РАБОЧИЙ КЛАСС МАГНИТКИ: ВЗГЛЯД АМЕРИКАНКИ

Патти Ли Пармалли

Крупнейший в мире металлургический комбинат, флагман сталинской индустриализации, построенный ценой огромных человеческих жертв, сыг­равший важнейшую роль в победе Советского Союза во второй мировой вой­не, главный загрязнитель окружающей среды сегодня оказывается перед лицом эпохальных перемен в экономике. Могла ли я упустить возможность посетить и запечатлеть на пленку этот гигант, встретиться с его адми­нистрацией, мастерами и особенно рабочими?

В июне 1994 г. вместе со своими русскими друзьями, с одним шот­ландцем и двумя американцами я отправилась в двухнедельную поездку че­рез Уральский хребет на границу с Сибирью. Путь был долог. Сталин выб­рал это место для строительства металлургического гиганта по двум при­чинам: потому, что его отдаленность служила гарантией безопасности, и потому, что здесь было расположено богатейшее в мире месторождение по открытой добыче железной руды, давшее свое название некогда сонной башкирской деревушке - Магнитка. К тому времени я прочитала книгу Сте­фана Коткина "Стальной город СССР" и знала, что Магнитная гора давно сравнялась с землей, но завод и город, выросшие вокруг нее, были так огромны, что не представлялось возможным перенести их в другое место или закрыть. По планам комбинат должен был стать копией завода Гарри в Индиане и одновременно превзойти его по своей мощности. Проблема Маг­нитогорска - это как бы в миниатюре проблема всей экономики, которая была не только административно централизована, но и географически де­централизована, рассредоточена по целому ряду фактически автономных, изолированных городов-спутников, построенных вокруг одного производс­тва и подчиняющихся диктаторской власти директора местного комбината.

Я также прочитала книгу Джона Скотта "По ту сторону Урала" о его работе добровольцем на строительстве завода с 1932 года. Здесь собира­лись рабочие-добровольцы со всех республик (этим, кстати, обусловлен многонациональный состав населения Магнитогорска). Было много и заклю­ченных, которых иногда трудно было отличить от остальных граждан, судя по трудовому энтузиазму. Они жили в палатках и бараках, часто недоеда­ли, были плохо одеты. Работая в почти невыносимых условиях, они выпол­няли чрезмерно завышенные плановые задания. При этом несчастные случаи были обычным явлением. Но они были первопроходцами и, несмотря ни на что, построили комбинат, проявив чудеса самопожертвования, свойствен­ные разве что первому поколению революционеров. (Любопытно, что сам Скотт после начала чисток в Магнитогорске стал антикоммунистом; его сообщения для американской разведки вошли в его книгу).

Однако магнитогорцы проявили чудеса героизма и в годы Великой Отечественной войны, когда на долю комбината пришлось производство 50% стали для советских танков и 30% боеприпасов, использованных для разг­рома фашистской армии. Об этом подвиге напоминает громадная статуя, которая возвышается над комбинатом, находящимся на восточной (азиатс-

____________________________

Патти Ли Пармали - журналистка, социолог по проблемам труда, ав­тор более 50 статей и других публикаций. США.

кой) стороне  реки  Урал,  когда смотришь на него от городской ратуши, которая, как и большая часть города, находится на западной (европейс­кой) ее стороне. И если есть что-либо, что может сегодня смягчить наше осуждение Сталина, так это то, что во время его господства советский народ остановил нацистов и спас мир от их господства. (Ныне, судя по юбилейным торжествам 1994 г. в Соединенных Штатах и выводу войск из Германии, трудно представить, что Советский Союз вообще сыграл ка­кую-либо роль в той войне).

Магнитогорск производил сталь, которая спасла мир. Эта освободи­тельная миссия города-комбината запечатлена и в статуе: рабочий пере­дает огромный меч солдату, меч, острие которого направлено на запад.

В день нашего приезда в заводском музее нам показали изображения строительства завода и те самые орала, которые перековывались на мечи или, вернее, танки. Затем мы встретились с начальниками нескольких це­хов, руководителями профсоюза и рабочими. Нам стало ясно, что этот ра­бочий город одновременно типичен и нетипичен для жизни в России. Он типичен, так как представляет собой образец некоего планово организо­ванного, эгалитарного сообщества, созданного вокруг тяжелого произ­водства, образец, чем-то напоминающий американские утопические проекты XIX века. Нетипичность же его заключается в чрезмерности: он огромен, хорошо отлажен, привилегирован. Архитектура жилых районов оказалась отличной и просто нас поразила. Мы ожидали увидеть мрачный, тесный, загрязненный промышленный город. Вместо этого, магнитогорские градост­роители (приехавшие из Ленинграда) заложили красивые палисадники по периметру больших жилых кварталов с деревьями и газонами, игровыми площадками для детей, защищенными с улицы. Воздух был чист (по-видимо­му, комбинат находится с подветренной стороны). Нас поразили несравни­мо более счастливые лица магнитогорцев после стандартно мрачного вида людей на улицах Москвы. Все в Магнитогорске говорит о том, что это ра­бочий город, до которого спекулянты и мафия еще почти не добрались. В Москве на крышах зданий можно увидеть огромные рекламные щиты зарубеж­ных фирм - "СОНИ", "ФИЛЛИПС", "МАКДОНАЛЬДС". В Магнитогорске же лозун­ги по-прежнему славят рабочий класс.

Возможно, высказываемое рядом рабочих удовлетворение сегодняшними условиями жизни, - лишь ответ на неопределенность будущего. Но если верить их рассказам, жизнь в городе действительно протекает относи­тельно благополучно. Здесь до сих пор сохраняются большие возможности для культурного досуга, отдыха и развлечений - местный цирк, театр, кукольный театр, рабочие хоры, многопрофильные образовательные учреж­дения и др.

Однако определяющим фактором в жизни горожан, бесспорно, являет­ся труд, и недаром само присутствие комбината (в его пределах проложе­но больше километров железных дорог, чем во всей Финляндии!) довлеет над городом.

Хотим мы того, или нет, но ветры перемен все же дуют с запада на восток. Рабочие, с которыми мы беседовали, ощущают их преимущественно как холодные ветры, несущие штормовую погоду. Их надежды на будущее перед лицом грядущих перемен - это в основном надежда не на то, что это будут перемены к лучшему, а на то, что их будет не слишком много. Им ясно, что эти изменения будут выгодны отнюдь не рабочим.

Кроме возможности увидеть в действии старейшие доменные печи, нам посчастливилось познакомиться с несколькими рабочими и их семьями, ко­торые делились с нами своими мыслями и опытом свободно и щедро. Свои впечатления мы вынесли из вечерних бесед с четырьмя женщинами и тремя мужчинами у них дома или у нас в гостинице. Один из серьезных недос­татков города - отсутствие клубов, баров, помещений для встреч. Об­щественная жизнь здесь протекает на рабочих местах, в семье и дома (в весьма удобных квартирах по сравнению с российским стандартом), на да­че (хибарка или летний одноэтажный домик с верандой) или на организо­ванном отдыхе.

Мы беседовали с двумя рабочими - Володей и Павлом, с женой Павла Любой, занятой ранее на коксовании угля, и двумя женщинами, работающи­ми в кислородно-конверторном цехе, - Ириной и Илюзей, а также с Серге­ем, бывшим строителем трубопровода, а теперь безработным, и его женой Аллой, учительницей рисования в детском саду. Их отличало разное отно­шение к своей работе и грядущим переменам. Подвижная Илюза - с поэти­ческими склонностями, не скрывает своего желания выйти замуж за иност­ранца, оставить работу и сидеть дома, воспитывать детей (по словам учительницы одной из московских школ, это, к сожалению, обычная мечта нынешних девочек). Ирина, более тихая и застенчивая, напротив, не хо­тела бы бросать работу, так как она дает ей возможность общаться с людьми. Раньше Илюза работала оператором подъемного крана, Люба - в отделении коксования, где она боялась высоты и вредного действия хими­катов. Теперь все три женщины заняты исполнением контрольных функций. Они определенно предпочитают не делать тяжелую, "мужскую" работу, в отличие от некоторых наших женщин на Западе, мечтающих приобщиться к ней, возможно, именно потому, что у них нет такой возможности. Илюза убеждена, что такие виды работ вредны для здоровья женщины. Их нынеш­няя работа, однако, угнетает их своей монотонностью. Они слишком уста­ют от нее, чтобы по окончании рабочего дня еще участвовать в культур­ной жизни города. Кроме того, кинотеатры стали слишком дороги и в них показывают худшие американские фильмы вместо лучших российских. С дру­гой стороны, Алла выглядит счастливой, занимаясь более творческой ра­ботой.

Отношение мужчин к тяжелому труду иное. Сергей гордится своей вы­сокой квалификацией. Он работал трубоукладчиком в экстремальных усло­виях Арктики. Теперь же он оказался не у дел, крушение надежд выража­ется у него в серьезном злоупотреблении алкоголем. Он слишком горд, чтобы зарегистрироваться на бирже труда, и перебивается случайными за­работками, жалуясь, что ему не к чему приложить руки. Его семья в большом беспокойстве - как справиться с его разрушительной депрессией?

Павел также говорит о "руках" и о гордости за хорошо выполненную трудную работу. По его словам, немногие рабочие покидают завод, чтобы зарабатывать деньги коммерцией. О себе он говорит: "Я никогда не уйду, потому что у меня другие руки. Нужно иметь особую хватку, чтобы делать деньги. Мне было бы стыдно уйти в торговлю". Некоторые даже пытаются подзаработать, продавая своих домашних животных, тогда как, по его мнению, надо было бы найти для них хорошего хозяина. (Действительно, в Москве можно увидеть старушек, вытянувшихся в цепочку вокруг станций метро, с щенками, котятами или сушеной воблой для продажи. Вероятно, Павел в довольно благополучном Магнитогорске плохо представляет себе все трудности существования в новой Москве).

Значит ли это, что ему нравится его работа? Павел колеблется: "нравится" - не подходящее слово в этом случае. Он гордится ей, имеет высокий квалификационный разряд и находит ему достойное применение.

Володя также говорит, что ему не хотелось бы когда-нибудь оста­вить работу. Он очень уважает честный труд, чувствует свою ответствен­ность перед заводом за выпуск продукции. Оба они привыкли ощущать себя нужными, потому что сталь была нужна всегда.

Стойкую веру в рабочую этику, свое отношение к труду эти рабочие утверждают на фоне тех изменений, которые привели к хаосу в Москве и на большей части России и теперь приближаются к Магнитогорску. Они по­ка еще не воспринимают безработицу как серьезную угрозу: три тысячи рабочих, высвобожденных в начале 1994 года, вскоре и так должны были уйти на пенсию. Некоторые из пожилых работников беспокоятся, что сле­дующими настанет их черед, но они еще верят, что если будут честно трудиться, то их не уволят: "Производство стали необходимо, и не каж­дый захочет заниматься этим".

Проблема поиска рынка сбыта для продукции комбината, очевидно, с рабочими не обсуждалась. Как им совершить переход от экономики замкну­того типа с нехваткой материалов, продовольствия и трудовых ресурсов к конкурентному мировому рынку с переизбытком всех трех компонентов? Ра­ботники управления, с которыми нам довелось беседовать, были уверены в конкурентоспособности Магнитогорского металлургического комбината по двум причинам. Они уже начали, хотя и с явным опозданием, техническое переоснащение завода. Старое оборудование его, как это ни удивительно, все еще функционирует, но будет заменено, согласно решению правитель­ства, разрешающему заводу реинвестировать его прибыли, что позволит поднять качество продукции до экспортных стандартов и снизить уровень загрязнения окружающей среды. Администрация полагает, что их более де­шевая рабочая сила позволит устоять в международном соревновании. Мы не были так уверены. И никто даже не упомянул о том, что для модерни­зированного завода обычно требуется меньше рабочих.

Создалось впечатление, что основная забота этих высококвалифици­рованных рабочих тяжелой индустрии - не столько экономика или полити­ка, сколько социальные проблемы или проблемы отношений в производс­твенной сфере. Они выполняют работу, которая ранее была образцом чест­ного труда, ценившегося и награждавшегося, как основа общества, назы­вавшего себя социалистическим. Им не только хорошо платили. Их уважа­ли. Постоянное восхваление рабочих было отчасти показным, за ним скры­валась их фактическая эксплуатация и бесправие. Но тем не менее рабо­чие сознавали свое достоинство и ощущали себя нужными. Теперь же с культом предпринимательства рабочие чувствуют себя еще более эксплуа­тируемыми и бесправными, чем раньше. Сегодня их статус ниже, чем у предпринимателей, ловких говорунов, работников сферы услуг и торговли. Молодежь, жалуется Павел, не хочет больше работать на заводе. Средний возраст работающих вырос с 20-25 до 40 лет (в компъютерном классе го­родского лицея, который мы посетили, все школьники, кроме одного, за­явили, что хотят работать в банках).

В значительной степени прежнее чувство самоуважения рабочих обус­ловливалось особым статусом Магнитогорска (где труд школьного учителя оплачивался выше, а у рабочих квартиры были лучше, чем у профессоров МГУ), а также дружеским, отеческим отношением к рабочим бывшего дирек­тора комбината Рамазана, умершего внезапно от сердечного приступа во время августовских событий 1991 года. Похоже, его все любили за внима­ние и заботу о нуждах рабочих. Часто вспоминают, как он с помощью бартера помогал обеспечивать "своих" рабочих всем необходимым, когда не хватало обуви, продовольствия или мыла. Павел: "Рамазан был дейс­твительно хорошим человеком, всегда здоровался с рабочими... Когда он умер, к гробу трудно было пробиться, и люди плакали..."

Свое благополучное существование в прошлом рабочие склонны сегод­ня объяснять заботой директора или государства в обмен на их честный труд. Но по мере того, как исчезает работа, падает ее престиж, они продолжают по привычке надеяться на те же источники спасения, но тщет­но. Возможность же третьей альтернативы - рабочее самоуправление, са­моорганизация, сопротивление - ими еще слабо осознается.

После смерти Рамазана и последовавших за этим перемен в админист­рации уважение рабочих к управленцам резко пошло на убыль. Говорят, увеличился разрыв в оплате труда, бартерные сделки были поставлены под контроль администрации с целью внести раскол среди рабочих. Как заявил новый директор, он стремится получить от них как можно больше работы, чтобы выжить в условиях рыночной экономики, тогда как Рамазан особое внимание уделял поддержке самых низкооплачиваемых рабочих, по крайней мере по их представлениям. "Борьба" за сокращение бюрократического ап­парата привела лишь к появлению новых отделов и административных долж­ностей для бывших партийных руководителей. Зарплату обычно задерживают на две недели. А от своей доли собственности комбината рабочие либо совсем ничего не получили, либо не более двух долларов в год от акций, помещенных в инвестиционный фонд. Короче говоря, они начинают позна­вать на опыте антагонизм классовых интересов. Однако это не привело еще к созданию какой-либо оппозиционной организации. Рабочие чувствуют себя до сих пор растерянными.

Рабочие переживают также переход от системы, в которой директор комбината был фактически главным человеком в городе и большинство проблем социальной сферы решалось через него, к системе, которая раз­деляет управленческие и социальные функции и в том вакууме, который возник вследствие исчезновения КПСС с ее функциями не только подавле­ния, но и патерналистской опеки. В этот переходный период не ясно, кто конкретно за что отвечает. Постепенно станет ясно, что комбинат уже не несет ответственности за благосостояние работающего.

Старая патерналистская модель общества была, разумеется, придума­на отнюдь не Рамазаном или администрацией. Ее проводниками в жизнь бы­ли КПСС и профсоюзы. Мы поинтересовались отношением к КПСС некоторых рабочих. Володя ответил, что его как-то пытались втянуть в партию, уг­рожая, что иначе он не получит хорошей работы. Он отказался, сказав:"У меня хорошие руки и голова, вы можете разговаривать так с управленца­ми, но вам всегда будут нужны хорошие рабочие". Люба также отказалась вступать в КПСС, так как ей казалось, что партия ничего не делает для рабочего класса. Оба они утверждают, что не интересуются политикой, считая, что "дело рабочего человека - работа".

Павел, муж Любы, в свое время тем не менее вступил в партию. Он признается, что сделал это во многом из карьерных соображений, но не отрицает своего тогдашнего стремления строить социализм. За 20 лет членства ("Прошла зима, настало лето, спасибо партии за это", - шутит он), ему опостылили пустозвонство, самодурство мелких чиновников - "местных божков" и все то, что раскрылось с приходом М.С.Горбачева. В 1990 году Павел написал заявление о выходе из партии, мотивируя свое решение тем, что КПСС "довела людей до бедности и поставила их на ко­лени". Однако он продолжает утверждать, что партия помогла поддержанию дисциплины на предприятии.

Эти рабочие чувствуют свою связь и ответственность перед комбина­том и не уважают тех, кто покидает его в поисках легкой жизни, уходят в бизнес, торговлю или сферу услуг: "Комбинат как Родина, мы не хотим предавать ее. Людям, которые ушли в коммерцию, а теперь хотят вернуть­ся, не доверяют, считая их предателями".

Недавно Павел пытался заняться политической деятельностью. В 1993 году он организовал встречу рабочих с администрацией, которая успехом не увенчалась, - рабочие просто жаловались на состояние дел. Админист­рация же пригрозила уволить Павла как "смутьяна". Октябрьская трагедия 1993 года, по словам Павла, потрясла рабочих ("демократы стреляют в демократов").

Для нас совершенно очевидно, что им нужен профсоюз! Но профсоюз служил еще одним столпом патерналистской системы и, по мнению рабочих, если куда обращаться, то к профсоюзу - в последнюю очередь. Им это ка­жется даже смешным. Они просто не видят в нем средства борьбы за свои права. Как это ни странно, но мысль о создании независимого профсоюза им не приходит в голову, и они даже не пытаются взять уже имеющуюся организацию под свой контроль.

На территории Российской Федерации (например, районы угольных шахт) имеются регионы, где это уже произошло, но до Магнитогорска эта волна, видимо, еще не докатилась. В течение 60 лет профсоюзы выступали в тесном сотрудничестве с администрацией и служили ни коем образом не как инструмент в сопротивлении рабочих властям, а скорее как служба социальной поддержки. На их попечении были реабилитационные центры, профилактории, три Дворца культуры, библиотека на миллион томов, а также турпоездки, летние лагеря, дома отдыха. Несмотря на все перемены - бумажную приватизацию (создана акционерная компания, в которой ос­новным держателем акций выступает государство, а остальное находится у работников и администрации), высвобождение трех тысяч рабочих и объяв­ленные планы интенсификации труда - в структуре и функциях профсоюза не произошло никаких изменений.

Общеизвестно, что советские профсоюзы стали воплощением ленинской модели профсоюзов в обществе, не предполагающей наличия каких-либо ан­тагонистических противоречий. Но непонятно, почему рабочие не обраща­ются к профсоюзу и не пытаются его преобразовать по мере того, как об­щество становится все более открыто конфронтационным. Было и грустно, и смешно, когда профсоюзный руководитель жаловался на пассивность и отказ от участия в работе рядовых членов, а затем рабочие жаловались на пассивность профсоюза. Но "участие" означало участие в предлагаемых мероприятиях, а отнюдь не борьбу за влияние. Теперь рабочим нужно представительство их интересов и реальная власть, а профсоюз восприни­мается как враг - рабочие отчисляют туда процент от заработка и ничего не получают взамен. О создании забастовочного фонда даже не мечтают. По словам Ирины, ее поколение никогда не будет участвовать в стачке, так как они просто не привыкли к этому.

Вследствие благодушной, патерналистской стратегии администрации и старой профсоюзной модели, рабочие не только не имеют оргструктур для коллективных действий по защите своих интересов, но даже и не предс­тавляют, что такие могут быть или что они нужны. Конечно, существуют немало партий, отдельных политиков-интеллектуалов и мнимых организато­ров, стремящихся представлять интересы рабочего класса, но они сами с горечью осознают, что не имеют массовой социальной базы.

И все же мы считаем, что будущее рабочего класса Магнитогорска - его профсоюзная и политическая самоорганизация. И это будущее не за горами.