Баранов К.В.

ИОАНН АГАФОНОВИЧ, СОЗИРАТАЙ ЯРОСЛАВСКОЙ ЗЕМЛИ (ЭПИЗОД ИЗ ИСТОРИИ ПРИСОЕДИНЕНИЯ ЯРОСЛАВЛЯ)

Для правильного отображения этой статьи Вам необходимо установить шрифт, поддерживающий написание буквы «ять». К сожалению, адекватный просмотр возможен только с помощью IE. Необходимый шрифт можно получить здесь: TrueType-шрифт Christoph'а Singer'а «XSerif Old Russian» кодировки 1251 и Unicode с некоторыми буквами для устаревшей орфографии.

Одним из основных источников по истории присоединения Ярославского княжества к Московскому давно и заслуженно считается статья 6971 (1462/63) г. Ермолинской летописи. В этой статье рассказывается о происходивших (начиная с 5 марта 1463 г.) исцелениях от гробов первого ярославского князя Фёдора Ростиславича и его детей, после чего изложение переходит к обстоятельствам присоединения Ярославля:

«В лето 971. Во граде Ярославли, при князи Александре Феодоровиче Ярославьском, у святого Спаса в монастыри во общине авися чюдотворец, князь велики Феодор Ростиславичь Смоленский, и з детми, со князем Костянтином и з Давидом, и почало от их гроба прощати множество людей безчислено.

Сии бо чюдотворци явишася не на добро всем князем Ярославским: простилися со всеми своими отчинами навек, подавали их великому князю Ивану Васильевичю, а князь велики против их отчины подавал им волости и села. А из старины печаловался о них князю великому старому Алекси Полуектовичь, дьяк великого князя, чтобы отчина та не за ними была.

А после того в том же граде Ярославли явися новый чюдотворец, Иоанн Агафонович, сущей созиратай Ярославьской земли: у кого село добро, ин отнял, а у кого деревня добра, ин отнял да отписал на великого князя ю, а кто будет сам добр, боарин или сын боярьской, ин его самого записал; а иных его чюдес множество не мощно исписати ни исчести, понеже бо во плоти суще цьяшос (то есть дьявол: зашифровано по способу простой литореи — К. Б.)»¹.

Хотя во многих летописных сводах второй половины XV в. есть известия о чудесных событиях 1463 г. при гробах ярославских князей, все они говорят только об исцелениях и не рассуждают об обстоятельствах, при которых современные ярославские князья «прощались» с своими вотчинами и ярославским княжением. Только в Ермолинской летописи сообщение о чудесах было продолжено уникальным для русского летописания рассуждением о потере местными князьями ярославского княжения, о подготовке этого присоединения в Москве и последующих шагах московской власти по закреплению нового положения вещей.

Ещё большую необычайность этой статье придаёт кощунственная игра сакральными терминами, когда чудо — «прощение» болеющих от болезней сравнивается с прощанием князей со своими вотчинами, а рядом со святыми князьями-чудотворцами упоминается некий персонаж, чьи «чудеса» заставляют летописца назвать его дьяволом; да и сами святые князья-чудотворцы «явились», оказывается, не к добру для своих потомков.

Одним из деятелей присоединения Ярославля по текущей работе был некий Иван Агафонович. Занесение его имени на страницы Ермолинской летописи, да ещё и с «вичем», говорит о его высоком статусе, а именование его дьяволом (за его деятельность по отписке земельных владений и за разбор местных служилых людей) указывает на его активную роль в среде московской администрации Ярославля.

Неупоминаемым, но явно подразумеваемым отрицательным героем статьи является и московский великий князь Иван Васильевич, по чьей воле в Ярославле начали происходит столь странные события. Видимо, поэтому, а не только из-за нечестивой иронии, дальнейшая летописная традиция не усвоила этот текст. В кратком виде эта статья отразилась лишь в ряде так называемых Сокращённых сводов конца XV в.²

Текст Ермолинской летописи, по Лурье, основывается здесь на тексте свода начала 1470-х гг., составленного в стенах Кирилло-Белозерского монастыря³. Поскольку составитель известия иронически относится к чудотворности мощей первых ярославских князей, то, как предполагает В.А.Кучкин, статья Ермолинской сложилась в таком виде «скорее всего, до 6 августа 1467 г., когда ростовскую кафедру (в епархии которой находился Ярославль — К.Б.) оставил архиепископ Трифон, о котором известно, что он сомневался в достоверности чудес, происходивших у гробниц трёх ярославских князей, и с именем которого связывается составление ростовского летописного источника, использованного в Ермолинской летописи»⁴. Так или иначе, по общему мнению исследователей, текст статьи 6971 г. Ермолинской летописи был составлен между 1463 — 1472 гг. в пределах Ростовской епархии⁵.

Внимание исследователей давно привлекает деятельность упоминаемого в статье в качестве дьявола во плоти Иоанна Агафоновича. Основное внимание было привлечено к установлению его личности, и в историографии давно утвердилась точка зрения А.Е.Преснякова, что под именем, точнее, псевдонимом «Иоанн Агафонович» в летописи подразумевается первый московский наместник в Ярославле князь Иван Васильевич Стрига Оболенский⁶. Так же полагали С.Б.Веселовский, Л.В.Черепнин, А.А.Зимин, Ю.Г.Алексеев и Я.С.Лурье⁷.

Смысл же мероприятий, проведённых Иоанном Агафоновичем в Ярославской земле, в историографии отражён недостаточно и сводится, в основном, к несложным констатациям. А.Е.Пресняков по этому поводу отделался восклицанием «круто берётся московская власть за подчинение своим потребностям землевладения и личных сил годного в службу населения»⁸. Л.В.Черепнин определял деятельность нашего героя как отписку вотчин у местных землевладельцев «в целях подрыва их политической мощи»⁹. По мнению Ю.Г.Алексеева, задачей этой деятельности было верстание местных служилых людей на великокняжескую службу и конфискация земельных владений у тех из них, кто к таковой службе был непригоден¹⁰.

Оставим на время Ярославль и обратимся к северо-западному краю нашей страны, к Пскову. Здесь во второй половине XV в. разворачивалась деятельность псковского посадника — полного тезки нашего героя, также Ивана Агафоновича. Его биография довольно хорошо зафиксирована псковской летописной традицией.

Впрочем, самые ранние сведения о нём сохранил до нас акт, точнее, изложение акта в писцовой книге конца XVI столетия: «А дали тое рыбную долю псковские посадники Иван Агафонович с товарыщы лета 6955-го году; на печати у даные образ Троицы Живоначалные». Однако я считаю сомнительной дату этого изложения. Согласно источнику, в 1446/47 (6955) г. Иван Агафонович занимал уже настолько значительное общественное положение, что возглавлял некую группу псковских посадников, глухо помянутых в качестве «товарищей». Первые же летописные упоминания Ивана Агафоновича показывают его подчинённое положение по отношению к другим посадникам¹¹ . Первоначальные достоверные сведения о нём относятся к периоду не ранее 1463 г.:

1 сентября 1463 г. Иван Агафонович, упоминаемый третьим (последним) по счёту среди псковских посадников, провожал из Пскова воеводу Ивана III князя Федора Юрьевича Шуйского «до Невадич», где провожающие и распрощались с последним¹².

22 января 1464 г. посадник Иван Агафонович вместе с двумя другими отправился посольством в Москву к великому князю просить об учреждении в Пскове епископской кафедры и за помощью «на немец». Посольство вернулось 5 марта того же года¹³.

14 сентября 1470 г. посадник Иван Агафонович и другие были на границе на съезде с литовскими панами¹.

В 1471 г., во время московско-новгородской войны, Псков послал на помощь великому князю своих воевод, в числе которых был Иван Агафонович. 15 июля он был ранен стрелой при осаде псковичами новгородского Вышгорода¹⁵.

Летом 1473 г. Иван Агафонович вел переговоры в Новгороде с орденским послом о мире¹⁶.

19 мая 1474 г. посадник Иван Агафонович возглавил псковское посольство к Ивану III, окончившееся неудачей: в Москве великий князь их не принял, псковичи даже не получили подворья и несколько дней жили за городом на поле. Посольство вернулось в Псков 23 июня¹⁷.

В декабре 1475 г., во время пребывания Ивана III в Новгороде, к нему приехала делегация псковских посадников во главе с Иваном Агафоновичем; вернулись в Псков они 31 декабря¹⁸.

7 декабря 1479 г., во время пребывания Ивана III в Новгороде, к нему приехала делегация псковских посадников, в числе которых был Иван Агафонович; вернулись в Псков они 25 декабря¹⁹.

В январе или феврале 1480 г. посадник Иван (Агафонович?) ездил за великокняжеским воеводой кн. Андреем Никитичем Ногтем с просьбой о возвращении его с войском в Псков²⁰.

6 мая 1483 г. во Пскове псковичи "посекли" дворы нескольких посадников, в том числе Ивана (Агафоновича?)²¹.

Весной 1485 г., перед Троицыным дн ём, из Пскова поехало очередное посольство (в связи со спором о смердах) к Ивану III во главе с Иваном Агафоновичем; вернулись в Псков они после Петрова дня²².

Осенью того же 1485 г., перед Воздвиженьем, псковский князь Ярослав Оболенский с посадниками во главе с Иваном Агафоновичем отправились к московскому великому князю и вернулись перед Филипповым заговением²³.

Это последнее упоминание Ивана Агафоновича в псковских летописях. Надо думать, в конце 1485 г. или вскоре после этого он окончил свой жизненный путь²⁴.

Хотя в псковских летописях, так часто писавших об Иване Агафоновиче, нигде не упоминается о его пребывании в Ярославской земле, думаю, есть все основания считать "чудеса" ярославского Ивана Агафоновича одним из фактов биографии его псковского тёзки. Именно псковский посадник упомянут в статье 6971 г. Ермолинской летописи, которая называет его дьяволом во плоти за его деятельность в Ярославле.

Первым, внешним признаком такого тождества является редкое отчество обоих персонажей. Имя Агафон практически не употреблялось в среде московской служилой элиты XV — XVII вв., о чём говорят не только общие наблюдения, но и анализ имён из текста Государева родословца в редакции конца XVII века (Бархатная книга). Из общего массива имён (около 10 тысяч) Агафоны занимают только 0,05 %. В общем, в Северо-восточной Руси это имя было простонародным.

Более существенно другое — в своей биографии псковский посадник имеет необъяснимый провал, приходящийся на вторую половину 1460-х гг. В период после 5 марта 1464 г. и до 14 сентября 1470 г. местопребывание Ивана Агафоновича псковскими источниками не освещается. Другими перерывами в его деятельности можно пренебречь, поскольку они относятся к периоду после 1472 г., когда была создана статья Ермолинской летописи, да и все эти перерывы, в общем, незначительны (самый большой — с 1 января 1476 г. по 7 декабря 1479 г.).

Биография псковского посадника Ивана Агафоновича свидетельствует о его определённой специализации на московском направлении псковской внешней политики, причём с промосковской ориентацией. В этом смысле деятельность ярославского Ивана Агафоновича в интересах московской администрации не выглядит необычной, если принять тождество обоих персонажей.

Указанный период возможного пребывания Ивана Агафоновича в Ярославле (шесть с половиной лет: с марта 1464 г. по сентябрь 1470 г.) удачно соотносится с хронологией присоединения Ярославля, как она рисуется из известных нам источников. Факт присоединения (очевидно, в виде акта продажи политических прав ярославским великим князем московскому) мог произойти после 5 марта 1463 г., когда начались чудесные исцеления у гроба князя Федора Ростиславича и его детей, и до 23 марта 1464 г., когда Иван III выдал первую из известных грамот на земли «в моей отчине, великого князя, в Ярославле»²⁵. Таким образом, Иван Агафонович приехал в только что присоединённую московскую провинцию, а не в самостоятельное княжество, и его деятельность в Ярославле в тот период была бы весьма актуальна.

Но какая причина заставила псковского посадника, члена правительства самостоятельного государственного образования, пересекать страну и заниматься «чудесами» в Ярославле, действуя явно в пользу московской великокняжеской власти? Представляется, что ключом к разгадке служит как факты биографии первого московского наместника в Ярославской земле, так и политическая обстановка той эпохи.

Иван Васильевич Стрига Оболенский был сыном одного из преданнейших слуг Василия Тёмного и не раз доказал свою верность великому князю, участвуя в событиях гражданской войны второй четверти XV века. В 1456 г. во время московско-новгородской войны кн. Иван захватил Русу. Особо отмечу пребывание в течение года в Пскове в качестве псковского князя в 1460 - 1461 гг.²⁶ После 1463 г. стал первым московским наместником в Ярославле. В этом качестве осенью 1467 г. И.В.Оболенский возглавил первый (и неудачный) казанский поход русских войск вместе с войсками царевича Касима. В походе 1471 г. на Великий Новгород кн. Иван был воеводой. В следующем 1472 г. был послан с ратью против войск большеордынского хана Ахмата. Завершил свой жизненный и служебный путь И.В.Оболенский в Великом Новгороде, в который прибыл вместе с великокняжескими войсками в конце 1477 г.²⁷ Здесь 22 января 1478 г. он был оставлен в качестве одного из двух наместников Новгорода, но весной того же года умер. Похоронен был кн. Иван Стрига в Суздальском Спасо-Евфимьеве монастыре²⁸.

Думаю, что причиной появления Ивана Агафоновича в Ярославле была необходимость встречи и переговоров с кн. И.В.Стригой Оболенским. Несмотря на краткое (один год) пребывание в Пскове в качестве псковского князя - командующего вооружёнными силами республики, кн. Оболенский оставил о себе добрую память и псковичи неоднократно пытались пригласить его на княжение в свой город. Однако великий князь не позволил Стриге согласиться на лестные предложения, отвечая (в 1472 г.), что он «мне здесе у собе надобе»²⁹ .

Первой попыткой псковичей пригласить Стригу была поездка группы послов во главе с посадником Алексеем Васильевичем к великому князю просить дать им на княжение либо Ивана Васильевича Оболенского либо князя Фёдора Юрьевича Шуйского. Происходило это зимой 1466/67 г.; в летописи не указан кто-либо из состава посольства, кроме возглавлявшего его Алексея. 29 апреля 1467 г. князь Фёдор Юрьевич сел на псковское княжение³⁰ . Причину, по которой великий князь не отпустил тогда Стригу в Псков, летопись не приводит, но нам она понятна: в этот момент он занимался значительно более важной для Москвы работой — был наместником в Ярославле.

Видимо, поездка Ивана Агафоновича проводилась в рамках псковского посольства посадника Алексея и его пребывание в Ярославле началось зимой 1466/67 г. Целью этой поездки были предварительные переговоры о согласии кн. И.В.Стриги Оболенского приехать в Псков.

Однако в Москве Иван Агафонович оказался ещё ранее — столь длительное отсутствие его в Пскове (1464 — 1470 гг.), даже при предположении о неполноте сведений о нём в псковском летописании, может объясняться только его официальным положением в качестве постоянного посла Псковской республики при московском великом князе. Необходимость такого представителя в тот период следует из известия Псковской летописи от декабря 1464 г., когда псковичи жаловались Ивану III на невозможность прислать посольство из-за противодействия Великого Новгорода, не пропускающего его через свою территорию. Известно о подобном псковском представителе-после в Новгороде в июне 1466 г.³¹

Отказ великого князя отпустить Стригу в Псков не привёл к немедленному отъезду Ивана Агафоновича на родину — псковские летописи фиксируют его появление там только в сентябре 1470 г. Вместо этого псковский посадник стал одним из усердных проводников московской политики в Ярославской земле, что и было отражено в Ермолинской летописи. Мотивация такого поведения явно не выражена (вряд ли он уполномочивался псковским вечем так глубоко входить в заботы москвичей в новоприсоединенной Ярославской земле), но в своей дальнейшей биографии Иван Агафонович определённо специализируется на сношениях с московским великокняжеским правительством, как это видно из его биографии (см. выше). В первое время после возвращения в Псков его усердие поистине не знало границ: в 1471 г. он с такой горячностью отстаивал московские интересы, что был даже ранен стрелой при осаде новгородской крепости Вышгород.

Как мы помним, деятельность Ивана Агафоновича в Ярославле заключалась в отписке лучших сёл и деревень на великого князя, а так же в некой «записи» ярославских бояр и детей боярских. Надо признать, что и первая и вторая стороны его тогдашней деятельности были весьма актуальны для 1467 г. Как показал В.Д.Назаров, уже к январю этого года был наложен запрет на пополнение монастырских вотчин новыми приобретениями без ведома московской администрации³². Установление контроля над монастырским землевладением требовало такого же контроля и над землевладением светским. Следы подобного контроля можно видеть в завещании 1473 г. ярославского вотчинника Якима Алексеева сына, который, оставшись бездетным, свою вотчину завещает шурину, а в ярославские церкви и монастыри даёт исключительно деньги, хлеб и одежду³³. Одним из агентов по установлению контроля и был наш Иван Агафонович, который «у кого село добро, ин отнял, а у кого деревня добра, ин отнял да отписал на великого князя ю». Возможно, его непосредственной задачей было собирание массива дворцовых (подклетных) волостей из числа монастырских и светских вотчин, так, как это делалось спустя два десятилетия в Великом Новгороде.

Но куда записывал Иван Агафонович ярославских бояр и детей боярских? Это не могло быть просто приёмом на московскую службу, приведением к присяге великому князю, поскольку проведение этого важнейшего акта спустя четыре года после присоединения показывало бы несвойственное московскому правительству легкомыслие. Упоминавшаяся грамота 23 марта 1464 г. как раз и показывает, что ярославцы очень быстро были приняты на службу новому государю. В 1467 г. произошло другое событие, потребовавшее призвания на действительную воинскую службу ярославцев — в сентябре 1467 г. состоялся первый поход на Казань.

Номинально главой похода был татарский царевич, которому некоторые представители казанской знати обещали престол в Казани. В этом походе русские войска возглавлял ярославский наместник князь Иван Стрига и ясно, что ярославская рать должна была быть в составе этих войск. Как известно, поход закончился неудачей и трудным отступлением³⁴. Для нас важно другое — деятельность Ивана Агафоновича в 1467 г. по «записи» бояр и детей боярских как раз удачно оправдывается подготовкой осеннего казанского похода и являлась мерой по мобилизации войск. Возможно, и сам Иван Агафонович принимал участие в казанском походе 1467 г.

Вероятно, после неудачи этого похода наш герой покинул Ярославль, тем более, что псковские события требовали его присутствия как активного политика. В 1468-69 г. в Пскове происходит ряд важных административных реформ — реорганизация управления пригородами и церковная реформа. И действительно, к сентябрю 1470 г. Иван Агафонович был уже во Пскове.

Принятие гипотезы о тождестве Ивана Агафоновича ярославского и Ивана Агафоновича псковского во многом проясняет текст Ермолинской летописи и сам процесс включения Ярославской земли в Московское государство.

Начало деятельности Ивана Агафоновича в Ярославле, за которую он получил от летописца квалификацию «дьявола», следует относить к периоду весны 1467 г., года больших перемен в строе поземельных отношений в Ярославской земле, перемен, проводимых московской администрацией. Суть этих нововведений заключалась в установлении жёсткого контроля над оборотом земельных владений, в первую очередь, вероятно, земель служилых землевладельцев, бояр и детей боярских. Кроме того, Иван Агафонович участвовал в мобилизации местных служилых для похода русско-татарской рати на Казань, похода, одним из руководителей которого был кн. Стрига.