10 лет российских реформ глазами россиян

(аналитический доклад)

Институт комплексных социальных исследований РАН

Российский независимый институт социальных и национальных проблем

Представительство Фонда им. Ф. Эберта в РФ

Россия перешла рубеж десятилетнего периода реформ. По-разному за это время их называли: реформы экономические и политические, радикальные и либеральные, рыночные и антирыночные, ельцинские и путинские, и т.п. Но при любых определениях российских реформ, одна особенность их является неоспоримой. На всем десятилетнем отрезке времени они быстротечно меняли характер общественной среды, привычные устои бытия, духовно-психологическую атмосферу общества, жизненные стратегии людей.

Менялись и сами люди. При этом одни находили в себе силы и способности адаптироваться к меняющимся условиям жизни, извлекать из них выгоду, подниматься вверх по социальной лестнице. Другие стремились поспевать за новыми "правилами игры", но были ограничены в своих возможностях, будь-то профессиональных, финансовых, психологических, мировоззренческих, а потому довольствовались “статус-кво”. Третьи просто плыли по течению в надежде на традиционное “авось”, и с неизбежностью спускались вниз по социальной лестнице. Четвертые… Впрочем, всех не перечислишь, главное, что прямое или косвенное воздействие реформ ощутило на себе практически все население.

О том, как и в чем за последние десять лет изменилось российское общество, в чем и как изменились сами россияне, сказано в юбилейную годовщину реформ немало. И как всегда в таких случаях солируют государственные и общественные деятели, политики и эксперты, словом, те, кого принято в научном мире называть носителями специализированного сознания. А вот мнения и умозаключения относительно результатов реформ, исходящие от носителей массового сознания, – т.е. самих российских граждан, широких слоев населения, на плечи которых легли основные тяготы общественных изменений, как ни странно, остаются в тени.

Безусловно, это неправильно, причем, не только с точки зрения социальной справедливости, но и с научно-политических позиций. Существует привычка рассматривать общественное мнение, социальные чувства и настроения людей, как явления сугубо преходящие, субъективные (читай: второстепенные). При этом не учитывается одно важное обстоятельство: в своем влиянии на конкретные социально-экономические, политические и духовные процессы, в определении логики их развития, подобные, по природе своей действительно субъективные явления, по результатам своего воздействия выступают как факторы объективные.

Какое это имеет отношение к процессам реформ? Самое прямое. Ведь не сегодня стало известно, а подтверждено всей предшествующей историей, что вместе с размахом и основательностью общественных преобразований растет численность граждан, кровно заинтересованных в их осуществлении, и что по-настоящему действенной, реальной силой, вынуждающей и определяющей ход общественных перемен, является психологический настрой, своего рода социальная энергетика масс.

Отсюда нетрудно понять, почему в одних случаях общественное мнение россиян может являться активным стимулятором проводящихся реформ, способствовать практическому воплощению “задумок сверху”, а в другом, – пассивным созерцателем происходящего, сдерживающим (а то и противодействующим) началом реформаторских замыслов. Тем самым, знание, понимание и учет народного мнения о ходе осуществления широкомасштабных социальных преобразований становится непременным условием их успешности.

Что же думают об итогах десятилетия российских реформ наши сограждане? В чем они видят их плюсы и минусы? Как эти итоги “примеряют” на себя, свой уровень жизни, свои перспективы? Что они относят к приметам и необратимым чертам нового времени, а с какими идеалами и ценностями прежней жизни расставаться не собираются?

С целью получения ответов на эти и подобные им вопросы, характеризующие общественное состояние пореформенной России, в ноябре 2001 г. Институт комплексных социальных исследований РАН (ИКСИ РАН) провел общероссийское социологическое исследование: “Новая Россия: десять лет реформ”. По репрезентативной выборке во всех территориально-экономических районах страны, а также в Москве и Санкт-Петербурге было опрошено 1750 респондентов от 18 лет и старше, представляющих 11 социальных групп населения: рабочие предприятий, шахт и строек; инженерно-техническая интеллигенция; гуманитарная интеллигенция (ученые, преподаватели вузов, учителя школ, училищ); работники торговли, сферы бытовых услуг, транспорта и связи; служащие; предприниматели малого и среднего бизнеса; военнослужащие и сотрудники МВД; жители сел и деревень; городские пенсионеры; студенты вузов; безработные.

Исследование проводилось в 58 поселениях, пропорционально населению мегаполисов, областных центров, районных городов и сел.

Вместе с тем эмпирической базой настоящего доклада послужили результаты исследований, проведенных Российским независимым институтом социальных и национальных проблем (РНИСиНП) в период 1992-2000 гг. Поскольку исследование ИКСИ РАН и прежние опросы РНИСиНП осуществлялись по однотипной модели выборки с использованием ряда однотипных вопросов (показателей), в настоящем докладе имелась возможность осуществления сопоставительного анализа, раскрывающего не только нынешнее состояние массового сознания, но и тенденции его развития, особенности проявления на различных этапах реформ.

Учитывая, что ИКСИ РАН был создан в 2001 г. на базе кадрового потенциала РНИСиНП, – данный доклад можно рассматривать в качестве эстафетной палочки творческой преемственности научных коллективов в процессе становления нового академического института.

Настоящее исследование и аналитический доклад выполнены рабочей группой ИКСИ РАН в составе: д.ф.н. М.К. Горшков (руководитель, предисловие, разделы 1, 2, 13, заключение), д.ф.н. А.Л. Андреев (разделы 8, 12), к.э.н. Л.Г. Бызов (раздел 7), к.соц.н. Н.М. Давыдова (раздел 10), д.ф.н., А.Г. Здравомыслов (разделы 8, 12), д.ф.н., Г.А. Ключарев (раздел 10), д.ф.н., проф. М.П. Мчедлов (раздел 11), к.э.н. Е.И. Пахомова (раздел 10), к.ф.н. В.В. Петухов (разделы 1, 2, 6), Н.Н. Седова (раздел 9), д.соц.н. Н.Е. Тихонова (зам. руководителя, разделы 1, 2, 4, 5), д.э.н. А.Ю. Чепуренко (раздел 3), к.ф.н. Ф.Э. Шереги (зам. руководителя, модель выборки, разделы 2, 13).

Доклад подготовлен в сотрудничестве с Академией проблем безопасности, обороны и правопорядка и Представительством Фонда им. Фридриха Эберта в РФ, руководитель Представительства доктор П. Шульце.

1. ОЦЕНИВАЯ ПРОЖИТОЕ:

ЧТО ДУМАЮТ НАШИ СОГРАЖДАНЕ

О ПЛЮСАХ И МИНУСАХ РЕФОРМ

Россияне достаточно определенно делят прошедшее десятилетие на два периода, которые оцениваются ими диаметрально противоположно: “ельцинский” и “постельцинский”. Причем негативизм в оценках обращен, прежде всего, к эпохе Б. Ельцина, а надежды – к нынешнему президенту России В. Путину. Символично с этой точки зрения то, что в перечне самых значимых событий последнего десятилетия наиболее положительно оценивается уход Б. Ельцина с поста президента России и избрание президентом страны В. Путина (см. табл. 1).

в период 1991-2001 гг., в %

В целом, как видно из данных, приведенных в таблице 1, события последнего десятилетия не вызывают однозначно негативной реакции общества (за исключением августовского кризиса и ваучерной приватизации), а воспринимаются, скорее, как время упущенных возможностей и демонстрируют массовое понимание того, что реформы в стране были нужны, но проводиться могли бы более конструктивно и с меньшими потерями.

Что же касается конкретных “виновников” того состояния, в котором Россия оказалась в начале 90-х годов и в котором она пребывала вплоть до последнего времени, то они в общественном мнении отчетливо персонифицированы. В бедах и неурядицах страны россияне склонны винить прежде всего Б. Ельцина и М. Горбачева. Причем, по сравнению с 1994 г. доля россиян, считающих “виновным” М. Горбачева, осталась примерно на том же уровне, тогда как число “обвинителей” Б. Ельцина возросло почти в два раза. Любопытно, однако, что в группе 27-40-летних число считающих виновником бед М. Горбачева по-прежнему выше, чем Б. Ельцина (30,9% – М. Горбачев, 24,5% - Б. Ельцин). Заметно снизилась, по сравнению с начальным этапом реформ, доля обвиняющих во всех бедах и неурядицах КПСС и КПРФ. При этом заметно вырос уровень претензий к “номенклатуре”, т.е. чиновничеству (см. табл. 2).

Кроме того, фиксируются, по меньшей мере, еще два интересных момента. Во-первых, отторжение большинством россиян всякого рода “теорий заговора”, будь-то заговор “мировой закулисы” (американского империализма, международных финансовых кругов) или внутренний заговор (коммунистов, демократов, националистов, евреев и т.д.). Во-вторых, наличие достаточно высокого уровня самокритичности. Так, вслед за Б. Ельциным и М. Горбачевым третье место в ответе на вопрос “Кто виноват в наших бедах и неурядицах?” занял ответ “мы сами”. Число тех, кто так считает, возросло с 23,9% в 1994 г. до 29,9% в 2001 г.

Один из ключевых вопросов: как оценивают россияне свое прежнее и нынешнее отношение к реформам начала 90-х годов. Так, почти половина наших сограждан заявила о том, что десять лет назад они в той или иной степени поддерживали начавшиеся тогда экономические и политические реформы, тогда как 34,0% либо сомневались, либо были категорически против них (см. таб. 3).

Отвечая же на вопрос о своем нынешнем отношении к реформам наши сограждане оказались более сдержанными и критичными. В результате негативные оценки десятилетнего периода реформ являются сегодня преобладающими (см. таб. 4).

Как и следовало ожидать, изменили свою точку зрения прежде всего те, кто заявлял о том, что еще на начальном этапе реформ занимал колеблющуюся позицию. Вместе с тем, и среди бывших твердых сторонников реформ оказалось достаточно много тех, кто изменил свое отношение к реформам со знака плюс на знак минус - более 40%.

На оценки россиян в данном вопросе оказывают большое влияние их идеологические предпочтения. Так, 77,0% либералов (“сторонников рыночной экономики”) десять лет назад поддерживали переход России к рынку и почти столько же (76,3%) продолжают поддерживать курс реформ и сейчас. Напротив, сторонники коммунистов и тогда были против (72,7%) и по прошествии десяти лет (91,7%). Определенное влияние на отношение к реформам оказывают также тип поселения, где проживают наши сограждане, и их воз-раст: поддерживали и продолжают поддерживать реформы в большей степени более молодые возрастные группы и жители мегаполисов. И, наоборот, отрицательно относятся к реформам люди старших возрастов (51-60 лет и старше), проживающие в малых городах, райцентрах и сельской местности, то есть те, кому в начале реформ было 40-50 лет и более, и кто оказался не востребованным в прошедшее десятилетие.

Что же заставило россиян изменить свое отношение к реформам? Это позволяют понять ответы наших сограждан на вопрос: “Что, с Вашей точки зрения, можно назвать самым большим приобретением, а что самой большой потерей за десять лет российских реформ для общества и для себя лично?”.

Среди самых больших потерь, которые понесло общество, в первую очередь отмечается снижение уровня жизни населения (53,6%). На втором месте падение морали (35,1%), далее - снижение авторитета России в мире (30,4%). Среди личных потерь с заметным отрывом “лидируют” снижение жизненного уровня и утрата чувства защищенности, уверенности в завтрашнем дне (см. табл. 5).

Что же касается достижений, то первым по значимости достижением реформ для страны в целом, причем с большим отрывом от всех остальных, россияне считают насыщение рынка товарами (53,5%). Далее называются приобретения, связанные со свободой слова и мысли (27,7%), прекращение гонений на церковь (22,1%), свобода выезда за рубеж (21,9%), и только затем - возможность зарабатывать без ограничений (20,4%).

Существенно иная иерархия плюсов реформ выстраивается при оценке их результатов для себя лично. В этом случае возможность зарабатывать без ограничений наши сограждане рассматривают как самое большое достижение реформ, за которым следует товарное изобилие (37,1%), возможности для самовыражения и личной карьеры (22,0%) (см. табл. 6).

Из приведенных в таблице 6 данных также видно, что значительная доля населения (17,2%) не смогла найти для себя лично никаких позитивных сдвигов за последние десять лет. Эта доля значительно увеличивается в составе “социальных аутсайдеров” – тех, кто считает, что он проиграл от реформ (28,5%), среди бедных слоев (31,1%) и у тех, кто считает, что их жизнь в ближайшее время должна ухудшиться (34,2%).

Причем при оценке достижений реформ четко просматривается влияние того, удалось или нет гражданам освоить лично для себя какие-либо из данных приобретений и достижений. Прежде всего, это относится к таким позициям, как возможность зарабатывать без ограничений, возможности личной самореализации и успешной карьеры, возможность жить ярче, интереснее. Так, наиболее преуспевающие группы населения (высшие и средние слои, те, кто выиграл от реформ и те, кто с оптимизмом смотрят в будущее) по сравнению с теми, кто не смог адаптироваться к новой ситуации, в 2-3 раза чаще отмечают появившиеся возможности как наиболее существенные достижения реформ
(см. табл. 7).

Значительные, хотя и меньшие, различия имеются и при оценке значимости для себя лично тех потерь, которыми сопровождался десятилетний период реформ. Прежде всего, это относится к снижению жизненного уровня населения. Однако в отношении того, насколько значимы те или иные потери для общества в целом, различные группы населения демонстрируют высокий уровень согласия. Как явствует из таблицы 8, и наиболее благополучные, и средние, и бедные слои населения примерно в равной степени негативно оценивают снижение уровня жизни населения, развал передовых отраслей промышленности, падение морали, снижение авторитета России в мире, утрату стабильности, безопасности и отсутствие должного порядка в стране. То же самое можно сказать и о позициях, занимаемых разными возрастными группами.

Полученные данные показывают, что значительную часть активных и дееспособных российских граждан волнуют те же проблемы, что и другие группы населения. Это дает основания рассчитывать, что в российском обществе есть возможности формирования широкого общественного консенсуса, и, в перспективе, преодоления тех проблем, с которыми сталкивалась Россия в течение последних десяти лет.

Причем, подобное единодушие не случайно. Как показывают наши исследования, между материальным благосостоянием россиян и их оценками собственной жизни в целом, нет жесткой зависимости (см. табл. 9).

Как вытекает из данных таблицы 9, хотя динамика такого комплексного показателя как “жизнь в целом складывается” и совпадает по направленности изменений с оценкой материальной обеспеченности, их численные значения сильно различаются между собой. В частности, как “плохие” к концу 2001 г. оценивали материальные условия своей жизни 44,0% россиян, тогда как считали, что их жизнь в целом складывается “плохо”, всего 16,0%. То же самое в полной мере относится ко всему периоду реформ.

Отмеченная тенденция связана с наличием определенных компенсаторных факторов, когда отсутствие либо недостаточность какого-либо важного материального компонента жизни заменяется другими компонентами, связанными с непосредственным окружением человека (семья, интересная работа, друзья и т.д.). Оценка россиянами конкретных сфер своей жизни и деятельности свидетельствует о том, что в наибольшей степени они удовлетворены именно тем, что связано с межличностными отношениями. Несколько хуже обстоят дела с такими сторонами жизни, как здоровье, жилищная ситуация, возможность проведения досуга, возможность отдохнуть в период отпуска. Те же аспекты жизни, которые связаны с уровнем материальной обеспеченности, оцениваются ниже всего (см. табл. 9).

В то же время нельзя не отметить, что анализ динамики отдельных сторон жизни россиян так же, как и интегральный показатель “жизнь в целом складывается”, свидетельствуют об улучшении положения населения за последний год. Наиболее заметно сократилась доля населения, испытывающая сильное недовольство качеством своего питания, возможностью приобретения необходимой одежды и возможностью самореализации в профессии.

Основную часть десятилетнего периода реформ российское общество жило в условиях постоянного социально-психологического дискомфорта, с ощущением безвременья и даже приближающейся катастрофы. Что это такое и как это влияет на все сферы жизни общества, включая экономику, весь мир наблюдает с 11 сентября 2001 г. на примере такой могущественной страны мира, как США. Конечно, в отличие от американцев, россияне, имея богатый опыт выживания в самых разных условиях, более закалены и не столь остро реагируют на негативные сигналы "внешней среды". Тем не менее, вся история России XX века убедила наших сограждан в возможности самого невероятного развития событий. Соответственно, в их сознании широко присутствуют страхи, связанные, например, с возможностью гражданской войны. Так, по сравнению с 1994 г. (когда российское общество только отходило от мини-гражданской войны в центре Москвы в октябре 1993 г.), число тех, кто опасается гражданской войны, выросло с 45,4% до 54,4% в настоящее время.

Видимо, и в условиях относительно стабильной жизни “глобальные страхи” сохраняются в массовом сознании как некое предчувствие, как гипотетическая возможность очередного срыва России с позитивной траектории развития. Вряд ли стоит переоценивать эти предчувствия (так, например, в 1992 и 1993 гг. гражданской войны опасались, соответственно, 62% и 52% населения, а затем этот страх пошел на убыль. В то же время, нельзя их и недооценивать, так как они являются достаточно точным индикатором состояния массового сознания. Так, в первые годы реформ практически исчез страх перед голодом (с 26% в 1992 г. сократился до 7% в 1994 г.), зато вырос страх перед нищетой – с 28% до 43%. То есть показатели испытываемых россиянами страхов свидетельствуют о наличии определенной динамики в освоении ими новых реальностей меняющегося общества, разделении ими различных угроз на действительные и мнимые по мере приобретения опыта жизни в новых условиях. И в этом плане актуализация у населения страха перед гражданской войной, связанная в значительной степени с событиями в Чечне (страх перед гражданской войной испытывает в первую очередь та часть населения, которая в наибольшей степени обеспокоена событиями в Чечне), говорит о многом. Не случайно этот страх гораздо шире распространен в сознании жителей более близкого к зоне военных действий в Чечне Центрально-Черноземного региона (76,2%), чем, например, у жителей Дальневосточного региона (31,0%) или Санкт-Петербурга (36,9%).

В этом отношении симптоматично, что среди основных страхов, испытываемых россиянами осенью 2001 г., фигурировали также страх перед ростом преступности (57,4% - единственный, обогнавший уровень страха перед гражданской войной), страх падения своего уровня жизни (47,1%), и страх перед мафией (33,3%). Как видим, за исключением падения собственного уровня жизни, все это “макро”-страхи, имеющие в основе своей единый корень – чувство беспомощности перед беспределом и беззаконием во всех их модификациях. Причем набор основных страхов россиян достаточно стабилен – и в 1994 г., и семь лет спустя пятерка лидеров опасений наших сограждан остается одной и той же. Более того, практически по всем ним показатели возросли. Это свидетельствует о том, что относительная стабилизация и даже некоторое улучшение социально-экономической обстановки в России отнюдь не влечет за собой автоматически роста чувства защищенности и безопасности у наших граждан.

Значимость чувства беззащитности и беспомощности для состояния общественного сознания в период реформ можно понять, лишь сравнив показатели вышеупомянутой “пятерки лидеров” с остальными страхами. Полученные данные показывают, что они оставили позади такие вполне реальные для многих россиян угрозы, как необеспеченная старость (31,1%), ухудшение медицинского обслуживания (30,4%), невозможность для детей получить хорошее образование (25,5%), безработица (20,7%), невозможность решить свои жилищные проблемы (15,3%, при том, что только 27,7% россиян осенью 2001 г. оценили свои жилищные условия как “хорошие”).

Мало волнуют россиян и “макро”-угрозы, даже очень серьезные, но не связанные непосредственно с риском насилия – поляризация общества на “элиту” и людей “второго сорта” (30,4%), распад России (23,1%), экологические проблемы (17,9%), усиление в России иностранного влияния (16,7%), затягивание реформ (14,0%), деградация культуры (13,0%), переход к диктатуре (12,7%), увеличение числа беженцев и бездомных (6-8%) и т.д. И хотя некоторые из этих страхов за период реформ заметно усилились (достаточно отметить, что почти втрое выросло число тех, кто опасается ухудшения медицинского обслуживания, почти вдвое выросло число тех, кто видит угрозу в поляризации общества на “элиту” и людей “второго сорта”, опасается распада России и боится так и не решить свои жилищные проблемы), все же они воспринимаются не так остро, как угрозы, связанные с проблемой физической безопасности граждан.

В этой связи нужно подчеркнуть, что наши исследования за весь период реформ показывают: такое положение далеко не случайно. Судя по тому, что, по собственным оценкам наших сограждан, только за 1999-2000 гг. почти в трети российских семей кто-то стал жертвой различного рода криминальных происшествий (краж, ограблений, избиений и т.п.), широкое распространение чувства незащищенности с сопутствующими ему разнообразными страхами вполне обоснованно.

Впрочем, справедливости ради надо отметить, что при росте одних страхов, другие за период реформ все же уменьшились. Так, резко сократилось число опасавшихся падения уровня производства в промышленности (с 36,0% в 1994 г. до 17,4% в 2001 г.), гиперинфляции (с 28,8% до 14,5%), ухудшения снабжения продуктами питания (с 18,2% до 8,3%). Однако это не изменило общий печальный итог – и в 1994 г., и в 2001 г. всего 3% населения не испытывали никаких особых опасений.

В этих условиях не удивительно, что, несмотря на относительное улучшение объективных показателей жизни населения, о котором говорилось в предыдущем разделе, всего 17,6% россиян оценили ситуацию в стране осенью 2001 г. как “нормальную”. На общую оценку ситуации в стране, несомненно, сильное воздействие оказывали, наряду с различного рода страхами, и другие социально-психологические факторы, прежде всего такие проявления массовых настроений, как чувство несправедливости, стыд за состояние страны, ощущение беспомощности (см. рис. 1).

Данные на рисунке 1 свидетельствуют о сильнейшем многолетнем стрессе, с которым многие годы жило большинство россиян. Причем шире всего из представленных на рисунке негативных чувств было ощущение несправедливости происходящего, которое всю вторую половину 90-х годов являлось постоянным эмоциональным фоном более чем для двух третей россиян. Следует отметить, что обострение психоэмоционального состояния коснулось прежде всего той части населения страны, которая выступала носителем традиционалистской российской ментальности. Причем это обострение усиливалось наличием устойчивого комплекса ощущений, что “все вокруг не так”, а также исчезновением привычных источников существования, привычных устоев и ориентиров жизни, запутанностью понимания в рыночных условиях того, “что такое хорошо, а что такое плохо”.

Пик негативного психологического состояния российского общества пришелся на 1997-1998 гг., а с 2000 г. пошло медленное, но отчетливое его улучшение. Об улучшении социально-психологического состояния россиян за последние два года свидетельствует динамика всех представленных на рисунке 4 чувств. Так, в 2001 г. впервые перестали испытывать постоянное чувство того, что дальше так жить нельзя, и чувство стыда за свою страну более половины россиян, вдвое увеличилось по отношению к 1996-1998 гг. число людей, ощущающих себя хозяевами своей судьбы, в полтора раза сократилось число тех, кто часто испытывал чувство несправедливости происходящего. Добавим, что та же динамика улучшения характеризовала и остальные показатели социально-психологического состояния россиян, не представленные на рисунке, но замерявшиеся в ходе наших мониторинговых исследований.

Наиболее заметный позитивный сдвиг в массовых настроениях произошел буквально за последний год. В частности, в два раза сократилась доля населения, которая жила с преобладающими чувствами страха и отчаяния. Также в два раза снизилось число тех, кто пребывал в состоянии озлобленности и подавленности. В целом же доля населения, для которого были свойственны сугубо негативные психологические состояния, сократилась с осени 2000 г. по осень 2001 г. с 43% до 22%. В то же время оставалась стабильной и немного выросла та часть населения, у которой преобладали состояния уравновешенности, спокойствия и даже бодрости и эмоционального подъема. Если осенью 2000 г. таковых в обществе было 52,0%, то осенью 2001 г. – 58,0%.

В то же время неверно было бы считать, что в социально-психологическом состоянии россиян все уже благополучно. Так, наряду с высокими показателями тех страхов, о которых уже говорилось выше, стабильно высокими остаются на протяжении последних лет показатели чувства беспомощности от невозможности повлиять на происходящее, характерное более чем для 80% опрашиваемых (а ведь это – ярчайший признак отчуждения человека от общества); ощущение заброшенности, чувство того, что никого особенно не волнует, что с тобой происходит (его не испытывало в последние годы всего 15-18% наших сограждан) и целый ряд других негативных ощущений.

При этом обращает на себя внимание то, что к ставшему уже привычным за последние годы чувству социальной незащищенности осенью 2001 г. добавились переживания и опасения, связанные с внешнеполитической ситуацией. Так, более 70% россиян к концу 2001 г. испытывали тревогу в связи с угрозой международного терроризма и даже новой мировой войны. Во внутренней политике население опасалось наряду с теми страхами, о которых говорилось выше, нового финансового обвала (52,3%), перспектив повышения цен на жилищно-коммунальные услуги (52,2%), затягивания военных действий в Чечне (52,2%). Таким образом, возможность возникновения новых кризисных ситуаций представляется преобладающей части населения вполне вероятной.

В этой связи стоит отметить, что социально-психологическое состояние россиян в гораздо большей степени предопределяет то, что называется их “политическим выбором”, нежели их идеологическими предпочтениями. Еще в 1995 г. на основе анализа социально-психологического состояния россиян в наших исследованиях отмечалось, что в обществе сформировался отчетливый запрос на сильный режим авторитарного типа, который мог бы обеспечить восстановление у россиян самоуважения на основе превращения страны в процветающую державу, а также обеспечить соблюдение законности и восстановить, хотя бы отчасти, справедливость в социальной сфере. То, что именно такая, в целом достаточно умеренная и разумная программа, вытекала из чаяний большинства россиян на протяжении всей второй половины 90-х годов, видно из данных таблицы 10.

Обратим особое внимание на то, что одно из ведущих мест в рейтинге негативных чувств занимало чувство, что так дальше жить нельзя. Его практически постоянно испытывало около половины всех россиян (и еще около трети испытывали его иногда). Причем подобное массовое ощущение, чреватое серьезными социальными взрывами, не было связано напрямую с уровнем материальной обеспеченности россиян. На этот вопрос практически одинаково отвечали люди с различным уровнем душевого дохода.

То, что ощущение “так дальше жить нельзя” было связано не столько с особенностями индивидуальной жизненной ситуации наших сограждан, сколько вытекало из их чрезвычайно болезненной реакции на то, что происходило в стране в целом, подтверждается и ответами на вопрос, ощущают ли они желание в корне изменить свою жизнь. Как видно из таблицы 10, численность ощущающих, что так дальше жить нельзя, на всем периоде наблюдений была значительно меньше числа тех, кто хотел бы в корне изменить свою жизнь.

Таким образом, всю вторую половину 90-х годов население страны испытывало постоянный стыд и унижение, чувство несправедливости всего, что происходит вокруг, ощущая одновременно, что так дальше жить нельзя и собственную беспомощность. Если к этому добавить еще владеющие людьми многообразные страхи, в том числе и страх перед беспределом и насилием во всех их формах, то можно уверенно утверждать: если бы на президентских выборах 1996 г. появился лидер, способный вызвать доверие населения и реализовать сформировавшийся в обществе запрос на политический режим, способный навести хотя бы элементарный порядок и обеспечить россиянам чувство личной безопасности, то он был бы поддержан большинством населения. Однако такого лидера в тот момент не было, а недоверие к любым представителям политического, военного или иного государственного истеблишмента оказывалось настолько велико, что карт-бланш на потерю даже тех немногих демократических завоеваний, которые явились результатом последних лет, и прежде всего свободы слова и свободы выезда, ради весьма неясной перспективы, население никому выдавать не желало.

Зато такой лидер появился на президентских выборах в 2000 г. И во многом положительные перемены в психологии общества стали персонифицироваться в образе нынешнего президента страны В. Путина, о чем пойдет речь ниже. И, наоборот, ощущение тупиковости происходящих процессов, возникшее еще в середине 90-х годов, осталось персонифицированным в образе Б. Ельцина. Так, в 1997-1998 гг. более 75% населения полагали, что "путь, по которому идет Россия - тупиковый, ведущий к деградации". Начиная с 1999 г. настроения тотального катастрофизма начинают меняться на более спокойные и умеренные оценки перспектив развития России. Как показало данное исследование, осенью 2001 г. уже 58,7% граждан полагали, что путь, по которому идет Россия, даст в перспективе положительный результат.

Соответственно, и свои собственные перспективы для многих людей уже не выглядели столь мрачными, как это было несколько лет назад: 34,9% россиян осенью 2001 г. считали, что в ближайшие 2-3 года их жизнь должна улучшиться, и всего четверть населения считала, что их жизнь скорее ухудшится (остальные полагали, что жизнь существенно не изменится). В этой связи уместно напомнить, что в 1993-1994 гг. ситуация была прямо обратной – более 40% населения ожидали ухудшения своей жизни в ближайшие годы, и лишь около четверти – ждало ее улучшения.

Однако, хотя положительная направленность социально-психологических изменений в обществе не вызывает сомнений, масштаб их пока явно недостаточен. Это хорошо видно и при анализе общей оценки населением ситуации в стране. С одной стороны, явно просматривается переход от синдрома “катастрофизма”, характерного для всего периода 90-х годов, к умеренно позитивным оценкам. С другой – налицо тот факт, что половина россиян продолжает воспринимать ситуацию в стране как кризисную. Больше того, каждый седьмой из наших сограждан оценивал ее к концу 2001 г. как катастрофическую (см. табл. 11). При этом, правда, обращает на себя внимание двукратное возрастание той доли населения, которая затрудняется определить характер обстановки в стране. В основном это те люди, которые ранее характеризовали ее негативно. Теперь же они демонстрируют нечто вроде эффекта противоречивости сознания: оценивать ситуацию в стране как кризисную или катастрофическую больше не хочется, а признавать ее нормальной как бы еще преждевременно.

Вот уже свыше десяти лет Россия идет по пути развития рыночной экономики. Но что такое рынок? Прежде всего, это господство в общественных отношениях особой, денежной, формы богатства, а также превращение предпринимателей – людей, “делающих деньги” – в задающий тон в экономике и социальной жизни слой. В данной связи отношение населения к рыночным реформам наиболее осязаемым образом проявляется не столько в его вербальной приверженности тем или иным лозунгам и этикеткам, сколько в отношении к богатым вообще и предпринимателям, в частности.

Если обратиться к результатам наших исследований, приведенным в таблице 12, то приходится признать, что за те годы, которые прошли после завершения первой стадии приватизации, когда наличие людей, обогатившихся в ходе реформ, уже стало фактом общественной жизни, отношение населения к ним практически не изменилось: разве что несколько меньше стало россиян, относящихся к новым богатым с интересом, и чуть больше – относящихся к ним с симпатией, а также тех, кто относится к ним безразлично.

В любом случае важно отметить: вопреки широко распространенным стереотипным представлениям, среди россиян довольно мало тех, чье отношение к богатым окрашено завистью или презрением. С другой стороны, стабильной остается доля тех, кто выражает подозрительно-неприязненное отношение к ним – примерно 1/5 населения. На основании этих данных можно заключить, что у наших соотечественников вызывает негативные чувства не сам факт наличия имущественного и социального расслоения общества в результате проводимых реформ, а те формы и методы, которые зачастую используются для обогащения. Наиболее явно это обнаруживается при сопоставлении ответов тех, кто выиграл, и тех, кто, по самооценке, проиграл в ходе проводимых реформ: первые чаще относятся к богатым с симпатией и уважением, вторые – чаще с презрением и завистью.

Как и предполагалось, самым важным фактором раскола общественного мнения является уровень дохода. Так, в низкодоходных группах (до 1000 и от 1001 до 2000 руб. на члена семьи в месяц) также чаще преобладает негативное отношение к “новым богатым”, а в более состоятельных семьях (от 3000 руб. в месяц на члена семьи) – спокойно-уважительное.

Ничего неожиданного не выявил и анализ отношения к богатым в зависимости от возрастной и социальной принадлежности: полюс негативного отношения формируют здесь лица пенсионного возраста (старше 60 лет), полюс позитивного отношения – молодежь до 21 года, учащиеся и студенты. Зависть к богатым чаще прочих испытывают госслужащие и безработные.

Довольно четкий водораздел проходит также в зависимости от уровня образования. Причем важен оказывается даже не столько его уровень, сколько то обстоятельство, занимались ли опрошенные в последнее время повышением своего уровня общей и специальной подготовки, владеют ли они навыками работы на компьютере, в частности, наиболее резкой негативной реакцией на разбогатевших за годы реформ отличаются те, кто за последние годы не был включен ни в какие формы повышения своего уровня профессиональной подготовки; больше таковых также среди той части населения, которая не имеет навыков работы на компьютере.

Представление о предпринимателях за годы реформ изменилось куда более разительным образом, о чем свидетельствуют данные таблицы 13.

Прежде всего, облик российских предпринимателей стал гораздо менее однозначным: нет ни одной черты, которую отметили бы более половины населения. Тем не менее доминирующей чертой их облика для россиян продолжает оставаться энергичность, инициативность и находчивость. При этом следующими по значимости чертами их портрета в массовом сознании являются безразличие к государственным интересам, безжалостное, потребительское отношение к людям. Наибольшее изменение, однако, претерпели представления о стремлении к некой наживе как доминирующем качестве российских предпринимателей. Очевидно, прошедшие годы убедили-таки большинство общества в том, что быть предпринимателем – дело отнюдь не легкое.

Иными словами в общественном сознании портрет российского предпринимателя несколько приблизился к тому типу, который укладывается в рамки так называемой протестантской этики: они много работают, не ради простой погони за длинным рублем, деньги же получают прежде всего в результате своей энергии и организаторских способностей. Правда, при этом окружающие являются для них лишь средством реализации собственных интересов, а используемые методы не всегда отличаются чистоплотностью.

Разумеется, речь идет о весьма усредненном массовом образе. У различных групп населения мнение о нынешних российских предпринимателях довольно заметно отличается от этой средней картины. Так, наиболее положительным данный образ видится, разумеется, самим предпринимателям и тем слоям, которые, по собственному признанию, выиграли в ходе реформ, а также лицам со среднедушевым доходом свыше 5000 руб. в месяц и молодежи до 21 года. Чаще подчеркивают отрицательные черты в образе российских предпринимателей, как правило, городские пенсионеры и безработные, лица старше 50 лет, имеющие ежемесячный душевой доход до 2000 руб.

Немаловажно отметить, что в отношении к предпринимателям заметную роль играет и то обстоятельство, был ли респондент в последние годы реально включен в систему мероприятий по повышению своего образовательного и профессионального уровня, имеет ли он навыки работы на компьютере и т.п. Например, те, кто был охвачен такими формами (особенно – обучавшиеся иностранному языку или занимавшиеся с частными преподавателями индивидуально), а также профессионально владеющие современными информационными технологиями, значительно чаще выделяют такие качества предпринимателей, как трудолюбие, организаторские способности и компетентность. Остальные настроены в отношении моральных качеств российских предпринимателей заметно более критично.

Наиболее дифференцированный образ предпринимателя – у респондентов с ученой степенью: они склонны отмечать энергию, деловые качества, организаторские способности, но в то же время и безжалостность, отсутствие моральных сдержек в предпринимательской среде.

Примечательно, что несколько более критический настрой в отношении предпринимателей продемонстрировали жители мегаполисов: выделяя организаторские способности предпринимателей, они в то же время чаще, чем представители других типов поселений, говорили об их непорядочности и пренебрежении государственными интересами.

А у многих ли россиян за десятилетний период реформ появился собственный опыт предпринимательской деятельности? Ответ на этот вопрос помогают получить данные, представленные в таблице 14.

Исходя из этих данных, заметим: во-первых, за годы реформ в целом более чем в 2 раза сократилась доля населения, занимающаяся предпринимательством. Во-вторых, в 4 раза сократилась доля тех, кто видит для себя такую перспективу. Указанные тенденции свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что по мере заполнения рыночных ниш сужается “окно возможностей” – начать бизнес в России становится все труднее. При этом с середины 90-х годов примерно 20% респондентов в качестве основной причины невозможности заняться честным предпринимательством называют отсутствие стартового капитала. И это, действительно, так – требуемый объем финансовых средств для начала предпринимательской деятельности в большинстве отраслей малого бизнеса за годы экономических преобразований заметно возрос. Так что начать собственное дело, используя только семейные сбережения, сегодня едва ли реально.

В относительном сокращении числа предпринимателей в России можно было бы усмотреть негативную тенденцию, если бы не давно зафиксированный рядом международных исследований факт: доля лиц, имеющих ярко выраженные предпринимательские способности, не превышает в населении развитых стран 4–6 %. Таким образом, на сегодня в России занимается предпринимательством примерно такая часть населения, которая и может им заниматься.

В целом, если сложить тех, кто ведет предпринимательскую деятельность, и тех, кто не занимается ею по упомянутым выше причинам, но и не отвергает эту деятельность в принципе, то про–предпринимательское большинство в российском обществе составляет на протяжении всех лет реформ не менее 2/3 населения! Вполне солидная цифра, которая в корне опровергает распространенный взгляд, согласно которому реформы-де буксуют из-за принципиальной враждебности населения России идее частного предпринимательства.

Кто же такие сегодняшние российские предприниматели? Прежде всего, их отличает высокий душевой доход: 40 % из них (против 5,7 % по выборке в целом) имеют среднемесячный душевой доход свыше 5000 руб. Чаще всего, это люди в возрасте от 22 до 40 лет, мужчины. Достаточно высок их образовательный уровень – так, почти четверть лиц с ученой степенью отметили, что занимаются предпринимательством. Далее, удельный вес предпринимателей в 2– 2,5 раза выше среди тех, кто за последние годы прошел переподготовку или приобрел новые знания и навыки практическим путем, т.е. среди лиц, активно наращивавших свой “человеческий капитал”.

Не хотели бы заниматься предпринимательством, но вынуждены это делать чаще всего лица также с учеными степенями (таковых среди них – в 4 раза больше, чем в среднем по выборке), а также представители гуманитарной и творческой интеллигенции.

Наконец, кто же такие – принципиальные противники предпринимательства? На сегодняшний день к числу таковых отнесли себя свыше половины лиц пенсионного возраста и до половины тех, кто не занимался в последние годы повышением своего профессионального и образовательного уровня.

Если резюмировать результаты исследования в данной части, то следует подчеркнуть, что отношение россиян к социальному неравенству, основанному на развитии частного предпринимательства, в целом терпимое. Чувства зависти и презрения к богатым и богатству присущи в основном социальным аутсайдерам и маргиналам, они не разделяются большинством групп экономически активного населения.

С другой стороны, довольно велика и не обнаруживает тенденции к сокращению с середины 90-х годов доля тех, кто относится к “новым богатым” с недоверием (одна пятая опрошенных). Очевидно, данное обстоятельство нельзя не связать с теми формами, в которых происходило в России первоначальное накопление капитала, и в которых совершается передел собственности и богатства.

Предпринимательство стало за прошедшие годы в российском обществе совершенно легитимным. До 2/3 россиян – при наличии всех необходимых объективных и субъективных предпосылок – “хотели бы” заниматься собственным бизнесом. Впрочем, с годами растет самокритичное отношение к подобному желанию, осознание того, что, скорее всего, оно неосуществимо. При этом отсутствие стартового капитала является хотя и важным, но далеко не единственным ограничивающим фактором. Не меньшую роль здесь играют и способности, личные качества, возраст и состояние здоровья людей.

В системе экономических представлений российских граждан значительное место занимает вопрос о роли государства, понимаемый весьма по-разному (см. табл. 15). Но необходимо зафиксировать важный вывод: несмотря на все перипетии приватизации, “черные вторники” и дефолты, смену кабинетов и социально-экономических курсов, взгляды россиян на экономические функции государства остаются удивительно стабильными – числовые различия, разделенные семилетним периодом реформ, лежат в основном в пределах допустимой погрешности выборки. Пожалуй, лишь доля сторонников “либеральной” модели сократилась более или менее заметно. Что же касается трех остальных групп – сторонников “планового хозяйства”, “смешанной экономики” и “авторитарной экономики”, – то их доля среди россиян за последние семь лет практически не изменилась.

Необходимо отметить, что наименее определенными являются воззрения сторонников “смешанной” и “авторитарной” экономических моделей. По существу, в рамках каждой из них имеет место широкое различие взглядов – от “рыночного социализма” до либерал-консерватизма, а решающий водораздел проходит по вопросу о том, будет ли государство (или авторитарный лидер) своей главной задачей считать установление и принуждение всех экономических агентов к выполнению неких общих правил игры, или станет одновременно и арбитром, и самым сильным игроком на экономическом поле.

Отчасти реконструировать экономические взгляды россиян помогают данные таблицы 16, которые, безусловно, следует рассматривать в контексте развернувшихся в 2000–2001 гг. на государственно-политическом уровне дебатов о путях реформирования энергетики, пенсионной системы и жилищно-коммунального хозяйства.

Приходится признать, что никакие аргументы в пользу приватизации энергетической отрасли не только не поколебали, но, возможно, только усилили убежденность подавляющего большинства россиян в необходимости сохранения энергетики в государственной собственности. Что касается реформы ЖКХ, то здесь результаты агитации в пользу демонополизации и постепенного перехода к допуску в жилищное хозяйство частных компаний привели даже к обратному результату: число сторонников сохранения государственной монополии за последние 3 года возросло на треть и составляет на сегодня большинство, тогда как число сторонников сосуществования на этом рынке государства и частных компаний (а по сути, превращения этой закрытой сферы в рынок) – сократилось с почти половины до четверти населения.

Относительно пенсионной реформы, о которой речь пошла только в самое последнее время, то и здесь результаты опроса показывают, что население оценивает замыслы реформаторов весьма скептически: 80% россиян в 2001 г. высказались за сохранение государственного управления пенсионными фондами, за допущение параллельного существования государственных и частных пенсионных фондов – 15 %, и лишь 0,6 % – за сугубо частное пенсионное страхование!

Примерно так же настроены опрошенные и в отношении добывающих отраслей, в которых, между тем, за годы реформ – исключая газовую и угледобывающую промышленность – доля государственной собственности сократилась до весьма незначительных размеров.

При том, что металлургические и машиностроительные заводы в России в подавляющем большинстве также на сегодня уже являются частными, почти 72% россиян придерживаются того взгляда, что они должны управляться исключительно государством; чуть более 1/5 – что допустимо сосуществование государственного и частного секторов, и только 2,5 % придерживаются выраженно либеральных взглядов.

Несколько большую поддержку получило развитие частного сектора в транспортной отрасли: за сугубо государственный транспорт высказываются сегодня лишь около половины опрошенных, лишь чуть меньше (43 %) – за сосуществование здесь государственных и частных перевозчиков, и только 5 % – за полную приватизацию транспорта. Примерно так же распределились мнения и относительно банковского сектора: по 46 % выступают как за полностью государственное банковское дело, так и за сосуществование государственных и частных коммерческих банков, а полную приватизацию банков поддерживают лишь 3,7 % респондентов.

Что же касается производства продуктов питания, то уже 2/3 населения высказываются преимущественно за сосуществование и государственных, и частных предприятий. Однако и здесь доля сторонников сугубо частных форм хозяйствования (11 %) в 2 раза ниже доли тех, кто выступает исключительно за государственные предприятия по производству продуктов питания.

Таким образом, становится более понятно, о чем идет речь, когда значительная часть россиян выступает за “восстановление” государственного сектора, а также на какой именно “решительной политике” со стороны харизматического лидера они настаивают: по существу, подавляющая часть населения не поддерживает намечаемые сейчас реформы в направлении приватизации РАО “ЕЭС России”, перестройки ЖКХ, пенсионной системы, ставит под сомнение уже ставшую фактом приватизацию в сфере добывающей промышленности, а также металлургии и машиностроения. Наконец, в сфере транспорта и в банковском секторе сложившееся статус-кво (наличие большого числа частных транспортных компаний, а также коммерческих банков компенсируется мощью и монопольным положением на решающих участках государственных перевозчиков и государственных банков) большинство россиян, по сути, вполне устраивает.

Конечно, в рамках доминирующего единства существуют и некоторые отличия. Так, неудачники реформ, пенсионеры, безработные, лица с душевым доходом до 1000 руб. в месяц, со средним образованием, не охваченные никакими формами повышения профессионального и образовательного уровня, не включенные в современные информационные технологии, отличаются заметно более выраженной приверженностью к государственной собственности. Предприниматели, молодежь, лица со среднедушевым доходом свыше 5000 руб. в месяц, учащиеся или охваченные различными формами переподготовки и повышения квалификации, студенты и лица с незаконченным высшим образованием чаще выступают за приоритетное развитие частного хозяйства во всех экономических секторах. Наконец, представители гуманитарной и творческой интеллигенции и лица с ученой степенью, представители среднедоходных групп (на уровне 2000-3000 руб. в месяц), жители мегаполисов чаще высказываются за сосуществование и государственной, и частной форм во всех основных секторах экономики.

Как можно понять столь явное, на первый взгляд, противоречие в экономических взглядах россиян, когда, с одной стороны, они толерантно относятся к социальному неравенству, признают в большинстве своем необходимость предпринимательской активности, и в то же время выступают за явное доминирование государственной формы собственности – и это при очевидных слабостях и провалах государства в экономической и социальной сферах, при его хронической неспособности справиться с задачами структурной перестройки экономики? По-видимому, здесь имеет место некая раздвоенность массового сознания: да, нынешнее государство – “плохое” и “слабое”, но мы-то апеллируем к другому государству, ибо не теряем надежды на то, что оно станет “хорошим” и “сильным” и сможет своим решающим присутствием обеспечить положительную динамику и результаты экономического развития.

В этой (во многом, наивной) уверенности значительная часть населения укрепилась под воздействием промежуточных результатов реформ: анализ восприятия различных слов и понятий, среди которых были и некоторые, относящиеся к разряду описывающих социально–экономические реалии, позволяет отметить, что наибольшие негативные эмоции набирают у россиян такие слова, как “олигарх” (62 %), “приватизация” (55 %) и “новые русские” (55 %) (не путать с просто разбогатевшими людьми). При этом, скажем, к понятиям “средний класс” и “либерализм”, выражающим иные проявления реформ, половина опрошенных относится нейтрально. Иными словами, поскольку приватизация как процесс и ее наиболее зримые результаты – становление слоя “новых русских” и олигархического режима – плохи, то следует вернуть рычаги управления государству.

© (составление) libelli.ru 2003-2020