и черноризци, п‡сни обычныя п‡вше, положиша и у церкви святыя Софья у отца своего» (ПВЛ. 144 — 145.).

Летописную сцену Т.Вилкул квалифицирует как «художественную деталь», сочинённую в угоду Мономаху («Понадобилось срочно⁶ подправить исторические события»). В том, что этот рассказ — вымысел, автора статьи в журнале «Родина» убеждает отсутствие упоминаний о гибели Ростислава в Поучении Мономаха. Аргумент весом. Однако Т.Вилкул хорошо известны обстоятельства, из-за которых Мономах действительно неохотно вспоминал об этом событии. В её статье приводится рассказ Киево-Печерского Патерика, из которого следует, что смерть Ростислава — расплата за надругательство над печерским старцем Григорием. Отроки Ростислава оскорбили монаха, Григорий предсказал им вместе с их князем скорую смерть «в воде», в ответ Ростислав приказал утопить старца. И всё же в Поучении Мономаха есть следы" этой истории, давно подмеченные исследователями. Так, Б.А.Романов считает, что слова Мономаха — "Ни права, ни крива не убивайте, не повел‡вайте убити его» (ПВЛ. 157.) — навеяны неразумным приказанием Ростислава утопить отца Григория⁷ . Может быть, память об обстоятельствах гибели Ростислава, где опасности подвергалась и жизнь самого Мономаха — «мало не утопе сам» — проявилась в следующей фразе «Поучения»: «Оже бо яз от рати, и от зв‡ри и от воды, от коня спадаяся, то никто же вас не можеть вредитися и убити, понеже не будет от Бога повел‡но» (ПВЛ. 163.)⁸ . Комментатор считает, что фраза Поучения — «...на Стугн‡ бившеся с половци до вечера, бихом — у Хал‡па, и потом мир створихом с Тугорканом...» (ПВЛ. 160.) — связана с той битвой на Стугне, после которой утонул Ростислав⁹ . Называет своего брата Мономах и прямо: «И пакы на той же сторон‡ у Красна половци поб‡дихом; и потомь с Ростиславом же у Варина веж‡ взяхом» (ПВЛ. 160.). Таким образом, утверждение Т.Вилкул об отсутствии в Поучении Мономаха упоминаний о смерти своего брата противоречит фактам и не находит опоры в существующей научной традиции. Полемики с приведёнными наблюдениями неё нет.

Т.Вилкул считает, что Ростислав редкий герой не только в Поучении, но и в самой ПВЛ: «А существовал ли вообще Ростислав Всеволодович, младший брат Мономаха? Единственное упоминание о нём содержит ПВЛ, а уж оттуда эта история перекочевала в написанные на её основе летописи». В действительности же, Ростислав трижды (1070, 1086, 1089 гг.) упоминается в ПВЛ до 1093 года, а в статье этого года является одним из основных героев и упоминается многократно. (Кстати, отметим несомненное противоречие между фактами и построениями Т.Вилкул. По мнению исследовательницы, Ростислав введён в летопись по воле Мономаха. Следовательно, Мономах заинтересован в том, чтобы чаще упоминать Ростислава. Почему же в таком случае он «замалчивает» «придуманного им брата» в собственном «Поучении»?).

Историю гибели Ростислава Мономах, по мнению исследовательницы, придумывает не на ровном месте. В том же 1093 году погиб ещё один Ростислав, сын старшего брата Святополка. Эту смерть, о которой в ПВЛ содержится обычное для второстепенных князей краткое сообщение, она называет «странной» и считает, что первоначальным героем истории об утоплении печерского старца Григория был этот Ростислав. «Так не произведен ли в "Повести временных лет" самый банальный подлог? "Раздвоение" князя Ростислава было очень выгодно Мономаху». Какие аргументы есть у Т.Вилкул? А никаких. Просто ей кажется, что это могло быть выгодно Мономаху. При этом она так запутывает собственное изложение, что уже не ясно, о каком из Ростиславов говорит: «Ростислав гибнет как самостоятельный князь, тонет "со всеми своими вои", попытка спасения Мономаха замалчивается, нет никакого сочувствия к погибшему "уноше"». По логике текста статьи здесь должна идти речь о втором Ростиславе, племяннике Святополка. Но нигде нет сведений о том, что и этот Ростислав тонет, тем белее «со всеми своими вои» (заковыченные Т.Вилкул слова имеют вид цитаты, но не ясно, откуда эта цитата: ни в ПВЛ, ни в НПЛ эти слова не применяются ни к одному из упомянутых Ростиславов), не ясно, почему Мономах должен был спасать его (мы вообще не знаем, где и как умер племянник Святополка) и почему попытка Мономаха спасти «замалчивается», о чьём сочувствии к Ростиславу Мстиславичу идёт речь? Всё это сбивает с толку. О смерти этого Ростислава (племянника Святополка) в ПВЛ говорится просто и ясно: «В се же л‡то преставися Ростислав, сын Мьстиславль, внук Изяславль, м‡сяца октямбря в 1 день; а погребен бысть ноямбря в 16, в церви святыя Богородиця Десятиньная» (ПВЛ. 147 — 148.). Вопрос может вызывать только полумесячный разрыв между датами смерти и захоронения, но столько времени тело Ростислава могли везти в Киев из какого-нибудь не близкого города. Более нам ничего не известно ни о его жизни, ни о его смерти, и соображения о том, что этот Ростислав велел утопить отца Григория — произвольный домысел, небезобидный для давно умершего человека.

На секунду допустим, что Мономах действительно «придумал» себе брата с тем, чтобы его трагической гибелью подчеркнуть преступную бездарность Святополка как князя и полководца. В этом случае Мономаху было бы выгодно идеализировать своего юного брата, а Мономах вместо этого, по Т.Вилкул, переносит на своего брата то гнусное преступление, которое якобы совершил другой Ростислав, родственник Святополка. Зачем это Мономаху? Можно ли в таком построении обнаружить согласие с элементарной логикой?

В рассматриваемой статье почти любое соображение - произвольно и легко опровергается, либо фактами, либо отсутствием фактической основы в его построениях. В качестве примера необязательности приведём одну из начальных фраз: «Но почему такой невыразительной персонаж стал признанным героем летописей?». Во-первых, почему «невыразительный»? Т.Вилкул знает, как проникновенно рассказано о гибели Ростислава и о скорби его матери в ПВЛ (см. выше). Знает она, что и автор «Слова о полку Игореве» возвёл эту смерть в поэтический перл: «Плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростислав‡. Уныша цв‡ты жалобою, и древо с тугою к земли пр‡клонилося»¹⁰ . Да и рассказ Патерика, хотя он имеет противоположное оценочное значение, «невыразительным» не назовёшь. Во-вторых, о каких «летописях» идёт речь? Из летописей о смерти Ростислава сообщается только в ПВЛ и зависимых от неё летописях, но это один и тот же рассказ. Об этой же смерти рассказывается в Киево-Печерском патерике и в «Слове о полку Игореве» - но это не летописи. Если поэтический текст «Слова», возможно, зависим от ПВЛ (хотя нельзя исключить фольклорный источник), то рассказ Патерика - не зависим от ПВЛ. Так что Ростислав стал «признанным» героем одной летописи и двух внелетописных произведений совершенно иных жанров. Подобным образом можно проанализировать большинство фраз статьи Т.Вилкул «Полезный утопленник» и обнаружить их неточность или внутреннюю противоречивость.

Т.Вилкул и не скрывает своей антипатии к Мономаху. Ей кажется, что князь лжёт на каждом шагу («многие детали в биографии Мономаха попросту сомнительны»), и неизвестно для чего соврал, например, относительно даты своего рождения: «Неувязки и натяжки начинаются с даты его рождения. В ПВЛ указан 1053 год... Однако в том же "Поучении" первый поход Владимира, совершенный, по его словам, в 13 лет, датируется 1068 годом, что смещает дату рождения на два года». Между тем, Мономах говорит только то, что он начал свои «пути... и ловы с 13 лет» (оставим вопрос о том, что «с» здесь является конъектурой), но только при заведомо буквалистском чтении можно понять, что и первый большой переход он связывает с цифрой «13». 13 лет указаны потому, что в этом возрасте, обычно, совершался обряд посажения князя на коня. В 13 лет Владимир получил право самостоятельно ездить и охотиться. А затем он вспоминает первый запомнившийся переход к Ростову, да ещё сквозь земли вятичей (вятичи плохо интегрировались в составе древнерусского государства, так что поездка сквозь их земли — действительно была значительным и памятным событием). Переход этот пришёлся на 1068 год — год Киевского восстания и изгнания Изяслава. Может быть, Всеволод сам пошёл к Курску, а сына отослал в Ростов, но нет оснований привязывать его к 13 годам. Именно так понимает текст Мономаха совершенно непредвзятый читатель, француз А.Ваян: «Владимир Мономах перечисляет свои "пути" с 13-летнего возраста... Первое большое путешествие он совершил в 1068 г., в возрасте 15 лет...»¹¹.

Не поддерживаем, но признаём право современного исследователя на негативное отношение к герою прошлого. Однако, если речь идёт о прославленном человеке, фигуре знаковой, почитаемой не только современниками, но и потомками, надо, при инкриминировании ему неблаговидных дел, исходить только из безупречных фактов. Подозрения оставим при себе.

В XIII веке, когда ещё гордились Мономахом его именем «половцы своих малых детей в колыбели пугали. А литовцы из болот своих на свет не показывались, а угры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что они далеко — за Синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира. А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьграда у него не взял»¹².