ПИСЬМА С КИРОВСКОГО ЗАВОДА

Письмо четвертое:

"ЕСЛИ ДЕЙСТВОВАТЬ, ТО КАК?

Борис Максимов

Выборы вносят поправку?

В прошлом "письме" мы говорили о всеобщей подавленности работников, которая услилилась за прошедший год. Но вот президентские выборы показали невиданную активность населения, в которое входят и рабочие Кировского завода. На второй тур пришло даже больше избирателей - такого никогда не бывало! Как объяснить сильное расхождение наших наблюдений с электоральной активностью? Произошла резкая смена настроений за короткий срок? Или "лидеры мнений" только демонстрировали подавленность, на деле же проявляют высокую активность? Объяснение в целом феномена второго тура голосования - разумеется, дело специализирующихся на этом политологов, комментаторов, экспертов и т.п. Что касается нашего аспекта, то здесь очевидно имеет место явление, которое мы упоминали и ранее - люди связывают надежды на улучшение положения у себя на заводе с высшим уровнем управления, в данном случае - с Президентом. По сути дела, это новая редакция веры в доброго царя-батюшку. Далее, проявлять активность внутри своего предприятия, выступать пройтив своего руководства, особенно в формах, непредусмотренных жестко иерархизированной структурой, труднее, чем вне предприятия - это постоянно отмечают работники. Вот активность и устремляется по внешнему и легитимному каналу (1).

Остается загадочным голосование людей за Президента, при котором они оказались в столь тяжелом и ухудшающемся положении. Но при всей его интересности, это особый вопрос, выходящий за рамки нашего контекста.

___________________

Борис Максимов - кандидат философских наук, старший научный сотрудник ИС РАН. Продолжение статьи. Начало - в №№ 4 за 1995 г., 1 и 3 за 1996 г.

В чем сегодня состоят интересы рабочих?

Напомним, в конце предыдущего "письма" отмечалось, что тяжелое положение рабочих, однако, не выступает и сегодня предпосылкой к коллективным действиям и, что установки на действия носят скорее умозрительный, словесный характер. И все же, если действовать, какие преследовать цели, в чем, собственно, состоят интересы рабочих в сегодняшних условиях? Предлагалось обсудить по крайней мере два аспекта в этом вопросе: первый - состоит ли интерес рабочих в улучшении своего положения как группы наемных работников или роль рабочих шире, они должны выступать за весь трудовой коллектив, и второй - бороться ли за улучшение положения у себя на заводе, на своем рабочем месте или добиваться изменений в экономике, политике правительства в целом.

Хотя вопрос звучал достаточно абстрактно, он вызвал живой отклик. Практически общим мнением было, что в первую очередь надо добиваться улучшения собственного положения - чтобы была работа, стабильность, заработок. "Хорошо работать и  зарабатывать деньги". Рабочий на главном конвейере: "Дай Бог поднять свои условия, некогда думать о всем коллективе. Прокормить бы свою семью. Докатились до такого состояния, когда, как животные, думаем только о том, чтобы поесть. Общие условия все равно не изменить, остается действовать на конкретном рабочем месте, не лезть в политику". 

В то же время большинство считает, что "и за всех надо выступать". Одни аргументировали это тем, что "думать только о себе - это эгоизм, надо добиваться прав для всех тружеников" и, в частности, осуждали действия шахтеров, преследующих свои узкие интересы. Другие говорили: "Нас приучили, что рабочие - это ведущая сила. Так и должно быть. Особая роль рабочего класса не устарела". Третьи убеждены, что изменить условия на отдельном заводе и только для рабочих невозможно без изменения общего положения. "Тред-юнионистское движение нам не подходит. Сначала надо решить общие проблемы. Понимание этого должно прийти к большинству рабочих. Политика правительства не выражает интересы простых работников. Я против сегодняшнего правительства! Идет настоящий грабеж!"

Но были высказывания и в том духе, что "выступать рабочим за всех - это коммунистическая пропаганда. За 70 лет она очень надоела. Старая демагогия. Не думаю, что сейчас рабочие будут выступать за всех. Время другое. Сегодня каждый добивается условий сам для себя" (2). Таким образом, преобладающим можно считать мнение, что, заботясь в первую очередь о своих интересах, рабочие в то же время должны выступать с широких позиций. Но это мнение не является единым, однородным. Остается также вопросом - какие интересы станут доминирующими при переходе от словесных установок к практическим действиям?

Какие стратегии действий избрать?

Прежде чем перейти к рассмотрению конкретных форм действий, было предложено обсудить еще один общий вопрос - о стратегиях действий. Он включал в себя три аспекта: проявлять активность или выжидать, действовать совместно или в индивидуальном порядке , развивать партнерство с администрацией или противостоять ей, не соглашаясь на компромиссы.

В качестве затравки для дискуссии использовался пример "бокового выхода", примененный одной бригадой с главного конвейера.

Большинство на этот раз высказалось за активные и коллективные действия. "Выжидать не годится. Положение само собой не образуется. Надо предпринимать что-то". "Сидеть сложа руки нельзя. Действовать надо активно, держаться вместе". То и дело звучало : "один в поле не воин", "в  одиночку никто ничего не добьется", "одного заклюют, задолбают", "если я один пойду, меня выслушают, но результата не будет" и т.п. Некоторые более осторожно говорили, что "в принципе нужны коллективные действия. Но горе в том, что коллектив не с брать, не поднять". Лишь одна работница - в мартене - решительно высказалась против объединения усилий: "Каждый решает сам за себя, выбирает свой путь. Надоел коллективизм, когда за тебя решают, что тебе нужно, что делать, как жить. Человек почувствовал, что имеет право выбора, например, смотреть порнографию или наш фильм, который показывает жизнь, какой никогда не было". Но такое мнение было исключением, установка на активные коллективные действия все же преобладала.

"В прошлый раз высказывались сильные сомнения в целесообразности коллективных действий. Что изменилось? И главное - если вы за то, чтобы бороться сообща, почему таких действий нет? Вас сокращают поодиночке, а вы не только не протестуете, но еще и сами намечаете жертвы?" - подбросили мы реплику для дискуссии. В ответ можно было услышать возражения-оправдания, которые звучали и раньше, и прежде всего - о разобщенности: "Мы совершенно разобщены. По производствам, комплексам. Вот мы сидим тут, а другие сидят у себя. Завтра тебя будут увольнять - другой не поддержит. А послезавтра его уволят. Люди так разобщены, что ведут себя как бараны - одного режут, второй стоит, молчит". Один из лидеров на главном конвейере отметил, что люди приобрели определенный опыт, убедились в неэффективности действий поодиночке и что вообще не сопротивляться больше нельзя. Это повлияло по крайней мере на установки. "Наступил момент, когда люди сокращаться уже не хотят. Было собрание, решили, что нельзя сокращение отдавать на откуп администрации. И вообще нельзя больше сокращаться. Надо ставить заслон. Иначе сократят до такого предела, когда останется закрыть производство. Такое понимание наступило. Когда говорим жестко - мы не будем сокращаться или предпримем свои действия - администрация начинает искать другие выходы. Например, люди, получившие предупреждения, были перераспределены, трудоустроены на заводе. Благодаря нашей позиции". "О действиях в одиночку можно привести пример. Электрик получил предупреждение. Возмутился, прибежал ко мне. Сказал, что не согласен. И стал биться за себя, в индивидуальном порядке. Упорно бился, ездил в Федерацию профсоюзов, написал во все инстанции заявления. Доказывал, что именно его нельзя сокращать, он работает больше и дольше других. Этот человек бился не за то, что нельзя сокращать вообще, а что меня нельзя увольнять. Этому Коле говорили: Что же ты раньше молчал? Было собрание бригады, вы же сами решили, что отдаете вопрос на откуп администрации... А мы составили общее заявление, отправили начальнику цеха. Сейчас пока тишина. Возможно, наш ход подействовал. По крайней мере мне так хочется думать".

Эту красивую картину портило только реальное отношение рабочих к "боковому выходу", о котором мы уже знали. Но об этом - немного далее. О характере отношений с администрацией, как элементе стратегии действий, были высказаны различные суждения, в т.ч. полярные. Рядовые рабочие склонны скорее к противостоянию, деление на "мы" и "они" продолжает существовать. Уже упоминался пример противостояния в вопросах сокращения. Характерное высказывание рабочего с главного конвейера: "Разговаривать с начальством бесполезно. Их ничем не прошибешь. Все у них аргументировано, все в рамках закона. Ничего их не пробьет. Кроме забастовки. Или надо брать в руки автомат". Но и рабочие говорят если не о сотрудничестве, то по крайней мере об упомянутом прошлый раз "понимании" положения администрации. Даже женщины из литейки, работающие просто в нечеловеческих условиях (3), выражают полное "понимание" своего руководства, солидарность с ним. "Директор у нас хороший, все понимает. Он рад помочь, но что он может сделать? Два года барахтаемся без работы и без денег. Прокатка должна нам 700 миллионов. Предлагают заплатить прокатом. Хоть иди и торгуй им на улице. Директор как на зарплату собирает? Продаем излишки своих материалов, получаем наличные, пускаем на зарплату. Он сам говорит, что живет сегодняшним днем".

Мнения же профсоюзных функционеров практически едины - возможно только сотрудничество. "Сотрудничать. Иначе никакие вопросы не решишь". "Администрация - партнер, не враг". В приводимом в прошлый раз в качестве положительного примера ремонтно-механическом комплексе снова подчеркивалось значение именно партнерских отношений с администрацией. Аргументируется такая позиция тем, что "администрация также заинтересована в людях", "готова делать все, что может", что сейчас администрация, а не профсоюз располагает средствами и главное - "давить на руководство бесполезно, т.к. не от него в первую очередь зависит состояние производства". "Директор тоже заинтересован в производстве, но ему из штанов не выпрыгнуть"(4).

Таким образом, обобщая, можно сказать, что представления о стратегиях действий, хотя и неоднородные, имеются, произошло даже усиление ориентации на коллективные действия. Проблематичным только остается переход от установок к реальным действиям.

"Кому нужно это производство?"

Когда мы стали переходить к обсуждению конкретных форм действий, неожиданно зазвучала одна удивительная для производственной организации тема, ставшая, наряду с "боковым выходом", фоном дальнейшего разговора. Достойно удивления и то, что она дошла до уровня рабочих, ощущается ими. Эта тема - о ненужности самого производства на заводе.

Первым высказался мастер из мартеновского цеха (ранее говоривший о целенаправленной политике раздробления рабочего класса). "Что толку говорить о рабочем движении, акциях протеста, каком-то там чартаевском методе, если речь идет о существовании самого производства! Руководство не заинтересовано в производстве. Ни наверху, ни на заводе. Правительству нет дела до какого-то завода, выживай как хочешь. Обанкротился Кировский, остановилось тракторное производство, ну что ж - рынок, структурная перестройка. Вы же знаете, что в чубайсовской службе создано специальное управление по банкротизации предприятий. Оно наверняка тоже имеет задания и старается их выполнить, чтобы оправдать свое существование. И наше руководство не заинтересовано в производстве. Разве что за исключением металлургии. Кому оно нужно?! С ним столько мороки - поставщики комплектующих требуют предоплату, налоги давят, энергетики грабят, рабочим нечем платить, а сбыт!... Гораздо проще жить за счет аренды, распродажи оборудования, боковых коммерческих предприятий. Генеральный отошел от производства, занимается, как говорят, вопросами эффективного использования собственности в рамках акционерного общества, что о многом говорит. Сдает цеха, инженерный корпус, строит причал, который потом превратится в порт. Пятьдесят процентов дохода - в заводскую кассу. Кстати, неизвестно, куда идут эти деньги. Информация об этом не распространяется. Вопрос задать некому. Профсоюзы боятся. Директора комплексов - тем более. Сами дочерние предприятия рыскают в поисках левых доходов".

Тему подхватили рабочие тракторного производства. Они стали говорить, что тоже чувствуют отсутствие интереса к производству у своего руководства. По тому, как оно относится к работникам, не старается сохранить кадры, напротив, подталкивает к уходу. Не прилагает все усилия, чтобы сохранить тракторное производство. Профсоюзный лидер маркетингового подразделения, по долгу службы ориентирующийся в перспективах предприятия, выразил мнение, что "у руководства желание не развивать производство, а как-то самим сохраниться. А сохраниться - это значит уменьшить производство. Оно связано с большим риском, особенно ввиду трудностей сбыта. Чем меньше выпуск, тем больше гарантий сохраниться. В своем качестве. Ни для кого не секрет, что когда завод идет на вынужденную остановку, руководство продолжает работать и получать свои полноценные деньги". Рабочий с главного конвейера пересказал мнение одного из мастеров, перешедшего на другую работу - "собирать дань" с кооперативов на заводе. Эта дань намного больше доходов от производства, она поступает в долларах. Заводу выгоднее сдавать в аренду. Затраты на производство таковы, что прибыль получается совсем незначительная. И высказал парадоксальную мысль, что дешевле было бы рабочим на работу  не ходить, платить им за счет сэкономленной электроэнергии и других накладных расходов.

К этому мы могли добавить, что мотивы о ненужности производства приходилось слышать и на других предприятиях - "Арсенале", заводе турбинных лопаток и др. "Но дело ведь не в злонамеренности руководства, по крайней мере, не только в нем?" Об этом высказался председатель профсоюза: "Разумеется, дело в позиции правительства, а также форме организации производства. Для акционерного общества неважно, чем заниматься, лишь бы обеспечивалась прибыль. С этой точки зрения выгоднее было бы организовать на заводской площадке мощный терминал и на этом иметь доходов больше, чем от производства. Тем более от убыточного трактора. В принципе, это правильно. Зачем выпускать товар, который никто не покупает? Но трактор-то нужен. Турбинные лопатки нужны. Производство трактора сейчас держится на энтузиазме, патриотизме. Руководство завода неоднократно ставило вопрос перед правительством, тут его не в чем упрекнуть. Конечно, мы можем прекратить выпуск тракторов. Акционерному обществу он ничего не дает. Но мы не можем смириться с мыслью, что в такой стране, как Россия не будет своего высокоэнергетичного трактора. Зачем уничтожать производство, чтобы потом платить за ввоз зарубежного намного дороже. Но "сверху" не проявляется широкий государственный подход. Сегодня не нужны трактора, турбинные лопатки, телевизоры, завтра окажется ненужной и металлургия потому что, как уже говорилось, зарубежный металл оказывается дешевле. А чем расплачиваться будем?!"

Таким образом, начав с разговоров среди рабочих, с обвинений заводской администрации в весьма странном отношении к производству, в конце обсуждения вышли на общую политику по отношению к промышленности. Тема невыгодности производства, отсутствия условий для его существования, как известно, не новая, прожужжавшая всем уши (хотя странно, что при всеобщей известности проблема не решается). Но чтобы она вылилась в такие настроения - а кому оно нужно это производство?! - об этом в СМИ как-то не говорят. Неужели это серьезно?!

"Кто нас поведет?"

Как и в прошлый раз, обсуждение конкретных возможных форм действий мы начинали с рабочего движения. Как и год назад, в первую очередь звучали знакомые мотивы о разрозненности рабочих, изменении их состава, отсутствии солидарности, потере ориентиров в связи с разрушением прежней идеологии, боязни выделяться в качестве особой социальной группы, противопоставляющей себя другим, и т.п. Сейчас добавились некоторые новые аргументы и выводы из приобретенного опыта.

Выступлений рабочих за прошедший год не произошло. Специфические рабочие организации не возникли. В тракторном производстве были разговоры о том, чтобы заявить протест в связи с новыми вынужденными отпусками, сокращениями, задержками заработной платы. Но до реального выступления дело не дошло. "Нет силы коллектива"(массы). "Раньше мы были самыми недовольными. Все выступления шли от нашего цеха. Сейчас идти по этому сценарию мы уже не можем. Коллектив в 70 человек - ну что мы можем сделать?!" "Была масса народа. Между прочим, эту силу использовало руководство. Когда им нужно было. Во время ГКЧП Собчак прибегал на главный конвейер. Хотели "Кировцами" перегораживать дорогу от Москвы, против танковой колонны". "Завод постарел. Сейчас рабочих моложе 40 лет не найти. Люди в нашем возрасте боятся. Если бы мне было 25 - да пошел ты! - сказал бы, я работу найду. А в возрасте не найти". "Рабочий класс вымывается, дробится. Вымываются наиболее активные люди".

Пожалуй, настойчивее звучит мотив страха. "Люди стали больше бояться. Будешь выступать, тебя уберут. Уйти в другое место в случае чего - некуда. Приходится держаться за место. Действительно, чем хуже, тем меньше люди протестуют. Людей задавили". "Если кто-то начнет взбухать, его уберут". "Начальство, может быть, даже ждет какого-то всплеска. Чтобы найти криминальное и принять меры".

Об отсутствии солидарности: "Сейчас мы разрозненны совершенно. И так по всей России". "Такая дезорганизация, что на собрание не собрать. Между собой лясы поточим, кости помоем, но дальше не идет". "Если бы все бригады были такие сплоченные, как Румянцева, можно было бы что-то предпринимать. Но Рябинин, например, не поддержит. Он не понимает, что это его не спасет. Есть еще контингент людей, которым платят больше, например, испытатели. Ими могут заменить любых других. Им не нужно выступать".

Скепсис относительно результативности рабочих выступлений продолжает процветать, при этом часто оправдывается ссылками на отрицательный опыт, у одних - свой, у других - чужой. Вторым присуще создание своего рода мифологемы бесполезности действий. Люди разуверились во всем, в том числе и рабочем движении. "Если назревает что-то, мы собираем администрацию в центре конвейера и начинаем выражать недовольство. Они говорят: "Делайте что вам угодно. Но все равно не будет по вашему". Ну, если нет денег, идти к заводоуправлению с дубинками, что ли? Ничего этим не добьешься". "Вообще рабочие не любят соваться в движения. Для рабочих языком трепать - не его специальность. Рабочий привык работать". И шире: "Достижение какого-то результата выходит за рамки рабочего движения. Все понимают, что даже хорошо организованное, оно не может изменить ситуацию в целом".

"Выходит, ничего нельзя предпринять? Остается приспосабливаться?" - вопрошаем. Но с этим собеседники тоже не соглашаются. "Надо объединяться. Мы сильны тогда, когда объединимся". "Надо делать в объеме всей страны, а не одной отрасли. Шахтеры поднимались, добились того, что и требовали - мелкоты. Их никто не поддержал. Если не будем вместе всей страной - ни черта не получится". "Рабочее движение и рабочие организации нужны. Мы просто еще не подошли к пику понимания, что они нужны". "У рабочего класса есть свои методы борьбы. Но он сейчас не готов их использовать. Выработка самосознания - вот что нужно. Но это длительный процесс".

Главным на этот раз оказался вопрос об организующей, направляющей и вдохновляющей силе рабочего движения. Без нее самим рабочим не подняться, а если подниматься, то  организованно, иначе это будет выступление неуправляемой толпы. "Рабочих направлять нужно. Какие-то организующие органы должны быть". "Рабочее движение без руководства невозможно. Выступления как у Стеньки Разина нам не нужны. И пугачевщина тоже. Стихийное выступление рабочего класса просто опасно. Попробуй потом его остановить. Это будет гражданская война". "Мы можем действовать, но кто нас поведет?"

Этот вопрос выглядел достаточно серьезным. Но что видят "лидеры мнений" в качестве организующей силы? Тут мнения разные и довольно неопределенные. Одни считают, что организаторами могут быть рабочие организации типа стачкомов, рабочкомов. Другие возражают, что это хотя и наиболее близкие рабочим, но все же временные органы, пригодные для организации определенных, разовых акций типа забастовок. Третьи считают, что нужна политическая партия рабочего класса, но в качестве таковой не видно ни одной среди существующих. "Ни одна партия пока не пошла на предприятия, в рабочий класс. Надо создавать свою, самим". Коммунисты при этом не рассматриваются в качестве партии рабочих, хотя многие и голосовали за них. Основная часть все же видит в качестве руководящего органа профсоюзы, считает, что уже сейчас они поглощают большую часть энергии рабочего класса. Говорят, что сегодня важной может быть роль рабочих профсоюзов, пример чего показывают, в частности, докеры.

В итоге вопрос об организующей силе в значительной степени остался открытым. Кто сможет мобилизовать великое недовольство и великую силу рабочего класса, внушить ему веру в самого себя, чувство субъектности и направить на соответствующие цели (уточнив их)? Во времена путиловских рабочих это сделали большевики. Кто может сегодня, в дни кировских рабочих? Вопросом остается также - поднимутся ли сегодняшние рабочие, если и будет ведущая сила, пойдут ли за ней? Не пройдено ли уже историей время пассионарности рабочего класса?

"Большой обман"

Пессимистически-скептическое отношение к действиям в рамках акционерного общества было преобладающим уже год назад. Как мы писали, могучий голос путиловского рабочего не прозвучал и в этой форме, предоставленный историей шанс овладеть коллективной собственностью был не использован. В то же время существовал еще возможный проект собрать в кулак акции трудового коллектива и, по крайней мере, помахать таким аргументом. Этот проект мы и приготовили в качестве основного предмета обсуждения при втором заходе. Надеясь даже не только подискутировать, но и повлиять на формирование активной установки на действия в рабочих как акционеров. Убеждая рабочих, что они занимаются самоотчуждением в то время, как есть немалые возможности взять дело в свои руки.

Но оказалось, что за прошедший год отчужденность по отношению к акционерной форме прогрессировала с быстротой, опережающей наши благие намерения. Вероятно, на это поработали СМИ - формирователи общественного мнения, но главным образом повлиял свой заводской опыт. Стало всеобщим (только проглядывавшее в прошлый раз) представление о ваучеризации, приватизации, акционировании как о "большом обмане". И, соответственно, стало всеобщим убеждение в бесполезности каких-либо действий в этом направлении.

"Обман. Гигантский обман! Акции - это бумажка и ничего более". "Величайшая афера в мире. Все было сделано специально". "Теперь стало ясно, что никто и не собирался создавать эти миллионы собственников. На самом деле замыслом Чубайса было сконцентрировать собственность и, значит, власть в руках директоров, банкиров да всяких проходимцев. Мол, они поднимут экономику и народ накормят. Нужен был просто плавный переход при дележке народной собственности, чтобы не произошел взрыв". "Все было просчитано". "Директорский корпус скупил все по дешевке". "Какие мы совладельцы! В заводоуправление не можем войти, теперь там вахтер сидит. У них там свое отопление в то время, когда в поликлинике нет тепла". Прозрение, видимо, шло быстрее всего именно в последний год в связи с общим изменением отношения к приватизации, неоглашением связанных с ней злоупотреблений, масштабных афер.

На место заинтересованного в начале приватизации отношения пришло разочарование и возмущение. Возмущение не столько даже тем, что на деле доходы от совладения оказались мизерными и возможности участия в управлении иллюзорными, сколько именно обманом, разрушением ожиданий. Фигура главного приватизатора стала восприниматься злодейской, олицетворяющей лицемерность политики. "Эта реформа с самого начала была с подлыми целями. Разделить общенародную собственность на мелкие кусочки, дать людям почувствовать себя мелкими собственниками, а затем довести их до состояния, когда они вынуждены продать свою долю. За бесценок. Стоило на три месяца закрыть завод, объявить скупку, поднять немного курс, чтобы люди побежали продавать свои акции. Ведь если бы хотели создать миллионы собственников, издали бы соответствующий закон".

К этому добавляется убеждение, что приватизация ничего не дала производству, а многие работники связывают с ней ухудшение положения, хотя и не представляют, как это произошло. "Завод перестал дышать. Акции не сработали или сработали в другую сторону. Все минуло, как мыльный пузырь". "Теперь до завода и до нас никому дела нет. А хозяева делают, что хотят".

Надо отметить, что представление о приватизации как обмане распространяется и на восприятие всех реформ. Они также предстают как цепь обманов. "Сплошное жульничество. Говорили о раздаче собственности трудящимся, а передали новым капиталистам, толковали о переходе к рынку, а ввели капитализм, обещали поднять производство и уровень жизни, а довели всех до ручки, шумели об освобождении народов из советской империи, а затеяли войны..."

Соответственно, усилилось и убеждение в ненужности акций, бесполезности акционерного участия. Мизерные дивиденды, в общем-то нормальные сами по себе, в сопоставлении с завышенными ожиданиями воспринимаются "как насмешка". Пришло понимание, что "и дать нечего". Формальность участия в управлении АО продемонстрировало, в частности, последнее акционерное собрание. На нем снова появились ОМОНовцы в пятнистой форме, на этот раз они стояли не только на входе, но и перед президиумом в продолжение всего собрания. Повестка дня была до отказа набита вопросами; чтобы успеть проголосовать по каждому из них собрание велось в хорошем темпе, вклиниться с вопросами и обсуждениями не было просто физической возможности. Все это не располагало к выступлениям рядовых акционеров. Их и не было. В принципе имелась возможность влиять на принятие решений через голосование. Но уже с самого начала, когда объявили, что при  присутствии 240 акционеров имеется кворум в 70% голосов, стало ясно - голосование мелких акционеров имеет совершенно символический смысл. И оно было упрощено, носило скорее ритуальный характер, результаты голосования, как в добрые старые времена, оказывались практически "единогласными" (98-99% "за").

Все это выразилось в ускорении процесса "избавления от акций", большем распространении отказа от участия, росте самоотчуждения. Оставшиеся "совладельцы в законе" озабочены в основном тем, чтобы повыгоднее продать акции, "успеть, чтобы деньги не пропали". По-прежнему говорят, что "нужда заставила", в то же время слышится: "купил цветной телевизор", "купил холодильник", "превратил в доллары", "положил на счет", "реально предлагают миллион вместо призрачных дивидендов"...

Продают при этом в первую очередь "обыкновенные", голосующие акции, имеющие чисто символические дивиденды и представляющие первостепенный интерес для скупщиков. То есть люди "избавляют" себя в первую очередь от участия в управлении. И реально участие сходит на нет. На упомянутом акционерном собрании присутствовало, как уже говорилось, 240 "физических лиц" - при 50-ти тысячах акционеров. В основном это были представители администрации. Рабочие перестали ходить даже "из спортивного интереса". Число членов трудового коллектива, сохраняющих акции, стало секретной цифрой, что служит верным признаком неблагополучности положения. Некоторые работники избавляются от акций по принципиальным соображениям. У одних эта принципиальность достаточно простая. "Не моя это функция - стоять с пакетом акций и доказывать генеральному, какой я великий экономист и много соображаю. Я должен стоять на своем рабочем месте и там соображать. Не может непрофессионал доказывать. Кроме того - не пикни. А пикнешь - вылетишь". "Это не мое дело". "Сейчас решает не знание, а сила. А силы у нас нет". Другие принципиально не хотят играть в "эти игры". "Я принципиально освободился от акций. Чтобы не чувствовать себя связанным с акционерной формой собственности. Пусть останутся в ней те, кто ее нахапал. А потом посмотрим. Это подлая приватизация. Наступит момент, когда все это будет ликвидировано как грабительское проведение реформ. Я с самого начала ее не признавал. И советую всем - продавайте. Чтобы деньги не пропали. Придут наши, они все это ликвидируют".

Те, кто сохраняет акции, часто делают это не по деловым соображениям, а скорее эмоциональным мотивам ("на память", "это мой завод", "чтобы кто-то пользовался моим голосом - никогда!" и т.п.). Понятно, что при таком общем настрое проект концентрирования акций рядовых работников встретил скептическое отношение. Стандартными высказываниями были: "поезд ушел", "обсуждать поздно". Говорилось также, что даже если бы объединение мелких акционеров удалось создать, оно не имело бы существенного влияния ("администраторы-собственники не допустят") и главное - влиянием все равно не исправить положение производства и самих работников. "Производство падает. Что тут можно сделать нашими голосами? Все ходят под таким настроением". Авторитетное мнение  председателя профсоюза: "Что изменилось бы, если бы коллектив имел какое-то количество акций? К сожалению, сегодня ничего бы не изменилось". Были высказывания и о том, что "начались бы раздоры, нас разделили, мы стали смотреть друг на друга, как собаки", "мы никому не доверяем... кому отдать акции?!" и т.п.

И все же прозвучали голоса и за реализацию проекта. "Это очень важно. Если бы удалось собрать хотя бы 5-6%, это имело бы большое значение. Представителя рабочих можно бы довести до Совета директоров. Если бы профсоюз за это взялся..." И профсоюз, казалось, взялся, преодолев отстраненное отношение. Зам. председателя комитета заявил, что он однозначно "за". "Мы и раньше пытались заняться этим. Был даже приглашен человек, в цехах проведены собрания. Но профсоюзу было официально заявлено, что он не имеет права заниматься этим, это вопросы собственности. Сейчас администрация озаботилась сохранением акций за заводом, правда, по другим соображениям. Собиралось по этому поводу совещание у директора. Обговаривали вопрос с профсоюзным активом, провели зондаж в тракторном производстве. Если соберем 4-5% голосов, можно будет кандидатуру до Совета директоров довести, помахать там руками. Можно, конечно, зациклиться на обиде, несправедливости. Но я считаю, что надо идти дальше, мобилизовать хотя бы оставшиеся возможности, используя заинтересованность администрации". Таким образом, совершенно пессимистический вначале разговор о действиях в акционерной форме закончился на оптимистической, хотя бы отчасти, ноте. Остается, конечно, вопросом, удастся ли инициаторам преодолеть разочарование работников, осуществить проект и хотя бы "помахать руками", как сказал зам. председателя комитета. Реализация проекта была бы, по крайней мере, одним из средств мобилизации энергии, сплочения совсем уж пасующего отряда путиловско-кировских рабочих.

Примечания  

1. "Выступать у себя труднее. А когда за пределами предприятия, например, на акциях протеста, то и администрация не возражает. У нас из 120 человек отпустили на акцию 35. Директор даже своего заместителя отрядил."

2. Надо отметить, что хотя и выделяются какие-то позиции, в целом представление рабочих о своих интересах остается достаточно неопределенным, особенно в широком плане. Часто люди говорят, что просто не думали на такую тему. Связано это и с неопределенностью представлений о путях развития общества в целом.

3. "У нас был чистенький участок, делали точное литье. Сейчас перешли на земледелку, ручной труд. Все женщины теперь с совковой лопатой 8 часов. Технологи, мастера, кладовщицы, все с лопатой. Отопления нет, в телогрейках, согреться негде. После смены выползаем - и в ледяной душ, где до основания переодеваемся. И за все про все - 300 тысяч. Но и те постоянно задерживают. Никакой стабильности. То ли сегодня, то ли завтра закроют. Все время на последнем издыхании. Все лето сидели. 700 рублей в день платили. Не знаем, высадят нас в следующем месяце или нет. Каждый день ждем, что завтра придем, нам скажут: все, гуляйте, девочки."

4. "К директору все идут, достают каждый день. В том числе пенсионеры, ветераны, на похороны. Раньше полностью хоронили за счет профсоюза. Сейчас дадут 100 тысяч рублей - как насмешка". "Администрация обеспечивает выполнение мероприятий по колдоговору. Директор может обойтись и без профсоюза. Например, дать деньги на путевку, материальную помощь. Новогодние подарки он купил. А если не будет средств - что может профсоюз? Тявкать из-за угла?" "У нас нет выступлений потому, что мы с администрацией в контакте работаем. Рабочие обо всем информированы. Начальник каждый день на оперативке докладывает, как обстоят дела в цехе. Мастера на участках докладывают обстановку рабочим. Как только возникают вопросы, начальник приглашает людей к себе и старается сделать все, что в его силах".