195

Смешение представлений

(Учение Л. Н. Толстого)

I

Теперь очень много толкуют о Толстом. Но чем больше толкуют о нем, тем больше затемняют, хотя, разумеется, и невольно, истинный смысл его доктрины. Можно сказать, не опасаясь преувеличения, что о Толстом уже наговорено значительно больше вздора, чем о каком бы то ни было другом писателе. Не мешает поэтому хорошенько припомнить, чему, собственно, учил Толстой.

Он думал, что его учение есть не что иное, как правильно понятое учение Христа, выражающееся в словах: «Не противьтесь злу». В книге «В чем моя вера?» он говорит: «Слова эти: не противьтесь злу или злому, понятые в их прямом значении, — были для меня истинно ключом, открывшим мне все. И мне стало удивительно, как мог я так навыворот понимать ясные, определенные слова. Вам сказано: зуб за зуб, а я говорю: не противься злу или злому, и что бы с тобой ни делали злые, терпи, отдавай, но не противься злу или злым. Что может быть яснее, понятнее и несомненнее этого? И стоило мне понять эти слова просто и прямо, как они сказаны, и тотчас же во всем учении Христа, не только в нагорной проповеди, но во всех евангелиях, все, что было запутано, стало понятно, что было противоречиво, стало согласно; и главное, что казалось излишне, стало необходимо. Все слилось в одно целое и несомненно подтверждало одно другое, как куски разбитой статуи, составленные так, как они должны быть» ¹).

Толстого думали смутить, спрашивая его: а что вы стали бы делать, если бы пришли Зулу и захотели изжарить ваших детей? ²) Но он не смущался.

¹) Л. Н. Толстой, В чем моя вера? 1909, стр. 14.

²) Человек, поставивший ему этот вопрос, как видно, считал зулусов людоедами. Это ошибка, на которой здесь останавливаться, однако, не стоит.

196

«Все люди братья, — отвечал он, — все одинакие. И если пришли Зулу, чтобы изжарить моих детей, то одно, что я могу сделать, это по­стараться внушить Зулу, что это ему невыгодно и нехорошо, — внушить, покоряясь ему по силе. Тем более, что мне нет расчета с Зулу бороться. Или он одолеет меня и еще более детей моих изжарит, или я одолею его, и дети мои завтра заболеют и в мучениях худших умрут от болезни» ¹).

Тут много неясного и даже прямо удивительного, по крайней мере, на первый взгляд. Больше всего поражает ссылка на то, что, если я вы­рву своих детей из рук кровожадного «Зулу», то они завтра умрут от болезни. Невольно возникает вопрос: неужели это случится с ними за грех родителя? Но мы сейчас увидим, что это не так странно, как пред­ставляется сначала. Далее остается неясным, как надо понимать слова Толстого о том, что «Зулу» еще более изжарит моих детей, если я стану ему сопротивляться: значит ли это, что вместо двух ребят он изжарит, например, четырех, или что то же число детей подвергнется более продолжительному действию огня, или еще что-нибудь другое? Наконец, в данном случае, трудно согласиться и с тем, что «все люди одинакие». Это как для кого! Для того, кого собираются посадить на вертел, людоед совсем не одинаков с человеком, воздерживающимся от употребления в пищу человеческого мяса. Но я не хочу спорить с Толстым. Да и нет мне «расчета» с ним спорить: у него так много противоречий, что все равно за всеми не угоняешься. Лучше определить, почему его учение так богато противоречиями. А для этого нужно понять его внутреннюю природу.

Вернемся к «непротивлению злу». Только что рассмотренный нами пример зулуса, пожирающего детей, достаточно выразителен. Не менее выразителен и следующий пример.

На вопрос: «Если на моих глазах мать засекает своего ребенка, что мне делать?» — Толстой отвечает: — «Одно, — поставить себя на место ребенка» ²).

Кто думает, что дальше идти в этом направлении нельзя, тот оши­бается: Толстой идет еще дальше. Он думает, что человек, на которого напала бешеная собака, поступит хорошо, если не будет ей сопроти-

¹) «Спелые Колосья». Сборник мыслей и афоризмов, извлеченных из частной переписки Л. Н. Толстого, составил с разрешения автора. Д. Р. Кудрявцев, 1896, стр. 220.

²) Там же, стр. 210. См. также брошюру «О борьбе со злом посредством непротивления» и многие места в книге «В чем моя вера?».

197

вляться. Это кажется невероятным. Поэтому я предоставляю слово самому Толстому:

    «Мне следует помнить, что лучше, чтобы любимый мною человек теперь же, при мне, умер оттого, что он не хотел лишить жизни хотя бы бешеную собаку, чем то, чтобы он умер от объедения через много лет и пережил меня» ¹).

    Сомнения нет. Не следует лишать жизни «хотя бы бешеную собаку», хотя бы для спасения жизни человека. И вот возникает вопрос: если убийство бешеной собаки человеком зло, то почему же не зло убийство человека бешеной собакой? А если это тоже зло, то интересно знать, какое же из этих двух зол — меньшее. А если я знаю, какое из них меньшее, то непонятно, почему я не должен предпочесть его большему. И, кажется, всякий здравомыслящий человек должен сказать: из двух зол непременно следует выбирать меньшее. Смерть бешеной собаки есть несравненно меньшее зло, чем смерть человека; поэтому лучше убить со­баку, чем пожертвовать человеком. Однако с точки зрения Толстого дело представляется в ином виде.

    Для его понимания полезно заметить, что рассуждению о бешеной собаке у него предшествуют следующие слова: «На известной ступени духовного развития человеку следует воздерживаться от усиления в себе чувства личной жалости к другому существу. Чувство это само по себе животное, и у чуткого человека оно всегда проявляется в достаточной силе без искусственного разжигания. Поощрять в себе следует сострада­ние духовное. Душа любимого человека всегда должна быть для меня дороже тела» ²).

    Заметьте это противопоставление «животной жалости» «состраданию духовному», «тела» — «душе». Им объясняется, почему Толстой думает, что бешеной собаки не следует убивать даже и тогда, когда от этого зависит спасение человеческой жизни, и почему не следовало бы сопротивляться «Зулу» даже и в том случае, если бы сопротивление могло спасти «моих детей». Неприятно быть съеденным «Зулу», и неприятно быть искусанным бешеной собакой. Но это — неприятности чисто телесные; им не следует придавать большое значение. Сегодня вас спасли от бешеной собаки, а «через много лет» вы умрете об объедения; сегодня «моих детей» вырвали из рук кровожадного «Зулу», а завтра их унесет какая-нибудь эпидемия. Не следует усиливать в себе чувство жа-

¹) «Спелые Колосья», стр. 40.

²) Там же, стр. 39—40.

198

лости к телу — душа дороже тела. А душа не может помириться с на­силием, хотя бы оно совершалось ради самых очевидных интересов тела.

Не подумайте, что Толстой равнодушно говорит только о чужих страданиях. Нет, он и на свои собственные страдания смотрит, — по крайней мере хочет смотреть, — с не меньшим равнодушием. Он говорит: «Ну — болит зуб или живот, или найдет грусть и болит сердце. Ну, и пускай болит, а мне что за дело. Либо поболит и пройдет, либо так и умру от этой боли. Ни в том, ни в другом случае нет ничего дурного» ¹). Это не эгоизм, а престо пренебрежение «телом» во имя «духа». Такое пренебрежение было когда-то свойственно христианам. И с этой стороны учение Толстого в самом деле имеет много общего с христианским.

В другом месте он говорит: «Надо заменять мирское, временное, вечным — это путь жизни и по нем-то надо идти нам» ²). Тут противо­поставление мирского и временного вечному имеет у него тот же самый смысл, как и вышеуказанное противопоставление интересов тела интере­сам духа. Признайте его теоретическую и практическую правомерность, и вы сами должны будете согласиться, что его отношение к «Зулу» совер­шенно правильно. Ведь важно только вечное, а «Зулу» не вечен: причи­няемые им страдания только временны. То же и с розгами, то же и с бешеной собакой. Логика имеет свои неоспоримые права.

¹) Там же, стр. 181.

²) Там же, стр. 176.