"ПАТРИОТЫ"ГБ анонсы публикаций перспективные досье профили авторов РГ-Р авторам РГ-Р ВЕРА. НАДЕЖДА. РОССИЯ.

о проекте РГ-Р условия просмотра, заказа и приобретения материалов заказы, предложения о проведении расследований

главная страница

Опубликовано: “Профи”, 1999, № 11, с. 31-33.
Рубрика: Евразия-2.
http://eurasia.org.ru/2000/dialog/06_03_kg-ru-sob.html

Русские в Киргизии
Современное положение и прогноз

Журнал "Профи"
Я.Ю. Забелло, А.Д. Собянин

Данная работа посвящена некоторым аспектам современного положения русского и русскоязычного населения Киргизии. Ввиду хорошей изученности темы авторы сочли возможным остановиться только на отдельных вопросах, которые, как им кажется, имеют значение для прогнозирования того, как будет развиваться ситуация дальше.

Также авторы позволили себе включить в текст отрывки дневниковых записей Дмитрия А., одного из “вынужденных мигрантов” из Киргизии, любезно предоставленные им в распоряжение Проекта. Эти отрывки, на наш взгляд, позволяют лучше проиллюстрировать некоторые положения статьи.

Русские в новых независимых государствах находятся сейчас в более сложном положении, чем даже те этносы и субэтносы, которые в советское время жили вне своих государственных образований (как, например, армяне Нагорного Карабаха). В СССР они были этническим большинством, поэтому никогда не сталкивались с необходимостью адаптации. После распада Союза русские были вынуждены принять несвойственные им роль и статус этнического меньшинства (см.: Русские в Киргизии, 1995, с. 8-9). Правда, опрос 1992 г. зафиксировал готовность большинства из них приспосабливаться к новым условиям, но, как показало время, успешной адаптации не получилось – сейчас русские в Киргизии практически исключены из политической, общественной и культурной жизни.

Массовый приток русских в Киргизию начался еще в конце XIX в. Первыми поселенцами в крае были уральские казаки, целыми станицами переезжавшие в Семиречье, и крестьяне с юга России (подробно об истории русских в Киргизии см.: Русские в Киргизии, 1995, с. 44 – 48). Поэтому в Киргизии всегда было много русских крестьян – явление, совершенно не характерное для Средней Азии. В советское время в республику приезжали уже не крестьяне, а специалисты: учителя, врачи, инженеры, высококвалифицированные рабочие. Особенно быстро численность славянского населения Киргизии росла в 60-е гг.

Дневники Дмитрия А. “ИСТОРИЯ ОДНОГО МИГРАНТА” (фрагменты)

Вырос я на юге Киргизии, в городе Ош. Отец у меня русский, а мама - киргизка. Моему городу три с половиной тысячи лет. Он стоит на границе двух горных систем - Памира и Тянь-Шаня - там, где Великий Шелковый путь выходит из гор в Ферганскую долину…

Мой отец приехал в Среднюю Азию со своей родины – из рабочего уральского края - в начале пятидесятых годов. Приехал, чтобы вылечиться. В годы войны на Урале было плохо с чистой водой и едой, подростком он сильно болел. А в Азии и продукты дешевле, и овощей-фруктов горы, да и просто жизнь полегче. Отец немало поколесил по Узбекистану, Таджикистану и Киргизии, пока не осел в Оше. У нас солнца много, а климат уже почти горный, во всяком случае, намного мягче, чем в остальной Ферганской долине.

Со временем он стал лучшим в Ошской области учителем английского языка, преподавал свою методику в Ошском институте усовершенствования учителей. Еще организовывал то детей, то учителей на поездки в горы Памира – на Алайский и Заалайский хребты. Где бы мы ни были в гостях, отца всегда сажали на самое почетное место, хотя с нами постоянно ездили и другие пожилые учителя. Один аксакал-узбек так объяснил, почему: “Твой папа нас не боится, но и не "хлопает по плечу". Он уважает киргизов и старается узнать наши обычаи"...

В этот период русское население Киргизии ежегодно увеличивалось на треть. Но уже в середине 70-х началась обратная миграция – возвращение в европейскую часть СССР. Причиной тому стало перенасыщение рынка труда; в первую очередь это относилось к элитным должностям. Будущее вытеснение русских из стран Средней Азии было предопределено еще тогда всем ходом изменений в социально-экономической сфере региона за годы советской власти. Высшее и среднее образование в Киргизии сделало с 1926 г. такие успехи, что почти во всех гуманитарных областях к началу 80-х гг. специалисты-киргизы могли заменить русских. К 1989 г. по удельному весу лиц с высшим образованием русские в Киргизии отставали от титульного населения почти в 1,5 раза. Правда, это не относилось к ВПК, металлургии, машиностроению, техническим научно-исследовательским институтам. Среди киргизов всегда пользовалось особенной популярностью гуманитарное высшее образование, в советское время они в основном становились врачами, преподавателями, деятелями искусства, работниками местной администрации и партаппарата. Именно поэтому, несмотря на то, что тяжелая промышленность и наукоемкие отрасли после падения СССР пострадали прежде всего, русские инженеры и квалифицированные рабочие до сих пор живут в Киргизии…

Зато с особенной силой конкуренция на рынке труда ударила по т.н. гуманитарной, или непроизводственной, интеллигенции. В постсоветское время эти люди оказались между молотом и наковальней. В 1992 г. большинство русских, потерявших или опасавшихся потерять работу в Киргизии, еще наивно надеялись устроиться “по торговой или финансовой части”. Однако на эти сферы находилось и без того много желающих. Приехав в Россию, переселенцы обнаруживали, что там люди с их специальностями в первую очередь становятся безработными. Естественно, что в деревнях, куда их селили – горожан с высшим образованием, знакомых с сельским хозяйством, в лучшем случае, по дачным участкам! – работы для таких людей тоже не было.

Еще в начале 80-х гг. социальный состав русских в Киргизии значительно отличался от социального состава основного этноса в России. В это время из-за безработицы на селе начала уезжать из Киргизии деревенская молодежь. Русские теперь концентрировались, в основном, в городах. К тому моменту, когда грянул гром, 70% русских в Киргизии жили в городах, причем больше половины – во Фрунзе. Сельским хозяйством занималась всего одна десятая их часть…

Киргизия увидела несколько волн русской эмиграции. Начало их, как уже упоминалось выше, относится еще к семидесятым годам. Пик миграции пришелся на 1994-1995 гг. В этот период по масштабам оттока русскоязычного населения страна вышла на первое место среди бывших республик СССР.

Часто считается, что решающую роль в вытеснении русских из республик бывшего СССР сыграла отмена русского языка как официального. В советское время более 70% славян (русских, украинцев, белорусов) совершенно не знали киргизского языка. Только 1,2% (!!!) русского населения свободно владело местным языком. Для сравнения: в других республиках бывшего СССР – на Украине, в Литве, Армении и пр. – таких было от 27 до 38%. Преподавание киргизского было отменено в русских школах еще в 1960-е годы, тогда же на русский перевели все делопроизводство. Таким образом, вплоть до принятия Закона о языке (23 сентября 1989 г.) русские жили, по удачному выражению одного из исследователей, в атмосфере “языкового комфорта” (Русские в Киргизии, 1995, с. 19).

(Дмитрий А.)…Не только в царское время, с его разумной (для Средней Азии) национальной политикой, но и в сталинские годы все представители русской администрации (или, по крайней мере, большинство из них) владели киргизским, таджикским, узбекским языками. При этом они оставались русскими, но крепко оседали на памирскую землю. Их жизнь не замыкалась в заколдованном кругу “завод – дом - дача”. Мои хорошие друзья – русские муж и жена, оба лет семидесяти - часто ругались между собой по-киргизски (!). Старушка постоянно припоминала мужу, как его отец, работник НКВД, посадил в свое время ее отца - русского дворянина, который в тесном семейном кругу говорил гадости о советской власти. Благодаря этой невеселой истории они и познакомились, поженились и прожили вместе полстолетия, даже не подозревая, что выучить язык людей, среди которых обитаешь, может кому-то показаться непосильной задачей…

Согласно новому Закону, единственным государственным языком Кыргызской Республики объявлялся кыргызский, на который предполагалось в кратчайшие сроки перевести все деловое, научное и официальное общение в пределах республики (со временем срок полного перехода на кыргызский передвинули - сначала на 2000 г., потом на 2005 г.). Истинный смысл этого акта, естественно, лежал совсем не в языковой плоскости. Закон означал, прежде всего, что пришло время смены политических элит и кардинального изменения статуса русских (подробнее об этом см.: Русские в ЦА, 1998, с. 14-18). Еще в советское время руководители из числа титульной национальности при приеме на работу отдавали предпочтение работникам-киргизам, даже если квалификация последних была ниже. Теперь же началось вытеснение русских из смешанных коллективов. В 1992 г. изменений к худшему на работе ожидала приблизительно одна пятая от всех опрошенных. Естественно, чем выше пост занимал человек по службе, тем острее он ощущал конкуренцию. Результат – к 1994 г. в числе руководителей крупных предприятий русских не осталось вообще. Славяне оказались, за редким исключением, оттеснены со всех позиций, находясь на которых можно хоть сколько-нибудь влиять на происходящее в обществе.

Но, тем не менее, не это, а вооруженный конфликт – ошские события 1990 г. – послужил толчком к первой волне миграции. Это был “поворотный момент для русских всей Средней Азии” (А.И. Гинзбург).

(Дмитрий А.)…То, что случилось в 1990 году, в Киргизии и Узбекистане называют войной.

В Средней Азии городское население обычно делится на местное и "русское", причем в "русское" входят украинцы, немцы, татары и многие другие. В Оше целых три крупные общины - киргизская, узбекская и русская, причем ни одна не имеет явного преобладания. Вплоть до середины 80-х годов между этническими общинами существовало неофициальное разделение сфер деятельности. Киргизы традиционно шли по партийной и государственной линии, узбеки занимались торговлей, а русские работали на заводах, шахтах и рудниках, в школах и больницах.

Перестройка это равновесие нарушила. КПСС потеряла власть, и базар – узбеки – остался единственной значительной силой на юге Киргизии. В результате в июне-июле 1990 года в городах Узген и Ош началась резня. Сейчас уже трудно сказать, кто именно тогда ее спровоцировал. Михаил Горбачев запретил находившимся в Киргизии войскам вмешиваться. В результате около 15 тысяч человек погибли, десятки тысяч были ранены или остались без крова. Таким жестоким образом восстанавливалось равновесие сил между киргизами и узбеками. Русские потеряли все или почти все…

Интересно, что в процентном отношении больше всего русских уехало тогда не из Оша, а из Бишкека и Чуйской долины (т.е., тех местностей, где русского населения и так было больше всего). В целом за пять лет, с 1989 по 1994 г., доля русских в Киргизии снизилась с 21,5% до 17%, общая численность их составляет сейчас, по разным оценкам, 720 – 730 тыс. чел. На данный момент процент русского (русскоязычного) населения в разных районах Киргизии колеблется в широких пределах:

	Удельный вес, %
	Славяне (русские)	Киргизы	Узбеки
Киргизия в целом	17,15 (15,3)	60,8	14,3
Джалал-Абадская обл.	3,94 (3,4)	67,1	24,5
Иссык-Кульская обл.	15,7 (14,7)	77,1	1,0
Нарынская обл.	0,6 (0,6)	98,0	0,6
Ошская обл.	2,86 (2,5)	63,6	28,1
Таласская обл.	6,44 (5,6)	86,6	1,0
Чуйская обл.	40,1 (35,9)	40,0	1,8
Бишкек	52,2 (47,3)	34,5	1,8

В таблице приведены данные на 1997 год.
Приводится по: Совр. этнополитические процессы, 1998, с. 168

Последствия массовой эмиграции русских не замедлили сказаться на киргизской экономике. Рабочие места, которые освободились с их отъездом в непроизводственной сфере, пустовали недолго, но вот собственных квалифицированных ИТР Киргизии, как выяснилось, катастрофически не хватало. Президент Акаев был вынужден пойти на известные уступки русскоязычному населению, чтобы предотвратить новые волны миграции. Так, в 1993 г. был открыт Славянский университет в Бишкеке, в 1994 г. появился Указ о мерах по регулированию миграционных процессов, который предусматривал применение русского языка в качестве официального на тех предприятиях, где большинство коллектива – русскоязычные, расширение представительства славян в органах управления государством и т.д. Массовое бегство русских, действительно, пошло на спад, хотя решающую роль в этом, видимо, сыграли другие факторы.

Для понимания этих факторов имеет смысл поговорить кратко о тех людях, которые покидали Киргизию, и о том, что они находили за ее пределами.

По результатам широкомасштабных социологических опросов, проводившихся Институтом этнологии и антропологии РАН в 1992, 1995, 1997 гг., среди русскоязычного населения Киргизии можно условно выделить две больших группы: “уезжающие” (“потенциальные мигранты”, т.е. и те, кто собирается уехать при любых обстоятельствах, и те, кто только обдумывает свой отъезд) и “остающиеся”. В 1995 г. эти группы включали, соответственно, 60 и 22% от всего русского населения Киргизии. Приведем ниже разработанные исследователями обобщенные портреты представителей каждой из них:

• первая волна мигрантов – 1990-1991 гг. – состояла, как это ни парадоксально, из “старожилов”, т.е. уроженцев Киргизии и тех, кто прожил на ее земле 15-20 лет. Видимо, это объясняется тем, что старожилы лучше всех разбирались в психологии местного населения и могли с большой долей вероятности предвидеть, как дальше пойдут дела (как отмечал А.И. Гинзбург, это можно было сделать еще в конце 70-х!). Среди уезжавших преобладали мужчины 20-29 или 40-49 лет;
• миграция “зреет” от 3 до 5 лет, поэтому пик отъездов 1992-1994 гг., скорее всего, вызвали  ошские события 1990 г. В этой волне миграции преобладали тоже “старожилы”, но возрастной состав уезжающих изменился – теперь это, в основном, были мужчины и женщины 20-30 или 50-60 лет (появление большого числа женщин среди уезжающих неудивительно – в предыдущую волну отъездов многие семьи отправили мужчин вперед, “на разведку”);

(Дмитрий А.)…Во время той войны я чуть не стал “попутной” жертвой этнической ненависти. Засиделся в гостях у крестной и домой возвращался уже после наступления комендантского часа. Но так и не добрался. По пути меня остановил патруль - русские солдатики из Чуйской долины, с которыми не удалось договориться ни по справедливости, ни за деньги. На автобусе меня привезли в школу-интернат им. Валентины Терешковой, где находились временные казармы и камеры для нарушителей. Младший офицер, киргиз, не поверил, что я русский (внешне я, сын русского и киргизки, и правда больше похож на таджика или узбека), и отправил в камеру к киргизам, чтобы те разъяснили мне “линию партии”.

Киргизы были не ошские, сельские, по возрасту намного старше меня. Они и вправду начали бурно что-то обсуждать (как я жалел в бетонной холодной камере, что в детстве не учил киргизского!), потом сделали вид, что легли спать, а сами стали подглядывать. Я дремал-дремал, да чуть было не уснул. Внезапно проснулся и увидел, как один передает другому шило – а, может быть, это был заостренный металлический прут…

Так или иначе, мне почему-то не захотелось узнавать, что они замышляют и что это за металлический предмет передают. Я проснулся уже демонстративно, сел. Остальные тоже проснулись и сели. Мне стали злобно объяснять по-русски, до чего узбеки подлые и лживые, какого они заслужили наказания. Пришлось вспомнить рабочий коллектив завода КамАЗ и начать с ними правильный разговор.

Я стал рассказывать все подряд – о том, в каких позах занимаются сексом по Кама Сутре, как “традиционные и добродетельные” узбекские жены обманывают мужей (через систему круговой поруки подружек и ближайших родственниц), как сильно отличаются немецкие женщины от русских (в пользу более женственных русских женщин), как таджики пытаются обманывать бухарских евреев на базаре и как те делают вид, что “обманываются”... А также много других вещей, которые “вкусно” слушать ночью. Никто уже не пытался уснуть на холодном полу, все до утра дружно ржали, хлопали друг друга по плечам, вытирали слезы от смеха. Мои сокамерники тоже стали рассказывать истории из своей жизни: как было здорово первый раз переспать с русской бухгалтершей или врачихой, как и чем отличаются киргизы из разных районов Ошской области, как по-идиотски они залетели в эту камеру со “зверьком-офицером”, в какое время года и где в горах красивее всего отдыхать или бродить. Когда утром офицер отпер дверь, его лицо мгновенно из довольного стало изумленным: меня отчего-то не избили, а все киргизы сидят вокруг довольные, как шесть шаров.

Еще “интересней” было добывать еду во время войны. В отличие от киргизов и узбеков, в русских домах никогда не было больших запасов продовольствия. Поэтому, когда с началом войны все магазины закрылись, именно русских “приперло” жестче всего. Мне пришлось кормить несколько семей, чьи мужья были заняты на дежурствах. Сначала я шел к друзьям-киргизам, просил хлеба (много – по 15-25 лепешек). Мне всегда давали, не отказали ни разу. Потом мы пили чай, и приятели рассуждали о неимоверной жадности узбеков, о том, что война никому, кроме начальства, не выгодна и т.д. От них я шел к друзьям-узбекам; там тоже кормили, и ни один знакомый узбек ни разу не отказался дать мне с собой толстую стопку лепешек. Даст Бог, еще будет возможность когда-нибудь помочь этим людям или их родным. Потом мы опять пили чай, и теперь уже друзья-узбеки рассказывали мне, какие киргизы некультурные и дикие люди...

В Оше русских не больше 25-30%, но в то время, если выйти на улицу, создавалось впечатление, что это русский город: много русских военных на машинах, много русских женщин и подростков на тротуарах. Общее настроение – не страх, а полная растерянность.

Еще зарисовка. Кинотеатр “Киргизия” в микрорайоне “Черемушки”. Дорога вдоль кинотеатра метров 100, максимум 150. С двух концов залегли “омоновцы” - киргизы и “боевики” - узбеки. Стреляют друг в друга из “Калашниковых”. А вдоль дороги стоят… зрители! Толпа человек в двести стоит и смотрит, как идет взаимное убийство. Бойцы с обеих сторон стреляют метко, не ранили никого из зевак, хотя для этого было бы достаточно повести автоматом не вверх, а в сторону. В результате ранило двоих киргизов, а с узбекской стороны убили одного паренька лет пятнадцати, а остальных взяли в плен, завели в дом и, как позже рассказывали, расстреляли. Шло убийство именно узбеков, а не киргизов, но в данном случае речь не об этом. Главное то, что люди смотрели на смерть и не воспринимали ее реальности - как в кино или во сне.

Я потерял многих друзей, потому что не мог принять сторону только киргизов или только узбеков. После войны русские стали уезжать из Оша. Отец всегда уговаривал меня уехать и поступать в Ленинградский или Новосибирский университет. После войны он сказал, что, если этого не сделать сейчас, такой возможности больше не будет - раз уж партия позволила людям убивать друг друга, значит, скоро и Родина распадется на феодальные вотчины.

Так в 1990 году я уехал из Оша и поступил в Ленинградский университет.

• в данный момент на отъезд из Киргизии ориентировано 40% гуманитариев и 25% представителей т.н. “производственной интеллигенции”, около 40% горожан и более половины жителей русских сел. То, что крестьяне стремятся уехать в первую очередь, вполне объяснимо. Они гораздо больше страдают от произвола администрации на местах, от “царьков” местного масштаба – акимов, сельских старост, среди которых почти нет русских (русские составляют всего 7% и в местных советах); среди тех, кто с большой долей вероятности уедет из республики в ближайшие годы, подавляющее большинство состоит в моноэтничных браках и имеет друзей только своей национальности;
• те из потенциальных мигрантов, кто принадлежит к гуманитарной (непроизводственной) интеллигенции, часто заняты наукой, имеют ученые степени; часто это – уроженцы Киргизии, причем во втором-третьем поколении, но при этом почти или совсем не знают киргизского; в ответ на вопрос, как понимают слово “Родина”, в половине случаев отвечают: “СССР”;
• те, что, в свою очередь, не собираются покидать Киргизию, - это, как правило, рабочие с высокой квалификацией, люди, занятые физическим трудом в городе, или представители т.н. “производственной” интеллигенции; большей частью они имеют друзей среди киргизов и узбеков, работают в смешанных киргизско-русских коллективах, более или менее владеют киргизским языком (44% опрошенных); многие считают своей родиной Киргизию, а не СССР или Россию;
• среди потенциальных мигрантов много женщин; почти все те, кто уезжает, имеют детей (тревога за их будущее в последние годы – основной мотив отъезда); многие из тех, кто собирается уезжать в ближайшем будущем, - служащие без специального образования; именно по ним больней всего ударила безработица, рост цен, экономическая неустойчивость в стране, преступность; как правило, это выходцы из Бишкека и Чуйской долины, где число безработных росло в последние годы особенно быстро;
• среди т.н. стабильного населения большинство – мужчины 30-40 лет; по профессиональному составу, это, в основном, строители, квалифицированные рабочие, инженеры, люди, занятые в торговле и сервисе; многие из них хотели бы купить жилье, землю или какое-нибудь предприятие в Киргизии;
• стоит отметить при этом, что более 40% из “остающихся” на себе испытали межнациональную вражду и оскорбления этнической гордости, тогда как из “мигрантов” об этом знает не понаслышке всего одна пятая;
• и, наконец, небезынтересно, что из “потенциальных мигрантов” большинство предпочитает лесные, характерные для России ландшафты, а “остающиеся” чаще отдают предпочтение горной местности и степным предгорьям (данные приведены для Казахстана, но авторы считают, что это справедливо и для Киргизии, см.: Лебедева, 1997, с.70).

(Дмитрий А.)…Главное чувство, с которым я жил в детстве и которое до сих пор отчетливо помню, - радость. Меня любила мама - мы с ней не виделись с 1972 г., но я хорошо помню ее добрые ласковые руки. Потом мама заболела воспалением легких и умерла, а мне пришлось два года прожить в детском доме, пока отец не нашел меня там. Меня любили женщины-учителя в школе - русские, татарки, кореянки, еврейки, украинки... Любили прохожие в городе и на городском базаре - киргизы, узбеки и таджики - за то, что похож на них и всегда приветливо улыбаюсь. Горы и солнце дарили мне радость – и весной, когда алые маки застилают сплошным ковром склоны Памиро-Алая, и летом, когда воздух звенит от чистоты и света, и осенью, когда земля отдает барбарис и облепиху, и зимой, когда все живое прячется, но запах мокрого снега напоминает о том, что под ним растет трава и продолжается жизнь…

С чем сталкиваются беженцы (или “вынужденные переселенцы”) на новой родине?

В советское время киргизская часть общества была сильнее стратифицирована, чем русская: доля лиц с минимальными и максимальными доходами была выше, чем у русских. Среди киргизов в СССР имелись подпольные миллионеры, но в сравнении с общей массой доходы русских всегда были выше. Более того – они были выше, чем у русских в России.

Поэтому, да и по многим другим причинам, первая волна переселенцев была настроена довольно оптимистично. Тогда большинство еще ожидало помощи от российского правительства и наивно полагало, что Россия должна потребовать у Киргизии компенсацию за жилье, которое они потеряли при переезде.

Сразу же после прибытия практически всем мигрантам из Средней Азии пришлось столкнуться со значительными трудностями. Из года в год для них все сложнее делается получить прописку и российское гражданство. Многие семьи (те, кто не догадался оформить гражданство заранее через русское посольство) живут без них по несколько лет. Только в половине областей России вынужденные мигранты получили жилье и хотя бы скромные дотации от Федеральной миграционной службы (таких счастливчиков обычно не больше 1-2% от всего числа переселенцев). Далеко не всем удалось найти хотя бы какую-нибудь работу, не говоря уже о том, чтобы устроиться по специальности. Трудовой потенциал большинства мигрантов в сегодняшней России практически не задействован.

Как уже упоминалось выше, история русских поселений в Киргизии насчитывает больше ста лет. Две трети русских жителей республики – местные уроженцы. Часть из них даже ни разу в своей жизни не бывала в России, по крайней мере, не жила там достаточно долго. В результате мигранты первой и второй волн не особенно хорошо представляли себе, где окажутся. Они ехали в другую Россию – “ту, с привольными нивами, ту, в разливах сирени, где родятся счастливыми, умирают в смирении…”. Их реакция на столкновение с действительностью позволила в наши дни психологам говорить применительно к русским переселенцам из стран СНГ о феномене культурного шока.

Культурный шок – это серьезный кризис личности, когда основные представления человека – в данном случае, образ себя, образ своего народа, своей земли – внезапно оказываются противоречащими реальности настолько, что человек вынужден переработать их, причем предыдущие образы теперь воспринимаются как негативные. Для культурного шока у переселенцев в Россию было более чем достаточно оснований. Их вынуждали вести непривычный образ жизни, часто в чужой социальной среде, они теряли знакомый круг общения, сплошь и рядом обнаруживали, что их знания и профессиональная квалификация не нужны и они не могут прокормить семью! К крушению образа своего “я” как обеспеченного, счастливого, уважаемого человека зачастую присоединялось потрясение от того, что народ в России вовсе не напоминал “русских”…

В результате определенной изоляции от основной части этноса в странах Средней Азии сформировался особый субэтнос “азиатских русских”, отделенный от “русских русских” культурной дистанцией. Некоторые этнографические детали, например, архаический обряд поминок, у русских в Средней Азии “законсервировались” и сохранялись неизменными на протяжении более ста лет. Когда они приезжали в Россию, местное население воспринимало эти, древние, но, тем не менее, вполне русские обряды как… влияние тех народов, среди которых жили мигранты. Русские в Средней Азии сохранили в повседневном общении литературный русский язык тридцатых годов; туда практически не проникали изменения в словарном составе языка и сленг.

Своих новых соседей переселенцы из Средней Азии поначалу оценивали как “не совсем качественных”. Это явление – т.н. полемическая идентичность – характерно для первой реакции человека на столкновение с действительностью, которая его не устраивает (Вынужденные мигранты, 1997, с. 62 – 63).

Вот обобщенный портрет “русских русских” глазами переселенцев: пьющие, ленивые, завистливые, грубые, скандальные, безответственные; ничем в жизни не интересуются; много матерятся (в Средней Азии мат – это ругань, а в России он выступает в качестве связки в разговоре); в интимной жизни неразборчивы; семьи некрепкие, недружные. Тогда как сами “азиатские русские” – совсем другие: образованные, культурные, трудолюбивые, хранят традиции, сумели перенять от народов Средней Азии все лучшее (гостеприимство, уважение к старшим), добрые, великодушные… На самом деле, различия были не столь велики, но воспринимались очень остро потому, что те из переселенцев, кто родился в Киргизии, до приезда в Россию даже не догадывались о такой возможности.

(Дмитрий А.)…Когда я приехал жить в Центральную, “русскую” Россию, оказалось, что она другая, чем я это себе представлял. Оказалось, что русские в России (кроме Урала и Сибири) совсем другие, не такие, как в Азии… Это было заметно даже в отношениях с женщинами. В России красивых ног гораздо больше, а красивой любви гораздо меньше. Найти женщину на ночь несложно, но кроме постели и денежного (или морального) вознаграждения русской женщине в России мало что надо. Только те, кому за тридцать, более-менее интересны в общении. А в Средней Азии русские молодые женщины до сих пор не разучились играть с мужчинами - “то повести, то отпустить, то поплакать, то глазки построить”. И как умеют глазки строить! Кра-си-во! С русской из Азии смотреть порнофильм – волнительно: сидишь рядом и слышишь ее стыдливое дыхание. С русской из России так можно делать только для того, чтобы набраться опыта, “как другие этим занимаются”. Русская из Азии не прилипчива, но живет тобою, а русская из России день и ночь выясняет отношения, но при этом считает возможным принять самостоятельное решение, не спросив мужчину. В постели русская из России любит обсуждать, “как это было, хорошо или плохо”, а русская из Азии предпочитает ждать, пока ты сам догадаешься (правда, большинство мужчин так и не догадывается никогда). Русская в Азии выходит замуж, чтобы детей рожать, а в России – чтобы “жить вместе”.

Так мне тогда казалось. Но прошло несколько лет, и я понял, что все совсем иначе...

Недоверие и настороженность, с какими мигранты воспринимали местное русское население, вызывали ответную реакцию. В нищей русской деревне новые жильцы, привозившие с собой контейнеры всякого скарба, приезжавшие на машинах, смотрелись выскочками. Никак они не походили на привычный образ беженца. “Заносчивые”, говорили о них, “наворовали там у себя”, “хотят и здесь лучше всех жить”… Впрочем, надо отметить, что неприязнь со стороны местного населения оказывалась стойкой только там, где приток беженцев ухудшал экономическое положение коренных жителей. Авторам приходилось наблюдать крайне озлобленное отношение к переселенцам в Белгородской области (в 1996 г.). На тот период в Белгородской обл. была наибольшая концентрация беженцев во всем Черноземном и Центрально-Черноземном районах (250-270 вынужденных мигрантов на 10 000 человек населения, тогда как, например, в Воронежской обл. – 130-150, в Курской – 50 – 70). Жильем и работой переселенцев обеспечивала, в основном, сама область, поэтому местные жители воспринимали их как серьезных конкурентов на рынке труда. Какие только обвинения не звучали в адрес “беженцев”: и пронырливые, и наглые, и в быту нечистоплотные…

Интересно, что местные жители часто не хотели признавать в новоприбывших русских, называя их “чурками”, “киргизами”, тогда как механизмы психологической защиты побуждали самих переселенцев идеализировать коренные народы тех республик, откуда они приехали. Мигранты часто начинали сами ощущать себя “больше киргизами, чем русскими”. То, что обе стороны просто видели друг в друге чужого, можно проиллюстрировать таким примером. Переселенцы часто воспринимали себя как нечто среднее между коллективистской культурой народов Средней Азии и индивидуализированной русской культурой (“здесь никто никому не помогает, на собственную семью наплевать, родителей сдают в дома престарелых”). При этом местные жители, наоборот, считали, что у “азиатских русских” преобладают ценности индивидуалистской культуры (“не считаются с мнением людей, слишком гордые, не хотят жить, как все, плохие хозяева…”). Однако нужно отметить, что, если не существовало реальных экономических оснований для неприязни, русские в России не были склонны отмечать существенные различия между собой и “азиатами” (“такие же люди, как и все”).

Экономическое положение переселенцев из Средней Азии, как и всего населения России, за последний год стало исключительно тяжелым. Большая их часть находится в Центральной России, где царит безработица, или в мегаполисах – Москве и Санкт-Петербурге, –- где они постоянно подвергаются унижениям и оскорблениям со стороны властей и милиции, вынуждены скитаться по углам, жить впроголодь, бомжевать, выполнять грязную работу за гроши. Не случайно Уральская ассоциация переселенцев в 1996 г. распространила листовку под названием “Как выжить в России”, а из 169 тыс. чел., покинувших Киргизию до конца 1993 г., назад вернулась 61 тыс. – почти каждый четвертый! При этом в России есть области и районы, готовые принять переселенцев и помочь им с работой и жильем. Однако единая федеральная система информации для вынужденных мигрантов до сих пор не создана. Одновременно в СМИ постоянно звучит один лейтмотив: России-де переселенцев принимать больше некуда. На взгляд авторов, в русле этой стратегии – убедить русских, живущих в странах СНГ, оставаться там и дальше, - находится и идея новой русской диаспоры.

В последнее время среди исследователей этот термин очень популярен. Как показали опросы, мнения русских в Средней Азии относительно своего нового названия расходятся. Положительно к этому выражению относятся 20% русскоязычного населения, нейтрально – 40% и отрицательно – тоже 40%. Сторонники термина видят “диаспору” как объединение русскоязычного населения Средней Азии (и, в частности, Киргизии), которое ставило бы своей основной целью борьбу за права русских граждан Киргизии. В мае 1998 г. Институт стран СНГ провел под Москвой семинар “Русская диаспора за рубежом: состояние, цели и пути взаимодействия с Россией”. В докладе участников семинара, опубликованном в “Содружестве НГ” №5/1998, намечены культурно-образовательная и экономическая политика русской диаспоры в ближнем зарубежье, рассмотрены правовые вопросы положения русского населения в странах СНГ. Из доклада можно сделать вывод, что консолидация диаспоры – наилучший способ решения проблемы русского (русскоязычного) населения в ближнем зарубежье.

Оставляя в стороне СНГ в целом, авторы считают возможным утверждать, что, по крайней мере, для Киргизии данная стратегия неверна по ряду причин.

1. Как справедливо отмечается в докладе, применение термина “диаспора” по отношению к русским в странах СНГ не совсем оправдано. Диаспору может составлять либо весь народ, если у него нет своей государственности и его представители “рассеяны” по свету, либо та часть народа, которая добровольно (по религиозным, политическим или экономическим мотивам) отказалась жить на родине. Ни то, ни другое к русским в Средней Азии не относится. Более того: основная часть русского населения этих стран ориентирована на переезд в Россию, и лишь одна пятая всей русскоязычной общины готова остаться в Средней Азии.
2. В данный момент нет оснований предполагать, что русские в странах Средней Азии способны успешно организоваться для защиты своих интересов. Подавляющее большинство русского населения, согласно данным опросов, очень инертно, пассивно, не знает о деятельности русских центров, хотя и очень нуждается в организации, которая могла бы помочь им защитить свои права. Существующие в Киргизии русские объединения в основном занимаются вопросами миграции.
3. У русских, будь то организованных или неорганизованных, в Средней Азии нет сколько-нибудь реальной возможности защищать свои интересы обычным, политическим путем. Как отмечает О.И. Брусина (Совр. этнополитические процессы, 1998, с. 48–52), традиционные среднеазиатские институты, вернувшиеся в общественную жизнь после распада СССР, предполагают авторитарную модель управления, основанную на клановом устройстве общества. Русские, в отличие от основной массы населения, не могут стать составной частью этой системы. Более того – они не могут ее понять и научиться адекватно реагировать, потому что это система очень “закрытая”, недоступная для посторонних. “Для русских это - чужая, непонятная, совершенно неприемлемая форма социальной организации, не соответствующая их образу жизни…”, – пишет исследователь. Соответственно, “русские лишены необходимой базы для политической деятельности и социального продвижения в обществе…”. В результате, возможностей для борьбы за свои права у русских в Средней Азии гораздо меньше, чем, например, в Прибалтике.
4. Русским в странах Средней Азии отведена экономическая ниша наемных работников – пусть даже высококвалифицированных. Возможность заниматься сколько-нибудь масштабным бизнесом для них практически закрыта. Вряд ли можно серьезно говорить и о будущей “монополизации русскими тех сфер производства, где они в силу своей национальной и исторической особенности (так в тексте!) имеют преимущество перед титульным населением…” (см. выше: “Содружество НГ”. №5, 1998). С другой стороны, потребность страны в специалистах – то, что дает русским в Киргизии возможность выжить, – не бесконечна. В Киргизии существует и постоянно развивается база для вполне современной, эффективной системы высшего и среднего специального образования. Рано или поздно молодые специалисты-киргизы вытеснят русских из производства, научных институтов и наукоемких отраслей. Уже сейчас год от года русские все острей ощущают конкуренцию на рынке труда с их стороны. Таким образом, приходится сделать вывод, что реальной экономической базы для того, чтобы русская диаспора в Киргизии продержалась еще несколько десятилетий, - нет.
5. И, наконец, самое главное. Можно предположить, что в ближайшие годы в Киргизии, как и в других странах региона, грядет очередная смена политической элиты. На смену нынешней светской элите, выросшей из партаппарата времен СССР и глав “сильных” родов, придет новое поколение. Это будут либо новые светские лидеры, получившие образование в США, Великобритании, Канаде, Германии, либо лидеры исламские, обучавшиеся, в свою очередь, или в Турции, или, третий вариант, в Саудовской Аравии или в Иране. В зависимости от того, какая партия возобладает, возможно несколько сценариев, но ни в одном из них русским нет места.

Вряд ли все эти пункты до сих пор не привлекали внимания исследователей. То, что они не рассматриваются практически ни в одной из работ по данной теме, на наш взгляд, свидетельствует либо о безответственности создателей концепции “новой русской диаспоры”, либо о преобладании некоей основной государственной политики, которая скрывается за рассуждениями о “новой русской диаспоре” и довольно прозрачно выражена в одном из пунктов уже упоминавшегося доклада:

“…Россия не способна и не хочет ни восстановить СССР, ни обеспечить на своей территории нормальную жизнь соотечественникам, пожелавшим вернуться на родину…” (Содружество-НГ, №5/1998).

А сделать это, тем не менее, придется.

Ряд исследователей полагает, что большинство русского (и шире, нетитульного) населения в ближайшие 5 – 10 лет уедет из Средней Азии. Предполагается, что численность русских в Киргизии будет уменьшаться на 1% в год. По данным ИМА-Пресс, в первой половине 1999 г. страну покинули 772 человека, еще 2,5 тысячи ожидали документы на выезд (данные приводятся на 01.07.1999). Как видим, реальный процент даже меньше. Однако ряд фактов говорит о том, что большая часть русского сообщества в свое время найдет способ вернуться на территорию России. Как показывают опросы, адаптироваться в условиях независимой Киргизии, в частности, выучить язык, пытаются не более одной пятой всех русских. Остальные ориентированы на отъезд (63%), либо, в крайнем случае, на бизнес с партнерами вне Киргизии (26%).

То, что происходит сейчас на юге Киргизии, заставляет предположить, что, если новой волны миграции не будет, то только потому, что у большинства “потенциальных мигрантов” уже нет финансовой возможности уезжать. За время, прошедшее с 1990 г., люди поняли, что в России их никто не ждет и надеяться приходится только на себя. Квартира в Киргизии, которая раньше была залогом независимости и гарантией того, что можно в любой момент уехать, теперь мало что значит. Стоимость двухкомнатной квартиры в центре Оша колеблется в пределах $1-2 тыс., а этого не хватит даже на то, чтобы перевезти в Россию имущество. Поэтому сейчас центр тяжести сместился в сторону “малой миграции” –передвижения русскоязычного населения внутри страны, с Юга на Север, в Бишкек и Чуйскую долину. Вероятно, в ближайшее время темпы этой миграции будут расти по мере развития конфликта в Ошской области.

Как бы там ни было, Россия вряд ли сможет уклониться от решения проблемы русских в Киргизии (и Средней Азии в целом). Единственная разница между решением проблем сейчас и в некоем “будущем” – в количестве денег, которые придется угрохать, и людей, которых придется угробить. Русской диаспоры как явления не существует: уже во втором поколении от нее не остается ничего русского. Русские живут в России. И если Россия не идет к ним, они придут к ней сами.

ЛИТЕРАТУРА

• Вынужденные мигранты, 1997 - Вынужденные мигранты: Интеграция и возвращение. М.: ИЭА РАН, 1997.
• Вынужденные мигранты в государствах СНГ. М.: Центр этнополитических и региональных исследований, 1997
• Лебедева, 1997 – Лебедева Н.М. Новая русская диаспора: Социально-психологический анализ. М.: ИЭА РАН, 1997.
• Миграции и новые диаспоры в постсоветских государствах. М., 1996.
• Ошские события: На материалах КГБ. Бишкек, 1993. (Текст рус., киргиз.)
• Постсоветская Центральная Азия: Потери и приобретения. М., 1998.
• Русские в Киргизии, 1995 – Русские в новом зарубежье: Киргизия. Этносоциальные очерки. М.: ИЭА РАН, 1995.
• Русские в новом зарубежье: Итоги этносоциологических исследований в цифрах. М., 1996.
• Русские в новом зарубежье: Программа этносоциологических исследований. М., 1994.
• Русские в новом зарубежье: Средняя Азия: Этносоциологический очерк. М., 1993.
• Русские в ЦА, 1998 – Русские в Центральной Азии: Научно-аналитический обзор. М.: ИЭА РАН, 1998.
• Сиверцева Т.Ф., Сиверцев М.А. Религиозные меньшинства в Киргизии: Опыт полевого исследования//Восток. – Oriens. М., 1998. № 2. С. 109 – 118.
• Совр. этнополитические процессы, 1998 – Современные этнополитические процессы и миграционная ситуация в Центральной Азии. М.: Центр Карнеги, 1998.

Авторы благодарят Дмитрия А. за любезно предоставленные в их распоряжение дневники и помощь в написании данной статьи.