Слепцов, В.А.

Трудное время

Повесть

III III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV

V

Действительно, в городе был мировой съезд и к тому же - крестьянская ярмарка. По улицам бродили пьяные мужики и разряженные бабы; на базарной площади стояли палатки и шалаши с товарами; в подвижном трактире играла музыка и пели песни; солнце пекло, пыль тучею стояла над толпою мужиков, двигавшейся во все стороны; между возов пробирался на паре караковых исправник ¹, с верховым полицейским служителем позади. В толпе ходили управляющие, барыни с узлами и с раскрасневшимися лицами.

В сторонке, у весов, стояло шесть человек гарнизонных солдат в суконных галстухах и в белых холщовых мундирах. Перед ними прохаживался капитан: он делал им смотр и ругался, а сам был пьян. Солдаты тоже были пьяные и, вздыхая, равнодушно посматривали на проходящих.

Тут же стояли дрожки ², на которых приехал капитан. Он все собирался уехать, несколько раз подходил к дрожкам и поднимал ногу, но сейчас же опять возвращался и опять принимался ругаться. На правом фланге стоял солдат с заплаканным лицом. Он был пьянее всех; стоя ввытяжку, он плакал и не сводил глаз с своего командира.

- Я тебе по-ка-жу, твою мать, я тебе покажу! - кричал капитан, наступая на солдата.

- Готов, завсегда готов, - Вытягивая лицо вперед, отвечал солдат.

- Молчать!

- Слушаю, васскрродье.

- В гррроб заколочу!..

- С радостью...

Бац.

Солдат заморгал глазами и выставил свое лицо еще больше вперед. Проходящие мужики останавливались. Солдат всхлипывал и, не утирая слез, прямо смотрел в глаза начальнику.

- У! Рраспротак, - рычал капитан, косясь на солдата и подходя к дрожкам.

- С моим с удовольствием! - крикнул солдат.

- Молчать! - заревел капитан, снова подлетая к солдату.

По улицам ездили и бродили помещики; в домах тоже везде виднелась водка и закуска; из отворенных окон вылетал табачный дым вместе со смехом и звоном графинов.

В этот день назначено было открытие по возобновлении дворянского клуба, с переименованием его в соединенный, так как в новом клубе предполагалось соединить все сословия.

Мировой съезд помещался в том же здании, а потому у ворот и на крыльце толпились мужики, вызванные посредниками в город по делам.

Щетинин с Рязановым прошлись по ярмарке и отправились в клуб. На дороге им попались дворяне; они шли вчетвером, обнявшись, в ногу и наигрывали марш на губах.

Впереди маршировал маленький толстенький помещик и размахивал планом полюбовного размежевания вместо сабли.

- Здравия желаем, ваше-ство-о! - гаркнули дворяне, поравнявшись со Щетининым, и пошли дальше.

- Спасибо, ребята! - крикнул высунувшийся из окна помещик.

- Рады стараться...

- По чарке на брата! Идите сюда! - кричал он, махая рукою.

- Правое плечо вперед, - марш! - скомандовал начальник, и отряд завернул в ворота.

По улице пронесся легонький тарантас, запряженный тройкою маленьких лошадок. В нем сидел полный мужчина в военной фуражке, но с бородою, и делал Щетинину ручкою. Он поклонился.

Из окон выглядывали дамы и говорили, показывая на Щетинина с Рязановым: «вон они, коммунисты!»

Щетинин шел молча и рассеянно глядел по сторонам, рассеянно отвечая на поклоны. В клубе у подъезда стояли и лежали сельские власти: старшины, сотские ³, старосты и проч.; некоторые пристроились в тени, а шляпы их торчали на заборе.

Заседание мирового съезда еще не кончилось. В зале, посреди не, стоял большой стол, за которым сидели посредники с цепями на шее и с председателем во главе. Вокруг них толпились помещики, управляющие и поверенные; прочие дворяне бродили по зале и, по-видимому, скучали. Из буфета слышался бойкий разговор, смех и остроты.

- Да будет вам, - уговаривал один помещик посредников. – Ну что в самом деле пристали! водку пора пить.

- Погодите, - с озабоченным видом отвечали посредники. – Не мешайте!

- Позвольте мне, господа, прочесть вам, - громко заговорил один из посредников, обращаясь к съезду,  - письмо, полученное мною на днях от землевладельца, господина Пичугина.

- Слушаем-с, - ответил председатель и сделал серьезное лицо.

Посредник начал читать: «Милостивый государь, Иван Андреевич, не имея чести быть лично с вами знаком, имею честь довести до сведения Вашего следующий анекдот. 1863 года, мая 12-го числа, крестьянин-собственник сельца Ждановки, Антон Тимофеев, приидя ко мне на барский двор в развращенном виде, с наглостию требовал от меня, чтобы я отдал ему его баб, угрожая мне в противном случае подать на меня жалобу мировому посреднику. И когда я выслал ему сказать через временно обязанную ⁴ женщину мою Арину Семенову, что по условию я могу пользоваться его бабами все лето, то он за это начал женщину мою всячески ругать, называя ее стерва и при том показывая ей язык. После этого что же, всякая скотина может безнаказанно наплевать мне в лицо! Конечно, они теперь вольные и могут все делать. Но я этого так не оставлю и буду просить высшие власти о защите меня от притеснения и своеволия мужиков. Нет, это много будет, если всем их пошлостям подражать. Им и без того отдано все, а мы лишены всего. Имею честь быть...» и проч.

- Господа! - воскликнул один из стоявших у стола помещиков, - господа, кому угодно пари, что господин Пичугин этого, как его, собственника-то, собаками затравил?

- Ну, вот!

- Да не угодно ли на пари? Я его знаю. Вы не верьте тому, что он пишет. Это он все врет, все сам сочинил.

Начался спор. Собрание между тем, поручив посреднику исследовать дело на месте, перешло к рассмотрению проекта, представленного одною помещицею, желавшею переселить крестьян в безводную пустыню. Немец, поверенный этой барыни, развернул план и положил его на стол перед собранием. Посредники стали рассматривать план: пустыня и на плане оказалась безводною; но, несмотря на это, поверенный утверждал, что для самих же крестьян так будет лучше. Позвали крестьян. Они вошли, осторожно ступая по крашеному полу, поклонились и встряхнули головами. Председатель начал им объяснять желание помещицы и указал на плане участок. Мужики выслушали и сказали - слушаем-с; только один из них как-то боком косился на план и, прищурив один глаз, шевелил губами. Но когда спросили их, согласны ли они на это, мужики все вдруг заговорили, полезли к плану и стали водить пальцами. Доверитель вступился и просил председателя не дозволять мужикам пачкать план. Мужикам запретили трогать его пальцами и велели отойти от стола.

- Ну, что, батюшка, как у вас свободный труд процветает? - спрашивал Щетинина один помещик, доедая бутерброд.

- Да ничего, - нехотя отвечал Щетинин.

- Ну, и славу богу, - улыбаясь, сказал помещик. - Мужики ваши все ли в добром здоровье, собственнички-то, собственнички? А? То-то, чай, богу за вас молят? Теперь какие небось каменны палаты себе построили. Че-ево-с?

- Почем я знаю, - с неудовольствием сказал Щетинин.

- Да; или вы нынче уж в это не входите? Так-с. Нет, вот я, признаться, - немного погодя прибавил помещик,  - все вот хожу да думаю, как бы мне своих на издельную повинность переманить; а там-то бы уж я их пробрал; я бы им показал кузькину мать, в чем она ходит, они бы у меня живо откупились. Да, главная вещь, нейдут, подлецы, ни туда ни сюда.

- Как поживаете? - говорил Щетинин, раскланиваясь с другим, только что вышедшим из буфета помещиком.

- Вот как видите, - отвечал тот. - Закусываем. Как же нам еще поживать? Ха, ха, ха! Вот с Иван Павлычем уж по третьей прошлись. Да, черт, их не дождешься, - говорил он, указывая на посредников. - Господа, что же это такое наконец? Скоро ли вы опростаетесь? В буфете всю водку выпили, уж за херес принялись.

- Да велите накрывать, - заговорили другие.

- Стол нужен.

- Господа, тащите их от стола!

- Эй, человек, подай, братец, ведро воды, мы их водой разольем. Одно средство.

- Ха, ха, ха!

- Нет, серьезно, господа. Ну, что это за гадость! Все есть хотят. Кого вы хотите удивить?

- Что тут еще разговаривать с ними! Господа, вставайте! Заседание кончилось. Дела к черту! Гоните мужиков! Эй, вы, пошли вон!

Таким образом кончилось заседание. Посредники, с озабоченными и утомленными лицами, складывали дела, снимали цепи, потягивались и уходили в буфет.

- Александр Васильич, голубчик, давно ли вы здесь? – говорил один из них, подходя к Щетинину. - Позвольте вас поцеловать, душа моя. Et, madame votre épouse, comment ce porte’t’elle? ⁵

- Благодарю вас. Мой товарищ, Яков Васильич Рязанов; мировой посредник нашего участка, Семен Семеныч, - познакомьтесь, - говорил Щетинин.

- Очень рад, очень рад, - говорил посредник, расшаркиваясь и пожимая руку Рязанову. - Ах, позвольте, ваша фамилия мне знакома - Рязанов. - Да. Теперь я помню. Мы с вашим батюшкой вместе служили.

- Что же вы с ним, всенощную или обедню служили? – спросил Рязанов.

- То есть как?..

- Я не знаю, как. Должно быть, соборне. А то как же еще?

Посредник с недоумением смотрел на Рязанова.

- Да разве ваш батюшка не служил в гродненских гусарах?

- Нет; он больше в селах пресвитером служил.

- То есть...

- Попом-с.

- Да. Ну, так это не тот Рязанов, которого я знал, - конфузясь, говорил посредник.

- Я думаю, что не тот.

Стали стол накрывать. В ожидании обеда дворяне прохаживались по зале, закусывали и разговаривали.

- Господа, послушайте-ка!

- Ну!

- Не слыхал ли, или не читал ли кто, - земство ⁶, что за штука такая?

- Ну, вот еще что выдумал? Давай я тебя за это поцелую.

- Да нет, постой, братец, нельзя же.

- Чего тут нельзя! Иди-ка, брат, лучше водку пить. Разговаривать тут еще... Земство! Тебе какое дело?

- Как какое дело? Это вы отчаянные головы, вам все нипочем, а у меня, брат, дети. Господа, нет, серьезно, скажите, коли кто знает!

- Вот пристал!

- Пристанешь, брат. Ты небось за меня не заплатишь.

- Изволь, душка, заплачу, только пойдем вместе выпьем по рюмочке.

- Уйди ты от меня, сделай милость! Иван Павлыч, вы, батюшка, не знаете ли? Вы, кажется, журналами-то занимаетесь.

- Что такое?

- О земстве не читали ли чего?

- Как же, читал.

- Ну, что же?

- А ей-богу не знаю, голубчик.

- Да нет ли газет каких-нибудь?

- Какие тут газеты? Вон поди в буфете спроси! Эй, человек, подай ему порцию газет!

- Черти! Всю водку вылакали. Налей мне хоть рому, что ли!

- Так как же насчет земства-то? А? Так никто и не знает?

- Спроси у предводителя.

- Предводитель, скажи, братец, на милость, никак я толку не добьюсь, какая такая штука это земство? Что за зверь? Пóдать, что ли, это какая? А?

- А это, вот видишь ты, какая вещь...

- Да ты сам-то знаешь ли?

- Ну, вот еще. Мне нельзя не знать.

- То-то. Смотри не ври. Ну!

- Это дело, как бы тебе сказать? Государственное.

- Ну, да ладно. Об этом ты нам не рассказывай; а вот суть-то, главная суть-то в чем?

- Тут, брат, вся сила в выборах.

- Вот что. Кого же выбирать-то?

- Выборных.

- Да. Опять-таки выборных же и выбирать. Ну, а за коим же чертом их выбирать-то станут?

- А они там это будут рассуждать.

- Да, да, да. О чем же это они будут рассуждать?

- Об разных там предметах: об дорогах, о снабжении мостов и так далее.

- Да. Это, значит, по дорожной части. Ну, и за это мы им будем деньги платить? Так, что ли?

- Так.

- Ну, брат предводитель, спасибо, что рассказал. Теперь пойдем по рюмочке дернем.

За несколько минут до обеда на улице загремели бубенчики, и у крыльца остановилась взмыленная тройка отличных серых коней. В залу вошел полный, румяный молодой помещик в английском пиджаке, с пледом на руке.

- Петя! Душка! Вот он, урод! Мамочка! Давно ли?..

- Что у вас тут такое? Сословия сближаются? Ах, вы, шуты гороховые! Где же мужики-то?

- Какие мужики? Они там, на крыльце.

- А как же сословия-то?

- Ну, вот еще, сословия!

- Зачем же вы наврали?

- Кто тебе наврал? Вон, гляди, видишь, Лаков сидит. Чего же тебе еще?

На диване действительно сидел купец с красным носом и бессмысленно водил глазами.

- Да он, скотина, и теперь уж пьян. Лаков, что, брат, ты уж успел?

- Успел, - кивая головой и улыбаясь, отвечал купец.

- Экое животное!

- Нельзя... Ярмонка.

Из буфета выглядывал другой купец и, стоя в дверях, подобострастно кланялся, не решаясь войти в залу.

- А! И ты здесь, чертова перечница! Что же ты сюда нейдешь?

- Он не смеет.

- Я не смею-с.

- Ну, хорошо, братец; стой там, стой! мы тебя после обеда посвятим.

- Посвятим, посвятим...

Купец кланялся.

Подали суп. Стали садиться за стол. Купец лаков тоже взялся за стул.

- Что ж, господа, мне-то можно?

- Садись, чучело, садись, ничего.

Купец сел.

- Эй, половой, подай графин водки!

- За стол водку не подают. Что ты? Разве здесь кабак? - говорили купцу соседи.

- Ну, шампанского. Черт те дери!

- Много ли-с?

- Полбутылки.

- Эх ты! Полбутылки! Мужик! Где ты сидишь, вспомни!

- Что ж такое? Ну, мы полдюжину спросим. Подай полдюжины!

- Слушаю-с.

- Да закусить чего-нибудь, солененького. Проворней! Эх, в рот те шило...

- Лаков, веди себя скромней, - кричали ему с другого конца.

- Я и так скромно.

- Господа, слышали, в Саратове какой случай был?

- Какой?

- Поджигателей поймали ⁷. Теперь там такое дело... Оказывается, что тут замешаны разные лица...

- Эка штука! У нас мужики двоих поймали; взяли, дурачье, и отпустили.

- А что, позвольте вас спросить, - спросил Рязанова его сосед, уездный учитель,  - телеграмму посылать будут ⁸?

- Я не знаю.

- Что он такое говорит?

- Я говорю-с насчет телеграммы.

- Какой телеграммы?

- То есть от всех сословий, вот теперь, во время обеда. Разве не будут?

- Нет; телеграммы не будет, а вот речь Петр Михайлович произнесет - на латинском языке.

- Ах, в самом деле! Петя, - кричал один посредник,  - речь, брат, непременно сегодня речь!

- Уж это после обеда, - отвечал Петя.

- Нет, он на прошлой неделе, - мы с ним на охоте были, - уморил: собрал мужиков и им латинскую речь сказал.

- Ха, ха, ха!

После супа захлопали пробки и стали разносить шампанское.

- Господа, за соединение сословий! Лаков, слышишь, чучело?

- А, дуй вас горой!

- Ха, ха, ха! Однако ты, чертов сын, не ругайся!

- «Устюшкина мать собиралась умирать...» - затянул Лаков.

- Этих свиней никогда не надо пускать, - рассуждали дворяне.

- Вот посадили его за стол, а он и ноги на стол.

- «Умереть не умерла, только время провела». Что ж такое? Я за свои деньги... Ай у нас денег нет?

- Иван Павлыч, ваше здоровье, - чокались через стол помещики.

- Эх, драть-то вас на шест, - кричал между тем Лаков.

- Господа, что же это такое?

- Mais, mon cher, que voulez-vous donc? C`est un paysan ⁹.

- Эй, послушай, ты, мужик, - говорил Лакову один помещик. – Если ты, скотина, еще будешь неприлично себя вести, тебя сейчас выведут.

- Ты недостоин сидеть с порядочными людьми за столом.

Лаков струсил.

- Будешь смирно сидеть?

- Я смирно. Истинный бог... Подлец хочу быть, - смирно.

- Ну, так молчи же, не ругайся!

- В тринклятии провалиться - не ругался.

- Господа, за процветание клуба, - провозгласил предводитель.

- «Устюшкина мать...» - заревел Лаков. - Ай у нас денег нет? Всех вас куплю, продам и опять выкуплю.

- Нет, это из рук вон. Его нужно вывести.

- Вот они деньги, - получай! Эй! Кто у вас тут получает, - получай! Триста целковых... На всех... Жертвую, раздуй вас горой!..

- Вывести, вывести его! - кричали дворяне.

- Стой, - говорил Лаков. – За четыре бутылки назад деньги подай! Ладно. Ну, теперь выводи!

Через час после обеда дворяне ходили по комнатам, как во сне, все что-то говорили друг другу, кричали, пели и требовали всё шампанского и шампанского. В одной комнате хором пели какую-то песню, но потом образовалось два хора, и уж никто никого не слушал; только и можно было разобрать:

- Кубок янтарный...

- Чтобы солнцем не пекло...

- Полон давно...

- Чтобы сало не текло.

- Господа, это подлость!.. Ура-а - шампанского!.. Пей, пей, пей!.. Позвольте вам сказать!.. Чтобы солнцем... Поди к черту! Ура - шампанского!..

В то же время один помещик, сидя на столе, выводил тоненьким голоском: «Век юный, пре-елестный, дру-у-зья-аа, про-о-ле-етит...» ¹⁰

- Во-одки! - вдруг заорал кто-то отчаянным голосом.

В другой комнате происходило посвящение купца Стратонова. Судья, сидя на кресле, произносил какие-то слова, а хор повторял их. Два посредника держали под руки купца Стратонова и заставляли его кланяться судье. Купец кланялся в ноги и просил ручку. Судья накрывал его полою своего сюртука и произносил «аксиос» ¹¹, «аксиос»; хор подхватывал; третий посредник махал цепью, как будто кадилом.

Щетинин с Рязановым вышли на крыльцо. Смеркалось. У ворот клуба их уже дожидался запряженный тарантас. На дворе видно было, как один помещик стоял, упершись в стену лбом, и мучительно расплачивался за обед.

Перед освещенными окнами клуба стояли мальчики и вели между собою следующий разговор:

- Ты туда не ходи! Там мировой.

- Это съезд.

- Он тебя съест.

- Кто?

- А мировой-то. Ишь ты! Ишь! Вон он какой страшный! Глядите, братцы! зубы-то, зубы!..

- Ур-а-а! - ревели в клубе дворяне и кидали в окна пустые бутылки.

По улицам бродили пьяные мужики. Ярмарка кончилась.

- Что ты такое начал рассказывать, когда я приехал, помнишь? - про какое-то социальное дело? - спросил Рязанов своего товарища, когда они выехали в поле.

- Нет, оставь это, прошу я тебя, сделай милость, оставь, - ответил Щетинин.