НОВОЕ АТЕИСТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ. Краткий очерк становления

Новое атеистическое движение (НАД), в отличие от прежнего, советских времен в целом, с самого момента своего возникновения столкнулось с уже наличными качественно новыми реалиями, в которых стало необходимо находить и применять соответственно новые решения и подходы как в идеологии, так в организации и во всех формах практической деятельности. Так, если еще в 1988 г., когда отмечалось тысячелетие принятия христианства на Руси, выходила высококачественная атеистическая литература, защищались десятки кандидатских и докторских диссертаций по этой тематике, то в 1990 г. прошла только одна кандидатская диссертация, имевшая апологетический по отношению к религии характер, и ни одной атеистической книги не было издано вовсе. Примерно с 1989 г. в СМИ перестали проходить материалы, критикующие церковь и религию, стали пропускаться лишь патока да мед. Публикация атеистических статей оказалась возможной только в левом самиздате, в частности, в журнале «Марксист», выпускавшемся в Казани А.Хоцеем (машинопись, тираж 100 экземпляров). Таким образом, НАД пришлось изначально возникнуть не как наступательному, а как оборонительному движению, движению сопротивления. В этом была и остается до сих пор, реализуясь во множестве разнообразных проявлений, одна из главных его слабостей, выступающая также, пожалуй, и одной из главных причин наших промахов и неудач.

По существу НАД с момента своего рождения и до сих пор является  преимущественно антиклерикальным движением, сопротивляющимся попранию прав и свобод светского общества церковниками. Элемент собственно атеистической деятельности всегда был на втором плане. С одной стороны, такая ситуация совершенно оправданна и правомерна, так как атеизм издавна легко побивает религиозную пропаганду   «не числом, а умением» - за счет превосходства в качестве аргументации, о чем можно не беспокоиться. С другой стороны, не только наша страна, но и весь мир переживают в настоящее время глубочайший идейный кризис, сопровождающийся взрывообразной экспансией всевозможных форм идеализма буквально во все области общественного сознания, что не могло не отразиться негативным образом на содержании доктрины НАД. Она в значительной мере эклектична, собственными пионерными открытиями, по сравнению со «старым» атеизмом, едва ли вовсе не может похвастаться. Однако до сих пор процесс нашего развития  прогрессировал и, несомненно, будет успешно идти вперед и впредь.

* * *

Активно действующих участников НАД сравнительно мало, масштаб и значимость их дел, несмотря на огромный энтузиазм, ограничиваются их наличными физическими возможностями. Действующие политические организации к движению едва ли не полностью безразличны. В ситуации всеобщего идейного кризиса это естественно, суть следствия, логично вытекающие из фундаментальных глобальных причин. Одним словом, проблем и трудностей более чем достаточно.

Легко прибиваться к стаду, толпе, ведомой общеизвестным харизматическим лидером. И делать почти ничего не надо – не важен практический результат практического дела, достаточно одного, сугубо формального, факта участия. Например, проще простого вступить в КПРФ и эпатировать тем самым обывательскую публику, вызывающе рекомендуя себя перед ней коммунистом. Это уже другой разговор, что КПРФ на самом деле вовсе никакая не коммунистическая, а фактически крайне правая партия, всемерно и всесильно поддерживающая антикоммунистический режим и самых реакционных клерикалов, а не выступающая им оппозицией. Благонамеренный обыватель, получающий львиную долю информации из «ящика для дураков», неизменно представляющего капэрээфный истеблишмент коммунистами, эти «тонкости» все равно не разбирает.

Действительное мужество и политическая прозорливость требуются для того, чтобы пристать к немногочисленной группе «чудаков», ведущих, как массированно внушает официозный агитпроп, ненужную и бесперспективную борьбу. Или хотя бы оказать участникам сопротивления посильную практическую помощь. Последнее, вроде бы, сущий пустяк, который любой организации, обладающей издательскими и иными материальными возможностями и общеустановочно поддерживающей антиклерикализм, проще простого сделать, но на деле мы, как правило, даже и малости не получаем.

Для современных политиков характерно неразличение понятий  атеизма и антиклерикализма. Считая пропаганду атеизма едва ли не вовсе зряшным занятием, они вместе с тем в корне превратно оценивают настоящий масштаб, значение и дальнейшие тенденции «воцерковления» России. Они не видят качественных перемен в социально-политическом положении церкви, происшедших с доперестроечного времени, ошибочно считая, что церковь, как и прежде, почти совсем не участвует в политике, и одновременно с тем верят ложным инсинуациям СМИ о том, будто бы за минувшее десятилетие большинство населения России успело стать религиозным. Потому они не видят смысла в том, чтобы задевать церкви и с ними ссориться. А то, что можно и крайне необходимо бороться с клерикализмом, обходясь без конфликта с большинством верующих и представителей духовенства, у них даже и в голове не укладывается.

* * *

Чудеса бывают только в сказках и божественных историях, а происходящее в человеческой истории объективно закономерно. На момент совершения Октябрьской революции подавляющее большинство населения нашей страны было, как известно, религиозным. Потребовалось 20 лет активнейшей атеистической работы на то, чтобы к середине 1930-х годов отказалась от веры в бога половина населения СССР. В последующие десятилетия доля верующих продолжила сокращаться замедляющимися темпами, достигнув ко второй половине 1970-х годов стабильного предела в размере порядка 15% (с «вилкой» от более 30% в некоторых отдаленных местностях Северного Кавказа и Средней Азии до примерно 7% в мегаполисах). Проводящиеся в настоящее время различными мониторинг-группами опросы показывают опережающий (по сравнению с сельской местностью) рост уровня религиозности именно в крупнейших городах. Объясняется этот феномен, по всей видимости, тем, что жители «миллионников» подвергаются особенно интенсивной религиозной обработке средствами СМИ, проповедниками, литературой, продающейся буквально на каждом углу, ангажированными церковью школьными и вузовскими преподавателями и т.д. Селяне, по сравнению со столичными жителями, мировоззренчески гораздо более инертны и в значительно большей степени предоставлены самим себе, и если подавляющее большинство из них было с младых ногтей воспитано атеистами, то эти же воззрения они до сих пор сохраняют и передают своим детям.

В мегаполисах же доля верующих за прошедшее десятилетие, согласно данным нынешних мониторингов, или успела подойти к 50%, или значительно превысила такой предел (в отдельных случаях составив более 70 процентов). Другими словами, стала примерно равной соответствующей доле в ведущих капстранах. Однако даже самое поверхностное знакомство с деталями опросов показывает, мягко выражаясь, существенно отличную картину. Потому что в религиозные записывали тех, кто признает высоким значение религии в современной действительности и сам себя определяет как адепта (последователя) какой-либо религии. Ответы на дальнейшие уточняющие вопросы показывали, между тем, что большинство из представителей этого контингента только считает, что «что-то» (сверхъестественное) есть, а что конкретнее, они оказывались не в состоянии ответить. Многие из опрошенных, называя себя, например, православными, заявляли о том, что они не верят в бога (в такой причудливой форме проявляется шаблон национальной самоидентификации). Многие прочие из придавших большое значение религии, не относя себя к приверженцам определенных конфессий, просто верят в распространенные суеверия («тарелочки», пришельцев, домовых и т.п.). И т.д.

Рост уровня религиозности по сравнению со второй половиной 1970-х годов, конечно, нельзя отрицать, но он несопоставимо ниже уровня, преподносимого в качестве социологически установленного. В действительности увеличение доли произошло от полутора до двух с половиной раз, между тем как процент населения, относящегося к последователям соответствующих культов по всем важнейшим для последних параметрам (например, еженедельное посещение храмов, регулярное совершение исповеди, наличие духовного наставника и т.п.), почти не вырос по сравнению с доперестроечным периодом. Прирост произошел за счет людей, так сказать, «вертящихся возле» церкви, которые вовсе или толком не читали священных книг, имеют смутные представления о канонах веры и, разумеется, в своей практической жизни их почти не соблюдают. В ведущих западных странах общий размер доли верующих среди населения тоже примерно такой же, как и у нас, но образцовых прихожан в ней в несколько и даже во много раз больше.

В общем и целом получается, что несмотря на множество реализуемых в разных сферах мер социальная база, поддерживающая православие, численно, а, главное, качественно усиливается отнюдь не настолько впечатляюще, как это преподносит официозная пропаганда. Да, увеличивается число «шатающихся возле» церкви, в чем-то как-то они ее поддерживают, но достаточно прочной опоры для нее не образуют и в будущем не смогут образовать.

За последнее десятилетие в России протестантские миссионеры добились настолько значительных успехов, что РПЦ начала рассматривать их как своих серьезнейших конкурентов. Наконец, традиционно у нас была и остается сопоставимой по сравнению с численностью христиан доля исламистов, а во всем мире в последние десятилетия отмечается явная тенденция опережающего роста доли мусульман по сравнению с долей исповедующих христианские религии. Если эта тенденция не изменится, то, например, во Франции лет через 20 исламистов станет в численном и долевом отношении больше, чем протестантов и католиков вместе взятых. Несколько раньше или позднее то же самое должно произойти и в остальных европейских странах, а в США ожидается выравнивание размеров долей мусульман и христиан. Прогноз не включал бывших республик СССР, но то, что и в них произойдет нечто в большей или меньшей степени сопоставимое, достаточно очевидно.

Не отмечается и не прогнозируется, далее, уменьшение доли убежденных атеистов. Она стабильно растет, равняясь сейчас примерно доле «околоцерковной» публики и явно превышает долю «стопроцентных» верующих. Поэтому пытаться представлять современный российский народ как по преимуществу православный в корне неверно. Гораздо больше объективных оснований называть его атеистическим, или, на худой конец, суеверным. Даже никакой надежды нет на то, что в обозримом будущем в православие обратится бóльшая половина российского общества. Но если уже на то пошло, то оснований рассчитывать на подобную перспективу, вытекающих из объективно развивающейся во всем мире тенденции, больше у мусульман.

Таким образом, в условиях ожесточенного соперничества с другими «традиционными» и «нетрадиционными» для России конфессиями и внутренних раздоров православие может рассчитывать в лучшем случае на действительное удержание позиций, которыми оно смогло завладеть до сих пор. Подтасовками и административными мерами статистическую «цифирьку» поднять легко, но она гроша ломаного не стоит. Мы, современные атеисты, от души желая своим оппонентам успехов в их миссионерской деятельности, исходим из того, что искреннее исповедание веры нуждается в постоянном освобождении от стесняющих его политически конъюнктурных регламентаций. Только при обеспечении этого условия (совершенствования и строгого соблюдения конституционных гарантий свободы вероисповедания) православная церковь сможет на деле сохранить свой авторитет и влияние. А это с необходимостью предполагает, с другой стороны, обеспечение равной свободы для атеистов и для осуществления их деятельности.

И тут не нужно выдумывать велосипед. Во всех цивилизованных странах мира давным-давно реализован принцип отделения церкви от государства. Конечно, в каждом конкретно взятом государстве он осуществляется с соответствующим своеобразием, вплоть до сохранения, в единичных случаях, государственного статуса титульных религий (тут принципиально важна соответствующая конкретика: на деле, несмотря на название, это совсем не то, что было в России до 1917 г.), но по общему, бесчисленно подтвержденному на практике, правилу это позволяет предотвращать возникновение конфликтов на религиозной почве или, по крайней мере, смягчать, цивилизовать их разрешение, если предотвратить не удалось. Поэтому мы видим проблему не в культивировании проповедниками и не в росте религиозных настроений (нормальным образом у этого процесса всегда обнаруживается объективный предел), а в усилении воинственности клерикализма и в реализации доктрины воинствующего клерикализма на практике.

Соответствующие претензии можно было бы обратить исключительно к руководству Русской православной церкви, но это было бы неверно по ряду следующих соображений. Во-первых, внутри РПЦ по вертикали и по горизонтали развивается множество разнообразных конфликтов. В самом деле, что общего, на вскидку, между Якуниным, Пичужкиным, Стеняевым, Кураевым, Кочетковым? Сейчас гораздо труднее найти вопросы, по которым у православных, включая священников, было бы единое мнение, чем самые взаимоисключающие точки зрения. Ситуация напоминает состояние нашего общества в целом, но в чем-то конкретном она, пожалуй, даже и гораздо более остро драматичная. Вывести тут общую равнодействующую линию очень тяжело, и трудно оценить, насколько низовое духовенство, взятое в целом, покладистее или воинственнее руководства РПЦ. Ведь что бы и как бы ни постановляли иерархи в верхах, церковная политика воплощается в жизнь на местах рядовыми священниками и ее конкретное содержание определяется, в конечном счете, ими.

Во-вторых, надо учитывать фактор поликонфессиональности. Ситуация была бы проще и яснее, если бы РПЦ не имела у нас нескольких очень серьезных конкурентов, с которыми ей приходится конфликтовать. Возьмем такой конкретный случай. Недавно в городе Набережные Челны провели публичную голодовку две женщины. Пресса преподнесла эту акцию как выражение протеста против строительства очередной православной церкви. Это правда, но не вся. СМИ умолчали о том, что голодавшие были мусульманками, и тем самым скрыли подлинные мотивы акции. Ибо, не сказав «А», информагентства сняли необходимость говорить «Б», а именно разглашать историю о том, что администрация региона выделила средства на строительство культовых сооружений. Нынче подобными фактами вопиющего нарушения конституции тоже мало кого возмутишь, народ привык к тому, что его обкрадывают все кому не лень из явно или скрыто фактически обладающих властью. Пикантность в том, что в названном татарском городе, где подавляющее большинство верующих мусульмане, решили построить на бюджетные деньги уже пятую по счету православную церковь, но даже и не помышляли воздвигать мечеть. Голодавшие женщины, со своей стороны, также не выдвигали требования строительства мечети, но, получается, протестовали против дискриминации мусульман, а это уже в корне другая подоплека события.

Церковные иерархи рассматривают ситуацию стратегическим образом, на уровне епархиальных управлений. С их точки зрения целесообразно развивать в Поволжье миссионерскую деятельность, строить там православные церкви. Где именно конкретнее и сколько, не так уж важно. Можно и пять подряд в одних только Набережных Челнах, если на то идет местный муниципалитет. Главное – не за свой, а за бюджетный счет.

Аналогичную позицию занимает и мусульманское руководство, которое не выразило никакой реакции по поводу голодовки. Ведь стратегически светские власти его почти совсем не обижают и тоже бюджетные деньги дают. В Ивановской области, например, строят медресе и берут его на полное муниципальное содержание. Наверно, у всех мусульман этого региона не нашлось бы достаточно средств на реализацию такого предприятия. А значит, деньги оставалось главным образом у кого-то других отнять, что ивановские чиновники и проделали: удержали, по решению облдумы, с православных церковников области подоходный налог (беспрецедентный случай в стране за последнее десятилетие! – хотя, на самом деле, тут даже и решение думы было излишним; есть общероссийский закон, который обязывает все регионы собирать налог с предпринимательской деятельности церквей) и эту сумму употребили на постройку мечети. Но даже и в таком случае «крайними» оказались не православные, в отношении которых был всего лишь соблюден, как положено, соответствующий федеральный закон. Обделили, в конечном счете, неверующих и всех остальных, кто не исповедует мусульманскую и православную веру. В самом деле, зачем неверующим в аллаха безработным Ивановской области, занимающей первое место по уровню безработицы в стране, медресе? Может быть, было бы правильнее употребить эти деньги на создание для них рабочих мест и на т.п. их действительно актуальные нужды?

 Если наше доблестное чиновничество, деятельно участвуя таким образом в «возрождении традиционной культуры» (правильнее сказать, насаждении средневекового варварства и произвола), более всего пеклось о вознаграждении за праведные труды свои (строительный бизнес сегодня, как известно, один из наиболее рентабельных, и только самый глупый и ленивый из тех, от кого зависело принятие и выполнение решения о расходовании бюджетных денег, не мог додуматься о том, как здорово на этом можно было лично поживиться вполне законным образом (о махинациях не буду говорить; ни для кого не секрет, что воровство и взяточничество у нас процветают, но не пойман – не вор)), то менее всего его волновали действительные, в данном случае, конфессиональные, нужды подведомственного ему населения. В итоге получаем поджоги мечетей, синагог, молельных домов, православных церквей, кровавые драки представителей разных конфессий «стенка на стенку» и прочие эксцессы религиозной вражды, фактически разжигаемые и поощряемые с самого верха донизу самими теми, кто несет сугубую ответственность за сохранение гражданского мира. Нет недели, чтобы в каком-нибудь из регионов России не произошел хотя бы один подобный инцидент, и это положение только все более ухудшается.

Вместе с тем я даже не помышляю подозревать церковных иерархов в наличии у них лично-корыстных замыслов. Они просто не отказываются брать в пользу церкви то, что добровольно предлагают им чиновники, и, со своей «узковедомственной» точки зрения, правильно поступают. Действительно нарушают 14-ю статью конституции в такой ситуации представители светской власти. Церковные руководители лишь соучаствуют в государственном преступлении, хотя и не преследуя непосредственно личную выгоду.

Межконфессиональные отношения в поликонфессиональной стране – исключительно чувствительный, болезненный вопрос, который можно сравнивать с бочкой пороха, готовой взорваться от ничтожной искры, и потому относиться к нему необходимо в высшей степени трепетно. При соблюдении конституционной нормы отделения церкви от государства между вероисповеданиями не может возникнуть  конфликт, так как каждая из них в собственном соку варится, не имея ни малейшего касательства до другой и никоим образом не завися от светских властей, но выступает их юридически равным партнером. А когда президенты, их представители на местах, министры, губернаторы, муниципальные администраторы, нардепы, в нарушение конституции, за бюджетный счет, другими словами, в значительной мере за счет неверующих налогоплательщиков, ринулись наперебой «благодетельствовать» церковников, обходиться без межконфессиональной конфронтации стало нельзя и представилось очевидным, что впредь она будет только эскалироваться. Потому что краник, из которого отливают бюджетные деньги, один, разнообразных, мнимых и действительных, нужд много, а одних только «традиционных» конфессий пять. По логике ситуации, больше достается той церкви, которая преданнее и усерднее служит данному чиновнику и тем милее всего его сердцу. Отсюда, как минимум, четыре обделенные лаской начальства церкви и непрекращающийся скрытый межконфессиональный конфликт, то и дело разражающийся в открытых формах.

Если бы наши церковные иерархи и священники на местах сознавали свою гражданскую, моральную и правовую ответственность за поддержание мира и стабильности в нашем обществе и обладали бы чувством чести, они отказались бы с гордым достоинством от подачек администраторов, обкрадывающих налогоплательщиков. Не деньги им от ворующих чиновников нужны, а искреннее уважение паствы за высокие моральные качества, которые можно продемонстрировать только на деле. Не исключаю, что кто-то из духовенства это понимает и соответственно тому себя ведет. Даже вполне допускаю, что граждански ответственно и морально достойно поступает и подавляющее большинство служителей церкви, просто СМИ по понятным соображениям такую информацию не сообщают. Поэтому я не могу распространить только что сделанный мной упрек на всех священников и обращаю его только к тем из них, кто его действительно заслужил.

Отсюда напрашивается третий вывод. Главными и действительными субъектами процесса православной «талибанизации» России, ввержения ее в средневековое варварство, выступают не церковники (в целом и по существу вряд ли о них так можно  сказать), а преследующие личную корысть и попирающие действующие законы представители светской власти и бизнеса.

Но, может быть, на самом деле тут и нет вовсе никакого преступления, если поглубже разобраться? Возможно, положение об отделении церкви от государства имеет смысл пересмотреть и переделать так, чтобы оно стало ближе к реальной жизни? Бывает же, что иногда законы устаревают, начинают играть роль противоположную собственному предназначению и тогда их приходится даже и вовсе отменять.

Вспомним, с чего все начиналось. Осенью 1990 г. широким жестом депутаты Верховного Совета России постановили возвратить культовые сооружения «верующим». К слову, понятия «верующие» в юриспруденции никогда вообще не было; законным субъектом права признавалась приходская община; такой порядок, действовавший испокон веков, вовсе не был заведен большевиками, но был ими просто сохранен.

В этой связи следует разъяснить, что в дореволюционные времена храмы, находившись в непосредственной собственности церкви (Синода и епархий) сравнительно редко. Достаточно типичны были такие случаи, когда, например, купец на собственные деньги строил церковь, после чего мог ее продать любому другому частному лицу, полностью или с частичной компенсацией пожертвовать общине, устроить в этом помещении склад или производство – короче, мог делать с ней все, что позволяли ему делать его права собственника. Если продолжить рассматривать далее этот пример, то органы Советской власти, ликвидировав частную собственность, конфисковали у купца храм в собственность государства, и, нормальным образом, ответственным пользователем церкви стала соответствующая приходская община. То же самое, как правило, произошло и с частью культовой недвижимости, принадлежавшей непосредственно РПЦ.

В самом массовом случае, община перешла из положения собственницы в положение ответственного пользователя, т.е. собственно отобрания у общин храмов не случилось, и постольку практически положение верующих почти ни в чем не изменилось. Если не случалось каких-то эксцессов (а в масштабах всей страны они были гораздо больше исключениями, чем общим правилом, как это сейчас пытаются превратно представлять), то прихожане продолжали пользоваться храмами и нести расходы по их содержанию точно так же, как и до революции. Затем, в продолжение нескольких десятилетий, стал происходить массовый отказ населения от религии, вследствие чего многие приходы становились не в состоянии содержать храмы и духовников, прекращали существование, а оставленные ими культовые здания возвращались в распоряжение их законным собственникам - органам власти. Однако случалось и противоположное: спустя какое-то время общины возрождались или возникали вновь и возобновлялись в правах пользователей храмов. Иначе говоря, типичным было не то, что большевики, исключительно по злобности и вредности их характеров и умов безвозвратно отнимали культовые сооружения у приходов,  с главной целью заставить народ отказаться от религии,  хотя и такая практика имела место и была не такой уж и редкой, а противоположное: в тех местностях, где сложились прочные конфессиональные традиции и служили авторитетные священники, численность верующих более или менее медленно снижалась, но не доходила до того критического уровня, при достижении которого приходилось закрывать церкви из-за того, что общины оказывались не в состоянии их содержать. Кроме того, судя по имеющейся исторической статистике действующих церквей, численность их в разные периоды Советской власти изменялась не только в сторону уменьшения, но иногда и  несколько увеличивалась, что фактически подтверждает то, что существовали и применялись соответствующие необходимые для «возвращения храмов» юридические положения и процедуры. Вполне вероятно, что они были сложны и работали, как говорится, с большим скрипом, но дело в действительной сущности ситуации, которую стали лукаво извращать в годы перестройки. Для дальнейшей нормализации обстановки оставалось, следовательно, всего лишь непринципиально улучшить имевшиеся и практически использовавшиеся законоположения, а необходимости кардинально изменять право в этой сфере не было.

Т.е. реальная проблема была, ее вполне могли совершенно спокойно решить, проявив простое благоразумие и толерантность, еще даже начиная примерно со второй половины 60-х гг., когда отказались фактически от химеры атеистического государства и прекратили проявлять чрезмерное административно-«атеистическое» рвение. Но не решали, откладывали до последнего, и, как выяснилось гораздо позднее, очень даже зря.

По российскому закону о свободе вероисповеданий от 25 октября 1990 г. религиозные общины наделялись правами юридических лиц. В тот же статус вступала РПЦ. А отсюда начинало приобретать принципиальное значение то обстоятельство, кто именно является пользователем или собственником данной церкви и какими еще конкретными правами он обладает. Светские люди плохо разбирают разницу между понятиями «церковь» и «верующие», а о приходе могут не иметь даже и смутного представления, а это все существенно разные правовые субъекты. Так, в переводе на язык точной юридической терминологии, фраза «передача храма верующим» одинаково может означать его передачу на баланс местного епархиального управления или в собственность некоего религиозного объединения. Это два абсолютно разных случая, но в обоих из них важная роль отводилась приходской общине. Одним лишь росчерком чиновничьего пера передать строение епархиальному управлению было невозможно. Тут обязательно требовалось присутствие общины в качестве поручительно-ревизионного органа, который фактически лишался распорядительных функций. Популярно говоря, приход должен быть выступать вроде свидетеля на бракосочетании – по сути не нести ни за что никакой ответственности, но для соблюдения формальностей требовались его наличие и поручительство.

Поясню на следующем конкретном примере. В здании одной из ленинградских церквей действует музей Арктики и Антарктики. Община, добивающаяся получить его в собственность, состоит всего из пяти человек. Храм нужно еще соответствующим образом переоборудовать, содержать, а это очень даже большие расходы. Если бы имеющаяся община была достаточно состоятельна и способна доказать это, было бы просто: в очередной раз загасили бы еще один светильник культуры и воцарилась бы и здесь религиозная тьма. Примерно так и обстояло дело с «возвращением верующим» церкви при театре Ленком в Москве. Но тут, похоже, с доказательствами состоятельности прихода и другими необходимыми по новому закону основаниями для ликвидации музея вышла «напряженка». Тем не менее, небольшому коллективу претендентов очень хотелось и кололось здание отхватить.

Похоже также на то, что в данном случае храм церковникам оказался не больно нужен, скорее всего, из-за того, что его эксплуатация представлялась нерентабельной. Или имелись действительно серьезные проблемы с приходом - набралось лишь пятеро, да и те не хотели, чтобы церковь стала собственностью епархии. Но я могу предположить также и то, что в том микрорайоне имеется и достаточно верующих, которые, однако, привыкли ходить в другие храмы и предпочитают, чтобы в данной сохранялся музей. Или им просто не по силам материально участвовать в создании нового прихода.

Поведанная мной история хорошо иллюстрирует, как «возвращаются верующим» сегодня на практике культовые сооружения: между прихватизаторами ведутся грязные шкурные дрязги за собственность, и реальные конфессиональные и культурно-просветительские нужды населения интересуют «главных действующих лиц» в самую последнюю очередь. Напомню: сама церковь в 1990 г. не просила депутатов «возвращать храмы верующим». По законам, действовавшим до октября 1990 г. религиозным объединением признавалась община численностью не менее 50 человек, а теперь достаточно троих. Может быть, 50 человек покажется, на первый взгляд, многовато, но если к делу относиться ответственно, понимая, что такое количество людей признавалось законом минимально достаточным для того, чтобы рассчитывать на то, что они смогут на свои собственные деньги содержать священнослужителей и эксплуатировать церковное здание, то трудно не признать обсуждаемое правовое ограничение не только разумным, но и вполне либеральным. С другой стороны, сами по себе мелкие объединения верующих должны иметь, на мой взгляд, право получать статус зарегистрированных. Но их права, вытекающие из этого статуса, должны быть законодательно ограничены по сравнению с правами более крупных объединений.

Например, сейчас «новый русский», зарегистрировав себя и членов своей семьи в качестве религиозного объединения и предъявив властям доказательства своей состоятельности, может приватизировать практически едва ли не любой храм, устроить в нем все, что ему вздумается, вплоть до полуподпольного борделя, и лишить таким образом массу бедных верующих данного микрорайона возможности использовать это культовое здание для удовлетворения их религиозных нужд. Случаи такого рода действительно происходят, а прежде они были исключены. Я лично не против домовых храмов. Если у семьи есть деньги, пускай она строит на них себе все, что ей заблагорассудится. Но на халяву-то зачем «возвращать» ей церковь, фактически отнимая ее у массы нуждающихся в ней малоимущих верующих, да еще к тому же, если она никогда вообще не принадлежала ни данной семье, ни ее предкам?

Если по прежнему законодательству у приходов имелась лишь одна проблема принципиального характера – им, как пользователям, надежно не гарантировалось то, что храм не может быть отнят в любой момент органами власти по первому представившемуся поводу (что могло произойти в самом крайнем случае, и такие случаи действительно были), зато все остальные вопросы, относящиеся к этой сфере, решались гораздо легче и проще, чем теперь, то по закону о свободе вероисповеданий 1990 г. ситуация переменилась с точностью до наоборот. При отсутствии иных претендентов получить церковь в собственность общине стало почти что вовсе элементарно, но притом на нее сваливалась гора новых для нее сложных обязанностей и проблем владелицы, которых ранее не существовало, а государство снимало с себя всякую ответственность в этой связи. Т.е., если по прежнему закону случаи, когда церковь оказывалась запущенной из-за того, что приход был не в состоянии поддерживать ее в надлежащем состоянии, а местные органы проявляли себя бесхозяйственно и безответственно, рассматривались как ненормальные и являлись скорее исключениями, чем общим правилом, то по нынешнему закону дело обстоит наоборот: нет средств у прихода, и ладно. Он собственник данного храма, и если церковь разваливается, то это проблема только данного прихода и больше ничья. Еще более сложный случай был представлен мной в только что приведенном примере с семьей «нового русского». Более или менее многочисленная и состоятельная община есть. Она хочет и могла бы привести в порядок храм, который приватизировало и, скажем, законсервировало зарегистрированное «религиозное объединение» «нового русского». Но ничего сделать нельзя, так как конституционных способов решения таких проблем не предусмотрели.

Рассмотрим тот же вопрос с другой стороны на следующем примере. В неком селе жила-была приходская община. Численность ее сокращалась, она испытывала материальные и иные трудности, но самостоятельно их превозмогала и продолжала свое нелегкое существование. Подавляющее большинство приходов во всем мире, как известно, не роскошествует. Это нормально, так было у нас, есть сейчас во всем мире и должно быть – надо идти через трудности к звездам. По новому закону «верующим» устроили «легкую» жизнь, в нарушение конституции начали всячески «помогать» - строить и ремонтировать не для, а за и вместо них церкви, засыпая бюджетными деньгами и пр. Кроме того, дали им полную волю торгашествовать, наделив всевозможными льготами и, по сути, освободив от контроля. Другими словами, приход превратили из духовного подвижника в безнравственного паразита и щедрыми разнообразными «благодеяниями» стали его всемерно далее растлевать. Что еще более богомерзкое и богопротивное можно было, в принципе, с приходской общиной сделать?

Принятием закона о свободе вероисповеданий в 1990 г. убивалась одновременно целая куча зайцев. Во-первых, образовывался грандиозный фронт работ для частных предпринимателей главным образом в сфере очень выгодного строительного бизнеса. Во-вторых, для чиновников открывалось новое поприще сбора взяток и предоставлялась возможность поднять свое реноме у населения как «патриотических» душек-либералов, выступающих благодетелями верующих. В-третьих, для депутатов и президента это был повод для набирания популистских очков, «обличения преступного режима» и прочей т.п. демагогической трепотни. В-четвертых, это была наихитрющая ловушка для церкви, которую депутаты, вынесшие постановление, шарахнули по голове, как пыльным мешком, неподъемным куском буквально с неба свалившейся недвижимости. И, наконец, в-пятых, была создана также и почва для возникновения и развития конфликтов между приходами и церковью по вопросам собственности.

Зачем понадобилось ставить церковь и приходы в конфликтные отношения друг с другом, что принципиально исключало прежнее законодательство? Наделение собственностью, льготами, возможностями антиконституционно получать щедрые растлевающие подачки, вовлечение в бизнес было призвано послужить морковкой, дать откусить кусочек которой конкретной епархии и приходу федеральные чиновники и местная власть могли, по своему усмотрению, в зависимости от послушания, поведения каждого из этих обоих «прирученных домашних животных» в каждом конкретном случае.

Вспомним, кто составлял и усиленно пробивал этот закон. Священники Вячеслав Полосин и Глеб Якунин. Для следящих за современной религиозной жизнью одно лишь напоминание этих имен говорит более чем достаточно. И вспомним, кто вовсе не приветствовал осуществление «возврата храмов» «верующим», но призывал самым основательным образом взвесить все «за» и «против» осуществления такой акции. Издававшаяся Московской патриархией газета «Церковный вестник», например.

Не было у клира забот, а тут вдруг возникли проблемы переоборудования, ремонта и эксплуатации. С паствы особо не возьмешь, депутаты и президенты за 500 дней  обчистили ее, как липку. Тут или лапу соси, или с кистенем иди на широкую дорогу, или к государству в услужение. Церковь избрала последнюю возможность. С этого и начался процесс ее сращивания с государством. Она получила громадную недвижимость, небывалые льготы, приобрела бешеные деньги, позаключала уйму сепаратных соглашений с федеральными и муниципальными министерствами и ведомствами, благодаря чему фактически подчинила себе целые отрасли социальной сферы и весь аппарат государственного насилия. Но ошибкой было бы сказать, что она прибрала к своим рукам власть. Не у того реальная власть, у кого автомат в руках, и не у того, кто   спущенный сверху приказ стрелять передает или факультативно санкционирует, а у непосредственного издателя распоряжения – в данном случае, у президента.

Отсюда - парадокс, заключающийся в том, что, по мере приобретения все большего объема собственности и атрибутов власти, церковь оказывается во все более зависимом положении от государства и все менее способной оказывать самостоятельное влияние на общество и политику. Наоборот. РПЦ в духе нашего времени перерождается из блюстителя и законодателя феодальных порядков и феодальной нравственности (что в определенное время в определенном месте было исторически прогрессивным по сравнению, в частности, с порядками и моралью рабовладельцев и первобытных дикарей) в развратного, безнравственного капиталиста эпохи первоначального накопления, не брезгующего полакомиться и поразлагать народ клубничкой и «покидать» лохов, или в предприятие типа «Рогов и копыт», «Гербалайфа», МММ и т.п. В духе времени  становится, в частности, нормой, когда православные батюшки скоморошничают на поп-шоу в обнимку с полуголыми девками. Разве не так?

Вновь пришедшие к власти капиталисты - мэры, сэры, пэры и прочие почтенные господа - обратили наши «традиционные» конфессии в себе подобные коммерческие лавки. Причем не в рядовые «ларьки», в чем было бы меньше, чем полбеды. РПЦ сделали одним из крупнейших и влиятельнейших в деловом мире России бизнесменов. В этом новом для себя амплуа она стала незаменимым, идеальным партнером для президентов. Любой Вяхирев, Чубайс, Аликперов, Березовский, другой столь высокого ранга олигарх, в принципе, может, если ему чем-то не угодит президент, затеять темную игру, устроить заговор и т.д. От церкви этого нельзя ожидать. Она способна выступить в оппозиции, как публично заявил сам патриарх, только в исключительнейшем случае, - если президент поведет богопротивную политику. Но за что может впасть в столь тяжкую немилость глава государства, являющийся по сути главным заинтересованным лицом и главным застрельщиком происходящей в стране клерикализации (потому что он и его аппарат получают от нее самую большую выгоду во всех отношениях), крайне трудно даже и вообразить.

Всякий капиталист, как известно, стремится к монополии, а высшим государственным чиновникам воленс-ноленс приходится иметь дело с монополистами. Так вот он, в лице РПЦ, потенциальный идеальный, с точки зрения чиновника, монополист, или, если обозреть ситуацию шире - как симбиоз, или, как выразился на Архиерейском соборе Алексий II,  - как симфонию государства и церкви (согласно которой правители подчиняются канонам церкви как добропорядочные христиане и воплощают церковные каноны в государственно-правовые нормы, а представители священноначалия подчиняются этим нормам как лояльные подданные государства), то мы увидим здесь исторически новую модель теократии. Феодальная уже была, а капиталистической еще не было. К этому идеалу веками стремилась Римская католическая церковь, замахивавшаяся, однако, на большее – владычество над значительной частью мира.

Ей удалось собрать несметные богатства, достичь огромного политического влияния (так, в некоторых латиноамериканских странах католики составляют подавляющее большинство населения, католическая церковь там имеет огромный авторитет и «технически» может установить теократическое правление элементарно), и тут она благоразумно… отказалась от такой бредовой идеи, реалистически оценив свои шансы удерживать власть, если бы удалось придти к ней в явной форме или в варианте симфонии. Несмотря на активнейшую миссионерскую и модернизаторскую деятельность, в целом численность и «качество» веры прихожан РКЦ неуклонно снижаются из года в год. В такой ситуации Ватикан счел более разумным сделать основную ставку на свою верную «гвардию» (священников и прихожан), которая его действительно ни за что не подведет. Им теперь уделяет главное внимание католическая церковь, последовательнейше выступая в поддержку принципа отделения церкви от государства.

Вот с кого было бы правильно брать сегодня пример. В современной Римской католической церкви имеется, как известно, множество течений, но нет, как в РПЦ, никаких фактических внутренних расколов, дрязг и склок. Практически все то же самое, что и о Римской католической церкви, можно сказать и о буддизме. Папа римский и далай-лама пользуются у католиков и буддистов непререкаемым авторитетом святых, но они и не колбасят чуть не ежедневно за тридевять земель всякий вновь построенный новорусский сортир или бордель святить, лишь бы только с президентом рядышком сфотографироваться, и не мечут чуть не ежечасно речей по поводу и без. Не мелькают, а ведут себя со степенным достоинством. Не извиняюсь за резкость, потому что здесь я привожу не собственные оценки, а буквально цитирую тексты низовых православных священников, с которыми лично общался, имеющих самые полярные политические убеждения.

Но как теперь вернуть церковь в ее прежнее состояние отделения от государства? Наверно, каким-то практическим образом это и можно сделать, хотя это и явилось бы в качественно переменившейся ситуации поистине революционным шагом, осуществление которого потребовало бы массу усилий и средств и встретило бы самое ожесточенное сопротивление. Очень нелегко сейчас опять водворить обратно джина гражданской войны, выпущенного на свободу из бутылки президентом России и депутатами в перестроечные годы.

По жизни иногда получается однажды сделанную глупость исправлять совершением другого опрометчивого поступка (например, уходя, по рассеянности недогасил окурок, бросив его в кучу ненужных бумаг, и забыл выключить кран в доме; случилось бы несчастье, но вода, вытекшая из крана, вовремя огонь залила, предотвратив пожар, и в итоге совсем не возникло ущерба), хотя, конечно,  вышеупомянутый акт российского парламента ошибкой, сделанной по недомыслию, признавать нельзя. Тем не менее, попробуем рассмотреть и такой вариант разрешения проблемы. После отставки Ерузельского в Польском сейме рассматривалось предложение о введении обязательного преподавания закона божьего в средних школах. Тогда уже, казалось бы, ничто не мешало провести это постановление. Но против него категорически выступил сам кардинал Вышиньский, заявивший, что нет лучшего способа вырастить новое поколение атеистов. И если у нас этого усиленно и небезуспешно добивается Алексий II, то, может быть, правильнее было бы его намерениям и не противодействовать? Пускай он, в упоении слишком легко дающимися победами, сам добивает себя (т.е., православную церковь) своим собственным слепым, недальновидным фанатизмом?

Нам можно, конечно, поступить и так, но надо все-таки считаться с социальными издержками такой практики. Во-первых, новое поколение «атеистов», которое смогут воспитать преподаватели закона божьего, может оказаться много «круче» всяких полпотов, с которыми история успела уже, к великому сожалению, познакомиться. По мне, чем меньше такого рода эксцессов, тем лучше, а еще лучше, чтобы их и вовсе не было, а все социальные проблемы решались гуманным, цивилизованным путем. Во-вторых, попы нанесут огромный практический вред экономике и народному хозяйству страны забиванием миллионов детских голов в течение множества учебных часов религиозной галиматьей. Мне представляется сверхочевидным, что в нынешней ситуации всеобщего обвала научной культуры лучше расходовать драгоценное урочное время на преподавание хотя бы даже элементарной грамоты  и арифметики. Поэтому глупость, в принципе, может быть снята глупостью же, но этот вариант решения проблемы неизбежно разразится в будущем открытой конфронтацией, чреватой множеством жертв, и будет сопровождаться колоссальными культурно-экономическими потерями. 

Происходящий «реванш» клерикалов, объективно не нужный ни церкви, ни массе верующих, ни, тем более, светскому обществу, угроза установления средневеково дикой теократической диктатуры – не центральная проблема, стоящая сегодня перед последовательными демократами в нашей стране. Лично меня больше всего удручает тотально и планомерно осуществляемая дегуманизация и деинтеллектуализация, дебилизация российского общества. Без объединения, консолидации, организации всех подлинно демократических сил эта проблема решена быть не может.

Вынужденные приспосабливаться к изменившимся условиям ученые гуманитарии и обществоведы в большинстве своем не занимаются наукой и преподаванием. Многие из них давно переквалифицировались на профессии, требующиеся современному бизнесу. Просто физически выживать надо, и так поступать честнее, чем жить во лжи. Другие «в духе времени» пишут жалкие пародии на собственные работы прошлой эпохи и убогие пасквили на труды своих учителей. Процветают оторванное от действительности мелкотемье, безжизненная схоластика, неуемная апологетика происходящего и дореволюционного (до 1917 г.) маразма. Только самым самоотверженным подвижникам, преодолевающим неимоверные трудности и лишения, удается продолжать развивать замечательные традиции русской и советской гуманитарной науки, ее отдельных школ.

Сегодня,  десять лет спустя после августовского переворота, тинэйджеры и многие двадцатилетние путают Павлика Морозова с Александром Матросовым. Молодежь имеет смутное, в корне превратное представление о событиях, да даже и о целой исторической эпохе, с которой связаны эти имена. Подростков кощунственно науськивают люто ненавидеть целое поколение своих непосредственных предков, и церковь активно соучаствует в этом гнуснейшем деле. Но представители молодого поколения где-то когда-то при каких-то обстоятельствах услышали только названные мной имена, и, хотя и с путаницей до наоборот, все же запечатлели в своей памяти, а генерация, которая придет на смену нынешнему еще через десять лет, этих имен не будет знать вовсе. Она не будет знать и множества других выдающихся имен. Я уверен, - Плеханова, крайне вероятно, Герцена и Чернышевского и т.д. Зато, вполне возможно, будет помнить назубок «Отче наш…», генеалогию русских царей и все сплетни американского и российского бомонда. С младых ногтей будет усвоена двойная мораль, согласно которой «по-книжному» воровать и обманывать грешно, а по жизни без воровства и обмана в «люди» не выбьешься, более того, даже и вовсе не выживешь.

В такой мрачной, но, к сожалению, наиболее вероятной, перспективе в высшей степени актуальной становится задача создания революционной партии рабочего класса. В современной России, вроде бы, таких «партий», численностью от нескольких человек до немногих тысяч членов, более тридцати «штук». Но правильнее было бы, на мой взгляд, сравнивать их с интеллигентскими кружками первой половины XIX столетия – эпохи до появления герценовского «Колокола», выходившего с призывом: «Зову живых!». Потому что, как учит история, возникновению партии рабочего класса предшествовал целый ряд необходимых подготовительных этапов.

Интеллигенты, участвовавшие в кружках конца первой половины XIX века, сосредоточивались на работе с гимназической молодежью, которая, поступив в университеты, образовала первые революционные студенческие кружки, на базе которых возникла первая «Земля и воля». За 10 лет их работы была подготовлена следующая генерация студентов-революционеров, и только тогда, во многом благодаря их усилиям, появились первые революционно-народнические группы рабочих. Но только еще через 10 лет появилась в эмиграции первая интеллигентская революционно-марксистская организация – группа «Освобождение труда». А первые революционные рабочие марксистские группы возникли еще спустя почти десятилетие. Процесс занял, таким образом, в общей сложности полвека.

Тот же по содержанию путь сейчас может быть повторен гораздо быстрее, но счет все равно надо вести на десятки лет (первый из которых уже миновал, почти не принеся никаких положительных результатов), отдавая себе отчет в том, что, во всяком случае, за ближайшее десятилетие достичь финиша не удастся. Но имеющихся сроков, с другой стороны, вполне достаточно для того, чтобы подготовить систему политического образования, если заниматься этим как следует, систематически.

Очевидно, что без основательно теоретически подготовленных профессиональных революционеров оппозиционная деятельность объективно сводится к заготовке пушечного мяса для политических демагогов всех мастей – от Штильмарка или Баркашева до Горбачева или Александра Яковлева. Всякий псевдооппозиционный политик, уже сегодня имеющий за собой более или менее многочисленную организацию и способный успешно заниматься практической деятельностью, сможет легко увести за собой кадры, кое-как натасканные «компартиями». Собственно, это уже давно и происходит в достаточно широких масштабах.

«Неграмотный человек стоит вне политики, – говорил Ленин. – его сначала надо выучить грамоте». Поэтому сегодня крайне актуально заниматься гуманистическим, материалистическим и рационалистическим просвещением, восстанавливать и развивать прерванные традиции гуманитарно-научных школ, - пока не вымерли еще последние «мастодонты», отдавшие десятилетия своей жизни этому благороднейшему делу. Они могут и должны передавать свои знания и опыт нынешнему молодому поколению. Надо создавать для этого практические условия и непосредственно самим участвовать в научной и преподавательской работе, т.е. делать действительно работающую общественную теорию, формировать на ее основе отвечающие современным условиям учебные курсы и преподавать их. Очевидно, что этого не будет делать нынешний и будущий научный истеблишмент, более чем скромна соответствующая деятельность в этом направлении, которой занимаются сейчас некоторые левооппозиционные политические организации. Кроме того, курсы последних сильно грешат издержками узкого сектантства, от которых давным-давно уже пора избавиться.

Отсюда наиглавнейшей задачей для участников левоопозиционного и демократического движения является обеспечение условий для работы научно-педагогической группы. Если ты сам годишься лишь на то, чтобы пару раз в год сходить на митинги-демонстрации и поучаствовать в скандировании текстов типа: «Банду Путина под суд!», поверь: будет несопоставимо больше толку, если в кои-то веки раз пожертвуешь десятку на осуществление описанного мной проекта или окажешь посильную помощь в форме какого-нибудь простейшего практического дела. Ведь миллионеров среди нас нет, и на их приход в наши ряды мы не рассчитываем. То, что практически делается (очень многое: издаются газеты, журналы, поддерживаются сайты в интернете, эхоконференции в фидо, выпускаются компакт-диски с произведениями основоположников научного коммунизма, читаются и издаются курсы лекций и мн.др.), делает микроскопический коллектив обыкновенных совершенно нищих людей, имеющих уйму житейских проблем, и никто больше.

В кругах теоретиков левооппозиционного движения (в фактическом понимании этого слова: сейчас даже среди активных деятелей СПС встречаются люди, на деле последовательно выступающие со значительно более левых позиций, чем очень многие так называемые «левые патриоты») ведутся серьезные разговоры о новой буржуазно-демократической революции, которые имеют под собой основательную реальную почву: в самом деле, во многом сейчас мы уже успели отступить не только к феодальному, а даже и к рабовладельческому обществу и этот процесс исторического отступления вовсю продолжается (см. об этом, например, ст. В.И.Торопчина «О главном противоречии текущего момента» в ж. «Альтернативы» № 3 за 2001 г.). Возможно, что-то вроде такой революции потребуется и получится совершить в ближайшем обозримом будущем или удастся найти и реализовать какой-то другой вариант решения той же проблемы, но для любого возможного сценария дальнейшего развития событий представляется очевидной и наиважнейшей задача консолидации всех последовательно демократических и социалистических сил.

* * *

И вот мы, рекомендуя себя, например, атеистами, приходим к руководителям действующих «компартий» с просьбами оказать поддержку и слышим от них насмешливое: «Вы убеждаете народ в том, что бога нет, ну и продолжайте агитировать, а мы делаем то же самое и еще множество несопоставимо более важных вещей. Мы полагаем более важным бороться не с религией, а с капитализмом». Так заявил, например, на последней конференции РУСО А.Д.Сухов, который сам лучше очень многих понимает, что в нынешней ситуации о борьбе с религией речь едва ли не в самую последнюю очередь идет. Нет, я, конечно, по-человечески сочувствую этим господам, которым практически приходится заниматься не политикой, а политиканством, и потому они, полагая, что им не с руки портить отношения с РПЦ, строят из себя непонятливых перед последовательными и открытыми защитниками демократии. С атеистов, действительно, нечего «взять». Поэтому-то господа «коммунисты», фактически бездействуя сами, и не желают иметь дело с нами – на деле работающими людьми. Хотя, на самом деле, их позиция – не бездействие, потому что современная церковь – это один из крупнейших и влиятельнейших капиталистов, и в данном случае, его «противники» сами поворачиваются к нему задом, а не лицом и призывают других повернуться к капитализму так же. Что это – провокация или стремление принять участие во внутренней борьбе капиталистов друг с другом, я не знаю и не хочу знать. Только констатирую принципиальную порочность такой позиции.

* * *

В период после августа 1991 г., с 1992 г. в газете Российской (ныне Революционной – Крючкова) Коммунистической партии газете «Мысль» начали публиковать свои антиклерикальные и атеистические статьи физик В.Б.Губин и литератор Е.К.Сметанин (начавший тогда же самостоятельно выпускать на ту же тематику авторский альманах «До востребования»; это замечательное издание он продолжает выпускать до сих пор). В 1995 г. Сметанин принял активное участие в создании Русского (ныне Российского) гуманистического общества, которое возглавил профессор философского факультета МГУ В.А.Кувакин. С 1997 г. эта организация стала проводить регулярные собрания в Москве и выпускать журнал «Здравый смысл» и другую литературу, пропагандирующую ценности светского гуманизма. В том же году в интернете появилась антихристианская электронная страница “Warrax Black Fire Pandemonium”. Ее создал и стал поддерживать молодой житель Москвы по прозвищу Warrax (Варракс), который позднее стал комодератором  одной из двух атеистических эхоконференций, открывшихся в 1998 г. в любительской электронной сети фидо. 18 августа 1998 г. наш соотечественник в Канаде Михаил Лейтес запустил в интернете сайт «Клуб скептиков». Парой недель позже в Новосибирске Эдуардом Мельниковым и молодым журналистом, выступающим под псевдонимом Димьян Небедный, был пущен в эксплуатацию первый русскоязычный «Атеистический сайт», а в конце года в Москве студентом МГИМО Алексеем Вязовским была создана интернет-страница «Научный атеизм», в работу по техническому сопровождению которой с весны 1999 г. активно включился учащийся МВТУ им. Н.Баумана Михаил Елисейкин.

 Молодые неорганизованные антиклерикалы в то время начали активно действовать не только виртуально, но и в реальной жизни. Помощнику депутата Госдумы РФ С.А.Ковалева Льву Левинсону, как правозащитнику, пришлось начать поддерживать адептов так называемых нетрадиционных конфессий, которые по новому закону РФ о свободе совести и религиозных объединениях 1997 г. стали подвергаться систематическим необоснованным гонениям и преследованиям. В процессе этого он оказался вовлеченным в судебную тяжбу с православным антисектантом А.Дворкиным, связанную с содержанием брошюры последнего «Десять вопросов навязчивому прохожему». Позднее Лев вступил в исполком Атеистического общества Москвы (АТОМа), организовал и провел три пресс-конференции с участием российских и зарубежных журналистов. Время от времени он выступает также и как весьма одаренный публицист.

На волне событий, связанных с подготовкой и принятием закона о свободе совести 1997 г., возникла Организация содействия утверждению в обществе свободы совести. Ее создатели задумывали ее как структуру, основной задачей которой предполагалось сопротивление дискриминации приверженцев «нетрадиционных» конфессий. Но практика затем убедила их, что проблема, на самом деле, лежит гораздо глубже, и потому цели и задачи организации надо определять основательнее. С ее активистами, молодыми юристами-правозащитниками С.Бурьяновым и С.Мозговым, содержательные и конструктивные публицистические выступления которых нередко печатаются в «НГ-религиях», «Иностранце», других известных газетах, в научных право- и религиоведческих журналах, а также широко распространяются в интернете, мы сходу нашли полное взаимопонимание и начали действовать с ними в самом тесном контакте.

В том же, 1997, г. по инициативе президента РФ была создана Ассоциация религиоведов, ныне выступающая как официально зарегистрированная межрегиональная общественная организация, возглавляемая ответственным сотрудником аппарата Путина М.И.Одинцовым. С некоторыми из ее авторитетных и влиятельных членов, в частности, с видными специалистами в области социологии религии докторами наук Р.Лопаткиным и Т.Варзановой, мы регулярно плодотворно сотрудничаем, но в целом наши отношения на уровне организаций сильно желают лучшего.

Из других исследовательских организаций в этом контексте следует обязательно упомянуть информационно-аналитическую службу «Панорама», ведущую современную летопись развития отношений государства, церкви и гражданского общества еще с перестроечных лет. Первоначально авторы ее обзорных материалов (А.Верховский и др.) пытались занимать позицию над борьбой между клерикалами и их противниками. Но с течением времени, по мере роста агрессивности воинствующих церковников, исследователям пришлось занять достаточно четкую антиклерикальную позицию, с которой ныне они и выступают.

Московские студенты, «тусовавшиеся» в сетевом пространстве, начали собираться на «антихристовки», проходившие в районе метро «Кропоткинская». На одну из них я посоветовал сходить Сметанину, который, познакомившись с ребятами, свел их с гуманистами. А тогда у Кувакина служил секретарем тоже молодой журналист, пользующийся псевдонимом А.Щёв. Он тоже загорелся идеей создания организации атеистов, предпринял активную деятельность, и в итоге 18 мая 2000 г. состоялось учредительное собрание АТОМа. Той же весной вышел специализированный (15-й) номер журнала «Здравый смысл», почти целиком составленный из материалов участников новорожденного движения.

До конца 2000 г. атеистические общества были созданы также в Московской и Орловской областях, Башкирии и городе Сарове (Арзамасе-16) Нижегородской области. Москвичи провели пресс-конференцию в связи с созданием организации и научно-теоретическую конференцию, создали вместе с молодежной «Христианской библиотекой» дискуссионный клуб верующих и атеистов «Ареопаг», успешно продолжающий работать по настоящее время. Подмосковная организация выпустила два номера газеты «Атеистический листок» и начала занятия в учрежденной ей Академии свободомыслия. В настоящее время готовится к изданию курс лекций, прочитанный в ней в 2000/2001 учебном году профессорами МГУ и других московских вузов, открылся и действует филиал Академии свободомыслия в Лыткарино. В 2000 г. члены Московского и Подмосковного обществ приняли участие в работе двух научных конференций: международной, проведенной Российским гуманистическим обществом в Ленинграде (где были установлены личные контакты с руководителями Общества атеистов Финляндии и организаций скептиков и гуманистов других стран),  и внутренней, проведенной ассоциацией «Российские ученые социалистической ориентации» (РУСО) в Москве.

Члены Орловской организации инициировали и ведут до сих пор в местной и центральной печати акцию «Поможем спасти детей!», имеющую целью вызволение из монастырей несовершеннолетних подростков, попавших туда против воли их родителей. В рамках кампании орловцы дважды выступали в новостных сюжетах по центральному телевидению, пропагандируя ценности атеизма. Фактический руководитель атеистов Орловщины Василий Томсинский, деятельно включившийся в движение еще в 1998 г. с участия в атеистических эхоконференциях фидо и засылки в них произведений Фейербаха, Дидро, Рассела и других классических авторов, а вскоре затем создавший в интернете широко известную и популярную электронную библиотеку «Философия и атеизм» и сайт «Атеисты Орловщины», только в текущем году закончил среднюю школу. Сталкиваясь с подобными типичными примерами нашей деятельности, вы должны понять, сколь глубокое презрение я испытываю к бывшим ведущим научным атеистам вроде А.Д.Сухова, которые сегодня сопли жуют, фактически призывая к капитуляции перед происходящей в стране эскалацией клерикального террора. Но в наших рядах, вместе с преобладающей в них молодежью, находятся и действуют также видные ученые, в т.ч. действительные члены и члены-корреспонденты РАН и РАЕН (Кругляков, Шевелуха и др.).

Саровцы приняли участие в протестных акциях против неблаговидных дел местных церковников. Материалы об этом удалось напечатать в саровских газетах. Они размещены также и на электронной страничке «Атеистический клуб», которую создали участники этой местной организации. Их силами в открытом лектории города читается также курс лекций по истории свободомыслия. Материалы курса тоже помещены на  сайте саровцев в интернете.

Организация в Башкирии (Уфа) небольшая. Деятельность ее пока ограничивается тем, что ее участники (молодые преподаватели университета) на общественных началах читают лекции по истории свободомыслия и атеизма в университете.

В феврале 2001 г. состоялась государственная регистрация Общества атеистов Подмосковья, его представители начали участвовать в парламентских слушаниях по государственно-конфессиональным отношениям в РФ и научных конференциях, проводимых кафедрой религиоведения РАГС. 12 апреля АТОМ обнародовал Открытое письмо президенту РФ Путину в связи с массовым систематическим нарушением закона о свободе вероисповеданий в нашей стране. Письмо было полностью проигнорировано. Летом московская организация выпустила первый номер журнала «Новый безбожник», а осенью вступила в Международный атеистический альянс. Ее активисты (в частности, доктор физ.-мат. наук Г.В.Гивишвили) читали антирелигиозные лекции в районных библиотеках. В сентябре учредилось Общество атеистов Тверской, а в октябре - Калужской области (которое создал и возглавил один из крупнейших в мире специалистов по исламу профессор Обнинского ОИАТЭ Ю.Г.Петраш). Члены московской, подмосковной и калужской организаций в 2001 г. принимали участие в конференциях РГО, РУСО, а также Российского философского общества. В ноябре состоялось собрание АТОМа, на котором А.Щёв противопоставил себя остальным членам исполкома, и с ним пришлось расстаться. На прошедшем в ноябре в Москве Гражданском форуме член исполкома АТОМа Г.Гивишвили вошел в состав экспертов этого общественного объединения.

14 февраля с. г. состоялась государственная регистрация межрегионального Союза атеистов, в который на правах отделений входят Москва, Подмосковье, Орловщина, Башкирия, Калужская, Нижегородская, Свердловская и Тверская области (8 субъектов). Активно действуют наши неорганизованные единомышленники в Ленинграде (отделение Российского гуманистического общества), Воронеже, Красноярске, нескольких других российских областях, а также на Украине и в Грузии. Подают признаки жизни атеисты из Белоруссии и Молдовы. Только что поступила информация о создании Общества атеистов в Алтайском крае (Барнаул). Судя по всему, оно тоже вступит в ближайшее время в Союз атеистов. Шансы на учреждение организации атеистов на Украине в скором будущем тоже весьма высокие, судя по тому, что происходящая там неорганизованная деятельность весьма активная1.

Вышло три номера газеты «Атеистический листок» и первый номер журнала «Новый безбожник». Со второго номера название журнала (находится сейчас в типографии) изменилось на «Скепсис». Мы активно печатаемся и в сторонних изданиях, в частности, в газетах «НГ-религии», «Экономической газете», «Голосе коммуниста», журналах «Просвещение», «Религиоведение», «Диалог» и др. Материалы, подготовленные участниками движения, перепечатывает выпускающаяся в Ленинграде «Пролетарская газета». Кроме того, имеются немало не состоящих в организациях симпатизирующих нам журналистов, пишущих и публикующих антицерковные и антирелигиозные статьи в крупнотиражной прессе. Органам СМИ  становится все труднее нас и нашу деятельность активно «не замечать». Так, на выход «Нового безбожника» газета «НГ-религии» откликнулась злопыхательным политическим доносом в духе печальной памяти 1937 года. Об узколобом ее содержании можно судить по названию материала - «Кризис безверия».

Разумеется, ни о каком кризисе НАД в статье по существу не было ни слова; автор публикации А.Лампси принялся усиленно «уличать» нас в том, что в выходных данных журнала его верстальщиком значился известный в узких кругах левых радикалов троцкист С.Биец; но чем мы виноваты в том, что редакция уважаемой газеты сама не оказалась столь любезной, чтобы предложить нам свои издательские услуги по взаимно приемлемой цене? Сейчас каждый зарабатывает на жизнь такими способами, какими ему позволяют это делать его совесть и чувство гражданского долга. А товарищ Биец все замечательно сделал и денег с нас никаких не взял, подав тем самым редакции «НГ-религий» прекрасный пример альтруизма и ответственного отношения к делу большой государственной важности – соблюдению 14-й статьи конституции РФ. Сочувствие, понимание и практическую поддержку мы получили также и от сотрудников мемориального Сахаровского центра, в стенах которого состоялась учредительная конференция АТОМа. Поэтому попытки приписывать атеистическому движению политическую «одноцветность», в целях его дискредитации, подобные предпринятым Лампси, мягко выражаясь, некорректны.

Крайне оскорбительно и враждебно о нас писала газета «Коммерсант Дейли» (типа: по весне активизируются шарлатаны, сумасшедшие и прочие тому подобные атеисты - и далее в том же дебильном духе; мне лично гораздо симпатичнее подростки, пишущие в гостевых книгах наших сайтов: «Собакам собачья смерть!», - во всяком случае, тем, что они искренне так считают, а не по заданию начальства за ставку и авторский гонорар). Другие российские и зарубежные газеты пишут о нас и о нашей деятельности, когда об этом в них заходит речь,  или, как правило, с плохо скрываемой симпатией, или, случается, - открыто солидарно.

Своим чередом, тем временем, шел далее и процесс клерикализации России. Особенно мощный импульс, после 1990 г., дали ему принятие нового закона о свободе совести и издание президентского указа о доктрине национальной безопасности в 1997 г., а также состоявшийся в 2000 г. Архиерейский собор РПЦ. Патриарх стал все менее считаться с конституцией, начал открыто призывать активнее вводить повсеместное преподавание закона божьего в школах и отстранять от преподавания педагогов атеистов.

Лазейка для проникновения религиозных проповедников в школы была создана законом о свободе вероисповедания 1990 г., который разрешал факультативно, вне программы, по желанию родителей, «знакомить» школьников с основами вероучений. Учебников по религиоведению тогда не существовало, обычные священники не имели достаточной подготовки для того, чтобы этот предмет вести, по разным причинам отказывались или не подходили учителя-гуманитарники. Заезжие миссионеры вовсю воспользовались этой возможностью для того, чтобы завлечь в свои секты максимум подростков.

У депутатов, голосовавших за этот пункт закона, не было сомнений в том, правильно ли они выступают. Еще бы, - впервые после «кошмарных 70 лет» они восстанавливали, по существу, преподавание религии в школе! Их абсолютно не интересовало то, как это может на практике происходить и какими социальными издержками обернуться. Главным для них было собственноручно поучаствовать в поворачивании колеса истории вспять. Да так круто повернули, что не прошло и десяти лет, как снова пришлось крутить колесо обратно, существенно переделывать недавно принятый закон.

Но есть и другая версия происшедшего. Представителей «нетрадиционных религий» сознательно использовали в качестве пробивного тарана для сокрушения стены, отделявшей государство от церкви. Возможные издержки такого шага не пугали, поскольку попросту не было никакой уверенности в том, что «батюшки» не провалят решения этой новой для них задачи. Требовалось время на подготовку учителей закона божьего, на создание соответствующих высших и специальных учебных заведений. Надо было стандарт на теологию подготовить и провести через Министерство образования. Все это нельзя было сразу сделать, а только не менее, чем за пять лет. И на это время школу отдали на откуп сектантам. Знали, что они искалечат тысячи человеческих судеб, что на самом деле и произошло, но разве оголтелым религиозным человеконенавистникам до этого есть дело? Им главное собственную гордыню потешить, а на поломанные судьбы детей плевать.

* * *

Вопрос об идеологии НАД чрезвычайно болезненен и кофликтен. Малейшее прикосновение к нему вызывает бурю ожесточенных споров с личными выпадами, хлопаньем дверьми и т.п. Движение ведь только вылезло из колыбели, пытается делать самые первые шаги, и потому его участники легко переходят к истеричному крику друг на друга, когда сталкиваются с точками зрения, несколько отличными от их собственных. Но мы, я уверен, со временем непременно научимся терпимости к разным взглядам в наших собственных рядах. Иначе движение просто развалится, а большинство понимает, что этого нельзя допустить.

Выступая на недавно прошедшей конференции РУСО член подмосковной организации профессор З.А.Тажуризина выделила три основных направления в НАД. Два первых из них скорее светски-гуманистические, чем собственно атеистические. Самое первое, преобладающее и лидирующее - центристское. В целом для него характерна, по меньшей мере, терпимость по отношению к социализму, а внутри присутствует самый широкий спектр позиций – от классического научного атеизма по Марксу, Энгельсу и Ленину вплоть до самого абстрактного, идеалистического, гуманизма, считающего неприемлемым клерикализм и религиозный фанатизм. Второе она определила как либеральное, ставящее во главу угла ценности индивидуализма, отстаивающее частную собственность и резко отрицательно относящееся к коммунизму, фактически полностью приравнивающее коммунизм к фашизму. Третье направление – радикально атеистическое, в котором, в свою очередь, присутствуют два крайних – правое и левое - крыла.

Сравнительно долгое время новые атеисты всех трех направлений обходились без споров друг с другом. Но затем некоторые из них решили, что было вполне естественно, заняться идейным самоопределением. Димьян предложил к обсуждению в целом центристский проект Манифеста Российского движения атеистов, в котором были представлены как общетеоретические положения, так и ряд совершенно конкретных практических требований, с которыми должны были выступать, по его мнению, участники этой общественной инициативы. С резкой критикой манифеста выступил Варракс, считающий себя сатанистом. Лично я, однако, определял его как (похоже, неправильно) ницшеанца, а Тажуризина – как штирнерианца (с чем я, кажется, уже согласился). Во всяком случае, решительно ничего собственно сатанистского, по нашему общему мнению, в его мировоззрении нет. В существование никакого дьявола он вообще не верит, никаких идолов и догм не признает, но только полностью не приемлет религиозную мораль и все, что непосредственно связано с религией, религиозной обрядностью, в т.ч. и христианства. Варракс считает себя убежденным противником коммунизма, и постольку его следует признавать праворадикальным атеистом.

К леворадикальным атеистам я бы отнес редакцию питерской «Пролетарской газеты», подавшую иск в суд в связи с приватизацией РПЦ значительной части мемориала павшим бойцам на Мамаевом кургане в Волгограде и со строительством там православной церкви. Левых и правых радикалов объединяет убеждение в том, что современное государство должно быть не веротерпимым, обеспечивающим свободу вероисповедания для его граждан, а атеистическим, административно утверждающим атеизм. Ясно, что число приверженцев подобных взглядов особенно мало, их принципиальная позиция не пользуется популярностью, но поскольку их практические действия не идут дальше рамок, определенных действующей конституцией, а действия эти весьма активны и, в пропагандистском плане, эффективны, постольку я лично не вижу оснований для того, чтобы остальным участникам движения организационно  отмежевываться от них.

Я не согласен с утверждением доктора философии и кандидата богословия, патриарха украинских атеистов, Е.К.Дулумана о том, что людоеда нельзя принимать в участники организованного антирелигиозного движения. По существу, сегодня мы занимаемся строительством пока еще даже не атеистического, а антиклерикального движения. Об атеизме попросту не может быть речи в стране, где в вопиющее нарушение фундаментальных положений ее конституции открыто и почти совершенно беспрепятственно эскалируется клерикальный террор. Первоочередная задача – оказать сопротивление наглому насильнику, а если насилию вместе с тобой подвергается также и людоед и справиться с насильником вы можете только вместе, а не поодиночке, то просто глупо и бесперспективно отказываться от временного тактического союза с ним. Добившись соблюдения конституции в области свободы вероисповедания, вы с людоедом получите возможность по-настоящему свободно спорить о том, что такое атеизм и кого следует признавать атеистом. А сейчас даже условий для такого спора нет.

Как-то по телевидению показывали сюжет о заключенном, приговоренном к пожизненному заключению за совершение двух убийств с особой жестокостью при отягчающих обстоятельствах. По этой статье проходят в т.ч. каннибалы. Репортерам этот человек оказался интересен тем, что в заключении он занялся живописью, а когда в колонию пришел священник, сделался глубоко религиозным и начал писать иконы. Церковь обращается ко всем без исключения – в этом нет никакого секрета и криминала, так как вроде бы никто не отрицает того, что она стремится преследовать тем самым благую целью. Но на каком тогда основании следует подозревать в точно таком же нашем поведении, преследующем аналогичные намерения, наличие чего-то дурного?

Попутно затрону вопрос о деятельности церковников в местах заключения и в армии. Я лично не имею ничего против образования там религиозных общин, разумеется, с ограничениями, соответствующими специфике этих социальных институтов, ни в коей мере не за казенный счет и не по спускаемым сверху директивам. Пусть заключенные создают приходы, содержат священников, строят тюремные церкви, добровольно посещают воскресные школы. Аналогично - военные. Пускай флотские (исключительно по названию, а не по судовой роли) капелланы, к примеру, освящают, по пожеланиям и за счет членов флотских общин, боевые суда. Атеисты это вполне переживут и воспримут с пониманием. Но хуже нет профанации религиозных обрядов, чем выполнение их по командам типа: «Рота, на утреннюю молитву и освящение танка шагом марш!». Что же касается заключенных, то мне представляется более чем очевидным, что казенные деньги, потраченные на строительство церквей в местах отбывания наказаний, было бы много разумнее и гуманней направить на улучшение рациона питания и на множество т.п. несопоставимо более острых нужд российских пенитенциарных учреждений. Но если  осужденные, их близкие и другие добровольные жертвователи при соблюдении принципа отделения церкви от государства изыскивают достаточные средства на строительство тюремных церквей и выражают желание трудиться на стройке в свое свободное время, то я не нахожу оснований для того, чтобы такие общественные инициативы запрещать.

Если уже выражаться вовсе начистоту, то я лично просто убежден в том, что у военнослужащих и у контингента ГУЛАГа не найдется достаточно собственных средств на строительство церквей в лагерях и гарнизонах. РПЦ через подставные спонсорские структуры может финансирование элементарно организовать, ну и пускай организует. Более чем убежден, что тогда таких случаев будет совсем немного. Главное же я вижу в том, что собственниками храмов станут тогда приходы. Это – первый ключевой момент. Второе. Существенно важно, чтобы приходские священники никоим образом не входили в штат служащих пенитенциарных учреждений и армии и не зависели напрямую от тюремных и армейских начальников, но только от приходов и от церковных властей и от них, а не из государственной казны, получали свое содержание. Третье. Увидя, как хило пойдет этот процесс, общественность сможет разобраться, каково истинное положение дел и какова на поверку демагогия о якобы происходящем ныне массовом «возрождении духовности» (понятно, что за счет налогоплательщиков атеистов, как это делается, в нарушение конституции, сейчас, легко «возрождать». Однако «возрождайте» лучше, господа, на свои деньги, пожалуйста). Причем это будет в интересах не только атеистов и прихожан, но также и церквей. Ведь нет ничего дороже и крепче искренней веры, а всякое лицемерие от лукавого.

Два слова о статусе государственного праздника рождества. Ельцин наиздавал по пьяной лавочке массу нелепых указов. Действительно, что может быть смешнее отмечать этот праздник в Татарии, Чечне, Еврейской автономной области, Калмыкии и многих других регионах, где православные составляют ничтожное меньшинство и доля их только неуклонно сокращается? Зачем нам, лояльным гражданам, любящим попусту точить лясы о необходимости выработки государственной идеологии, способной объединить нацию, такие преступные вещи, явно разжигающие религиозную рознь? Если уж так трудно отменить дурацкое постановление, то, может быть, имеет смысл ввести в качестве государственного праздника День атеиста? 18 мая – День Парижской коммуны и учреждения АТОМа одновременно. Было бы классно (я это полушутя)!

А если серьезно, то вопрос о религиозных праздниках было бы, по-моему, демократично решать на уровне регионов. Если по результатам местных референдумов выяснится, что в каких-то регионах население захочет справлять десять и более религиозных праздников в году, а в каких-то вовсе не захочет, пусть так и будет. Но далее сохранять рождество в качестве государственного праздника, во-первых, антиконституционно, а во-вторых, настолько глупо, что я даже не буду дальнейшие аргументы приводить – они сверхочевидны.

Статья Дулумана «Может ли людоед быть атеистом?» была адресована Варраксу. Ее автор намеревался убедить своего оппонента перестать называть себя сатанистом, поскольку считал, что, во-первых, такое самоназвание не соответствует истине, а во-вторых, дискредитирует атеистическое движение, давая клерикалам повод ставить атеистов в одну строку с действительными сатанистами, с которыми у них отдельные жесткие счеты. В конечном счете, утверждал Дулуман, эпатажная выходка Варракса на руку тем, против кого мы выступаем.

Но существуют ли у нас вообще действительные сатанисты, а если они имеются, то представляют ли они такую серьезную социальную опасность, в силу которой их деятельность следовало бы законодательно запретить? Беру респектабельное издание, спецвыпуск аналитического вестника Аналитического управления Госдумы РФ «Религиозная экспансия против России» (М., 1998). О сатанистах там сообщается следующее:

«Зверское ритуальное убийство - жертвоприношение сатане - накануне праздника Рождества Пресвятой Богородицы в 1995 году в военном городке Дягилево близ Рязани местной “экстрасенсом-целительницей” Ариной Забродиной, женой офицера, своего собственного сына-второклассника Коли, которого она специально готовила к жертвоприношению сатане несколько дней, кормила специальной пищей и т.п.; сначала она оглушила мальчика, затем перенесла его в ванную и отрезала ему голову, спустила кровь (факт обескровленности тела показала судебная экспертиза); голову сына Забродина завернула в белую ткань и положила в полиэтиленовый пакет, соседи видели ее стоящей на балконе, держащей в руках какой-то круглый предмет и совершающей странные действия, похожие на ритуальные; только вмешательство милиции спасло от расправы ее дочь, которая должна была стать следующей».

Жуткий, конечно, факт, но сатанистские секты к нему тут явно притянуты за уши (бабульки со скамеечки у дома видели, что Забродина совершала «странные действия, похожие на ритуальные» - и все). А секта, это, по определению, объединение людей, в которое входит, как минимум, более одного человека. Судя по тексту сообщения, следствию явно не удалось выявить причастность к данному преступлению не только какой-либо вообще секты, но даже и самого факта ее существования. Обкурилась гражданка или перекололась наркотиками, или попросту «сдвинулась» на почве занятий оккультизмом, или, может быть, действительной конечной причиной совершения ей кошмарного деяния стала сводящая с ума нищета (женами офицеров провинциальных гарнизонов бывают и экзальтированные столичные дамочки, выросшие в тепличной обстановке, а тут ни работы, ни зарплаты годами, если даже работа есть). В сообщении даже не указывается, производилась ли по данному факту судебно-психиатрическая экспертиза, а если выполнялась, то какое заключение она дала. Если экспертиза установила, что Забродина в момент совершения преступления была психически невменяемой, то тут даже и вовсе не о чем говорить. Ненормальный человек может совершить практически любой самый безумный поступок, руководствуясь самыми фантастическими мотивами. Мне лично ясно, что на подобных явно подтасованных фактах мало-мальски состоятельного обвинения в адрес якобы существующего в России, как социально опасное явление, сатанизма не сошьешь.

Пикантность ситуации состоит в том, что «антисатанисты» сами, в отличие от Варракса, в действительности являются… сатанистами, потому что они, точно так же, как и те, с кем они хотели бы бороться, искренне верят в существование дьявола. Разъясню. Для последовательных атеистов нет принципиальной разницы между так называемыми тоталитарными сектантами и борцами с ними, исповедующими так называемые традиционные религии. Те и другие, с точки зрения убежденных неверующих, одинаково – верующие. Вся разница между теми и другими, с нерелигиозной точки зрения, состоит только в том, что одни почитают одних сверхъестественных существ (в данном рассматриваемом случае, являются дьволопоклонниками), а другие относятся к тем же самым существам в высшей степени отрицательно (выступая, соответственно, непримиримыми борцами с ними). Там и там одинаково имеются фанатики и толерантные люди, а количественно совокупная численность действительно социально опасных фанатиков в каждом из обоих лагерей, по-видимому, одна и та же, хотя в лоне «традиционных» конфессий их вполне даже может быть больше, поскольку выше общее число приверженцев.

С сатанистами активнее всего боролась, как известно, инквизиция. Она производила массовые репрессии, практиковала чудовищные пытки, сжигала «одержимых дьяволом» на кострах. Сколько среди ее жертв было действительных дьяволопоклонников? Судя по имеющимся историческим данным, ничтожно мало, если даже они вообще были. Допустим, что они на самом деле заслужили то, что с ними сделали инквизиторы (по логике: ««Свои» (т.е. верующие в сатану с отрицательным знаком) «убирали» «своих же» (веривших в существование сатаны со знаком положительным)»). А остальные жертвы, получается тогда, - невинные. Но в чем был смысл борьбы инквизиторов? Ликвидировать дьяволопоклонников, чтобы они не причиняли остальным людям вреда. А практически сами борцы с нечистым доставили невиновным тот же вред, который последним могли бы оказать сатанисты. Уповать на потустороннее не надо, оно, по большому счету, тут ни при чем и здесь не может выступать аргументом.

Отсюда выходит, что между инквизиторами и дьяволопоклонниками, по делам их, не было принципиальной практической разницы, но общей для тех и других была вера в существование сатаны, или сатанизм. И потому логично называть религиозных борцов с сатанизмом действительными сатанистами, - поскольку делами своими они не доказали обратное. Еще доходчивее: сознательное предумышленное убийство Ивана не есть защита Ивана от убийства, и того, кто Ивана убил с целью защитить Ивана от убийства, надо по свершившемуся факту убийцей, а не защитником Ивана признавать.

А между тем, конституция гарантировала нам свободу верить во что угодно. Следовательно, само по себе вероисповедание, сколь бы антигуманным оно не представлялось с чьей-либо точки зрения, не может быть преследуемо по закону. Пока человек не совершил преступление и суд не доказал его вину, преследовать его нет никаких правовых оснований. Поэтому одной из дополнительных задач антиклерикалов я определяю борьбу за категорическое отстранение от участия в реабилитации жертв религиозно-сектантского фанатизма религиозных фанатиков, представляющих так называемые традиционные конфессии. Минздрав передал им на полный откуп уже целиком всю эту отрасль, но преступно глупо пытаться керосином пожар затушить. Бороться надо не с тяжелыми последствиями исповедания религий, тем более такими способами, но с причинами, рождающими религиозный экстремизм. А соглашения Минздрава с Московской патриархией и региональных управлений здравоохранения с епархиальными управлениями о сотрудничестве в реабилитации жертв сектантства – мера, наоборот, фактически способствующая усилению и распространению религиозного экстремизма. Более того, они запускают этот самый экстремизм в действие.

Суть соглашения состоит в следующем. Образуется центр православной психиатрии (Чем именно плоха, применительно к данному случаю, оказалась обычная, внеконфессиональная, светская психиатрия? Почему центр шаманской медицины или медицины шахсе-вахсе не создали? Ведь все конфессии у нас, по действующей у нас конституции, равноправны? Наконец, что это за отрасль медицинской науки такая вообще – православная психиатрия? Насколько мне известно, такая отрасль ни в одной цивилизованной стране мира не существует и категорически не признается. Этот факт известен всякому первокурснику мединститута в любой стране, даже Зимбабве. Поистине, бич России – дороги и дураки (хотя в данном случае сказать «дикари» вместо «дураков» было бы явно правильнее)), в штат которой, за счет Минздрава, принимаются попы. В этот центр по направлению приходских духовников направляются на лечение так называемые жертвы так называемых тоталитарных сект. Такая практика грубейшим образом нарушает права человека, на которые у нас, как известно, плюют.

Будничный пример. Приходскому батюшке донесли, что на территории его прихода активно действует член «секты то ли сатанистов, то ли атеистов, бес его разберет какой, на самом деле». К «помрачившемуся умом» по записке батюшки являются добры молодцы из Центра православной психиатрии, вяжут его под белы рученьки и водворяют в ЦПП. Правоохранительные органы не только не вмешиваются, но могут даже и помочь:  социально опасный псих, которому место в психушке. После принудительного водворения в ЦПП «сектант» бесследно исчезает. В цивилизованном обществе такая практика называется карательной медициной, расправой с инакомыслящими методом «эскадронов смерти», но цивилизованному обществу на нашу нищую помойку чхать (я устно обращался с соответствующей жалобой в связи с одним таким действительно происшедшим совершенно конкретным случаем к представительнице госдепартамента США, но это не дало абсолютно никакого результата). А нашему несчастному президенту (я ему по-человечески сочувствую, как Николаю II; будь ты хоть самым последним дерьмом и пропойцей наподобие Ельцина, но личностью, реально влияющей на ход истории (она уж точно объективно разберется когда-нибудь в том, кто был по-настоящему прав, а кто виноват), а не автоматом, жалким рабом исторических обстоятельств), в вопиющее нарушение конституции публично объявляющему, что без православия немыслима никакая государственность России, и тем более.

Вопрос тут только в масштабах происходящего произвола и беззакония, но кого  сегодня нарушения прав человека вообще могут волновать? Антиклерикалов мало, влияние их менее, чем ничтожное, поэтому хотя только что описанное мной и реально случается, я все же исхожу из того, что даже самый «крутой» маразм основывается на некой крупице рацио, здравого смысла. Именно, чтобы расправляться с атеистами описанным способом, надо иметь хотя бы самую минимальную выгоду от совершения таких дел. В общем случае, понятно, что церковникам так осмысленно только с их очень немногочисленными серьезными противниками поступать, когда они слишком «зарываются» и не находится никакого другого выхода. А если можно не трогать, то и не нужно. 

Проблему я вижу в другом. С действительными жертвами «тоталитарных» сект «психиатрам» в рясах предоставляется поступать решительно любым образом, причем так, что никто на свете не заступится за них. Даже сами пострадавшие и их близкие не станут выражать протеста.

Разъясню ситуацию. Жил-был некий преуспевающий господин (или госпожа – не важно). Бес его попутал связаться с некой так называемой тоталитарной сектой. Его накачали всякой мистикой, запугали, короче, довели до мании преследования. Чего хотят сектанты? Нормальному человеку ясно – квартиру, иную собственность и т.п. Наш пострадавший в один прекрасный день об этом догадался. Сам по себе, как лицо, нуждающееся в защите, он не интересен решительно никому, - потому что формально его вроде бы и не от кого и не от чего защищать. Единственное, казалось бы, место, где он мог получить бы хоть какую-то помощь в такой очень непростой ситуации – ЦПП. Он может добровольно пойти туда, рассказать о своей проблеме, его поместят на «реабилитацию» в центр, где в его голове сектантскую труху заменяют на православную. Далее «реабилитированный» гражданин добровольно уходит в монастырь, жертвуя ему свою квартиру и прочее имущество.

Выходит, что антиконституционное соглашение Минздрава с МП РПЦ собственно к вере даже и не имеет отношения, а, по существу, создает и «легализует» новый наивыгоднейший бизнес. Почти полностью готовый к употреблению лох сам приходит к тебе, и вся твоя работа состоит только в том, чтобы с его согласия довести его до православной «кондиции», разрушив последние остатки личности и до конца поломав волю, и дочистить до дна его карманы. Вот что такое «православная психиатрия» в действии. Отсюда понятно, что ей, в общем случае, не интересны всякие атеисты и прочие полу- и полные бомжи, с которых нечего взять. В России полным-полно обездоленных, которые мечтают попасть в монастыри, чтобы только физически выжить, но монастыри, в огромном количестве «отвалившиеся» РПЦ по постановлениям 1990 г. и более позднего времени, заселяются, по официальному признанию Алексия II, сделанному на Архиерейском соборе, крайне медленно. Понятно: число состоятельных людей, вынужденных спасаться от сектантов с помощью ЦПП, в России в общем итоге ничтожное, а нищие монастырям не нужны. Отсюда и крайне медленные темпы их заселения.

Если в общем случае нарушения конституционной свободы совести, когда в астрономически огромных масштабах (на один только Храм Христа Спасителя, по официальным данным, ушло 645 миллиардов рублей, а общая сумма средств, пошедших на подобные цели, по всей видимости, больше минимум на порядок – в той ситуации, когда, как известно, две трети населения у нас буквально нищенствует) только крадутся деньги десятков миллионов налогоплательщиков, не имеющих и не желающих иметь никакого отношения к данной церкви, государственными преступниками следует определять конкретных высокопоставленных чиновников, а церковники, повторяю, лишь соучаствуют в хищении государственных средств в особо крупных размерах, в общем случае не преследуя корыстных целей, то непосредственно участвующие в афере «Центр православной психиатрии» представители церкви, наравне с чиновниками, выступают преступниками в полной мере.

Любопытно, что притом церковники не выражают протестов в связи с повсеместно осуществляющейся практикой оккультной и магической медицины, несмотря на то, что она была запрещена специальным постановлением Минздрава в 1997 г., хотя в этом мы могли бы активно и плодотворно сотрудничать с ними. Или чиновничьей лапе все же удается мыть не одну, а одновременно сразу две руки – православных «экзорсистов», практикующих «изгнание злых бесов» (буквально так определяет, в частности, методы своего «лечения» сам руководитель московского православной психиатрии им. Хомякова священник О.Стеняев), и так называемых «народных целителей», «умеющих» с бесами «договариваться»?

Но и это тоже – не главное, что в этой связи меня беспокоит. Если уже некоторая малая часть состоятельных людей, всех которых в нашем обществе и так немного, по собственному неблагоразумию и легкомыслию попала в описанную страшную машину разрушения личности, то более всех в этом виновата, в конечном счете, она сама. Хотя и жалко тех, кто, перебегая дорогу на зеленый свет, попадает под машины, еще ни один гуманист не додумался до того, чтобы автомобильный транспорт вовсе запретить.

Психотронику можно сравнить с автомобильным транспортом. Обладая мощнейшими возможностями изменения личности, она позволяет сегодня создать поточное производство из обычного человеческого материала роботов-исполнителей. Профессиональный психотерапевт даже без психотропных средств может сделать из пациента живую функцию: монаха, проститутку, киллера, безропотного раба и т.п. Эта имеющая фантастические возможности сфера НТР, которую отдали на полный откуп церковникам, с рассматриваемой точки зрения колоссально опасна для общества. Ее необходимо тщательнейшим образом оберегать от проникновения в нее экстремистов, которые способны реализовать поточную «переделку» инакомыслящих в послушных полускотов. И вот-те здрасьте: вышеупомянутый О.Стеняев – духовник печально известного РНЕ. Мы истошно верещим на весь мир об угрозе международного религиозно-фундаменталистского терроризма, возвращаем десантников в Афганистан, а у себя дома такими вещами занимаемся! Ведь недавний теракт в Нью-Йорке совершила совсем небольшая группа людей, которые, скорее всего, были закодированы именно так, как это делают сегодня и ежедневно в ЦПП. А таких можно теперь «штамповать» на потоке тысячами и десятками тысяч! 

Варракс категорически не согласился с Димьяном в том, что современный атеизм должен быть только гуманистическим, со своей стороны заявив, что в самой по себе «чистой идее» атеизма нет вообще никакого гуманизма, а последнее понятие трактуется крайне растяжимо, при известном истолковании, способно вместить в себя, например, религиозное мировоззрение целиком, и тогда мы получаем в упаковке с надписью «гуманизм» фактически религию. Это очевидное лицемерие, практика одурачивания ловкими проходимцами неразвитого простонародья. По мнению Варракса, лучше жестокая открытая правда и рациональные, пусть, может быть, излишне жесткие отношения между людьми, которые со временем могут «притереться» и стать вполне цивилизованными, чем всеобщие взаимо- и самообман, на самом деле вовсе не улучшающие состояния общества. Эту позицию принципиально поддержал Алексей Вязовский, а на сторону Димьяна открыто встала значительная часть активистов Российского гуманистического общества, но на практике это вышло весьма неуклюже.

Так, на страницах «Здравого смысла» С.Перуанский, не соглашаясь с Вязовским,  принялся убеждать своего оппонента в том, что у современной религии имеются также и положительные стороны (в частности, выполнение социальной функции утешения страждущих и обездоленных), что должен учесть новый атеизм и на этом основании начать относиться к ней терпимее «старого». В этой связи уместно, по-моему, вспомнить слова Л.Фейербаха: «Утешение раба – занятие, крайне выгодное для рабовладельца» (подробнее см. в моей статье в поддержку Вязовского, размещенной на НА и других атеистических сайтах). Впрочем, Перуанский оказался тут отнюдь не оригинальным. Для нынешних вузовских курсов религиоведения (К.Костюка и других авторов) типичен объективистский подход к освещению общей проблематики разведения религиозного мировоззрения и атеизма. У последних выделяются и рассматриваются положительные и отрицательные стороны с точки зрения людей, пытающихся усидеть между двух стульев. Но как бы они ни ловчили изобразить из себя объективных описателей материала, им все же не удается скрыть свои подлинные намерения надуть студентов, приписать атеизму недостатки, каковых в действительности у него не имеется, а религии – достоинства, которые собственно ей не принадлежат.

Впрочем, объективистская метафизика, к сожалению, – самый распространенный методологический подход, который применяется членами РГО и участниками НАД. Диалектика ими не усвоена, и потому она у них не в чести. Так, Вязовский и Варракс подготовили антидимьяновский документ, под которым подписалось полтора десятка гуманистических активистов, включая В.А.Кувакина. Документ, на самом деле, по моей оценке, очень хороший, никаких выпадов в адрес гуманизма там не было, не упоминалось вовсе слово «гуманизм». Постольку, я считаю, с его содержанием можно было бы вполне согласиться (в т.ч. и тому, против кого он направлялся, - Димьяну).

Но в контрманифесте «московской группы» присутствовали два положения,  вызвавших у меня принципиальные возражения, из-за которых я не поставил свою подпись под ним (принципиально отказался подписываться также и Щёв, но по каким именно конкретным мотивам, мне неизвестно). Я имею в виду тезисы о том, что невозможно ни доказать, ни опровергнуть существование бога, это занятие не для нового русского атеизма, а также о том, что атеизм не представляет собой цельного законченного мировоззрения и в силу своей несамостоятельности он может служить лишь составной частью многих, в т.ч. взаимоисключающих, систем взглядов – либерализма, коммунизма, фашизма и т.д.

В общем случае проще простого привести огромное число научных фактов, исчерпывающе убеждающих в том, что бога нет. Это уже другой вопрос – о том, согласится ли с приведенными аргументами переубеждаемый. Это уже другая – его, а не атеистов, проблема, а у них самих ее нет. Поскольку они уверены в том, что бога не существует, постольку для них и нет вопроса о том, можно ли это доказать. Сам по себе тот уже свершившийся факт, что они оказались убежденными в несуществовании бога, являет собой неопровержимое доказательство того, что это сделать можно.

В письме ко мне Варракс сообщил о том, что он соглашается с тем, что отсутствие бога можно доказать de facto (или de practicae, практически), но продолжает настаивать на мнении о том, что это осуществимо и de jure (или de logicae, логически). В этой связи он апеллирует к К.Попперу. Цитирую:

«Суть конвенции, которую предлагает Поппер: "Теория может быть верной, если ее можно фальсифицировать". 1.  Гипотеза  1. "Бога нет". Эта гипотеза элементарно фальсифицируется одним единственным фактом - предъявлением бога "собственной персоной". Значит - она может быть верна. 2.  Гипотеза 2. "Бог есть". А вот для того, чтобы фальсифицировать эту гипотезу, пришлось бы исследовать все пространство Вселенной, да еще и вовсе времена (прошлое, нынешнее и будущее)».

Ключевым словом в исходной посылке американского философа является слово «может». Значит, суждения Поппера изначально не категоричны, позволяют заключать, что «может» быть так, а «может» и не так, но совсем по-другому. Достаточно только поменять переменные в логическом шаблоне: «Служил Гаврила почтальоном, Гаврила почту разносил…» и т.д. Гаврила мог служить решительно кем угодно, занимаясь притом какими угодно делами. Главное, чтобы в рифму подошло, хотя и это не так уж и важно. Иначе говоря, попперовское представление проблемы вообще не позволяет определить, что есть истина, а потому с ним даже и не интересно спорить. Потому что в ответ на любые аргументы и контраргументы попперовец неизменно будет повторять как попка-дурак: «Может, так, а может, и вовсе не так» и ничего более определенного от него никогда не дождешься.

В подобных тупиковых ситуациях, когда люди, руководствующиеся разными логиками (я диалектико-материалистической, а мой оппонент – неопозитивистской), действительно желают найти общий язык друг с другом, имеет смысл обратиться к посредничеству некой третьей логики, сгодившейся бы в качестве своеобразного «международного языка общения». В качестве таковой я обычно использую логику Гегеля или Фейербаха (предоставляя моим собеседникам самостоятельно определиться с тем, какая из них им больше подходит). Пожалуй, даже и логика Канта сойдет. Это - во-первых.

Второе. По сути дела тут вопрос заходит уже о том, что есть истина и каковы ее критерии. С точки зрения материалистической логики критерием истины является, как известно, практика. Еще раз процитирую письмо Варракса: «Проверяемость  фактами  и  объективная  наблюдаемость - дело, конечно, важное,  но...  она  не  поможет,  если нужно высказать мнение о более сложной гипотезе или о более отдаленном прогнозе. Может просто не хватить человеческой жизни для того, чтобы дождаться завершения эксперимента или наступления нужного факта».

С точки зрения диалектической логики, всякая принимаемая нами истина с какой-то стороны или сторон ее рассмотрения представляется одновременно абсолютной и относительной. Если абсолютную истину определять как то, что получило подтверждение и оправдало себя на практике, то относительной истиной следует признавать то же самое заключение, распространенное на более широкий круг явлений. Разъясняя это положение, Кант приводил следующий пример. «Все лебеди белые». В самом деле, небелые лебеди встречаются крайне редко, но они есть. Если в какой-то местности за всю его историю никогда не видели небелых лебедей, значит, такое суждение есть абсолютная истина в применении к данному времени и месту. Но в то же время она относительная. С течением времени каким-то образом жители данного края на их практике обнаруживают, что лебеди имеют не только белую, но и иную, например, черную, окраску. Меняется ли вследствие этого их представление о лебедях принципиально? Нет. Оно становится только более полным и истинным. То, что прежде считалось абсолютно истинным, начинает признаваться истинным относительно. Абсолютная и относительная истина с добавлением новых знаний, таким образом, как бы попеременно меняются местами. Дальнейшие исследования показывают, что лебеди способны иметь некий набор, класс окрасок, к которому подбирают соответствующее определение. Затем выясняется, что этот класс шире, чем он первоначально представлялся… Так далее до бесконечности и происходит развитие истины, которое с помощью диалектической логики можно «анатомировать» до мельчайших деталей применительно к любому охвату действительности по времени и месту.

Случай с окраской лебедей как раз относится к тому разряду явлений, когда «может просто не хватить человеческой жизни для того, чтобы дождаться завершения эксперимента или наступления нужного факта». Даже жизни не одного, а многих поколений. Что с того? Главное – реалистически представлять процесс, динамику накопления и обновления знания, а не руководствоваться «раз навсегда» заданными «универсальными» метафизическими шаблонами а ля Поппер, которые, в действительности, не добавляют никакой ясности.

Диалектики рассматривают обсуждаемые вопросы предметно, двигаясь от абстрактного к конкретному. В отличие от неопозитивистов, они могут доконать оппонентов своим занудством. Сразу начнут переспрашивать: «Какое именно (т.е. в каком именно смысле) несуществование какого именно бога нельзя доказать? Что именно понимается под «нельзя» и что – под «доказать»?». О каком именно боге мы вообще ведем речь? О дедушке из Ветхого завета, который якобы из праха Адама слепил? В эти убогие сказки сегодня разве только совсем задвинутые или неразвитые верят. Ясно, что под богом даже и современные верующие явно понимают что-то другое. Раз так, то для начала хотя бы толком определитесь с тем, доказательство отсутствия кого именно вы считаете логически невозможным, а то ведь сразу и не понять, что вы под этим вообще в виду имеете.

Значит, вопрос о том, можно ли доказать отсутствие бога, стоит не перед атеистами, а перед людьми, пытающимися занять позицию «объективных» верховных судий в спорах между наукой и религией, или, вернее, усесться между двумя стульями, не оперевшись при этом ни на один из них. Я лично не имею возражений против участия в атеистическом движении людей, имеющих такие взгляды. Сегодня для нас несоизмеримо актуальнее борьба с клерикализмом, в которой вместе с нами могут успешно участвовать даже и фанатично верующие люди, а об атеистах с более или менее эклектичными антирелигиозными воззрениями и вовсе нечего говорить.

Но дело в том, что обсуждаемые тезисы были сформулированы идеологами «московской группы» с целью дать определение того, что такое атеизм, кого нужно признать атеистами и кого - аутсайдерами или, в лучшем случае, временными попутчиками движения. Атеисты, может быть, и необоснованно, но тем не менее считающие самих себя обладателями последовательного и цельного нерелигиозного, материалистического мировоззрения,  под предложенную дефиницию не подошли.

Вероятно, я даже и вовсе бы не включился в начавшийся спор, если бы его инициаторы, рекомендующие себя теоретиками нового русского атеизма, изначально не намеревались принципиально отмежеваться от «старого» атеизма, имея в виду не только его практику (вопрос о которой отдельно стоит), но и фундаментальные мировоззренческие основания. Но если уже дело до того дошло, то напомню определение атеизма, предложенное З.А.Тажуризиной, с которым сам соглашаюсь: «Атеизм представляет собой мировоззрение, с точки зрения которого представляется самодостаточным реальный материальный мир (объективная действительность) и отрицается существование сверхъестественных потусторонних сил». Коротко и ясно. Больше ничего сюда добавлять не требуется.

К слову, в письме ко мне Варракс сообщил, что эту формулировку он принимает с поправками: убирается слово «реальный» (здесь он привел ссылку на «Матрицу») и вместо «отрицается» - «не вводится». Первую поправку обдумаю, прокомментирую позднее. В связи с ней лишь задам вопрос: «Мираж, например, материален, но не реален, или наоборот, реален, но не материален, или о нем надо говорить каким-то еще иным образом?».

Формулировка «не вводится» напомнила мне изречение древнегреческого мудреца Бианта из Приены: «О богах говори, что они существуют». Другими словами, если ты сам хотя бы даже просто сомневаешься в том, что сверхъестественных потусторонних сил не существует, но обстоятельства заставляют тебя скрывать твою позицию (чтобы, например, избежать преследования религиозных фанатиков), то ты ее и не раскрывай. Фанатиков все равно не переубедишь, но сам зато цел будешь, и убеждение твое от этого не убудет. Если же фанатики зададут тебе соответствующий вопрос «в лоб», кинь им кость, которую им от тебя нужно, пускай они ей насытятся, а ты все равно останешься при своем мнении. Однако в таком случае твоя позиция останется неизвестной миру, и ни для кого, кроме тебя лично, не будет иметь значения, была ли она в действительности вообще. Но если ты свою позицию объявляешь открыто, в данном случае, выражая хотя бы даже простое сомнение в существовании сверхъестественных потусторонних сил, то тем самым ты их существование в большей или меньшей степени отрицаешь. Без отрицания тут невозможно обойтись, а «невведение» - это биантовский случай.

Не играет решительно никакой роли, строго логична и закончена или, наоборот, предельно эклектична,  всякая данная концепция, претендующая называться атеистической. Главное, что, пользуясь определением Тажуризиной, мы получаем возможность сравнительно просто бинарно определить, можно ли данное мировоззрение признать таковым. Так, применяя это определение, о мировоззрении Варракса-Вязовского, в котором оставляются софистские лазейки для протаскивания мистики вроде утверждений о том, что несуществование бога якобы невозможно доказать, легко обнаружить, что в нем, несмотря на присутствующий в нем эклектизм, сам по себе атеизм, как таковой, принципиально имеет место.

Должен сказать, что в советские времена определение Тажуризиной не принималось. А если речь пошла о новом русском атеизме как определенном антиподе старого, то было бы правильным, по-моему, принять сегодня тажуризинскую формулировку, что помогло бы снять нам и ряд наших внутриорганизационных проблем.

Я не нахожу практику широкого высказывания взглядов, подобных критикуемым, неправильной. Наоборот, считаю, что сама по себе серьезная теоретическая дискуссия в наших внутренних рядах нам жизненно необходима. И чем она будет глубже и основательнее, тем будет практически полезнее для совместного осуществления нашего общего дела. Но надо учитывать, что споры на темы теории часто заканчиваются организационными выводами в форме внутренних расколов и слияний, которые сами по себе, в свою очередь, не всегда бывают для дела полезны: дураки одерживают верх, потому что их оказывается больше, отколовшиеся от них умники оказываются практически бесплодны, и в конечном результате общее дело начинает делаться по-дурацки, а не по уму.

Формально Димьян не состоит в движении, но если я его правильно понял, то он вступил бы, если бы при этом была принята его принципиальная позиция. Отсюда складывается первое впечатление, будто бы критическая отповедь Вязовского и Варракса адресовалась не тем, кто уже вступил в движение и практически работает в нем, а тем, кто в него хотя и не входит, но, тем не менее, пытается определять его идеологию. В известном смысле так оно и есть, но с другой стороны, Димьян давно доказал своей практической деятельностью, что несмотря на его формальное неучастие в движении, фактически он работает в нем наиактивнейшим образом. В частности, им вместе с Э.Мельниковым был поставлен первый в русскоязычном интернете «Атеистический сайт», который до сих пор успешно ведет большую пропагандистскую работу и в этом отношении находится на одном уровне с сайтом Вязовского и Елисейкина «Научный атеизм».

Постольку взгляды Димьяна может разделять и часть тех, кто состоит в движении формально. Таким образом, москвичи начали полемику, собственно, не с неким жителем Новосибирска, формально находящимся вне организации, а с последователями его позиции внутри нее. Мной таковые еще не были замечены в деле (ценю людей по их делам, а бездельников участниками движения отказываюсь признавать вовсе), но по ряду имеющихся признаков можно утверждать, что таковые есть. Сам я себя к ним бы безоговорочно не причислил, хотя в целом концепция Димьяна представляется мне состоятельнее и приемлемее концепции москвичей (во всяком случае, я вижу между ними не только различия, но и большое сходство), но, вероятно, таковым именно правоверным «димьяновцем» и показал себя на практике А.Щёв. Хотя я твердо уверен в том, что, пойдя на откол от АТОМа и уведя за собой горстку обманутых им рядовых членов, он руководствовался в первую очередь какими угодно, только не теоретическими соображениями.

В НАД, как и в целом нашем обществе, происходит мировоззренческая поляризация, в ходе которой, с одной стороны, крайне правые образуют блок с частью либералов (Варракс, Вязовский, часть активистов Российского гуманистического общества) и пытаются предпринимать действия, направленные на принципиальное, в т.ч. организационное, размежевание с радикалами слева. Димьян, собственно, не относится к последним, но в его концепции присутствуют отдельные элементы леворадикального атеизма, которые, вместе с тем, практически не отличаются от элементов атеизма праворадикального.

Взять, к примеру, справедливое само по себе требование запрета для чиновников практиковать прозелитизм (покровительство определенным конфессиям). По моему мнению, на деле в нашем обществе оно не осуществимо, а его воплощение в жизнь, если бы удалось его законодательно принять в предложенной Димьяном формулировке, только усилило бы клерикалов, вместо того чтобы обуздать их. В своих критических выступлениях Варракс вдоволь наиронизировался над подобными предложениями, но парадокс состоит в том, что и выдвигаемые им, со своей стороны, практические меры несостоятельны и наивны точно так же и по сути своей не представляют собой принципиально иных решений. Весь вопрос состоял тут исключительно в том, кто первым – Димьян или Варракс предлагал ту или иную конкретную меру: если Варракс, то ее принимался изо всех сил критиковать Димьян, если Димьян, то – Варракс, хотя одно и то же самое первым мог вполне предложить любой из них двоих. Пожалуй, действительное принципиальное разногласие между ними выступало только в вопросе о гуманистичности атеизма.

Войдя в блок с Варраксом в  споре с Димьяном, Вязовский показал себя тем самым как либерал, отступающийся от защиты ценностей гуманизма. Об активистах РГО, подписавших написанный руководителями «московской группы» «антидимьяновский» манифест, нельзя сказать, что тем самым они поступились гуманистическими принципами. В этом документе никакой речь шла совсем о другом. Зато они тем самым фактически объединились с группой атеистов москвичей онтологически и гносеологически. Собственно, и до того между ними разногласий по этим вопросам не было, но теперь это оказалось оформлено и закреплено также и в виде совместного программно-теоретического документа.

Позиция Димьяна по отношению к рассматриваемому документу практически совпала с моей позицией. Таким образом, в рядах гуманистов и атеистов произошло организационно не оформившееся образование (и было бы здорово, я считаю, если бы в будущем оно совсем не состоялось) двух фракций: более или менее последовательных материалистов, с одной стороны, и идеалистов объективистов - с другой. Вместе с тем, в плане работы в целом атеистическом движении и взаимодействия с движением гуманистов наша фракция имеет то явное большое преимущество перед варксистской, что мы не мыслим «отлучать» атеизм от гуманизма. Во-первых, таковы наши собственные личные убеждения, а во-вторых, это было бы оценено резко отрицательно подавляющим большинством нынешних и потенциальных участников обоих (атеистического и гуманистического) движений.

Склоняясь в целом в конечном счете на сторону Димьяна, я все же сохраняю с ним  принципиальное разногласие в вопросе об отношении к атеистам, отвергающим гуманизм. По-моему, категорически неправильно отказываться от сотрудничества с ними. Если слепой на один глаз по своему недомыслию и неразвитости лезет на рожон, чтобы выколоть себе и единственный оставшийся у него орган зрения, то правильнее разъяснить ему его ошибки, переубедить, а не оставлять его на произвол его глупости. Но вовсе неразумно выбивать ему оставшийся глаз, чтоб неповадно стало делать глупости. Такой «аргумент» абсолютно не годный. И, кроме того, сподручнее делать большое общее дело совместно, а не порознь. Кстати, в только что полученном мной письме Варракс сообщил, что он никогда даже и в мыслях не имел разрывать с гуманистами из-за своего отрицательного отношения к гуманизму в целом.

Хотя для себя имеет смысл правильно соизмерять ценности гуманизма и атеизма. По-моему, Варракс и Вязовский правы в том, что гуманизм не обязательно вырастает из атеизма. Последний сам по себе вполне может обойтись и без возникновения на нем в какой-то момент его развития этого «нароста». И наоборот, аналогичным образом гуманизм сам по себе тоже способен обходиться без атеизма. Но, взаимно обходясь друг без друга, эти явления существенно обедняются, пожалуй, даже и выхолащиваются, превращаясь в полную противоположность самим себе. В самом деле, разве не прав Варракс в том, что современный религиозный гуманизм – это сплошное лицемерие, приносящее почти исключительно вред и едва ли совсем никакой пользы?

Но в нашей практической деятельности мы гораздо больше взаимодействуем со светскими гуманистами, поэтому для нас религиозный гуманизм представляет скорей экзотический случай, плохо годящийся на роль убеждающего примера. Если под светским гуманизмом иметь в виду не теоретическую абстракцию, о которой надо говорить отдельно, а современную практику, реально происходящую перед нашими глазами, то, познакомившись с ней поверхностно, мы не увидим в ней никаких стоящих дел. Издается разнообразная более или менее маразматичная литература, проводятся научные конференции, дающие нулевой практический результат, происходят бестолковые собрания, на которых произносятся пышные безумные речи, предпринимаются робчайшие попытки положительно повлиять на власть. Ничего больше кроме этого вроде и не делается.

Отсюда создается видимость, будто бы светский гуманизм на практике ничем себя не проявляет и потому его нельзя позитивно оценить. Если рассматривать его отдельно от современной практики атеизма. Но если рассматривать вместе с этой практикой, то трудно отрицать, что без поддержки светских гуманистов атеистическое движение смогло добиться бы несоизмеримо меньших успехов – настолько маленьких, что оно до сих пор, можно сказать, не появилось бы и вовсе. На деле светские гуманисты вытащили атеистов из маргинального состояния, оказали большую помощь по организации их в движение и частью сами вошли в него. Уже за одно только это ему надо дать самую высокую положительную оценку.

У обычных людей, настроенных в целом антирелигиозно или антиклерикально, при столкновении со взглядами вроде варксистских возникает больше недоумения, вопросов, чем желания сотрудничать с теми, кого сразу и не получается понять. Слишком много тут вместе всякого понаворочано: либерализм, индивидуализм, правый радикализм, сатанизм, антигуманизм, неопозитивизм и пр. Нам следует ориентироваться на работу главным образом с обыкновенными обывателями, к которым надо идти не с заумным теоретическим словоблудием (которым мы все, к сожалению, сейчас страдаем), а с общепонятными и четкими лозунгами борьбы. Но иного пути к выработке ясных для всех призывов, кроме как через дальнейшее углубление в теорию, тоже нет. Следовательно, надо стараться проходить этот необходимый отрезок движения предельно конструктивно.

Что же касается отрицательного отношения москвичей к современной теории светского гуманизма, то тут я могу с ними во многом принципиально согласиться. В целом она представляет собой невообразимую эклектическую кашу, даже и не заслуживающую серьезной критики. Как-то я послал Варраксу статью одного философа о Ницше, поленившись предварительно самому предварительно разобраться, есть ли в ней что-то действительно ценное. Насколько помнится, Варракс по существу разгромил все ее содержание буквально двумя фразами, добавив: «Дяденька зарплату за чтение лекций в вузе получает, и потому ему приходится на бумаге что-то наукообразное изображать, а у меня таких проблем нет. Я просто пишу то, что на самом деле думаю».

Проблема в том, что другого светского гуманизма, кроме современного «наукообразного», люди вроде Варракса почти совсем и не знают, имеют представление о гуманистической классике едва ли не понаслышке. И потому их сложно переубеждать, но я считаю такое занятие небесперспективным и небесполезным. Могу порекомендовать им для начала книгу Виктора Франкла «Человек в поисках смысла», «Евангелие от декаданса» Г.В.Плеханова, работу М.Гусаковского «К проблеме человека в философии Г.В.Плеханова» (имеется на моем сайте), «Марксову концепцию человека» Э.Фромма (тоже там же), разумеется, «Экономически-философские рукописи 1844 г.» К.Маркса, «Немецкую идеологию», «Нищету философии» и «Анти-Дюринг» Маркса и Энгельса, а также «Положение рабочего класса в Англии» Ф.Энгельса. Очень рекомендую книгу Г.Маркузе “Die Gesellschaftslehre des sowjetischen Marxismus” (1964). Насколько мне известно, на русский язык она до сих пор не переведена, но имеется несколько ее переизданий на английском (название должно переводиться примерно так: “The Social Doctrine of Soviet Marxism”). Кроме того, настоятельно советую «Проблему бытия и мышления в философии Людвига Фейербаха» Й. Элеза, «Психологию переживания» Ф. Василюка, «Деятельность. Сознание. Личность» А.Н. Леонтьева, а также «Диалектическую логику» Э.В.Ильенкова. Эти книги физически или в виде ссылок на другие страницы представлены на моем сайте (http://oba.wallst.ru).

Для того чтобы серьезно рассуждать о гуманизме, надо иметь хотя бы более или менее состоятельное представление о том, что такое человек. Если бы это был всего лишь представитель фауны, отличающийся от других животных только несколько более сложными инстинктами, как полагает, например, Варракс, то дело обстояло бы совсем просто. Есть земля, в которой растут морковки. Каждый находит себе свою и грызет ее. Никаких больше других действительных проблем вообще нет. Остальные  надуманы теми, кто хочет побольше морковок съесть, пользуясь слабостями других представителей человечества. Все общественные теории обман. Но тогда обман и такая общественная теория. По логике так выходит. Значит, и такая социальная доктрина тоже не годится, надо какую-то другую предпочесть.

Что там говорить! Казалось бы, «Евангелие от декаданса» Плеханова – совершенно гениальная статья, настолько содержательная и убедительная, что не с чем спорить. Прочитайте. Уверяю: получите огромное удовольствие. Ан нет. Философ Гусаковский, обращаясь главным образом к другим работам Георгия Валентиновича, убедительно показал, что он даже и вообще не подступился к проблеме человека, но вконец запутался на пути к ней. А Попперу и прочим модным ныне западным философам до Плеханова переть, как минимум, сто лет. Они в подметки ему не годятся.

Представители организационного центра (или, если угодно, «болота»), к которым я отношу и самого себя, пытались демпфировать и притормозить процесс развития внутриорганизационного конфликта, обращались к его активным участникам с призывами кота Леопольда, полагая, что пользы от их увещеваний почти никакой не будет. Но толк вышел.

Данный этап развития внутренней теоретической схватки организация прошла скорее с положительными приобретениями, чем с потерями. Не сумел правильно сориентироваться, переоценив собственное значение в движении, только один Щёв, который практически в одиночку «выпал в осадок», попробовав, в лучших традициях сталинского времени, разыграть спектакль исключения Варракса из организации за «несоответствие взглядов»: только что вновь принятые в организацию и ничем не успевшие себя практически проявить рядовые члены выступили, по наущению режиссера, с «гневными обличениями сатанизма», даже не подозревая о том, что речь тут о совершенно других вещах идет. И кончилось дело тем, что практически Щёв сам себя исключил из исполкома АТОМа. Никто из членов исполкома за ним не последовал.

Я убежден в том, что мы не имеем права действовать такими методами. Нормальным образом нам практически приходится едва ли не ежедневно подавать верующим пример корректности в ведении споров и терпимости по отношению к их взглядам. А религиозные фанатики, как известно, без тормозов. Но наша задача аргументировано спорить, а не отвечать оскорблениями на отборную брань, которая не переубеждает. А так как верующие с большим интересом и вниманием следят за тем, что происходит внутри нашего движения (в этом мне приходилось убеждаться многократно), то к инакомыслящим соратникам мы должны относиться корректнее втройне.

Наблюдая со стороны, верующие не понимают действительной сути полемики и заключают, что атеисты делают вид, будто не могут договориться между собой о том, что такое атеизм, а под шумок на деле занимаются переделом портфелей. На самом деле тут совсем не до того – от наших занятий прибыли и славы никакой, а только одна нервотрепка, бесконечные хлопоты и материальный убыток. С другой стороны, если сначала я с обеспокоенностью наблюдал развитие спора, переживая из-за того, что из-за него от нас отстранятся потенциальные члены движения, то теперь понимаю, что был не прав. Наоборот, спор только усилил внимание и интерес к организации, увеличился приток публицистических материалов, стало больше новых членов вступать.

* * *

Первобытный человек был реалистом, атеистом, потому что религия появилась позже. Он гуманизировал природу, воспринимая ее явления как людей, обладающих разумом и эмоциями. «Камень со скалы упал на меня, - рассуждал дикарь, - потому что скала на меня обиделась. Впредь надо себя осмотрительнее по отношению к ней вести. Может быть, надо чем-то ее задобрить…» и т.д. Отношения между людьми в то время не были мистифицированы так же, как не была мистифицирована природа. Они были предельно прозрачными, ясными, не имели скрытых подтекстов и множества полутонов. Варракс назвал бы такие отношения, наверно, идеальными. По-моему, они действительно были идеальны в своей нищете, как идеальна торичеллиева пустота, и с этой точки зрения были подлинно гуманными – учитывая содержание самой той исторической эпохи, которой было суждено в будущем пройти. Ничего сверхъестественного в природе не усматривали, просто уподобляли ее явления самим себе, полагая, что она в своих действиях по отношению к людям руководствуется теми же мотивами и соображениями (если хотите, логикой), что и сами люди.

Такое объяснение действительности было, конечно, крайне примитивным, и потому наставшая затем эпоха религий явилась, по сравнению с эрой примитивного реализма, значительным шагом вперед. Люди не могли не задумываться глубже о мотивах поведения окружающих их объектов природы, пытаясь выявить в них закономерности, чтобы еще лучше приспособиться к жизни. Так появилась идея сверхъестественной души, или анимизм. «Скала неживая, - начали рассуждать они. – Она не умеет думать и чувствовать, но у нее имеется бессмертный невидимый дух, обладающий волей, умом и характером, который можно задобрить, принеся ему что вкусненькое, например, в жертву». С этого началась дегуманизация природы. Чтобы ее успешнее осваивать, надо было давать более совершенные объяснения для ее явлений, чем антропоморфизм (уподобление человеку).

Март 2001 г. Вячеслав Сачков.

(Окончание следует)