Глава первая

БЫТИЕ, ИЛИ ПРИРОДА

Последние десятилетия особенно наглядно подтверждают ту истину, что кончились времена, когда на почве идеализма произрастали содержательно-синтетические построения на уровне философской классики. Идеалистическая традиция окончательно разложилась, обмельчала, распалась в эклектике эпигонства. Мы живем в такую эпоху, когда дальнейшее развитие философской мысли, не порывающее с достижениями философской классики, возможно лишь в рамках материалистической традиции. Если во времена расцвета буржуазной культуры «титаны мысли» обращались к прогрессивным традициям греческой древности, перед «светлыми образами» которой «исчезли призраки средневековья», то во времена ее упадка, когда, как и во всякий период упадка, на смену титанам приходят эпигоны, буржуазная философия все чаще обращается к религии и к философской мистике а lа Филон и Плотин. Как бы то ни было, но история повторяется дважды: второй раз, во всяком случае, как «восстановление для нас всего старого хлама в новом виде» [4, стр. 102].

Что же представляет собой этот, преподносимый нам в новом облачении, старый хлам применительно к рассматриваемому нами в данной главе вопросу? Самый краткий ответ: трактовка бытия как чего-то не поддающегося рациональным методам исследования. Это характерно как для позитивизма, делающего границы так называемого позитивного знания границами философии и объявляющего бессмысленным все то, что не покрывается объектом частных наук, так и для идеалистического онтологизма, усматривающего содержание философских

проблем в «иррациональном остатке» всех научных областей, а задачу философии — в исследовании постоянных, неразрешимых и в сущности иррациональных апорий. Еще Кант в первой фразе предисловия к первому изданию «Критики чистого разума» заявлял: «На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят возможности человеческого разума» [21, стр. 73].

Да, в наш век, как никогда, человеческий разум «осаждают вопросы», философские по своей природе. Однако эти вопросы меньше всего являются порождениями какого-то чистого и всегда равного самому себе человеческого разума. Для современной буржуазной философии особенно характерна проповедь неспособности человеческого разума решить «вопросы, от которых он не может уклониться». Поэтому буржуазные философы или уклоняются от них, как от псевдопроблем, или уходят в созданную их фантазией абсолютную тьму и иррациональность бытия, где они «чувствуют себя, как рыба в воде». Этот уход есть продолжение той философской традиции, которая началась еще со старого Шеллинга, отказавшегося, как писал Фейербах, от необходимости и закономерности мышления, от всякого критерия истины, от всякого отличия между разумом и нелепостью, и продолжалась Кьеркегором, Дильтеем, Ницше и другими представителями философского иррационализма. Новый толчок этому движению дала феноменология Гуссерля и теория предметов Майнонга, под влиянием которой предпринимались даже попытки возродить вольфовскую онтологию. Гуссерль бросил клич: «Назад к вещам!» Однако то движение, которому феноменология дала толчок, вместо поворота «к вещам» осуществляло и осуществляет поворот от рационализма к иррационализму.

Такое состояние порождено целым комплексом причин как гносеологического, так и социального характера. Это и реакция на схоластику «чистого логицизма», выбросившего из философии под предлогом требования абсолютной точности и строгости всякое реальное, конкретное содержание, и реакция на антипод логицизма — субъективно-идеалистический релятивизм, лишающий по-

знание всякой объективной определенности и основы. Вместе с тем здесь можно увидеть и попытки приспособить и приблизить философию к мироощущению определенных слоев буржуазного общества, ищущих более устойчивого миропонимания, опоры на некие абсолютные принципы бытия, и откровенные попытки противопоставить рациональному мышлению апелляцию к безысходно иррациональной сущности бытия, не подлежащего суду разума и абсолютно довлеющего над человеческими индивидами.

Однако по основному своему смыслу это движение есть реакция на возрастающее влияние марксистского материализма. Так называемый поворот к бытию на поверку оказывается таким же уходом от бытия, бегством от реальных проблем общественного бытия, как и позитивистский отказ от анализа философских проблем бытия. Эти крайности в конечном счете сходятся в отрицании рациональной познаваемости бытия. Неуверенные в настоящем, страшась перспективы грядущего, представители старого порядка прячутся, как говорил Маркс, «под видимостью чужой сущности» и ищут одновременно своего спасения в иррационализме. И в онтологии М. Хайдеггера, и в так называемой фундаментальной онтологии Н. Гартмана, и во «всеобщей онтологии действительности» Г. Якоби, и в учении о бытии Ясперса, и в онтологии Сартра — апелляция к «реализму», к «жизни» приобрела форму отрицания рационального в философском миропонимании. Плюрализм и феноменализм, захлестнувшие современную буржуазную философию, направлены в первую очередь против материалистического понимания бытия, против материалистического монизма.

В этих условиях становится особенно настоятельным обращение к материалистическим традициям в понимании бытия. Научно-философское обоснование и защита материалистического монизма невозможны без серьезной разработки категории бытия — фундаментальной категории, с помощью которой решается основной вопрос философии. Тем более, что материалистическая философская мысль оставила нам по этому вопросу богатое теоретическое наследие и накопила богатый опыт борьбы с идеалистическими и метафизическими толкованиями. Усвоение этого наследия и этого опыта и опора на них есть необходимое условие как дальнейшей положитель-

ной разработки проблемы бытия, так и успешной борьбы с современными немарксистскими концепциями.

Фейербах обогатил материализм всесторонне продуманной и классически последовательной теорией бытия. Вместе с тем у Фейербаха мы имеем поучительный пример комплексной и бескомпромиссной материалистической критики не только идеалистического рационализма, как и всякой абстрактной спекуляции вообще, но и иррационализма в понимании бытия. Установление, так сказать, очной ставки между Фейербахом и воскресшими духами идеализма, в погребении которых он принимал самое активное участие, важно не только с точки зрения отстаивания и развития общематериалистических положений, но и для оценки самого фейербаховского учения. Вообще, чтобы составить себе возможно более полное представление о том или ином философе, необходимо не только сопоставлять его взгляды с более развитой теорией, но и соотносить их с проблемами, актуальными для нашего времени.

Дальше