ПИСЬМО СОВЕТСКИМ ДРУЗЬЯМ ИЗ «СВОБОДНОГО» МИРА

[Майк Давидоу]

«Письмо советским друзьям» Майка Давидоу – это своеобразный исторический документ, оставленный нам человеком, который имел возможность видеть оба этих мира своими собственными глазами.



Помните, в тот последний вечер, что мы провели вместе перед моим возвращением в Соединенные Штаты, вы просили меня написать, какой я найду мою родину после шестилетнего отсутствия. Вот вам отчет о моих впечатлениях с того самого момента, как самолет Аэрофлота, на котором я летел, совершил посадку на американской земле.

Итак, 15 декабря 1974 года, три часа ночи. С трудом привыкаешь к скачку во времени: в Москве сейчас одиннадцать утра, а мой организм все еще живет по московским часам. Международный аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди намного превосходит аэропорт «Шереметьево» по размерам и затмевает его своей роскошью. Здесь все дышит комфортом, все свидетельствует об эффективной постановке дела. Что и говорить, впечатляющая реклама страны изобилия и технических чудес! Багаж прибыл без малейшей задержки – обслуживание доведено до четкости конвейера. Ждать пришлось гораздо меньше, а порядка было больше, чем при аналогичных обстоятельствах в Москве. Да, вот она Америка, которую я знал, с ее высокоразвитой, отлаженной техникой, уверенная в себе. «С приездом на родину!» – приветливо бросает чиновник иммиграционной службы, ставя штамп в моем паспорте. А снаружи нас уже ждут друзья. Не сдерживая нетерпения, они горячо приветствуют нас радостными возгласами и бросаются навстречу: поцелуи, объятия. Как хорошо быть снова дома!

И вот, погрузив пожитки в багажник, мы едем в Нью-Йорк, к нашей приятельнице, которая живет в Бронксе. Автострада – сложнейшее переплетение путей, подлинное чудо эффективности и инженерного искусства. Водителю, умеющему ориентироваться в этом лабиринте, автострада экономит массу времени; ну, а тот, кто не знает дороги, будет без конца кружить и кружить, словно на карусели. Сквозная автострада – это волшебный ковер-самолет, когда все идет хорошо, и ужасная западня, когда сломается хотя бы одна-единственная машина. Нас буквально ослепляет яркий свет бесчисленных фар. Конечно, на московских магистралях нам тоже неслись навстречу вереницы ярких огней. За годы, что мы прожили у вас, количество автомобилей в Москве значительно увеличилось. Но здесь, в Нью-Йорке, где на 8 миллионов жителей приходится 5-6 миллионов машин, автомобили стали полновластными хозяевами города и буквально заполняют теперь ведущие к нему автомагистрали.

Внезапно наш автомобиль, вместе со всем потоком машин, останавливается. Впереди какой-то затор, движение парализовано. Все как будто шло нормально, никаких признаков аварии. В чем же дело? Ах, вот оно что: мы просто забыли, что среди всей этой чудо-техники середины двадцатого века существует современный эквивалент средневековых поборов за проезд, взимавшихся каждым феодалом. Мы как раз подъехали к мосту, перед которым собирают пошлину за въезд в «герцогство Нью-Йоркское». Подобно средневековому сборщику налогов, страж, состоящий на службе у владельцев этой ультрасовременной автострады, остановил целое полчище автомобилей, чтобы собрать с нас мзду: по полдоллара с машины. Подобные поборы, как, впрочем, и всякие другие, за годы нашего отсутствия заметно возросли, и их стало больше. Врата в этот гигантский город охраняются, словно крепостные ворота городов-крепостей эпохи феодализма, сонмом таких стражников, взимающих дань со всякого, кто хочет пользоваться его дорогами, туннелями и мостами. Только что из страны, где пользование дорогами бесплатно и где, более того, люди бесплатно или за минимальную плату пользуются всеми коммунальными сооружениями и коммунальными услугами, мы как-то забыли, что в условиях нашей системы свободного предпринимательства очень мало что предоставляется бесплатно. Пошлина за проезд через мост напомнила нам о том, чего следует ожидать дальше.

ГОРОД, ОБЪЯТЫЙ СТРАХОМ:

НЬЮ-ЙОРКСКИЕ ГОРОДА-КРЕПОСТИ

Шесть лет назад Нью-Йорк (как и большинство американских городов) уже жил в атмосфере страха. Вот почему первое, что поразило меня в Москве и произвело на меня глубочайшее впечатление, было отсутствие какого бы то ни было страха у ее жителей. Я поделился этим впечатлением с читателями моей газеты «Дейли уорлд» в серии статей, которые были также напечатаны в сокращенном виде «Литературной газетой». Я нисколько не идеализировал того ощущения безопасности, которое испытываешь в советской столице и во всех городах, где я побывал, путешествуя по четырнадцати советским республикам. Будучи скорее москвичом, чем гостем или туристом, я отлично понимал, что сложную социальную проблему преступности невозможно полностью разрешить за такой исторически короткий срок, как пятьдесят с небольшим лет. Мелкие правонарушители и убийцы-маньяки, наводящие время от времени страх на людей, все еще омрачают жизнь при социализме. Однако и эти преступления будут со временем искоренены, подобно тому как уже искоренено основное зло – организованная преступность. Но то, что так поразило меня шесть лет назад (и это мое впечатление окрепло и усилилось по возвращении на родину), можно выразить в следующих словах: Москва и все советские города – это поистине города, не ведающие страха. Ей-богу, вы, считающие само собой разумеющимся, что ходить по улицам своего города и гулять по его паркам днем и вечером, ничего не боясь,– это естественное и обычное право каждого человека, стали бы больше ценить радости вашей жизни в условиях безопасности, если бы оказались сейчас рядом со мной и мы походили бы вместе по нью-йоркским улицам и поездили в нью-йоркском метро. В этом письме я попытаюсь заново пережить вместе с вами то, что испытал и перечувствовал после моего возвращения.

Квартира нашей приятельницы расположена на 36-м этаже сорокатрехэтажного жилого дома на набережной реки Гарлем в Западном Бронксе. Это одно из четырех таких же зданий, возведенных частной строительной фирмой на земле, которую штат Нью-Йорк, предоставивший участки, освободил от налога, с тем чтобы с жильцов взималась невысокая квартплата. Спору нет, квартира у нашей приятельницы просторная, очень приветливая и уютная, из окон открывается великолепная панорама города с реками Гарлем и Гудзон на переднем плане. Но, право же, не стоит она того, чтобы платить за нее в 15 раз дороже, чем мы платили за нашу четырехкомнатную квартиру, тоже просторную и комфортабельную, на Ленинградском проспекте. Об огромной разнице в размере квартплаты я заговорил попутно, речь сейчас о другом. Наша приятельница, а теперь временно и мы, живет в одном из многочисленных городов-крепостей, на которые буквально на глазах распадается Нью-Йорк. Похоже, отцы этого охваченного страхом города и планировщики-градостроители руководствуются лозунгом «Вперед к феодализму!». Их реакцией на постоянный рост преступности, и особенно преступлений, связанных с насилием над личностью, стало сооружение жилых комплексов (и соответствующая реконструкция уже построенных), представляющих собой не что иное, как современные аналоги феодальных крепостей. С тою только разницей, что вместо крепостных рвов, подъемных мостов и стражников в латах, вооруженных алебардами, теперь применяются отряды частных охранников, сеть внутреннего телевизионного наблюдения и привратники, которые держат оборону на форпостах крепости. По своему внешнему виду и по царящей вокруг атмосфере наш комплекс жилых домов-небоскребов и впрямь напоминает крепость. Стражники, охраняющие нашу крепость, носят на груди личные знаки с фотографией. Они останавливают в целях проверки и опознания все подъезжающие машины (в конце концов, они ведь приближаются к нашему городу-крепости!). Они пристально всматриваются в наши лица, когда наша приятельница представляет нас им как своих гостей. (В их обязанности входит не только знать в лицо всех обитателей этой сорокатрехэтажной крепости, но и запоминать таких ее посетителей, как мы.) Для пущей «безопасности» обитателей снабдили удостоверениями личности, которые они обязаны предъявлять по требованию. По внутренней телевизионной сети ведется наблюдение за всеми посетителями и посторонними. Стража города-крепости, как и в средневековые времена, считает каждого незнакомца, явившегося «извне», подозрительной личностью и потенциальным врагом. Две-три линии обороны – это еще не все средства защиты. Жильцам сообщают «секрет» ничем не примечательной панели в облицовке лифта – на тот случай, если «неприятелю» каким-то образом удастся проникнуть через заградительные заслоны. Нажав на панель с «секретом», вы предупредите охрану о присутствии в лифте грабителей. Для обитателей городов-крепостей окружающие районы - чужеземная территория, вылазка на которую чревата опасностью. Крепость, в которой живет наша приятельница, не принадлежит к числу самых надежных и, уж конечно, не может идти ни в какое сравнение по части комфорта с роскошными цитаделями, воздвигнутыми, например, в центре Манхэттена. Когда я уезжал отсюда шесть лет тому назад, здесь сносили бульдозерами хорошие, прочные здания, где жили, платя сравнительно невысокую квартплату, рабочие: белые, негры, пуэрториканцы. На месте снесенных строений возводили жилые дома категории люкс (предшественники нынешних шикарных городов-крепостей). И вот шесть лет спустя я вижу, как много лучших уголков Манхэттена занято теперь этими роскошными жилыми комплексами, отгородившимися от внешнего мира. Манхэттен всегда являл собой картину существующих бок о бок нищеты и роскоши. Но никогда еще этот контраст не был таким разительно резким, как сейчас. Никогда раньше я не видал такого разделения на анклавы богатства и разрастающегося гетто нужды и лишений. (Как это выглядит на деле, я постараюсь рассказать вам дальше, когда перейду к описанию того, что я увидел, посетив места, где когда-то жил.) Обитатели этих оазисов роскоши принадлежат, конечно, к числу богатейших людей Нью-Йорка. Если размер квартирной платы повысился во всем городе, то здесь она возросла астрономически. Роскошь сама по себе стоит больших денег, но теперь приходится дополнительно оплачивать частную армию охранников и изощренную технику обеспечения безопасности. Только нью-йоркским богачам по карману подобная защита. Безопасность и роскошная жизнь неотделимы друг от друга. А гигантские и могущественные строительные корпорации, которые оказывают все более сильное влияние на решение городских дел, наживаются как на запуганности ньюйоркцев, так и на стремлении тех, кто может это себе позволить, купаться в роскоши. Типичное объявление, помещенное в газете «Нью-Йорк таймс» 15 декабря 1974 года, гласит: «Челси-мьюз, 235, 22-я улица в Западной части Манхэттена. Привратник, система обеспечения безопасности и все роскошные удобства. Плата за квартиры с одной спальней – от 325 до 365 долларов в месяц». В другом объявлении о сдающихся квартирах в Челси-мьюз предлагается «тройная безопасность» за ту же цену. В объявлении о сдаче внаем квартир в домах-башнях в районе Саутгейта хвастливо говорится, что, «входя в вестибюль, вы как бы вступаете в XVI век» («Вперед к феодализму!»). За удовольствие вернуться в средневековье взимается плата в размере 310-425 долларов в месяц за квартиры с одной спальней. В «Марлборо-хаус», тридцатичетырехэтажной башне, дом № 245 на 40-й улице в Восточной части города, жильцам предлагается безопасность, обеспечиваемая охранниками, привратниками, дежурящими у входа круглые сутки, и системой сигнализации - все это по цене от 400 до 428 долларов в месяц за аналогичные квартиры. Жилищный комплекс на Индепенденс-плаза в Северной части Манхэттена с трехсветным холлом рекламирует себя как «идеальный фешенебельный квартал». Обеспечение феодальной безопасности для потребителей роскоши XX века в разгар усиливающегося экономического спада является единственным процветающим бизнесом в жилищном строительстве Нью-Йорка и других крупных американских городов (которое вообще-то резко сократилось).



ЛЕЧЕНИЕ ПО-АМЕРИКАНСКИ

Труднее всего мне оказалось «приспособиться» на родине к «мелочам» повседневной жизни. Мы только что отпраздновали наше первое рождество в США после шестилетнего отсутствия. Это рождество стало для нас тем более приятным событием, что мы встречали этот традиционно семейный праздник вместе с нашим сыном Майком, невесткой Дженет и внуками: двухлетней Кирстен и восьмимесячным Бренданом. Ничто не настраивает на такой радостно-благодушный лад, как встреча рождества дома, и в эти дни общей доброжелательности я был больше, чем когда-либо, готов «приспосабливаться». Но тут я столкнулся с одной «мелочью жизни», которая остро напомнила мне, в каком мире я теперь живу. Заболела Кирстен. У нее начала подниматься температура. Родители, естественно, встревожились. Они время от времени ставили ей градусник, и показания термометра можно было прочесть на их расстроенных лицах. Однако врача они почему-то не вызывали. Жизнь научила их сдерживать свое беспокойство и выжидать, с тем чтобы обратиться к врачу только в том случае, если жар опасно усилится. На то имелась веская причина-та самая причина, по которой американцы в большинстве своем обращаются к врачу только после того, как почувствуют себя «достаточно серьезно больными». Пойти с Кирстен к врачу – значило бы платить каждый раз минимум 10 долларов, а ведь малыши, как всем известно, так часто болеют. Поэтому реагировать на повышающуюся температуру Кирстен было бы непомерной роскошью. Хватило ли бы тогда денег на квартплату, покупку продуктов питания и прочих предметов первой необходимости, особенно теперь – в условиях экономического спада и инфляции? Но, признаюсь, мне, только что вернувшемуся из Москвы с ее поликлиниками и обеспокоенному лихорадочным блеском в глазах Кирстен, как-то не пришли в голову эти «практические» соображения. Побуждаемый, как мне казалось, совершенно естественной реакцией, я наивно спросил: «А разве нельзя вызвать к Кирстен врача на дом?» Дженет горько рассмеялась. «Вы слишком долго отсутствовали. Поздравляю с приездом на родину, в этот сумасшедший дом!» – воскликнула она. И тут же познакомила меня с суровыми фактами жизни в нашей стране: «Пригласить доктора на дом нельзя ни за какие деньги. Сколько ни предложить, все окажется мало, чтобы компенсировать затраченное им время. Ведь врачи оценивают в долларах каждую свою минуту – приходится уж нам самим ходить к ним».

«Ну, а как быть, если ребенок настолько болен, что не может подняться с постели? – не унимался я. –В конце концов, предполагается, что врач – это не то же самое, что бизнесмен!» Дженет только улыбнулась моей наивности и иронически хмыкнула. Она принялась терпеливо объяснять, помогая мне «приспособиться» к здешней действительности. «Врач ответит, что, если ребенок так болен, что его нельзя доставить к нему, следует обратиться в отделение неотложной помощи больницы. Вот тут-то и начнутся волнения и неприятности. Надо убедить больничную администрацию, что ребенок «достаточно болен», чтобы послать за ним машину «скорой помощи» и предоставить ему койку в больнице. А это-дело гиблое, особенно при нынешних сокращениях и без того скудных больничных бюджетов».

Через пару дней заболели и мы с женой – подхватили такую же, как у Кирстен, сильную простуду. Неожиданно для нас самих мы почувствовали тот же страх, который удерживал Дженет от того, чтобы набрать по телефону номер врача. И мы тоже, запасшись терпением, ждали, когда будем «достаточно серьезно» больны, чтобы можно было показаться врачу.

Да, это дело «привычки». За шесть лет мы «привыкли» считать чем-то само собой разумеющимся бесплатное и всестороннее медицинское обслуживание, включающее визиты на дом врача из нашей поликлиники в сопровождении медицинской сестры. Вместе с нами в Москве жил наш младший сын Джозеф с женой Кристиной и дочерью Эльвирой, которой было тогда около двух лет. Эльвира тоже то и дело болела. Мысль, что надо подождать с вызовом врача до тех пор, пока Эльвира не разболеется «достаточно серьезно», просто не могла прийти в голову в московских условиях ни моему сыну, ни его жене. Дело тут не в разном отношении родителей (в США и они были бы вынуждены «привыкнуть» не торопиться с обращением к врачу). Нет, такая идея никак не могла бы взбрести им на ум, потому что в стране социализма такое немыслимо. Наоборот, однажды в детской поликлинике нашего района моего сына и его жену. как мне помнится, даже отчитали за то, что они, как полагали врачи, слишком редко обращались к ним за помощью.

Статьи по теме: